Любовь моя, виталий Овчаров

Нет, мы – традиционно ориентированные, разве что – альпинисты. А встретились впервые на поляне «Учитель», выше баксанского нарзана, в августе 1952 г. Тогда там жили полторы сотни турслетовцев ДСО «Искра», созванных незабвенными Иваном Войтиховым и Юрием Васильевичем Одноблюдовым. Они послали к нам двух альпинистов – попеть песни....Мы, в основном, пели про свою Цель:

«Там море Черное, песок и пляж,

там жизнь раздольная чарует нас!»

А они прислонились к сосне, попросили тишины и запели «Баксанскую». Спели раз, потом сразу снова, дирижируя нами... «Семерка» Донгуза глядела, - а, может, и слышала, - как я, школьник, подпевал, будто клялся. Сознавая, что приобщаюсь к славному братству, решил я после слета порвать с горно-туристскими перевалами — ради Гор! Виталий продиктовал мне полный текст этой песни. Он говорил со мной, как с равным (10 лет разницы в возрасте, я был и выглядел юным, ох, как цукали меня горные туристы, непьющего-некурящего девственника). Овчаров с Одноблюдовым познакомил нас с панорамой окружающих гор и назвал все вершины; именем одной из них я и посейчас ругаюсь: «Донгуз-орун-гитче-чегет-кара-баши-ати!», когда невмоготу...

Кончался сезон 1959 г. Люди ходят на «пятерки», а я – ЗА Белалакаю выпрашиваю. Потому что начальник альплагеря «Красная Звезда» любил играть в пинг-понг. А я – нет. Он, истинный «звездюк», терпеть не мог сочинителей, я же пописывал для лагерных стенгазет:

«Солярки нет. Зато холодный душ оздоровляет, молодит.

Дрожит обмылочек в руке... погреемся на леднике!»

От «некуда ходить» мы с «горным эстетом» Геной Л. ночью обкрутили огромный барабан очень серой оберточной бумаги вокруг столовой, закрепили на окнах-дверях, а потом пошли по кругу – он рисовал (архитектор!), а я клеветал текстами. Утром весь лагерь хохотал над нашими творениями. А руководство лагеря тут же обеспечили нам расчет без проезда в один конец. Особенно власти возмущал мини-шедевр: стакан в натуральную величину с чем-то желтым, а рядом – павшая лошадь и текст:

«Две недели компот и компот –

кто-то пьет, ну, а кто-то блюет.

Мы отправили эту... беду

для анализа в Теберду».

Отослали. Дождались ответа:

«ВАША ЛОШАДЬ БОЛЬНА ДИАБЕТОМ!»

Киевлянин Гена уехал домой, а я в одиночку пересек Домбайскую поляну, чтоб по его совету попроситься на работу в альплагерь «Домбай» - там начальником учебной части был тоже киевлянин, Виталий Васильевич Овчаров. Фамилия ничего мне не сказала, но я его – о, поляна «Учитель»! – сразу узнал. А он... ну, ладно, хоть на работу принял (а уже миновала первая неделя смены). Утром на планерке, где все обращались к шефу только по имени, Виталий до слез довел Толю Т., гулявшего без самостраховки по-над участком, где проходили скальные занятия – довел анекдотом, от которого у меня не только уши загорелись.

А инструкторши даже не поморщились («Он без анекдотов не
может», - шепнула мне соседка). По сути Виталий был прав,
сравнив инструктора альпинизма Толю со слабосильным студентом, дезорганизовавшим воскресный производственный процесс в публичном доме: «Тук-тук-тук! Молодой человек, с таким организмом надо ходить в будний день! И – в библиотеку!»

«Кончай эти дела!» – сказал шеф и посоветовал организму по имени Толя не срывать нормальную работу отряда значкистов. А я попал в отряд новичков, возглавляемый усатым культурником Казимиром Д. Он учился измываться над участниками: «Давайте покажу еще раз, как ступени рубят. Ну, смелей! Нет, ледоруб вот так держат. Поймите, это же ледовый склон, а не Ваш нос – его не ковырять надо, а рубить! Еще раз показываю для особо мерзнущих».

Как раз перед зачетным походом Казимир заспешил домой, 80 начинающих альпинистов остались без «комода» (командира отделения), их поручили мне. А я заспешил списать из отделения незадачливую девицу: как бы медленно я ни вел, она всегда отставала, а догоняя, так громко и страстно задыхалась, что... Повел я ее в медпункт. Но упрашивать доктора было бесполезно, хоть я ему и наливал.

«Какая астма?! Вот разрядника списать запросто могу – сиди, у тебя плоскостопие!! А на новичков план спущен Москвой: все 100% должны взойти, так что клятву я давал Гиппократу, а не тебе – запрещающего альпинизм диагноза не будет... твое здоровье!»

Пол-отряда простужено, а ее никакая хворь не берет. По-хорошему уговариваю не идти в поход – слушать не хочет! Тоже мне: «Есть женщины в русских селеньях – на гору вползут на коленях...» – веду ее в учебную часть.

Виталий спросил девицу, не она ли в первый день рыдала, потеряв ледоруб: «Кто прибрал мою алебарду, кто?!» Она сказала, что ледоруб нашелся, но, увы, не пригодился: а ведь так трудно на двух ногах ходить, да вот инструктор не велит, как на тросточку, опираться! Еще бы еще инструктор на подъемах не напевал джазовые мотивчики – тогда дышалось бы легче.

