Глава 12. Ровно в пять часов вечера адвокат Байрон Меткаф снял галстук

Ровно в пять часов вечера адвокат Байрон Меткаф снял галстук, приготовил себе выпить и водрузил ноги на стол.

– Вы на самом деле не хотите?

– Как-нибудь в другой раз, – ответил Грэхем, обирая с обшлагов колючки и радуясь уже хотя бы тому, что кондиционер в помещении работает прилично.

– Семью Джекоби я знал плохо, – сказал Меткаф. – Они перебрались в Бирмингем всего три месяца назад. Мы с женой раза два заходили к ним на коктейль. Когда они сюда только переехали, Эд Джекоби обратился ко мне с просьбой переделать завещание. Так мы и познакомились.

– Но вы, если я не ошибаюсь, являетесь исполнителем его воли.

– Да, именно так. Вначале исполнителем своей воли он назвал жену, я был назван вторым на случай ее смерти или недееспособности. У него еще есть брат в Филадельфии, но у меня впечатление, что они никогда не были особенно близки.

– Вы были помощником прокурора округа.

– Да, с шестьдесят восьмого по семьдесят второй. В семьдесят втором выдвинул свою кандидатуру на место окружного прокурора, но не прошел, хотя и не добрал самую малость. Но теперь не жалею.

– Как вы представляете себе картину случившегося, мистер Меткаф?

– В первую очередь я подумал о Джозефе Яблонски, профсоюзном лидере.

Грэхем кивнул.

– В этом случае у преступления есть мотив – борьба за власть, но все решили замаскировать под нападение маньяка. Мы с Джерри Эстриджем из аппарата окружного прокурора основательно покопались в архиве Эда Джекоби, перевернули каждую бумажку.

Ничего. Получается, что особой выгоды от смерти Эда не было никому.

Зарабатывал он, конечно, немало, да еще шли проценты с нескольких патентов, но деньги в семье тратились так же легко, как зарабатывались. По завещанию все должно было отойти его жене, детям оставался небольшой участок земли в Калифорнии. Незначительный капитал предназначался для оплаты учебы старшего сына, того, который остался в живых. Денег там хватит года на три, но к этому времени он еще не закончит университет.

– Найлс Джекоби.

– Ага. Парень здорово доставал Эда. Он жил в Калифорнии со своей матерью, первой женой Эда. Попался на краже. По-моему, мать тоже ведет легкомысленную жизнь. В прошлом году Эд ездил туда, разбирался с парнем. Привез его в Бирмингем, устроил в школу, пытался сблизить с семьей, но парень ни в какую. Обижал младших детей, устроил всей семье такую веселую жизнь, что миссис Джекоби не выдержала, и мальчишку определили в школьное общежитие.

– Где он находился?

Меткаф сощурился.

– Вечером двадцать восьмого июня? Полиция этим уже интересовалась, да и я проверял. Он пошел в кино, потом возвратился в общежитие. Подтверждается стопроцентно. Да и кровь у него другой группы. Простите, мистер Грэхем, через полчаса мне нужно заехать за женой. Если хотите, мы можем продолжить наш разговор завтра. Что бы вы еще хотели узнать?

– Хорошо бы взглянуть на личные вещи семьи Джекоби. Дневники, письма, фотографии и так далее.

– Боюсь, вам не повезло: почти все бумаги сгорели во время пожара в Детройте. Это случилось еще до того, как они переехали сюда. Но не думайте, здесь нет ничего подозрительного. Эд что-то сваривал в подвале, искры попали в банки с красителями, которые он хранил там, и дом загорелся. Знаете что? Могу вам показать некоторые личные письма. Они вместе с ценными вещами находятся в банке, но, по-моему, дневников там нет. Все остальное изъято полицией. Может семейные фотографии есть у Найлса, хотя навряд ли. Давайте договоримся следующим образом: утром в половине десятого я должен быть в суде, по дороге я завезу вас в банк, и вы, не торопясь, покопаетесь в сейфе, а на обратном пути я за вами заеду.

– Идет. Но у меня есть к вам еще одна просьба. Мне нужны абсолютно все материалы, имеющие отношение к завещанию, вся переписка, связанная с ним. В особенности, если возникают спорные вопросы.

