Москва-Элиста

С выездом в эту жуткую, лютую пердь мне в принципе – очень и очень повезло.

Дело в том, что никто из наших ехать туда как-то особо не горел желанием. Ни Гарри, ни Али, ни Степаша, ни Депеш, ни хардкор основных боевых фирм.

Никто.

Делать там, говорят, нечего абсолютно, кроме того, как с местными на ножах махаться.

Собирались, правда, Мосфильмовский с Крупой, Ваня Солнцевский да еще кто-то из «стариков», но это – уже совсем другая компания.

Люди авторитетные, спору нет, но мне-то от этого – не легче.

Но и выбора у меня особого нет, правильно?

Компания – компанией, а «золотой выезд» – «золотым выездом».

Вот и вписался кое-как через знакомых парней в «клубный» автобус с «официалами», как мы официальный фан-клуб между собой звали. Они, оно конечно, – тоже наши…

Но – как бы и не совсем.

Ладно, проехали…

Да еще и Никитоса с Серхио туда вписывать пришлось, парни буквально «заболели» выездами, и никакие мои пояснения, что мирный Саратов это вовсе не то же самое, что «черные» республики, где многие русские за пятьдесят метров в магазин без ножа в кармане не ходят, – тут не помогли.

Ладно, думаю.

Мальчики уже взрослые совсем, сами разберутся, что к чему в этом мире.

В общем, – собрался и смирился.

Отбуду номер, футболян на стадике зазырю и домой.

Мне чего, – мне галочку поставить.

Был.

И точка.

И – вдруг…

…Я как раз из универа домой возвращался, когда мне Мажор позвонил.

За два дня до выезда.

– Ну что, – говорит, – пляши, Дэн. До Элисты доедешь комфортно и в отличной компании. Да и потом, на обратном пути, тебя до Волгограда подбросят…

– Это, – спрашиваю осторожно, – что значит – «комфортно»? И что за такая «отличная компания» нарисовалась тут на мою голову?

– Комфортно, – ржет, – это на ахрененном джипе производства фирмы «Тойота». Марки «Лендкрузер 100», знаешь такую? А насчет компании, то – чем тебя, собственно говоря, наша с Али компания-то не устраивает? Ты уж давай, колись!

– Не понял, – удивляюсь. – Вы же, вроде, не собирались? Али так вообще куда-то в Германию с женой намыливался, типа, знакомых навестить…

– Все меняется, – смеется, – в этом странном, изменчивом мире. Нас мое банковское начальство на рыбалку пригласило, под Астрахань. С двадцатого по двадцать пятое, на шесть дней. И хрен откажешься, меня ж только недавно повысили. А у Глеба с ними, с руководством этим моим разлюбезным, какие-то свои дела, бизнесовые, я на эти высоты даже и не лезу. Здоровье да спокойствие дороже любых денег. Но тоже спрыгнуть не получается никак. Да и спиннингист он фанатичный, любит это дело. Вот мы и решили, – а фигли бы нам не выехать чуть пораньше, всего-то на пару дней да по дороге в Элисту не зарулить? Крюк-то не очень серьезный получается. К тому же Али, в конце концов, не сам за рулем пойдет, с водителем. Он у нас – мужчина избалованный. Приедем туда, впишемся в гостиницу, поддержим команду, выпьем с парнями да и на рыбалку рванем. Тебя в Волгограде выгрузим, оттуда добраться – копейки, хоть поездом, хоть самолетом, хоть автобусом. Сам решай…

– Клево! – соглашаюсь. – Только я уже мало того, что сам в фан-клубовский автобус вписался, так еще и пацанов туда засунул. Ну, этих моих, помнишь, в Саратове? Из прежней команды, из стрит-рейсеров…

– А ты их, – интересуется, – туда что, насильно впихивал?

– Да нет, – теряюсь, – наоборот. Отговорить пытался. Долго. Элиста – это все-таки не курорт, сам знаешь…

– Ну тогда и забей, – советует. – Тоже мне, невольник чести выискался. Когда не просят-то…

Я немного подумал и, разумеется, согласился.

– О'кей, – говорю, – просто отличный вариант. Впиской в гостиницу кто заниматься будет?

– Не парься, – ржет, – Али все решит. Это нам с тобой секретарши пока что по сроку службы не положены, у него с этим делом – все в порядке. Ты где живешь-то?

– На Тушинской, – удивляюсь. – А что?

– О! – радуется. – Рядом с Али? Отлично! Тогда давай, пиши его адрес…

– На фига, – фыркаю, – мне его писать, если я его наизусть знаю. Я же у его жены почти год штурманом в команде гонялся, забыл что ли?

– Блин, – хмыкает, – и правда ведь. Ну тогда еще проще. Будь восемнадцатого у его дома в четыре вечера. Пока то, пока се, но в пол пятого стартуем по-любому, усвоил?

– Годится, – соглашаюсь.

– Ну тогда все. Не теряйся. Мы тебя ждем…

…А я что?

Я – ничего.

Ждут, значит, – должен приехать.

Я и приехал, они как раз вещи в «Крузер» упаковывали. Удочки там всякие в тубусах, сумки, еще какую-то хрень, я в рыбалке совсем не рублю, если честно. Даже в детстве с пацанами бычков на прудах не ловил.

