Молочница

Сцена, о которой сейчас будет рассказано, произошла на одном из дворов фермы в присутствии работников и служанок, собравшихся к обеду. Под навесом стояла маленькая, запряженная ослом повозка, где уместилась вся бедная, деревенская утварь вдовы; двенадцатилетний мальчик и два его младших братишки уже начали ее сгружать.

Молочница была женщина в глубоком трауре, около сорока лет, с грубым, мужественным и решительным лицом; глаза ее покраснели от непросыхающих слез. Увидев Лилию-Марию, она сначала дико вскрикнула от ужаса, но тут же боль, негодование и гнев исказили ее черты. Она бросилась к Певунье, грубо схватила ее за руку и закричала, обращаясь к работникам фермы:

— Вот эта злодейка! Она знает убийцу моего несчастного мужа!.. Я сто раз видела, как она говорила с этим разбойником, когда я продавала молоко на углу Старосуконной улицы. Она покупала у меня молоко каждое утро, она должна знать, кто нанес предательский, подлый удар., она такая же, из одной шайки с этими бандитами... О, теперь ты от меня не уйдешь, подлая тварь! — кричала молочница, подогревая себя злобными подозрениями.

Ошеломленная, дрожащая Певунья хотела бежать, но молочница схватила ее на другую руку.

Клара была потрясена этим внезапным нападением; сначала она не могла произнести ни слова, но при этом новом наскоке она воскликнула, обращаясь к вдове:

— Вы с ума сошли! Горе помутило ваш разум, вы ошибаетесь...

— Я ошибаюсь? — переспросила вдова с горькой усмешкой. — Я ошибаюсь? О нет, я вовсе не ошибаюсь. Смотрите, как она побледнела, несчастная! У нее уже зуб на зуб не попадает... Судья заставит тебя говорить; ты пойдешь со мной к господину мэру, ты слышишь? И не пробуй даже сопротивляться, у меня рука цепкая, я тебя сама потащу!

— Да как вам не стыдно! — вскричала Клара, теряя терпение. — Убирайтесь отсюда! Как вы смеете оскорблять мою подругу, мою сестренку!

— Вашу сестренку? Да полно, мадемуазель, это вы тут спятили, — грубо ответила вдова. — Ваша сестренка, ха! Уличная девка! Полгода я видела, как она таскается по кварталу Сите.

При этих словах работники начали перешептываться, бросая подозрительные взгляды на Лилию-Марию; они приняли сторону молочницы, которая была для них своей, крестьянской, и явно сочувствовали ее несчастью.

Трое ребятишек, услышав громкий голос матери, подбежали и с ревом повисли на ее юбке, не понимая толком, что происходит. Вид этих несчастных малышей, тоже одетых в траур, еще больше привлек крестьян на сторону вдовы и удвоил их негодование против Певуньи.

Перепуганная их угрожающими возгласами, Клара взволнованно сказала работникам фермы:

— Уведите отсюда эту женщину! Говорю вам: горе помутило ее разум. Прости меня, Мария, прости! Господи, эта сумасшедшая сама не знает, что говорит...

Смертельно бледная, сраженная, Певунья стояла, опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, и не делала ни малейшей попытки вырваться из грубых рук коренастой молочницы.

Клара подумала, что ее сестренку испугала эта дикая сцена, и снова закричала работникам:

— Разве вы не слышали? Я приказала прогнать эту женщину! А раз она так упорствует и оскорбляет нас, в наказание она не получит места, которое ей обещала моя мать. В жизни ноги ее не будет на нашей ферме!

Никто из работников даже не двинулся, чтобы выполнить ее приказ. А один осмелился сказать:

— Прошу прощенья, мадемуазель, если это уличная девка и она знает убийцу мужа этой бедной женщины, надо, чтобы она пошла к мэру и все рассказала...

— Повторяю, — твердо сказала Клара, — вы никогда не поступите на нашу ферму, если немедленно не попросите прощения у мадемуазель Марии за свои грубые слова.

