Так изгибается и ластится, качаясь.

Что, заглядевшись, станешь делать

То же

Подобно танцовщице, долго-долго,

Опасно долго, на одной лишь

Ножке

Она стояла до того, что, право,

Будто

О той другой и вовсе позабыла.

По крайней мере, тщетно я старался

Сокрывшуюся прелесть разглядеть,

Обоих близнецов единства прелесть,

--

Конечно, именно вторую ножку,

В священной близости изящных и воздушных

Блестящей юбочки порхающих зубцов.

И если мне, прекрасные подруги,

Готовы верить вы охотно -- прелесть

Эту

Она утратила.

Уж нет ее! Утраченная ножка

Навек потеряна, как жалко милой

ножки!

Где, одинокая, она грустит в разлуке,

Покинутая, где она тоскует?

Быть может, в ужасе пред белокурым

Чудовищем со львиной гривой или,

Быть может, уж обглодана до кости

Она, увы, изъедена! Села.

О, да не плачьте же, не смейте плакать

Вы, нежные сердца!

В беломолочной груди, словно финик,

Сердечко ваше, кошелек-мешочек

Со сладким корешком.

Зулейка, будь мужчиною, довольно!

Бодрей, бодрее, бледная Дуду,

Не плачь же больше! --

-- Иль, может быть,

Уместней здесь иное средство, сердце,

Способное легко унять -- скрепить?

Как назидательное изреченье, к слову

--

Или воззвания торжественный призыв?

Да, да, зову тебя,

Достоинство, на сцену,

Честь европейца!

Ты добродетелью надутый мех,

Шипи, свисти и дуй еще,

Ха!

Еще раз прореви Морали ревом,

Рыкая львом пред дочерьми пустыни,

Морали львом!

Ведь, милые мои!..

Вой добродетели в Европе заглушает

Весь жар души, всю страстность европейца

И европейца волчий аппетит.

И вот я перед вами, европеец,

И не могу, о Господи, иначе.

Да будет так!

Аминь.

Пустыня ширится сама собою: горе тому, кто сам в себе

свою пустыню носит!

Пробуждение

После песни странника и тени пещера наполнилась вдруг

Шумом и смехом; и так как собравшиеся гости говорили все сразу

И даже осел, при подобном поощрении, не остался безмолвен, то

Заратустрой овладело некоторое отвращение и насмешливое чувство

К посетителям своим, -- хотя его и тешила радость их. Ибо она

Казалась ему признаком выздоровления. Он незаметно вышел из

Пещеры на чистый воздух и стал говорить со зверями своими.

"Куда же девалось теперь несчастье их? -- спросил он и уже

Сам вздохнул с облегчением от своей маленькой досады. -- У меня

разучились они, как мне кажется, кричать о помощи!

-- хотя, к сожалению, не разучились еще вообще кричать". И

Заратустра заткнул уши себе, ибо в тот момент ослиное И-А

Удивительно смешивалось с шумом веселья этих высших людей.

"Они веселы, -- продолжал он, -- и кто знает? быть может,

На счет хозяина их; и если научились они у меня смеяться, то не

Дата добавления: 2015-07-24