Но количеством необходимого для этого дела шмотья – откровенно восхитился.

Хорошо еще, что у «Крузера» багажник здоровенный, а то пришлось бы мне мою сумку всю дорогу на коленях держать.

Нет, ничего, влезла.

Ну и слава Богу…

Жора, Глебов водитель, перекрестился на закрепленную на торпеде «Крузера» маленькую иконку Божьей Матери, что-то пошептал, пожевал губами, еще раз перекрестился, и мы поехали.

– Самое главное, – говорит, повернувшись с первого сидения, Али, – МКАД сейчас по-быстренькому проскочить, до поворота на Каширку. Дальше проще будет.

Мы с Гарри только плечами пожали.

Ни фига себе, думаем, проще.

Несколько десятков километров здесь и больше тысячи там.

Однако Жора, водитель, – неожиданно с ним соглашается.

– Как, – морщится, – начнешь, так и закончишь, согласен, шеф. Помнишь, когда прошлой осенью на рыбалку мотались? Когда сначала два с половиной часа на МКАДе стояли, а потом еще всю ночь по туману еле ползли?

Али кивает.

– Так и я о том же. Сейчас тоже туманы по ночняку, вплоть до Тамбова – железно, дальше – как повезет. Сегодня вроде как ветерок по прогнозу, так что за Тамбовом чисто должно быть. Весна, земля днем прогревается, ночью – парит. Вот я и хочу как можно дальше засветло успеть уехать…

А, вон оно в чем дело, думаю. И в который уже раз мысленно себе по башке – правый боковой. Бум!

Когда ж ты, блин, Данька, наконец, научишься сначала думать, а потом уже выводы какие-либо делать?

Как-нибудь налетишь с этой своей торопливостью так, что потом всю жизнь не отмоешься, идиотина…

…И я начал с некоторой обеспокоенностью поглядывать по сторонам, типа, – как там, на МКАДе, в пробку какую не налетим, сдуру-то?

Проскочили…

Залили полный бак на заправке сразу в начале федеральной трассы «Дон», закупили там же в магазинчике несколько бутылок минералки для всех и пару банок энергетика для водилы, и – поехали…

Али вздохнул и свернул крышку у бутылки, Гарри разломил на несколько кусков плитку шоколада.

По салону машины поплыл, щекоча ноздри, запах коньяка.

– Традиция, – поясняют. – Мы всегда, когда с МКАД съезжаем, по глоточку делаем.

Ну, раз традиция, думаю, то – не надо нарушать.

К тому же – не имею я ничего против таких хороших традиций.

Выпили, закурили.

– И часто, – спрашиваю, – ездите?

– Да приходится, – жмет плечами Али. – Пять-шесть раз в сезон на рыбалку выбираюсь плюс – ближние выезды, куда на машине удобнее. Тот же Ярославль, к примеру. Что там ехать-то? Двести километров? Сел да домчал. Раньше и в Питер старался на тачке гонять, сейчас понял – надоело. Поезд или самолет, если времени мало, на машине слишком устаешь, острота ощущений притупляется…

– Зато сваливать, если что, на тачке удобнее, – не соглашается Гарри. – Помнишь, как нас с тобой тогда менты пропалили, после беспорядков? Словесные портреты, уверен, у каждого мусора на вокзале были. И в аэропорту. А мы – прыг в твою «бэху» с затемненными стеклами и – ищи-свищи. Кто будет «фашиствующих ублюдков» в таких дорогих машинах высматривать? Менты, они ж как дети: им сказали, что все фанаты это грязные ПТУ-шники, вот они и рады стараться, дебилоиды…

– Так ты, – смеется Али, – после того случая, что ли, себе тоже БМВ решил купить?

– Ага, – ржет Гарри. – Уж больно сильно понравилось, как ты с ментами тогда, нас на выезде из Питера остановившими, разговаривал. «А что это, отцы, вас так много? Фанаты? Беспорядки? Ужас какой, нах!» Гы. Если б они только вчухали, что с ними как раз основной траблмейкер и трындит, весь на сложных щщах и на костюмчике от Hugo Boss с галстучком соответствующей расцветки, их бы, думаю, влегкую инфаркт хватил. Та-а-акой глум галимый…

– Да уж, – довольно щерится Глеб, – поглумились тогда знатно, ничего не скажешь…

– Вот и я о том же, – соглашается Гарри. – Ну что, еще по глоточку?

– А отчего бы, – кивает Али, – и не глотнуть коньячку благородным донам?

Глотнули, закусили шоколадкой. Гарри чуть-чуть приопустил боковое стекло и снова закурил.

– Погода, – говорит, – в столице мразотная, конечно. Тоже мне, апрель месяц. Слышь, Али, это я старею или действительно в детстве и зимы были белее, и весны радостнее?

– И то и другое, – жмет плечами Али, – думаю. Мы вот тут, помнишь, прикалывались, что в молодости девки были сисястее? Так вот, я недавно где-то в и-нете на исследование любопытное наткнулся. Оказывается, у жительниц городов от поколения к поколению действительно размер бюста уменьшается! Прикольно, да?

