Собрание нартов, или кто из нартов самый лучший

Именитые нарты сидели на собрании своем в резных своих креслах. Совет держали они о судьбе нартского народа. И один из старейших нартов сказал:

— Нарты только до тех пор были настоящими нартами, пока небо не смело греметь над их головами, когда умели они умирать за свой народ и когда каждый умел сдерживать свои страсти. Нарты были тогда настоящими нартами, когда из уст нартского человека выходила одна лишь правда. Наш народ только тогда может называться по-настоящему народом, когда гордо держит он голову и ни перед кем ее не клонит. Высокие двери делали в наших домах, чтобы входить в дом, не сгибая головы. Не хотели мы, чтобы подумал Бог, будто мы кланяемся ему!

И взял тут слово второй старейшина:

— Соседние народы только до тех пор завидовали нартам, слава о нартах только до тех пор разносилась по всему миру, пока воздержаны были нарты в еде и знали меру в питье ронга. Не предавались обжорству и разгулу, как предаются сейчас, и от чрезмерного пьянства не теряли стыд, не теряли отвагу и разум.

— Только до той поры народ наш может называться нартским народом, пока младший будет уважать старшего и почет оказывать ему, пока все мы будем прислушиваться к словам друг друга и пока никто из нартов не будет из-за женщины терять свое достоинство и свою совесть, — так сказал третий старейшина.

Вынесли тут к нартским старейшинам три куска сукна — славное сокровище, сохранившееся от предков. Один из этих кусков взял в руки Урызмаг и сказал:

— Этим сокровищем старейшие нарты награждают того из молодых нартов, кто обладает наибольшей мудростью, отвагой и благородством. Кто из нас решится взять это сокровище?

И вдруг вышел вперед Хамыц и сказал:

— Этот кусок сукна беру я себе.

Зашумели тут все нарты.

— Вот так так! Да ведь ты издавна пугаешься даже тени своей и смолоду до дня старости твоей ни разу не взглянул в глаза человеку, — говорили они ему.

И ответил тут Хамыц:

— Я не буду с вами спорить. Нет во мне таких доблестей, которыми мог бы я похвастаться, но я, нартские старейшины, прошу прощения у вас за нескромность. Есть у меня сын Батрадз. Кто сравнится с ним в храбрости и отваге? Ни одного пятна нет на чести его, и никому не позволит он совершить при себе бесчестье.

И никто не возразил на эти слова Хамыца. Взял тогда Урызмаг второй кусок сукна и сказал:

— Этим сокровищем нартские старейшины оказывают честь тому, кто наиболее воздержан в пище и питье, кто от рождения и до конца жизни своей, как бы тяжело ни сложилась судьба его, со славой и честью пронес имя человека.

— Этот дар тоже беру я, — сказал опять Хамыц.

И снова зашумели все нарты:

— Нет, не по сердцу нам слова твои! Не по сердцу! Кто из нартов не слыхал о твоем обжорстве, Хамыц! Пируя непрерывно всю свою жизнь, ты хоть раз почувствовал ли себя сытым? Ни разу, сидя за столом пиршества, ты не поднял последнего тоста за обилие и первым не встал из-за стола.

— Не своим именем, а именем сына своего Батрадза беру я это сокровище. Кто, кроме него, так умерен в пище и питье?

И опять никто не возразил Хамыцу, и опять все замолчали. И снова сказал Урызмаг, взяв в руки третий кусок сукна:

— Этот третий дар нартские старейшины присудили тому, кто из молодежи нашей больше всего благородства проявил по отношению к женщинам и наиболее снисходителен был к жене своей.

— И этого сокровища я никому не уступлю, — сказал Хамыц.

— Да как ты смеешь! — зашумели нарты. — Кто не знает, что ты обладаешь чудодейственным Аркыз-зубом и стоит тебе улыбнуться и показать его женщине, как становится она твоей жертвой! Да ты к чужой жене сквозь щель в стене пролезешь! А свою жену, урожденную Быценон, ты повсюду с собой в кармане носил. Откуда набрался ты дерзости? — говорили нарты Хамыцу.