— Вы меня прогоняете, мадемуазель? Тем лучше! — с горечью ответила вдова. — Пойдемте, бедные сиротки, — добавила она, обнимая своих детей. — Грузите снова все на тележку, мы заработаем себе на хлеб в другом месте, господь сжалится над нами. Но мы уведем с собой эту несчастную к господину мэру, и она выдаст убийцу моего мужа... потому что она знает всю эту шайку!.. А вы, мадемуазель, — продолжала она, с вызовом глядя на Клару, — если вы так богаты и даже если у вас такие приятельницы, не след быть такой жестокой к бедным людям!

— Правда, — сказал один из крестьян. — Молочница права...

— Бедная женщина!

— Несправедливо это...

— Убили ее мужа, что же ей, радоваться?

— Никто не запретит ей сделать все, чтобы отыскать убийцу!

— И отсылать ее тоже несправедливо.

— Чем она виновата, что подруга мадемуазель Клары оказалась уличной девкой?

— Как можно прогнать честную женщину, мать троих детей, из-за какой-то несчастной дряни?

Голоса раздавались все более громко и угрожающе, когда Клара воскликнула:

— Мама, наконец-то! Слава богу!

И действительно, г-жа Дюбрей появилась на дворе на обратном пути из садового павильона.

— О, Клара! Мария! Вы идете обедать? — спросила хозяйка фермы, приближаясь к группе крестьян. — Пойдемте, девочки, уже поздно.

— Мамочка! — воскликнула Клара. — Оградите мою сестру от оскорблений этой женщины. — Она показала на вдову. — Пожалуйста, отошлите ее! Если бы вы слышали, какие дерзости она осмелилась говорить нашей Марии...

— Как? Она осмелилась?..

— Да, мамочка. Посмотрите на мою бедную сестренку: она вся дрожит и еле держится на ногах... Какой стыд, что подобная сцена могла разыграться у нас на ферме! Прости нас, Мария, умоляю...

— Но что это все означает? — спросила г-жа Дюбрей, с беспокойством оглядываясь вокруг: особенно ее встревожил удрученный вид Певуньи.

— Хозяйка рассудит по справедливости... по справедливости, — глухо забормотали крестьяне.

— Вот госпожа Дюбрей, — сказала молочница, обращаясь к Лилии-Марии. — И она выставит за порог не меня, а тебя!

— Значит, это правда? — воскликнула г-жа Дюбрей, глядя на молочницу, которая по-прежнему держала Марию за руку. — Значит, вы действительно осмеливаетесь так говорить с подругой моей дочери? И это ваша благодарность за мою доброту? Извольте отпустить эту девушку!

— Я уважаю вас, сударыня, и благодарна вам за ваши милости, — сказала вдова, выпуская руку Лилии-Марии. — Но прежде чем обвинять меня и прогонять вместе с моими детьми, порасспросите эту несчастную. У нее, наверное, не хватит духу отрицать, что я ее знаю и она меня знает.

— Господи, Мария, ты слышишь, что говорит эта женщина? — спросила потрясенная г-жа Дюбрей.

— Тебя зовут Певунья, да или нет? — спросила молочница.

— Да, — ответила бедняжка, не поднимая глаз, чтобы не встретиться взглядом с г-жой Дюбрей. — Да, так меня звали.

— Ага! Вы видите! — злобно закричали крестьяне. — Она призналась, призналась!

— Призналась, но в чем? В чем она призналась? — в ужасе вскричала г-жа Дюбрей. — В том, что она знала убийцу?

— Эти твари только с такими и знаются, — ответила вдова.

Сбитая с толку этим внезапным открытием, которое подтвердили слова Лилии-Марии, г-жа Дюбрей вдруг все поняла и отшатнулась с ужасом и отвращением. Она резко и грубо отдернула к себе Клару, которая пыталась утешить Певунью, и воскликнула:

— Какой ужас! Клара, не подходи к ней, не прикасайся к этой несчастной!.. Но как госпожа Жорж могла принять ее у себя? Как она осмелилась представить ее мне, чтобы моя дочь… О, господи боже мой, как это ужасно! Я не в силах поверить... Нет, нет, госпожа Жорж не способна на такую низость! Ее, наверное, обманули, как всех нас... Иначе это было бы просто гнусно с ее стороны!