– Не знаю, – мотает головой Гарри, – фигли тут прикольного. Лично мне, к примеру, девки с большими сиськами – очень даже нравятся. Возьмешь в руки – «маешь вешчь». А наши городские худосочные стервы – это уже к тебе, Глебушка.

– А я и не отрицаю, – смеется Али. – Меня и вымя здоровое путает, и не со стервами – неинтересно. А потрахаться с неинтересной бабой, так это, доложу тебе, брат мой Гарри, все равно что подрочить. И, соответственно, ну их всех куда подальше. Мне уже не пятнадцать лет, понимаешь. И хрен я свой не на помойке нашел…

– Ну ты, бля, эстет, – хохочет в ответ Гарри. – Небось, еще предпочитаешь, чтоб и без целлюлита…

Ржут, причем оба.

Потом Гарри делает большой глоток коньяка, передает бутылку Али и неожиданно поворачивается в мою сторону.

– А ты, – говорит, – студент, что молчишь? Тебе какие сиськи больше нравятся?

– Мне… эт-та… ну… – теряюсь, – разные, наверное…

И прям физически чувствую, как мне щеки краска заливает.

Блин, стыдоба-то какая…

Причем не то стыдно, что растерялся.

А вот то, что покраснел…

Прям как девочка.

А эти – ржут себе да коньяком по очереди давятся…

Суки…

…Подмосковье пролетели неожиданно быстро.

Сначала закончили работать FM-ные радиостанции, потом мелькнул в окне указатель на Каширу, потом захватило дух от вида на Оку с высоты нового федерального моста и вот уже он – поворот на астраханскую двухполосную М-6.

Где-то километров через пятьдесят после поворота мы допили коньяк, и Гарри попросил сделать, как он сказал, «санитарную остановку».

– Пора бы, – говорит, – уже, типа, ножки размять, парни. Девочек тут среди нас нет, поэтому мальчикам можно – хоть налево, хоть направо. Только желательно побыстрее. А то, блин, обоссусь на фиг…

– Можно и сейчас, конечно, – кивает Али. – Но я лично хотел километров через пятнадцать тормознуть. Там местечко есть одно, с совершенно обалденными видами, причем – с трех сторон от ветра деревьями закрытое. Мы там все время стараемся останавливаться, когда в Астрахань на рыбалку едем. Там бы и оправились в сторонке, и перекусили, да и водки бы вкусной грамм по сто пятьдесят выпили. Пора уже, думаю, русской водкой с хохляцким салом разбавить слегонца армянский коньяк со швейцарской шоколадкой. Во, блин, какой интернационал получается, да, Мажор? А они еще говорят, что мы, типа, ксенофобы… Я там, кстати, и чесночка маринованного прихватил с рынка, и черемши, и огурчиков малосольных. И даже банку груздей соленых, на любителя. Домашние, между прочим. Домработница в подарок приволокла. Ну я и решил под Степашу на этом выезде закосить, у него, сами знаете, сумка вечно домашним хавчиком забита. Но – как решите…

– Сволочь, – констатирует Гарри. – Был сволочью, сволочью и подохнет. Потерплю, конечно, ради такого-то дела…

Замолчали.

Усатый водитель Жора вздохнул и потянулся за сигаретами.

– Водки, – говорит, – это сейчас – очень своевременно выпить будет. Ох, как бы я вашу компанию сейчас поддержал! С чувством, с толком, с расстановкой. Жалко, что нельзя, блин, ой как жалко…

– Да ладно, – смеется Али. – Зато в Элисту приедешь, выпьешь. Мы на футбол, а ты к фуфырику, что я тебя, не знаю что ли. Да потом еще и на рыбалке оттянешься по полной программе.

– Да уж, – мечтательно тянет Жора, – на рыбалке – это да…

И замолкает, сигарету прикуривая.

– Только ведь, – вздыхает, – туда еще доехать надо…

– Тьфу! Типун тебе, блин, на язык, – злится Гарри. – Нашел, черт старый, тему для разговора, хрен тебе во всю морду!

Жора стучит себя пальцем по лбу, согласно мотает головой и мелко и часто крестится.

– Простите, – винится, – парни. Сам не знаю, что за помутнение накатило…

– Ты следи, – досадливо вздыхает Али, – чтоб оно на тебя на дороге не накатило, на словах-то хрен с ним, потерпим. И за километражем тоже следи, а то местечко то самое, заветное, пропустить не хотелось бы. Ну и вообще. Что-то мне тоже, честно говоря, вслед за Гарри поссать приспичило…

– Да ты не переживай, шеф, – всхохатывает Жора. – Уже, считай, приехали. Во-о-он за тем поворотом оно. Чуть больше километра…

…Вид с этой площадки, куда мы через пару минут свернули, открывался и вправду совершенно фантастический. Крутой склон пологого со стороны заезда холма порос стройным, остроконечным ельником, а внизу было просторно от полей с притаившимися в ложбинах деревеньками.

И все это – застыло в совершенно прозрачном, студеном весеннем воздухе, звенящем и ясном после только что окончившегося дождя.

