Доктор гриффон

Франсуа и Амандина только-только успели перенести Лилию-Марию в кухню и уложить ее возле очага, когда граф де Сен-Реми и доктор Гриффон, которые приплыли на остров в лодке Николя, вошли в дом. Пока дети раздували огонь и подбрасывали в очаг вязанки тополиных ветвей, которые пламя быстро охватывало, весело разгораясь, доктор Гриффон оказывал бездыханной девушке первую помощь.

— Бедняжке на вид не больше семнадцати лет! — воскликнул глубоко растроганный граф.

Потом он спросил, обращаясь к доктору:

— Что вы скажете, друг мой?

— Удары пульса едва различимы; но странная вещь: кожа у нее на лице совсем не посинела, как это обычно происходит, когда человек задыхается, погрузившись в воду, — ответил врач с поразительным хладнокровием, задумчиво глядя на Певунью.

Доктор Гриффон был человек высокого роста, худой, бледный и совершенно лысый, только на затылке у него росли два редких кустика черных волос, которые он старательно зачесывал на виски; лицо со впалыми щеками, изборожденное морщинами от усиленных занятий, было холодное, умное и сосредоточенное.

Обладая огромными познаниями и незаурядным опытом, широко практикующий врач, пользовавшийся громкой известностью и стоявший во главе крупного лазарета (мы еще встретимся с ним позднее), доктор Гриффон имел только один недостаток: он, если можно так выразиться, совершенно отвлекался от больного и занимался лишь болезнью; молод или стар был пациент, богат или беден, была ли то женщина или мужчина — это его мало интересовало, он думал только о том, любопытен ли данный недуг, с точки зрения науки; одно лишь это его занимало.

Вообще все люди существовали для него только как пациенты.

— Какое у нее прелестное личико!.. До чего она хороша, несмотря на чудовищную бледность! — вскричал граф де Сен-Реми, внимательно глядя на Певунью с нескрываемой грустью. — Видали ли вы хоть когда-нибудь такие нежные, такие чистые черты лица, любезный доктор?.. И она так молода... так молода!..

— Возраст тут не имеет никакого значения, — отрывисто ответил доктор Гриффон, — так же, как не имеет значения и то, попала ли вода в легкие, хотя когда-то это считалось смертельным... Но это грубое заблуждение; впрочем, опыты Гудвина... превосходные опыты знаменитого Гудвина это блистательно доказали.

— Но послушайте, доктор...

— Да ведь это же совершенно достоверный факт... — ответил доктор Гриффон, целиком поглощенный своим любимым ремеслом. — Чтобы установить наличие посторонней жидкости в легких, Гудвин несколько раз погружал в чан, наполненный чернилами, собак и кошек; он держал их там несколько мгновений, а потом вытаскивал еще живыми; затем, немного погодя, он препарировал этих славных животных... И что же? Препарировав их, он убедился, что чернила проникли к ним в легкие, однако наличие посторонней жидкости в органах дыхания не привело к смерти его четвероногих пациентов.

Граф знал, что доктор в глубине души человек прекрасный, но неистовая страсть к познанию часто заставляла его казаться жестким, даже почти жестоким.

— Есть ли у вас, по крайней мере, хоть какая-нибудь надежда? — нетерпеливо спросил граф де Сен-Реми.

— Конечности у пациентки совсем ледяные, — ответил врач, — так что надежды остается очень мало.

— Господи! Умереть в таком юном возрасте... бедная девочка!.. Это просто ужасно.

— Зрачок неподвижен... расширен... — невозмутимо продолжал врач, приподнимая краем пальца холодное как лед веко Лилии-Марии.

— Странный вы человек! — воскликнул граф, с трудом сдерживая негодование. — Ведь вас можно счесть безжалостным, а между тем вы бодрствовали над моим ложем целые ночи напролет... Да будь я вам родным братом, вы и тогда бы не выказывали ко мне большую преданность.