Я пообещал мурлыкать только русские народные, начав с «Ах, потеряла я свою конечность – и алебарду тоже не найду». Но Виталий сказал: «А в порядке подвига затащить ее на один-бэ беремся?» — я молчал, перебирая в уме злобные фразы из альпинистских «характеристик»: «Неуклюжа, но музыкальна, на страховке усидчива, технически безнадежна, физически слаба, не рекомендуется...»

Он спросил: «Кстати, кто в 1952 году на поляне «Учитель» пел вторым голосом «Баксанскую»? Так беремся?» И я ответил: «В порядке подвига – беремся. Пускай нам общим памятником будет...»

Володька Кабанов: «Так это ты тогда там был? А, помню: «...шуткам не учат в наших лагерях» Прости, сразу не узнал».

И пошли мы в поход за Виталием – на перевал Джаловчат, потом вниз по Аксауту. А поздно вечером хвост колонны, то есть я, оказался под перевалом Хутый. Где-то вверху слева, за крутыми травянистыми склонами, цирк ледника, в верховьях которого — вершина Большая Марка (ударение на второе «А» — память о топографах царского времени). Засыпаю под басистый лай пастушьих псов и муторный дождичек.

В 3 часа ночи будят сообщением: наше масло из кастрюли собаки съели. А у соседнего отделения? Нет, у них камнем придавлено. Встал я, экспроприировал у соседей кусок масла для бутербродиков и разбудил их командиршу: «Вставайте, у вас собаки половину масла съели». А «сплошная дождь» не унималась, костер под растянутыми штормовками чадил, все воняло керосином и скандалом. Виталий пошел вверх по старой тропе; мы, стуча зубами в темноте, за ним натощак.

Вверху шел липкий снег. Ветер высушил брезентовые рукавицы, штормовки тяжелели. В сереньком рассвете оглядел я свое отделение: лица белые, губы синие, глаза без выражения... окошкодохлились.

«Ребятки, шпротиков? Девочки, вот я сгущенку проткнул – а?» - сидят спинами к ветру (как шли, так и брякнулись), головы в капюшонах низко опущены. Вдруг сзади голос Виталия:

«У моей знакомой Марь Иванны, матери-героини, десятеро детей...» (заснеженные кудри, штормовка нараспашку, под ней только тельняшка). Ветер порывами ему в лицо, а он «включает громкость»:

«И все эти геройские дети страшно похожи друг на друга – ну как у тебя, Михаил, в отделении!» – Никто из моих и капюшоном не шевельнул (как сказали бы сегодня, «ваше отстой»). – «И я ее спрашиваю: «Марь Иванна, а как же вы их различаете?» — А, говорит, Виталий Васильевич, только по отчеству. А больше – никак!»

Я слышал эту шутку и раньше, но он так похоже передал сокрушенный голос «героини», что я засмеялся! Но главное: капюшоны шевельнулись, показались глаза! А Виталий продолжал: «И нечего смеяться! Лично мне всю жизнь не до смеху. Потому что я в детстве залез в ванну и поиграл там с двоюродной сестрой в «подводную лодку». Так эта дура мне перископ откусила...» – мои примороженные дружно заржали! И дружно все встали, чтобы поближе подойти и лучше слышать. Но он повернулся и пошел в сторону ледника, где внезапно открылась наша вершина в разгорающемся небе.

Толпа заторопилась, как за гаммельнским дудочником, – слушали, пересказывали и, перебивая друг друга, вспоминали старые анекдоты. Потом перестроились в цепочку... а вот и узкая щель, над которой виднелось небо и придавленная сланцевой плиткой ржавая баночка с запиской. Но тут командирский голос развернул отряд на спуск: ледорубы запищали, карабины подпевали, волосы зашевелились, а мои орлы и орлицы радостно смеялись, удирая от грозы в прекрасном настроении! Впереди всех — ожившая девица на 22-ом дыхании.

Потом Овчаров был «моим начучем» – в «Цее», в «Баксане». Уйдя в экспедиционный альпинизм, я радовался нашим встречам в Москве и Киеве, в Крыму. На Мемориале Миши Хергиани мы жили вместе и угощали друг друга. Он нахваливал фейхоа, а я дивился размерам местных помидоров (Тенацвале, ты помидоры лубишь? – Кушать – да. А так – нэт»).

Писали друг другу «датские» стишки (т.е. к «датам») – я ему к 1-му Мая:

«... чтоб ввек не забывал, как раздвигает горы

далекий перевал, сиянье за которым –

как будто радуга легла на дно долины

(на удивленные луга – пером павлина)!

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!"

И вот очередной май уходит, а мы Виталия не поздравляли.... Добрый Человек, опытный воспитатель и всегда душа коллектива, Виталий с нами, как и его анекдоты:

-Ты где провел отпуск?

- Первую половину – в горах.

- А вторую?

- В гипсе.

Наша справка:

Овчаров Виталий Васильевич (г. Киев), родился 1 мая 1923 г.

Ростовская обл., станица Алексеевская, затем жили в

Макеевке, в Мариуполе. Образование высшее, киевский

институт физической культуры.

Мастер спорта СССР по альпинизму (с 1954 г.),

заслуженный тренер УССР по альпинизму (с 1964 г.),

судья всесоюзной категории по скалолазанию (с 1987 г.),

почетный член федерации альпинизма и скалолазания

Украины (с 1995 г.).

С 1953 по 1993 года – Председатель (секции) федерации

альпинизма г. Киева, 25 лет зам. председателя ФАиС УССР.

С 1992 – Председатель Совета ветеранов Украины, с 1999 г. –

почетный председатель.

13 октября 2001 года в возрасте 78 лет скончался.

(Справочная информация любезно предоставлена редакцией

информационного бюллетеня «Альпинизм и скалолазание в

Украине»)

Дата добавления: 2015-07-26