– В прокуратуре Атланты меня просили о том же caмом. Видимо, хотят сопоставить с завещанием Лидсов, – ответил Меткаф.

– И тем не менее я хотел бы иметь собственные копии всех документов.

– О'кей. Мне нетрудно сделать это и для вас. Надеюсь, вы не считаете всерьез, что тут корыстные мотивы?

– Нет, ничего подобного я не думаю. Просто надеюсь, что и здесь и в Атланте в конце концов выплывет одно и то же имя.

– Хотелось бы надеяться.

Школьный интернат размещался в четырех тесных домишках, торчавших по углам прямоугольной площадки, заваленной всевозможным мусором. В момент появления Грэхема на школьной территории состязание меломанов за господство личных вкусов в местном эфире достигло апогея. Стереодинамики, вынесенные на длинные, опоясывающие здания балконы яростно выплескивали потоки звуков. С одного края площадки ревела группа «Кисе». Оппоненты на противоположном конце площадки пытались заглушить противников «Увертюрой 1812 года». Откуда-то сбросили шарик, наполненный водой, который шлепнулся в десяти футах от Грэхема.

Он нырнул под натянутую перед домом веревку, на которой сушилось белье, перешагнул через валявшийся у двери велосипед и направился в блок, одним из обитателей которого был Найлс Джекоби. Прошел общую комнату и остановился у приоткрытой двери в спальню, откуда ревел рок. Постучал.

Ответа не было.

Он толкнул дверь. Долговязый прыщавый парень сидел с ногами на кровати и с присвистом посасывал длиннющую трубку. На другой постели лежала девица в джинсах.

Парень мотнул головой в сторону вошедшего. Мыслительный процесс требовал от него гигантского напряжения.

– Мне нужен Найлс Джекоби.

Парень не понимал, чего хочет Грэхем. Тому пришлось вырубить магнитофон.

– Я ищу Найлса Джекоби.

– Не встревай, мужик, видишь, я делаю ингаляцию. Астма проклятая замучила. Тебя что, стучать не научили?

– Где Найлс Джекоби?

– А хрен его знает где. На кой он тебе?

Грэхем продемонстрировал бляху сотрудника ФБР.

– Напряги мозги. Где он?

– Трам-тарарам! – изрекла девица.

– Чертова трава! Слушай, мужик, я сейчас языком не ворочаю. Сам видишь.

– Ничего, разговоришься. Где Джекоби?

Девица оказалась сообразительнее.

– Сейчас узнаю, – пробормотала она и шмыгнула за дверь.

Грэхем подождал, пока она прошлась по всем комнатам этажа.

Единственным предметом в этой комнате, напоминавшим о родных Найлса Джекоби, была семейная фотография на шкафчике перед зеркалом. Грэхем снял с нее запотевший стакан со льдом, протер влажное пятно на снимке обшлагом рукава.

Девица возвратилась.

– Попробуйте зайти в «Злющую змею», – сказала она.

Выкрашенные в мрачно зеленый цвет окна бара «Злющая змея» выходили на улицу. Транспорт на стоянке возле бара собрался самый разнообразный. Здесь стояли неуклюжие грузовики, казавшиеся кургузыми без своих длинных прицепов, рядом с ними прилепились крохотные, почти игрушечные, легковушки, старые «доджи» и «шевроле» и четыре новеньких «харли-дэвидсона».

Кондиционер над входом отфыркивался брызгами. Грэхем быстро проскочил под ним и вошел в зал. Было душно, пахло дезинфекцией. Барменша, рослая, могучего сложения женщина, с закатанными рукавами, протянула Грэхему через головы сидящих у стойки колу. Кроме нее женщин здесь не было.

Найлс Джекоби, темноволосый, тощий, как спичка, крутился возле музыкального автомата. Он бросал в щель монетки, а нажимал на кнопки его приятель.