Доктор Гриффон, продолжая оказывать помощь Певунье, ответил графу, даже не взглянув на него и не изменяя своей обычной флегматичности:

— Черт побери, неужели вы полагаете, что можно каждый день встретиться с лихорадкой, сопровождаемой расстройством координации движений, с такой на редкость осложненной и столь любопытной для изучения лихорадкой, как та, которой вы болели?! Это был великолепный медицинский случай!.. Вы слышите, любезный друг, просто великолепный! Ступор, бред, судороги в сухожилиях, внезапные обмороки, да знаете ли вы, что ваша драгоценная лихорадка отличалась множеством самых неожиданных симптомов? Вас даже поражал — а это уж такое редкое, я бы сказал, редчайшее явление! — временный и частичный паралич, если вам угодно знать... Да ради одного этого ваша болезнь имела право на мое пристальное и заботливое внимание: ведь вы поставили передо мной труднейшую и великолепнейшую задачу! Ибо, откровенно говоря, мой любезный друг, у меня теперь только одно заветное желание: встретить еще хотя бы раз такую великолепную лихорадку... Но такой редкостной удачи два раза в жизни не бывает!

Выслушав столь необычную тираду, граф только нетерпеливо пожал плечами.

Как раз в эту минуту в кухню, опираясь на руку Волчицы, спустился Марсиаль; его подруга, как помнит читатель, надела поверх своей вымокшей одежды плащ Тыквы, сшитый из шотландки.

Пораженный бледностью возлюбленного Волчицы и заметив его руки, покрытые запекшейся кровью, граф воскликнул:

— Кто этот человек?

— Мой муж... — ответила Волчица, посмотрев на Марсиа-ля с неописуемой добротой и величайшей гордостью.

— У вас замечательная и неустрашимая жена, сударь, — сказал граф Марсиалю, — я сам видел, как она с редким мужеством спасала эту бедную девочку.

— О да, сударь, у меня добрая и неустрашимая жена, — ответил Марсиаль, сделав ударение на последнем слове, в свой черед посмотрев на Волчицу одновременно с нежностью и страстью. — Да, она неустрашима и отважна!.. Ведь она и мне спасла жизнь!..

— Вам тоже? — с удивлением спросил граф.

— Поглядите на его руки, на его бедные израненные руки! — воскликнула Волчица, вытирая слезы, которые смягчили дикий блеск ее глаз.

— Да, это ужасно! — вырвалось у графа. — У бедняги изрублены руки... Взгляните, пожалуйста, доктор.

Немного повернув голову и посмотрев через плечо на многочисленные порезы, которыми Тыква исполосовала руки Марсиаля, доктор Гриффон сказал молодому человеку:

— Сожмите и разожмите кулак. Марсиаль не без труда проделал это.

Доктор пренебрежительно пожал плечами, продолжая хлопотать над Певуньей, и сказал как бы с сожалением:

— Ничего серьезного в этих ранах нет... ни одно из сухожилий не повреждено, через неделю пациент сможет свободно действовать руками.

— Это правда, сударь?! Мой муж не останется калекой? — с благодарностью в голосе вскричала Волчица.

Доктор, не говоря ни слова, отрицательно покачал головой.

— Ну а что с Певуньей, сударь? Она останется в живых, не правда ли? — снова спросила Волчица. — О, она непременно должна жить — и я, и мой муж так ей обязаны!.. — Потом, повернувшись к Марсиалю, она прибавила: — Бедная девочка, видишь, она совсем такая, как я тебе рассказывала... и она, быть может, станет причиной нашего счастья; ведь это она подала мне мысль пойти к тебе и сказать тебе то, что я сказала... Подумать только, и вот по воле случая я спасла ее... и возле твоего дома!..

— Она наше доброе провидение... — проговорил Марсиаль, потрясенный красотою Певуньи. — Какое у нее ангельское личико! Ох, она ведь будет жить, правда, господин доктор?

— Ничего определенного я не могу сказать, — отвечал врач. — Но скажите, может она остаться в этом доме? Будет ли тут за ней надлежащий уход?

— Здесь? — крикнула Волчица. — Да ведь здесь убивают!

— Помолчи! Помолчи! — произнес Марсиаль.

Граф и доктор с удивлением посмотрели на Волчицу.

— Этот дом на острове пользуется дурной славой в округе... так что эти слова меня вовсе не удивляют, — тихо сказал граф де Сен-Реми, наклоняясь к доктору.