Огорченная и перепуганная этой жестокой сценой, Клара не верила своим глазам и ушам. В своем невинном неведении она не понимала страшных обвинений, которые сыпались на ее подругу; сердце ее разрывалось и глаза заволакивали слезы при виде оцепеневшей Певуньи, которая стояла молча, понурив голову, как преступница перед судьями.

— Пойдем, пойдем, моя девочка! — позвала г-жа Дюбрей Клару и, обратившись в Лилии-Марии, добавила: — А тебя, недостойную, господь бог накажет за подлое лицемерие. Да как ты осмелилась допустить, чтобы моя дочь, этот ангел, называла тебя своей подругой, сестренкой? Подруга, сестренка! Ты распоследнее отребье, какое только есть на свете! Что за бесстыдство! Втереться к честным людям, когда твое место наверняка в тюрьме, среди тебе подобных...

— Да, да! — закричали крестьяне. — В тюрьму ее! Она знает убийцу!

— Может, она его сообщница?

— Видишь, есть бог на свете! — крикнула вдова, грозя Певунье кулаком.

— А что до вас, добрая женщина, — сказала г-жа Дюбрей, обращаясь к молочнице, — то никто вас не прогонит с фермы, и, наоборот, вам зачтется за то, что вы разоблачили эту негодяйку.

— Слава богу! Наша хозяйка справедлива... Она все знает, — переговаривались между собой крестьяне.

— Пойдем, Клара, — сказала хозяйка фермы. — Госпожа Жорж объяснит нам свое поведение, иначе я ее больше в жизни не увижу. Ибо если она сама не была обманута, она поступила с нами ужасно.

— Но, мама, посмотри на бедную Марию!

— Пусть умрет от стыда, если может, так будет даже лучше! Она достойна только презрения... Я не хочу, чтобы ты оставалась рядом с ней ни минуты. Это одно из тех существ, с которыми юная, девушка, чистая, как ты, не должна даже говорить, чтобы не запачкаться.

— Боже мой, боже мой, мама! — взмолилась Клара, упираясь. — Я не знаю, что все это значит... Может быть, Мария виновата, раз вы так говорите, но смотрите, она сейчас потеряет сознание, хотя бы сжальтесь над нею.

— Ах, мадемуазель Клара, вы так добры, вы меня прощаете, — сказала Лилия-Мария, бросив на свою защитницу взгляд, исполненный бесконечной благодарности. — Если я вас и обманула, то, верьте мне, это случилось не по моей воле. Я так об этом жалею...

— Мама, мама, неужели в тебе нет жалости? — воскликнула Клара душераздирающим голосом.

— Жалости, к ней? Не говори глупостей. Если бы не госпожа Жорж, которая избавит нас от нее, я бы выбросила эту негодницу за ворота фермы как зачумленную, — жестко ответила г-жа Дюбрей.

И она увлекла за собой свою дочь, которая в последний раз обернулась к Певунье и крикнула:

— Мария, сестра моя! Я не знаю, в чем тебя обвиняют, но верю, что ты невиновна, и люблю тебя, как прежде!

— Молчи, молчи, — зашипела г-жа Дюбрей, зажимая рот дочери. — Молчи, прошу тебя! К счастью, все видели, что после этого ужасного разоблачения ты не осталась и на миг с этой падшей девицей. Вы все видели, друзья мои?

— Да, да, сударыня! — подтвердил один из крестьян. — Мы свидетели, что она не осталась с этой девчонкой! А она ведь наверняка воровка, потому что водилась с убийцами.

Госпожа Дюбрей увлекла за собой Клару. Певунья осталась одна среди разъяренных крестьян, окруживших ее плотным кольцом.

Несмотря на упреки, которыми осыпала ее г-жа Дюбрей, присутствие ее и Клары немного успокоило Лилию-Марию: она уже не боялась рокового исхода. Но когда эти две женщины ушли и она осталась одна в толпе крестьян, силы покинули ее, и она была вынуждена опереться о край глубокой каменной бадьи, в которой поили лошадей.

Ничего не могло быть трогательнее беспомощной позы несчастной девушки!