Я поежился, то ли от красоты, то ли от залезающего под легкую ветровку холода, облегчил мочевой пузырь и пошел к капоту джипа, где Жора уже деловито кромсал складным швейцарским ножом хлеб, сало и колбасу, Али вскрывал банки с огурцами и грибочками, а Гарри расставлял стопки и скручивал пробку с горлышка беленькой.

Я покачал головой.

Слишком уж все хорошо тут, думаю.

Так не бывает…

…Первую выпили – за дорогу.

Жора с нами чокнулся стаканом с предусмотрительно захваченным томатным соком.

Опыт, блин.

Он уже, вроде как, с Али года четыре ездит.

Тут привыкнешь.

Водка привычно обожгла небо, прокатилась теплом по пищеводу.

Я – еще раз поежился и глянул вниз.

Там темнело.

В некоторых деревеньках уже даже огни горели.

Вот, думаю.

И здесь люди живут…

…Видимо я это вслух подумал, потому что Жора засмеялся.

– Здесь, – говорит, – не живут, студент. Здесь жопой в небо утыкаются. И хрен его знает, зачем им, этим идиотам, все это надо. Это не деревни, Данил, деревни тут давно повымерли. А то, что ты видишь, – это дачники сезон открывают. Середина апреля все-таки…

– Я вот тоже, – вздыхает Гарри, разливая по второй, – ни хрена этот народ понять не могу. Вот скажите мне, в чем смысл тарахтеть больше ста пятидесяти верст от Москвы, чтобы потом круглые выходные жопой в небо утыкаться?

– Да может, – жмет плечами Али, – они так к земле пытаются привыкнуть. Типа, – заранее. Все равно все там будем. А если серьезно, – так и вправду дикость какая-то. Ну нравится, допустим, тебе в земле ковыряться, так посади цветы, клубнику там, чтоб детишки прямо с грядки ее есть могли, кусты какие ягодные. Но ведь – не картошку же, блин, с морковкой. Ни экономического смысла никакого, ни душе радости. Да ну их на фиг, давайте выпьем лучше. За великий и могучий футбольный клуб «Спартак» Москва, к примеру.

– Достойный тост, – поддерживает друга Гарри.

Я молча соглашаюсь и присоединяюсь, естественно…

– А за победу у вас не пьют? – интересуется Жора, наливая себе второй стакан томатного сока.

– За будущее – вообще пить не надо, – серьезно отвечает Гарри. – Примета дурная.

– Ну, значит, – Жора жмет плечами, – и не будем. Тогда давайте, мужики, выпейте уж, пожалуйста, за землю, на которой сейчас стоим. За сердце России. Потешьте старика. Это я к тому, что мы на Рязанщине, между прочим. У меня матушка-покойница из этих мест, так что – знаю, что говорю.

Гарри пожал плечами, но рюмку все-таки поднял.

– За Рязанщину выпить – это всегда пожалуйста, – говорит. – Земля красивая, чего уж там. Русская такая, все как положено, с холмами, с березками, с ельником. Серега Есенин из этих самых мест к тому же. Но вот сердцем России признать ее – не готов, извини, Жор…

– А что, – удивляется водила, – ты тогда, Игорек, сердцем России полагаешь?

Гарри удивленно поднял брови и голову назад откинул, будто только что прямой в челюсть пропустил.

Несильный такой.

Останавливающий.

– Москву, – говорит, – конечно. Разве может быть еще что-то более важное для державы-то?

– Ну, Москва, – морщится Жора, – это само собой. Я о другом тут толкую, если ты не понимаешь…

– Жора прав, – неожиданно скупо резюмирует Али. – Давайте махнем за Рязанщину, и я попытаюсь объяснить. А то водка уже согрелась на фиг…

Махнули.

– Москва, – морщится Али, занюхивая стопку кусочком черного хлеба с салом, – это уже все-таки не совсем Россия, Игорянь. То есть нет – Россия, разумеется. Но – и не только. Я, ты знаешь, коренной москвич, с самой Пречистенки родом, куда уж тут центровее. Поэтому и могу так говорить: Москва – это уже не совсем Россия. Это – Москва. Как и Париж – это уже не совсем Франция, и Лондон – не совсем Англия. Ну понимаешь…

– Да кто бы спорил, – кивает Гарри. – Это, извини, старый, – аксиомы, то, что ты говоришь. Я, ты знаешь, в том же Лондоне три года отучился на МВА. Так что – не в одном мегаполисе пожил. И в Париже бывал, жуткая помойка, кстати. Только я – тоже не о том. Москва, она, может быть, – и не совсем Россия, согласен. Но сердце России – оно все равно в Москве…

Али молчит, кивает, закуривает.

Разливает по четвертой, аккуратно складывает в пакет с оставшимся от перекуса мусором пустую бутылку.

Потом на заправке в урну выкинет.

Уважаю.

У меня отец так же, кстати, всегда делает.

Мы с ним однажды куда-то на его «авдотье» ехали, так я сдуру в окошко пустую пачку от сигарет выкинул. Батя ничего не сказал, просто остановился, подобрал пачку да и отнес в ближайшую урну.

Так стыдно было…

– А вот тут ты меня уделал, Игорянь, – соглашается Али. – Тут ты прав, и с этим хрена с два поспоришь. Так, Жора?