— Стало быть, вы были жертвой насилия? — спросил граф у Марсиаля. — Вам тут нанесли эти раны?

— Все это пустое, сударь... Здесь у меня возникла ссора... Потом она перешла в драку... Вот меня и поранили... Но эта молоденькая крестьянка тут оставаться не может, — добавил он с сумрачным видом, — в этом доме не останусь ни я сам... ни моя жена... ни мой младший брат и сестренка, которых вы видите... Мы собираемся оставить остров и никогда сюда больше не вернемся.

— Ох, какое счастье! — хором воскликнули дети.

— Тогда как же нам поступить? — спросил доктор, глядя на Певунью. — Нечего и думать о том, чтобы перевезти пациентку в Париж в том состоянии прострации, в котором она пребывает. Но вот что, ведь мой дом отсюда в двух шагах; моя садовница и ее дочь будут для нее превосходными сиделками... Раз эта чуть не задохнувшаяся утопленница вызывает в вас участие, мой дорогой Сен-Реми, вы будете следить, чтобы за ней заботливо ухаживали, а я стану наведываться и осматривать ее каждый день.

— А вы еще разыгрываете роль безжалостного человека! — воскликнул граф. — На самом же деле у вас самое великодушное сердце, как вы только что нам доказали...

— Если пациентка скончается, а это вполне возможно, мне предстоит сделать весьма интересное вскрытие, оно позволит подтвердить лишний раз утверждение Гудвина.

— То, что вы говорите, просто ужасно! — возмутился граф.

— Для того, кто умеет читать, как положено врачу, труп человека, — это книга, благодаря которой учишься спасать жизни больных, — невозмутимо ответил доктор Гриффон.

— В конце концов вы творите добро, — с горечью сказал г-н де Сен-Реми, — и это главное. Бог с ней, с причиной, лишь бы благодеяние совершалось! Бедная девочка, чем больше я смотрю на нее, тем большее участие она вызывает во мне.

— И она его заслуживает, сударь! — восторженно воскликнула Волчица, подходя ближе.

— Вы ее знаете? — спросил граф.

— Знаю ли я ее, сударь? Ей, должно быть, я буду обязана всем счастьем моей будущей жизни; спасая ее, я сделала для нее меньше, чем она сделала для меня.

И Волчица со страстной любовью взглянула на своего мужа; отныне она больше не называла Марсиаля «своим милым.

— Да кто ж она такая? — снова спросил граф.

— Сударь, она — сущий ангел, она лучше всех на свете. Да, и хоть одета она как крестьянка, нет такой богатой женщины, нет такой знатной дамы, которая говорила бы так хорошо, как она. А ее нежный голосок звучит как райская музыка. Она благородная девушка, и мужественная, и такая добрая!

— А каким образом она упала в воду?

— Вот этого-то я и не знаю, сударь.

— Стало быть, она не крестьянка?

— Крестьянка? Да вы только поглядите на ее белые, маленькие ручки, сударь.

— И то правда, — сказал граф де Сен-Реми. — Тут какая-то тайна!.. Но как ее зовут, как ее фамилия?

— Послушайте, — прервал этот разговор доктор, — надобно перенести пациентку в лодку.

Полчаса спустя Лилия-Мария, которая все еще не пришла в себя, была перенесена в дом врача; ее уложили в хорошую постель и поручили материнскому попечению садовницы г-на Гриффона, к которой присоединилась и Волчица.

Доктор Гриффон пообещал графу де Сен-Реми, который проникался все большим и большим участием к Певунье, возвратиться в тот же вечер, чтобы осмотреть ее.

Марсиаль вместе с Франсуа и Амандиной уехал в Париж, но Волчица не захотела оставить Лилию-Марию до тех пор, пока бедняжка не будет вне опасности.

Остров Черпальщика опустел.

Мы вскоре встретимся с его зловещими обитателями у Краснорукого, где они должны были увидеться с Сычихой, для того чтобы вместе с нею убить г-жу Матье.

Но до этого мы поведем читателя на свидание, которое Том, брат Сары, назначил ужасной мегере, сообщнице Грамотея.

Дата добавления: 2015-07-24