— Справедливы все ваши упреки, — ответил Хамыц. — Но кто из вас показал больше благородства и честности в отношении женщин, чем сын мой Батрадз?

***

И решили тут старейшие нарты испытать доблести нарта Батрадза, сына Хамыца.

Батрадз возвращался с похода, и сто всадников выслали ему навстречу, чтобы напали они на него из засады. Но когда кинулись они на Батрадза, то повернул он коня и погнал его, будто бы спасаясь бегством. В погоню пустились за ним всадники. Но так как не одинаковы были их кони и одни обгоняли других, преследователи вытянулись в длинную нить по дороге. И тогда Батрадз неожиданно повернул коня своего, и — Бог избави нас всех от такой напасти! — одного за другим одолел он всех, — окровавленные и израненные, разбрелись они по домам.

***

Целую неделю пировали нарты. Батрадза посадили так, что ни до одного кушанья и ни до одного напитка не смог он дотянуться. Всю неделю сидел на пиру Батрадз, и ни кусочка еды и ни глотка ронга не попало в рот его, но пел он веселее всех и плясал лучше всех. Так выдержал Батрадз второе испытание.

***

А перед тем как Батрадз должен был вернуться из похода, подговорили нарты жену его притвориться, что будто она обманула Батрадза с его молодым пастухом. Вернувшись домой, увидел Батрадз, что голова жены его лежит на руке пастуха. Батрадз осторожно вытащил руку пастуха из-под головы жены своей и подложил ее руку под голову пастуха, сам же вышел во двор, подостлал под себя бурку, седло положил под голову, лег и до восхода солнца не шевельнулся.

Так убедились нартские старейшины в доблестях Батрадза и нашли, что достоин он получить в дар сокровища предков.

Но не разошлись нарты-старейшины после этого. И разговор о Батрадзе все не смолкал.

— То, что Батрадз самый доблестный из молодых нартов, — это правда, — говорили они. — Но не довели мы дело до конца: не узнали мы, как приобрел он эти доблести.

Призвали тут Батрадза на собрание старейшин и спросили его, как приобрел он эти доблести. И ответил им Батрадз:

— О лучшие из нартов! Не удивляйтесь тому, что я скажу, но отваге и сообразительности в бою научился я у своей охотничьей собаки.

— Как так? — стали расспрашивать нарты.

— Пришлось мне однажды, возвращаясь с охоты, проезжать по чужому селению. Собака была со мной, и множество чужих разъяренных псов окружили ее. «Разорвут ее», — подумал я. Но гляжу — собака моя, не теряя времени, изо всей силы помчалась вперед, и все собаки кинулись за ней. Но, преследуя ее, стали они отставать друг от друга, растянулись по полю, и тут собака моя вдруг повернулась и поодиночке перекусала их всех. На всю жизнь запомнил я, что, если хочешь победить врага, разъедини его, уничтожь его сплоченность, разбей его силу — и добьешься над ним победы.

— А где научился ты умеренности в пище и питье? — спросили Батрадза.

— Было это давно, еще в молодости моей, — ответил он. — Однажды на привале послали старшие нас, младших, за водой. Дорогой один из нас споткнулся о какой-то маленький комочек, похожий на сморщенный кожаный мешок. Прихватили мы этот мешочек, чтобы набрать в него лишней воды, подошли к роднику, который бежал со скалы, наполнили наши кувшины и подставили наш мешочек. Катится вода в мешок, и чем больше наливается в него воды, тем больше он растягивается, но доверху так и не налился. Принесли мы воды, напились охотники, и тут мы спросили старших: «Что это за удивительный мешок, который можно без конца растягивать?» Долго рассуждали бывалые люди и рассматривали этот мешочек. И решили они, что это человеческий желудок. На всю жизнь запомнился мне этот случай! «Чрезмерная еда — лютая чума!» — сказал я себе и стал приучать себя с тех пор к умеренности, стал закалять свой желудок. Хлеб разламывал я на четыре части, и сначала съедал я только три четверти. А силы у меня не убавилось, и работал я по-прежнему. Потом стал я откладывать еще одну четверть, и оказалось, что полхлеба так же утоляет голод, как и целый хлеб.