– Так, – Жора кивает и уважительно смотрит на Гарри. – Достойно сказано, не признать невозможно…

…Мы выпили, на этот раз – за Москву. Постояли еще немного, воздухом подышали и – погрузились в машину.

Надо ехать, дорога-то не близкая.

Под неспешные разговоры о том, как наши предки умудрялись такие просторы на лошадях да пешком преодолевать, когда тут и на летящем под сто шестьдесят джипе непросто приходится, я как-то незаметно задремал.

А проснулся уже где-то часа через три, аж под Тамбовом, в каких-то Елочках, где парни, по их словам, каждый раз, когда едут на рыбалку, обязательно останавливаются в кафе для дальнобойщиков поесть чего-нибудь горячего. Кафешек за окнами действительно было полно, прям одна на другую лепилась. И готовили тут, по словам Жоры и Али, в любой из них вкусно и по-домашнему.

Ладно, думаю, выходя из машины и потягиваясь.

Сейчас проверим…

…Зашли в одно из самых больших по размеру заведений.

Али вспомнил, что когда он тут был в прошлый раз, там, в этом самом заведении, подавали какие-то сверхъестественно вкусные пельмени из баранины с говядиной и нереально душистое харчо.

Сделали заказ, послали Жору в машину за бутылкой водки и пакетом томатного сока.

Водкой в кафе, по словам миловидной официантки Анечки, не торговали, потому что лицензия на спиртное слишком дорогая. Да и не пользуется данный продукт большим спросом у дальнобойщиков.

Ну а томатный сок – просто «не завезли», так что Анечка совсем не возражала, чтобы мы пили свое.

Зато харчо и вправду оказалось душистым, а пельмени «по-азербайджански» – так и просто бесподобными. Я таких пельменей в жизни не ел, а у меня, между прочим, батя из Сибири, сам иногда пельмени дома лепит.

Да и по дорогим ресторанам с русской кухней, знаете ли, хаживал.

И с парнями, и с родителями, кстати.

Но таких вкусных – не ел, хоть убейте…

…Вот в этот самый момент этот проклятый автобус у кафе и остановился. И через пару минут помещение заполнилось галдящими и матерящимися дагестанцами. То ли торгаши, то ли работяги-шабашники какие-то, хрен разберешь.

Орут, матерятся, на персонал вовсю наезжают, чтобы им все побыстрее тащили. Причем, всем одновременно.

Человек сорок, как минимум.

Особенно напрягало то, что они на официантку Анечку накинулись.

И по матери, и по-всякому.

– Тащи быстрее, русская биляд, я тибя потом виебу. А то ни узнаишь, какой-такой настоящий мужчина бываит.

Ну и так далее.

Противно.

Вот тут-то Али и отличился.

Повернулся к ним вполоборота, мы за угловым столиком как раз сидели. Дождался секундного затишья да и сказал, негромко так, но вполне внятно.

Так что все услышали.

– Я, кажется, слышу здесь нерусскую речь?!

Тишина мгновенно наступила такая, что если бы в чистеньком кафе водились мухи, то было бы слышно, как они жужжат.

Я незаметно взял со стола нож, сжал его ручку под столешницей.

Одного, думаю, но – завалю.

Гляжу, Мажор тоже к полупустой бутылке водки приглядывается. «Розочкой» он, если потребуется, владеет – о-го-го, доводилось как-то раз наблюдать. Уже, думаю, чуть легче.

Но – ненамного.

А Али просто по-прежнему сидит вполоборота, и не торопясь обводит тяжелым, как свинец, взглядом мгновенно затихшее помещение.

И – молчит.

…Даги почему-то не прыгнули.

Те, которым уже принесли заказ, молча уткнулись в тарелки, те, кому не успели, – как-то незаметно, бочком, перекочевали в соседние ресторанчики.

Али кивнул Анечке, помахал ей призывно рукой.

– Принеси-ка нам, – говорит, – девушка, еще по порции пельменей. А то все сожрали, а водка недопитой осталась. И чаю покрепче завари. Чувствую, мы у тебя тут еще, на всякий случай, немного задержимся…

И – продолжает обводить зал кафешки тяжелым, почти не мигающим взглядом…

…Когда мы наконец-то, отяжелевшие от водки и пельменей, сели в машину и поехали дальше, я только головой покачал.

– Ну, – говорю, – и ни хрена же ты выдал, Глеб. Я уже думал, что все, хана нам. Нож под столом на коленку положил…

– Да и я, – признается Гарри, – врать не буду, сцыканул маненько. Думал бутылку хватать, на розочку обустраивать. Кто ж знал, что они такими засранцами окажутся, что даже слова не скажут. Или ты догадывался, Али?

Глеб только плечами пожал.

– Да никакие они не засранцы, парни. Нормальные люди, работяги, только немного с другим менталитетом, не таким, как у нас с вами, естественно. А борзеют у нас только потому, что им все ссут слово поперек сказать. Типа, – я не я и хата не моя. Меня не трогают, вроде, так я лучше в сторонке и постою, чтоб лишний раз не отсвечивать. То есть в том, что они такие, не они, а мы виноваты, такая вот петрушка нехитрая. Вот и садятся, блин, на голову. А если и дальше будем язык в жопу засовывать, так и срать на нее начнут. И наших жен и сестер на наших же глазах трахать. И виноваты в этом, повторюсь, – будем только мы сами…

– А что ж они не прыгнули-то тогда? – спрашивает Гарри. – Нас всего четверо, а их – человек сорок. Завалили бы, к бабке не ходи.