Джекоби походил на ученика-шалопая, зато по виду его товарища было сразу ясно, что никакого отношения к школе тот давным-давно не имеет. Странный тип: лицо еще совсем юное, мальчишеское, а по фигуре – сильной, мускулистой, – взрослый мужчина. Крупные, ширококостные руки-клешни. Поведет плечом, и налитые бицепсы так и играют под кожей. Одет в майку и джинсы с отвисшими, переполненными карманами. Грэхем сразу догадался, что у этого парня в карманах. На левой руке профессионально вытатуированная надпись «Рожден для секса», а вот лаконичная татуировка справа, похоже, наколота любителем и напоминает тюремную кличку – «Рэнди». По-тюремному остриженные волосы отрастали неровными прядями. Когда парень потянулся к верхней кнопке автомата, на руке возле локтя мелькнула выбритая полоска кожи.

Грэхем похолодел.

Найлс Джекоби и Рэнди через весь зал отправились в свою кабинку. Грэхем пошел за ними и остановился прямо перед их столиком.

– Найлс, меня зовут Уилл Грэхем. Мне нужно потолковать с тобой.

Рэнди поднял на него недобрый взгляд и хамовато ухмыльнулся. Грэхем обратил внимание, что у него нет переднего зуба.

– Я тебя знаю? – осведомился Рэнди.

– Найлс, мне нужно поговорить с тобой.

Найлс вопросительно поднял брови. Грэхем думал о том, каково пришлось этому мальчишке в исправительной тюрьме Чино.

– У нас тут свой разговор. Вали отсюда, – процедил Рэнди.

Грэхем сосредоточенно изучал его мощные, обнаженные руки. Пятнышко на внутреннем сгибе локтя, где был налеплен медицинский пластырь. Выскобленная полоска кожи – это так Рэнди по привычке уголовников проверял остроту лезвия.

«Ты боишься его. Или при на него сам или давай полный назад».

– Ты что, оглох? Я сказал: вали отсюда, – повторил Рэнди.

Грэхем расстегнул пиджак, вынул из внутреннего кармана фэбээровское удостоверение и положил его на стол.

– А теперь сидеть тихо, Рэнди.

Только попробуй встать – получишь пулю.

– Виноват, сэр.

В голосе Рэнди зазвучала привычная показная покорность, с какой заключенные отвечают надзирателю.

– Рэнди, сделай для меня кое-что. Вначале сунь два пальца в левый задний карман. Я сказал два пальца! Там ты найдешь пятидюймовый ножичек. Положи его сюда… Спасибо, Рэнди.

Грэхем спрятал ножик в карман пиджака. Залапанная рукоятка лоснилась.

– Теперь, Рэнди, посмотрим в другом кармане. Там у тебя бумажник. Вытаскивай. Ты сдавал сегодня кровь?

– А что?

– Покажи справку, которую тебе выдали. Разверни ее.

Группа крови не сходится, черт бы его побрал, этого Рэнди.

– Ты когда освободился?

– Три недели назад.

– У кого ты на учете в полиции?

– Я не состою на учете.

– Это еще проверить надо.

Грэхем нарочно заводил Рэнди. Сейчас ничего не стоило привлечь его за ношение холодного оружия с длиной лезвия выше установленной. Если он освободился досрочно и состоит на учете, уже одно то, что он, сидит в баре, где продают спиртное, может обернуться для него серьезными неприятностями. Грэхем понимал, что злится не столько на Рэнди, сколько на самого себя, за то, что почувствовал страх.

– Рэнди!

– Да?

– А теперь вали отсюда.

Пока они ехали в интернат в машине Грэхема, Найлс признался:

– Я даже не знаю, что вам рассказать. Отца я толком не помню. Он ушел от матери, когда мне было три года. Потом я его не видел. Мать не позволяла.

– Но прошлой весной он сам навещал тебя.

– Да.

– В Чино.

– Вы и это знаете?

– Мне полагается знать все. И как там все было?

– Ну, он приехал, когда пускали посетителей. Стоял очень напряженный, старался ни на кого не смотреть. Знаете, некоторые туда приходят как в зоопарк. Мать мне много чего о нем говорила, но он оказался никаким не злодеем. Обыкновенный человек. Пиджак такой модный, спортивный.

– Что он тебе говорил?