— А как объяснишь ты свое поведение в отношении своей жены?

И Батрадз рассказал опять:

— Мы, нартские юноши, задержались раз в походе и попали в бескрайние степи, где ни деревца, ни воды. Ничего нам не удалось добыть. И люди, и кони без воды, да еще в такую страшную жару совсем обессилели. Завечерело. Смотрим, вдали виден свет. Направились мы на этот свет. Там оказалось селение. Из одного жилья вышла к нам пожилая женщина, а с ней девушка. Мужчин не было видно.

— Заезжайте, гости, переночуйте у нас: гостя Бог посылает! — так сказали нам мать и дочь.

Мы переглянулись: как остановиться в доме, где нет мужчины? Но все-таки мы слезли с коней и поручили их младшим.

Хороший ужин приготовили нам наши хозяйки, стали стелить нам постели. Приготовляя постели, они говорили по-хатиагски, думая, что никто их не понимает. А я знаю по-хатиагски. И, слушая их разговор, понял я, как несчастна бывает женщина, как порой бывает нужна ей ласка. И дал я тогда слово, что никогда не обману ту женщину, которая из-за меня войдет в дом моего отца, и если она сама ошибется, то и тогда не упрекну ее за это.

Поблагодарили старейшие нарты Хамыца за его сына Батрадза, поблагодарили и самого Батрадза. Поднялись они со своих кресел и разошлись с собрания.

Прошло некоторое время, и снова на нартском Большом нихасе зашла речь о том, кто самый достойный из нартов. Много опять говорили, а спор все не прекращался. Сырдона в это время не было на нихасе.

— Спросим-ка Сырдона, — решили нарты. — Он скажет нам, кто самый доблестный из нартов.

Тут как раз пришел Сырдон на нихас. Спросили его нарты, и он так им ответил:

— Я бы назвал самым лучшим того, кто подтянул бы подпруги своего коня, как делается это перед джигитовкой, и въехал бы на нем в Большой дом нартов, и, проджигитовав в нем, так разогнал бы коня, чтобы он на всем скаку, подобно ласточке, вылетел бы в дымовое окошко. Того назову я самым лучшим, чей конь оставит по большой нартской долине Кугом след, подобный борозде плуга. Того, кто сумеет пробраться на Божье поле и украсть там себе в жены дочь Бога.

Никто из нартов не решился совершить хотя бы один из этих подвигов.

Узнал стальногрудый Батрадз, сын старого Хамыца, о словах Сырдона. Был он человеком большой отваги и решил попытаться совершить то, о чем говорил Сырдон. Подтянул он подпруги коня своего, как делается это перед джигитовкой, после этого разогнал коня, вскочил в Большой дом нартов, проджигитовал по всему дому. Хлестнул он коня плетью, и, как ласточка, взвился конь и выскочил в дымовое окошко. Поехал он на поиски Божьего поля. Поскакал он вверх по нартской долине Кугом, и как борозда плуга был след коня его. Сколько он ехал — кто знает! — но вот доехал до большой пещеры. В этой пещере жил одноглазый уаиг.

— Здравствуй, нартский человек! — говорит ему одноглазый уаиг. — Какой бог привел тебя сюда?

Сын Хамыца Батрадз рассказал ему о своем деле.

— Мне жаль тебя, юноша, — сказал ему уаиг. — С чего ты задумал такое дело? Девять братьев нас было, один сильнее другого, один могущественнее другого, и погибли из-за такого же дела. Из девяти братьев уцелел я один и то, ты видишь, сохранил лишь один глаз. Прошу тебя, вернись в отцовский дом. Ты еще молод, и жалко, если погибнешь.

— Нет, — сказал Батрадз. — Должен я испытать свое счастье. А тебя я прошу указать мне дорогу, а потом будет то, что угодно Богу.