Али усмехается и прикуривает сигарету, чуть-чуть опустив боковое стекло. На улице – холодина.

– А зачем оно им надо-то? – спрашивает. – Во-первых, мы кого-нибудь бы да покалечили, это они понимали стопудово. Во-вторых, могли и менты подвалить, а как они их брата любят – дело известное. Бежать-то тут некуда, трасса одна, до Волгограда. Ну и в-третьих, – мы были на своей земле и в своем праве. А они – нет. Хватит?

– Ты думаешь, – криво усмехается Гарри, – у них хватило мозгов, чтобы все это понять и просчитать? Да еще за пять секунд? Особенно, насчет того, что мы на своей земле и в своем праве? Я чо-то, извини, брат, немного сомневаюсь в этом деле. Ты уж прости мою детскую недоверчивость.

– Они это просто почувствовали, – опять жмет плечами Али. – И этого оказалось вполне достаточно. Результат, по крайней мере, – налицо.

– Да уж, – кивает головой Гарри, – с результатом-то как раз хрен поспоришь. А есть у нас, кстати, еще бутылка коньяка? А то что-то зябко становится…

– Под моей сидушкой посмотри, – вздыхает Жора. – Хорошо вам, мужики. Сейчас глотнете, стресс снимете. А мне еще – аж до Элисты терпеть, а трясет всего – хоть вешайся. Вы-то к боям люди привычные, идейные можно сказать, а мне-то, старику, за что под замес попадать придумали?

– Не нуди, – смеется Гарри, доставая из-под сиденья пузатую коньячную бутылку. – Сам ведь все понимаешь, что не ты один обосрался…

Али на переднем сиденье уже вовсю шелестит фольгой, разворачивая на закуску очередную плитку черного горького шоколада.

Я – улыбаюсь…

Правильно, думаю, сделал, что с парнями поехал, а не на клубном автобусе. Лиде расскажу – не поверит, столько всего интересного…

– А вообще, – говорит Гарри, вытаскивая пробку, – смешно, конечно. Вот вроде, – горцы, воины. А ведь всегда в прошлом люлей от русских получали таких, что мать моя женщина. А теперь – вроде как и все наоборот выходит. Вот даже сейчас, чего уж там, – на тоненького проскочили, как бы ты, Глебушка, не понтовался. Стоило только одному из этих красавцев борзануть – и все, кранты, толпой бы по-любому опрокинули. Вот мне и интересно, мы что, вырождаемся, что ли? Ну я русский народ имею в виду, если что непонятно…

– Да при чем здесь, – морщится Али, – «русский», «не русский». Тут хрень поглубже слегонца получается. Можно подумать, вся Европа в прошлом такая плюшевая была, как сейчас. Ага. Пойди-ка пройдись ща, к примеру, по некоторым кварталам Парижа или любимого нашего с тобой Лондона. Раньше – все по-другому слегонца было, по-другому. Хроники-то исторические – хрен сотрешь, как бы этого, бля, политкорректность их нынешняя не требовала. Позволили бы они этим орлам чернохвостым еще хотя бы пару веков назад у себя так резвиться, жди. Закопали бы на хер на ближайшей помойке и ни фига бы даже не комплексовали на эту тему. Подумаешь, тыщщей мигрантов больше, тыщщей меньше, кто их считать-то будет? Ну, типа, как у нас в Москве таджиков да молдаван на стройках разве кто считает? Если только прораб, когда с похмелья мучается. Ну или менты, когда за «поголовным сбором» приходят. Тоже, конечно, непорядок, – люди есть люди, – все-таки, все-таки. А сейчас кто там у них, в Европе этой, прости Господи, «цивилизованной», самые социально защищенные категории населения, ага? Негры, арабы, паки, турки, геи да лесбиянки. В Голландии, недавно читал, уже лет десять как существует официально зарегистрированная «Лига защиты прав педофилов», куда уж дальше-то. Один сабж другого мутит по Интернету, потом хомячит без соли и соуса, а целая свора мудаков-адвокатов, завывая и плюясь слюной, потом доказывает, как его позиция важна для общества и почему она открывает всему миру новые грани свободы. Тьфу, бля, Господи прости, по-другому-то и не скажешь…

– А вот интересно, – Гарри делает глоток из горлышка, морщится, отказывается от шоколадки, – с чего бы все это хозяйство сыпаться-то начало? Понимаешь, Глеб, я ведь, в отличие от тебя, не гуманитарий. Финансовый менеджер по МВА. А до этого – инженер-конструктор, МАИ заканчивал. Мне четкое понимание процесса нужно, а не «мысли по поводу». Ну не может быть так, чтобы целая раса, целая цивилизация вот так легко уходила, растворялась, причем ведь – не в «молодой крови», а хрен пойми в чем. Ну не верю я в то, что предлагаемые этим сблевом ценности интереснее, как тот же товар, чем ценности европейской цивилизации, бля…

– Ценности как товар? – хмыкает Али, забирая у Гарри бутылку. – Вот здесь-то, дорогой мой технолог, собака и порылась. Тебя обманули, Игорянь, ценности не могут быть товаром, ценности – это что-то большее. За товар, знаешь ли, старый, под танк не прыгают…

Делает глоток, задумчиво смотрит в окно.