Ничего не могло быть бесчеловечнее угроз и злобы окруживших ее крестьян!

Певунья стояла, прислонившись к каменной бадье, пряча лицо в ладонях; на голове у нее была маленькая круглая шапочка; красный ситцевый платок окутывал ее шею и прикрывал грудь; она была воплощением горя и отрешенности.

В двух шагах от нее молочница-вдова, торжествующая, но все еще озлобленная против Лилии-Марии из-за суровых слов г-жи Дюбрей, с презрением и ненавистью тыкала пальцем в сторону несчастной девушки, показывая ее своим детям и крестьянам.

Работники фермы подходили к Певунье все ближе, не скрывая своих враждебных чувств: на их грубых, простых лицах выражалось одновременно возмущение, гнев и какая-то особая издевка, оскорбительная и тупая, и больше всех ярились и возмущались женщины, чему немало способствовала трогательная красота Певуньи.

Работники и работницы фермы не могли простить Лилии-Марии, что их хозяева до сих пор принимали ее как равную.

А кроме того, кое-кого из крестьян Арнувиля не взяли на ферму Букеваль — завидное местечко! — из-за отсутствия хороших рекомендаций, и они затаили против г-жи Жорж злобу, которую готовы были выместить сейчас на ее воспитаннице.

Первые порывы простых душ всегда ведут к крайностям.

Они либо прекрасны, либо отвратительны.

Но они становятся необычайно опасными, когда толпа уверена, что ее зверства оправданы действительной или мнимой виной того, кого она преследует, обуянная злобой и жаждой мести.

Хотя большинство работников этой фермы ни в чем не могли упрекнуть Лилию-Марию и ничто не оправдывало их озлобленности, само присутствие здесь Певуньи, казалось, осквернило их деревенскую чистоту: они прямо тряслись от одной мысли, к какому низкому разряду принадлежала эта несчастная, которая наверняка была знакома с убийцами. Чего еще нужно было, чтобы разжечь глухую злобу крестьян, к тому же подогретую примером г-жи Дюбрей? Кто-то крикнул:

— Отведите ее к мэру!

— Да, отведем! А не захочет идти — потащим!

— И она еще смеет одеваться как честные деревенские девушки! — добавила одна из самых последних дурнушек на ферме.

— Еще бы! — подхватила другая уродка. — А с виду такая святая недотрога, что господь бог простил бы ее без исповеди.

— И она еще смела ходить с нами в церковь!

— Нечестивая!.. А не окрестить ли ее тут же, на месте?

— И еще старалась втереться к нашим хозяевам!

— К счастью, правда всегда выплывет наружу!

— Хватит! Пусть она признается и выдаст убийцу! — крикнула вдова. — Ты из одной с ними шайки. Мне кажется, я тебя даже видела вместе с ними в тот день. Довольно, поздно распускать нюни, — когда тебя уличили. Покажи-ка нам свое личико, оно такое смазливое!

И вдова грубо отдернула руки Певуньи, которыми та закрывала свое залитое слезами лицо.

Певунья сначала сгорала от стыда, но теперь она начала дрожать от страха перед толпой этих озверевших людей. Она сложила руки на груди и, глядя на молочницу умоляющими, испуганными глазами, проговорила своим тихим, нежным голоском;

— Боже мой, сударыня, я уже два месяца живу уединенно на ферме Букеваль, а потому никак не могла быть свидетельницей постигшего вас несчастья...

Робкий голос Лилии-Марии заглушили злобные выкрики:

— Отведем ее к мэру, пусть там объясняется!

— Пошли вперед, красотка!

И угрожающая толпа вплотную обступила Певунью. Инстинктивно скрестив перед собою руки, та в отчаянии озиралась по сторонам в надежде на помощь.

— Зря ты надеешься! — продолжала молочница. — Нечего смотреть, мадемуазель Клары нет и никто за тебя не заступится, ты от нас не сбежишь.

— Увы, я и не думаю бежать, — ответила Лилия-Мария дрожащим голосом. — Я готова ответить на все вопросы, если это сможет вам помочь... Но что я плохого сделала всем этим людям, которые теснят меня и угрожают?..