— Тогда послушай меня, мое солнце, — сказал уаиг. — Поезжай дальше по этой дороге, долго будешь ехать, попадешь в безводную степь. Плохо тебе придется. И ты и конь твой дойдете до того, что от жажды будете умирать. Много испытаешь ты мук, но если проедешь пустыню и останешься живой, то попадешь в такую страну, где солнце подобно колесу, катится по земле, где все горит и вся земля пошла глубокими морщинами. В этой стране ты с конем своим или сгоришь, или провалишься в трещину. И найдешь ты там свою смерть. Но если ты и там спасешься, то достигнешь безбрежного моря. Много людей в этом море погибло. Перелететь через него и орел не может. А если переберешься ты через море, то увидишь такую огромную птицу, что крылья ее закроют от тебя небесный свет. Живым она тебя не выпустит. Но чего не бывает! Может быть, и от нее ты спасешься. Тогда доедешь туда, где две горы сталкиваются одна с другой, подобно бодающимся баранам. Проехать можно только между ними. Немало храбрецов насмерть придавили эти горы. Но если благополучно минуешь их, тогда очутишься на небесной равнине Бога.

Батрадз поблагодарил уаига и отправился по дороге, которую тот ему указал. Сначала доехал он до безводной пустыни, и они с конем там умирали от жажды. Подбадривая друг друга, проехали конь и всадник по этой безводной пустыне и достигли страны, где солнце катится по земле, сжигая все. От жара здесь земля потрескалась. Так жарко было, что Батрадз и его конь дышать не могли. И когда Батрадз уже не мог вытерпеть эту жару, спросил он у своего коня:

— Что нам делать? Как нам быть?

— Обо мне не беспокойся, — ответил конь своему всаднику. — Но сам крепись. И человек и лошадь достаточно выносливы. Но выносливее всего тот, у кого твердая воля.

Миновали они и эту страну и доехали до безбрежного моря. Увидев море, обрадовался конь и сказал Батрадзу:

— Раз уехали мы оттуда, где земля трескается от жары, и добрались до глубокого моря, теперь нам уже ничего не страшно!

Ринулся конь в море и поплыл боком, как самая быстроходная рыба.

Перебрались они через море, и вот перед ними чудо: в полдень вдруг стало темно, как ночью. Небесной сини совсем не видно, ни один луч света ниоткуда не проникает. Только слышно, как кругом хлопают крылья огромной черной птицы, которая закрыла собой все.

Увидев ее, Батрадз вынул из колчана одну из своих булатных стрел, приладил ее к луку, натянул тетиву и послал стрелу прямо в эту птицу. Еще пуще замахал орел крыльями, птица потом упала на землю и разбилась.

Продолжает путь свой Батрадз, доехал он до двух гор, которые разбегаются в разные стороны, потом сшибаются и ударяются друг о друга, как бараны лбами.

«Как же проскочить между ними?» — подумал Батрадз. А конь сказал ему:

— Хлестни меня изо всей силы, так хлестни, чтобы от твоей ладони оторвался кусок кожи, а с моей ляжки тоже кусок кожи сошел бы, да такой, чтобы хватило этой кожи на подошву!

И только разошлись две горы, Батрадз ударил своего коня, и конь стрелой пролетел между двумя горами. Перед ними открылась равнина Бога. Посредине равнины стоял дворец. Батрадз объехал его кругом, но нигде не видно было в нем двери. Остановился он возле дворца на ночевку, снял седло со своего коня и пустил его пастись.

Утром девушка, что жила во дворце, взяла небесное зеркало и поглядела, что делается в разных странах. Навела она зеркало на Страну нартов и увидела на нартской равнине след коня Батрадза, похожий на борозду плуга. Смотрит она, куда ведет этот след, и видит, что дошел он до самого подножия дворца. Тут увидела она и самого Батрадза. Вышла к Батрадзу, обняла его, и не было конца ее радости.

Пожили они в своем дворце несколько дней как муж и жена, ни в чем не испытывая нужды. А потом хотя дочь Бога и не хотела покидать свой дворец, но Батрадз решил возвратиться к нартам. И дочь Бога согласилась ехать с Батрадзом. Собрались они в дорогу и приехали в Страну нартов.

Вот за все эти подвиги и был признан Батрадз лучшим среди нартов.

Дата добавления: 2015-07-26