Что он там разглядеть-то пытается, думаю?

Темнотища же…

Даже по встречке ни одной машины уже, наверное, минут пятнадцать как не видно…

– А вообще, – вздыхает, – ты интересную тему затронул, конечно. О такой если и говорить, то только в дороге, когда все одно делать не фига. Слишком уж долгая байда, и серьезная. Перегрузиться можно влегкую…

– А мы что, куда-то спешим? – встреваю в их разговор. – Заснуть после того адреналина в кафе все одно не выйдет, так хоть давайте поумничаем немного. Иногда, говорят, полезно бывает. А если чересчур загрузимся – «Control + Alt + Delete» и все дела, в первый раз что ли. Тоже мне, бином Ньютона…

– В принципе, согласен, – поддерживает меня Гарри. – Когда еще на эту тему тереть, если не сейчас. Ничего не мешает, ничего не отвлекает, спать не хочется, коньяка еще – хоть залейся…

– Но-но! – возмущается Жора, – «хоть залейся»! Мне-то оставьте хоть чуть-чуть, ироды. Я по магазину, понимаешь, за шефом ходил, облизывался, а они его весь выхлестать в дороге собрались!

Смеемся.

Али роется в бардачке, перебирает там что-то, потом достает оттуда пачку сигарет и облегченно вздыхает.

– Боялся, что в сумку за куревом лезть придется, в багажник, – говорит. – Но нет, слава Богу, в бардачок одну пачку заначил. Так на чем, бишь, мы остановились-то?

– Да, – кривлюсь, – на вырождении…

Али закуривает, разгоняет ладонью дым, говорит медленно.

– Понимаете, парни, ответа у меня нет. У меня вообще ответов нет, только вопросы. И, иногда, – догадки. Не претендующие на истину в последней инстанции…

– Ну, – хмыкает Гарри, – если б ты претендовал на это, я б от тебя ноги делал впереди собственного визга. Боюсь я, знаешь ли, таких сабжей с их «последней инстанцией» даже еще больше, чем триппера. Потому как все это их «знание», как правило, обычное говно и гонево, а вот зарезать могут очень даже вполне себе ничего, просто так, как два пальца об асфальт. А чо бы и не зарезать кого, за идею-то с общечеловеческой ценностью? Причем ничего им за это и не будет, что с психов-то взять? Так что, – давай излагай. Твое право – говорить, а наше – соглашаться или пальцем у виска крутить, сам понимаешь…

– Угу, – хмыкает в ответ Али. – Тады – ой. В смысле, – согласен.

И, перед тем как передать мне бутылку, делает из нее такой серьезный глоток, что я даже удивляюсь: волнуется, что ли?

Ну ни фига себе…

– Давайте, – говорит, – парни, тогда один очень простой вопрос для начала: почему мы всегда употребляем слово «завоевать», в том числе и тогда, когда разговор идет, скажем, о знании или о любимой женщине? Или, того хуже, – «покорить»? Мы же даже космос не «исследуем», а «завоевываем», а когда уж о спорте речь, то фразы типа «наши олимпийцы завоевали» по-другому просто и не произносятся. Случайно это или в этом есть что-то такое, не убираемое из нашего сознания? Ну, типа несущей конструкции у моста? Уберешь – просто завалится, и все, какие бы у тебя правильные мысли не были при принятии этого решения. Ну типа, – некрасиво или нефункционально. А он, гад, несмотря на все твои благие намерения, просто после этого рушится к ебени матери и – никакой тебе благодарности…

– И? – спрашивает Гарри, отбирая у меня бутылку, из которой я так и не успел отхлебнуть.

И тоже к ней весьма так ощутимо прикладывается.

И опять думаю – ну ни фига себе.

Что-то парни перевозбудились немного.

Закуриваю сигарету и принимаю решение больше в разговор пока не встревать, а лучше – молчать и слушать.

Может, за умного сойду.

Тоже не лишнее.

– И, – грустно смеется Али, – не «и», а «а». А вдруг это – завоевание – всего чего угодно: знания, космоса, женщины, соседнего народа – и есть наш путь на самом-то деле? А если мы именно через это «завоевание», «покорение» и познаем этот мир и свое место в этом мире? Если ничего другого нам просто не дано, по определению? Как те же китайцы это делают через созерцание и ожидание, а, скажем, индусы, – через растворение и очищение. И когда мы, я имею в виду всю европейскую цивилизацию, цивилизацию белой расы, в силу своих внутренних причин стали отвергать этот путь, путь «завоевания», если хочешь – агрессии, мы и начали разрушать ту самую «несущую конструкцию». Свою собственную. Причем своими же руками. И своими собственными, нами же, белой расой, рожденными идеями свободы и толерантности. А отсюда уже – и все остальное. В том числе и то, что ты называешь «вырождением». Понимаешь, никто, и я в том числе, не говорит о том, хорош или плох этот путь – путь завоевания, агрессии, «бремени белых» киплинговского, если хочешь, – этичен или не этичен, правилен или не правилен. Вопрос только в том – наш он или не наш. И если он был – наш, а мы от него отказываемся, стесняемся, придумываем всякую хрень, типа той же толерантности или политкорректности, – то нам, действительно, в самом скором времени может настать самый настоящий трындец. И никакие «черные» тут не при чем, похороним себя мы сами, а они просто спляшут на наших костях. Причем будут абсолютно в своем праве. Потому что это не они разрушат нашу культуру. А мы сами…