– Я-то думал он или орать на меня начнет или будет изображать виноватого. Многие из родственников, кто туда приходят, так и делают. А он только спросил, буду ли я учиться. Сказал, что если я согласен, оформит опекунство и устроит меня в школу. Но только, чтобы я взялся за ум, ну и все в таком роде.

– И сколько еще ты пробыл в тюрьме после этого?

– Две недели.

– Найлс, ты рассказывал о своей семье кому-нибудь из тех, с кем сидел в Чино?

Найлс Джекоби бросил на Грэхема быстрый взгляд.

– Что вы! Я понимаю, о чем вы подумали. Нет, конечно. Об отце я просто не мог ничего рассказать. Я про него много лет не вспоминал. Зачем бы я стал говорить о нем?

– Ладно. А здесь, в Бирмингеме? Ты приводил кого-нибудь из ребят в дом к родителям?

– Почему вы говорите «родители»? Она мне не мать.

– Приводил ты к ним кого-нибудь? Школьных приятелей или…

– Или кого-то из дурной компании, да, офицер Грэхем?

– Ты правильно меня понял.

– Нет.

– Никогда?

– Ни одного раза.

– Отец никогда не говорил тебе, что ему угрожают? Не казался озабоченным, скажем, за месяц или два до того, как этому случиться?

– Когда мы с ним разговаривали в последний раз, он был очень расстроен, но это из-за моих оценок. Еще у меня было полным-полно прогулов. Он купил мне два будильника. Про другие неприятности я не знаю.

– У тебя есть его письма, фотографии?

– Нет.

– Я видел у тебя в комнате семейную фотографию. На шкафчике, рядом с трубкой.

– Трубка не моя. Я эту гадость в рот не беру.

– Мне очень нужна эта фотография. Я пересниму ее и пришлю тебе обратно. Может быть, у тебя осталось что-то еще?

Джекоби вытряс из пачки сигарету, пошарил по карманам в поисках спичек.

– Нет, больше ничего. Зачем мне этот снимок? Оставьте его себе, если он вам нужен. Отец с таким видом улыбается.., миссис Джекоби и этим сосункам… На меня он никогда не смотрел так…

Грэхему не хватало сведений о семействе Джекоби. Их новые знакомые по Бирмингему здесь ничем помочь не могли.

Байрон Меткаф позволил ему взглянуть на содержимое банковского сейфа, где хранились семейные ценности. Грэхем прочитал стопку писем, в основном, деловых, перебрал украшения.

Три дня он работал, не покладая рук, на складе, куда были помещены все вещи из дома Джекоби. По вечерам ему помогал Меткаф.

Они вскрыли каждый ящик, развязали каждый тюк, проверяя его содержимое. Фотографии в материалах дела помогли Грэхему представить себе, где что стояло в доме. Мебель в основном была совсем новая, купленная на страховку, которую они получили после пожара в Детройте. Попользоваться ею они толком так и не успели.

Лишь один предмет по-настоящему заинтересовал Грэхема – тумбочка, обсыпанная порошком для выявления отпечатков. На поверхности тумбочки застыла зеленоватая капля воска. Один раз Грэхем уже задавался вопросом, что за освещение выбирает убийца для своих кровавых спектаклей. Теперь ему подумалось, что он предпочитает свечи.

Эксперты из здешнего управления оценили широкий жест Грэхема, предоставившего свою находку в их распоряжение.

Совместные усилия бирмингемских сыщиков и Джимми Прайса в Вашингтоне позволили обнаружить только смазанный отпечаток кончика носа на жестянке, которую Грэхем достал с дерева.

По заключению лаборатории оружия и инструментов ФБР, ветку перерезали кусачками.

Отдел документации получил заключение о знаке, вырезанном на коре, из научно-исследовательского центра стран Азии, в Лэнгли.

Грэхем читал обширное заключение, расположившись на коробках с домашней утварью. По мнению специалистов, значок соответствовал китайскому иероглифу, означающему примерно следующее: «Ты поразил цель» или «Ты поразил цель в голову». Это выражение иногда используется игроками в азартные игры. Этот знак считается символом удачи, везения, а также используется в старинной китайской игре маджонг. И символизирует Красного Дракона.

Дата добавления: 2015-08-05