– Красиво, – щурится Гарри, выпуская в боковое окошко летящего сквозь угольно-черную ночь по усталой безлюдной России «лендкрузера» тонкую струйку душистого сигаретного дыма.

– Ага, – ехидничаю, уже забыв про свое решение «молчать и слушать», я, – только что ж это мы, если мы уж такие великие воины и агрессоры, пытаемся всяким разным восточным единоборствам-то учиться? Или философствовать – это одно, а по морде получать – совсем другое?

– А учиться, – ядовито подсмеивается Али, – это, Дэн, всегда полезно. Вот если б ты, к примеру, хорошо учился по такому предмету, как всемирная история, то ты бы наверняка знал, что еще совсем по историческим меркам недавно, в девятнадцатом веке, во время знаменитых «опиумных войн», британский экспедиционный корпус составом всего в десять тысяч штыков, у которого, к тому же, элементарно закончился порох, прошел с боями через весь этот хваленый многомиллионный Китай со всеми его шаолинями и прочими восточными единоборствами, как нож сквозь масло. И – выиграл войну.

– А наши казаки, – подхохатывает ему Гарри, – в семнадцатом веке отрядом в сорок человек гоняли по всей степи «тумены» татарвы. «Тумен» – это тысяча, если не знаешь. Исторический факт, между прочим. Почитай как-нибудь на досуге, как Ермак Сибирь завоевывал. Я уж не говорю про испанцев, которые Америку расколбасили, со всеми их майя, ацтеками и прочими пирамидами, там вообще соотношение по численности такое смешное было, что абассцаться можно. И только не надо говорить про порох и лошадей, лажа все это…

– Это почему же, – удивляюсь, – лажа?

Али вздыхает.

– Дальнобойность «длинного» английского лука превосходит дальнобойность и убойную силу автомата Калашникова. Скорострельность у обученного лучника – пятнадцать прицельных выстрелов в минуту с кучностью, «калашу» и близко недоступною. Преимущество огнестрельного оружия перед луком только в одном – из него гораздо проще научится стрелять, поэтому с ним легче создать в короткие сроки из необученных мирных людей большую армию и завалить врага с помощью массы. А так, при прочих равных, если поставить друг перед другом один на один средневекового лучника и нормально обученного современного десантника, я, скорее всего, – поставлю на лучника. И, можешь мне поверить, индейские воины у тех же майя тоже были ребятами вполне обученными, подготовленными. Война была смыслом, причем – единственным смыслом, их жизни. А испанцы их разделали просто как Бог черепаху. Вот такая вот историческая фигня, Данил. Представляешь?

– Ну, – мотаю головой, – насчет лучника и десантника с автоматом, – что-то не верится. А рыцари тогда что, вообще каким-то спецназом нереальным что ли были?

– А как ты хотел? – хохочет. – Если их с пяти лет только и учили, что драться? На всех видах оружия, вообще без оружия, с подручными средствами, пешком, в седле, на крепостной стене, да по-всякому? К семнадцати годам эти парни проходили уже – вдумайся! – двенадцатилетний курс непрерывной, целенаправленной и беспощадной дрочки, которой позавидует любой супермен из любой сегодняшней армии любого государства, К тридцати, если доживали, – двадцатипятилетний, включая где-то приблизительно пятнадцатилетний реальный боевой опыт. Редкий действующий офицер спецназа таким похвастать может, вообще-то. Я, честно говоря, с таким бойцом бы один на один без особой нужды выходить бы не рискнул, даже если буду с автоматом, а он со своей железякой ржавою…

– Да, – чешу затылок, – тут ты прав, похоже. Так что же тогда получается, а, Али? Выходит, что очень даже может быть и такая фигня, что мы – фанаты, «кэшлс», «хардкор», проклятые фашиствующие ублюдки и подонки со дна «современного цивилизованного общества» – со всей нашей агрессией и прочей лабудой – вовсе и никакие не маргиналы, так? А – совсем даже и наоборот?!

– Может, – откидывается на сиденье Али. – Может и так. А может – и по-другому. Я ж говорю, Дэн, – нет у меня ответов. Одни, блин, вопросы…

Я забираю у Гарри бутылку, делаю большой, обжигающий глоток коньяка и передаю Али. Он тоже прикладывается к горлышку и возвращает бутылку Гарри. Мы закуриваем и смотрим в окна джипа.

За ними только ночь и ветер.

Изредка – фары встречных машин.

И, кажется, – больше ничего…

Дата добавления: 2015-08-05