— Что ты нам сделала? А то, что сидела за одним столом с нашими хозяевами, когда нас туда не звали, хотя мы в тысячу раз честнее и лучше тебя... Вот что ты нам сделала!

— А зачем ты хотела, чтобы эту бедную вдову с ее детишками прогнали отсюда? — спросил кто-то,

— Это не я, это мадемуазель Клара хотела...

— Перестань нам морочить голову! — оборвал ее тот же крестьянин. — Ты не только не заступилась за нее, ты была рада, что ее хотят лишить куска хлеба.

— Да, да, она не вступилась за вдову!

— Такая бессердечная!

— Бедная вдова, мать троих детей...

— Я не могла за нее заступиться, потому что не в силах была произнести ни слова, — оправдывалась Лилия-Мария.

— А с убийцами тебе хватило сил говорить?

Как бывает всегда в возбужденной толпе, эти крестьяне, скорее неразумные, чем жестокие, сами себя озлобляли и распаляли надуманными обидами, опьяняясь собственным гневом, угрозами и оскорблениями, которые они бросали в лицо беззащитной девушке.

Так разнузданная толпа доходит порой до предела и, сама того не желая, совершает самые жестокие и несправедливые поступки.

Круг обозленных крестьян смыкался вокруг Лилии-Марии; вдова кузнеца уже не владела собой.

От глубокого водопоя Певунью отделял только каменный парапет, на который она опиралась. Боясь, что ее опрокинут в воду, Певунья воскликнула, умоляюще протягивая руки:

— Боже мой, чего вы хотите от меня? Умоляю, сжальтесь!

Молочница подскочила к ней, размахивая кулаками перед самым ее лицом. Лилия-Мария невольно отшатнулась и воскликнула:

— Прошу вас, не толкните меня! Я могу упасть в воду...

Последние слова Лилии-Марии подали этим грубым людям жестокую мысль. Почему бы не сыграть с этой городской девкой одну из тех деревенских шуточек, от которых порой волосы встают дыбом? И тогда один из самых обозленных закричал:

— Окунем ее! Искупаем!

— Давай! Окунем! В воду ее! — подхватили остальные с хохотом, громко хлопая в ладоши.

— Пусть напьется водицы!.. От этого она не умрет.

— Будет знать, как обманывать честных людей!

— В воду ее, в воду!

— Кстати и лед сегодня уже раскололи»

— Эта уличная девка надолго запомнит добрых работников фермы Арнувиль!

Услышав эти бесчеловечные выкрики, эти варварские насмешки и видя, как на нее надвигаются тупые, разъяренные лица, как тянутся к ней корявые руки, Певунья подумала, что пришла ее смерть.

Мгновенный страх уступил место горькому удовлетворению: будущее рисовалось ей в таких черных красках, что сейчас она возблагодарила бога за скорое избавление от всех ее страданий. Она не произнесла больше ни слова, не стала умолять о пощаде, а только упала на колени, молитвенно скрестила руки на груди, закрыла глаза и стала ждать, шепча про себя молитву.

Крестьяне, пораженные ее отрешенным видом и покорным молчанием, на миг заколебались, но женская половина толпы продолжала науськивать их яростными воплями, чтобы они решились довести до конца жестокую расправу.

Двое самых рьяных и озлобленных уже протягивали к Лилии-Марии свои руки, когда вдруг раздался громкий и властный голос:

— Остановитесь! Назад!

В то же мгновение г-жа Жорж, проложив себе путь сквозь разъяренную толпу, очутилась рядом с Певуньей, по-прежнему стоявшей на коленях, схватила ее за руку, подняла и воскликнула:

— Встань, дитя мое! Встань, моя дорогая дочь! Преклонять колени следует только перед господом богом.

Слова и поведение г-жи Жорж были исполнены такого мужества и решимости, что толпа отступила и умолкла.

Обычно бледное лицо г-жи Жорж пылало от негодования. Она сурово оглядела крестьян и сказала громким, угрожающим голосом:

— Несчастные! У вас нет ни стыда ни совести! Как смели вы угрожать этой бедной девочке?

— Да ведь она...

— Это моя дочь! — воскликнула г-жа Жорж, перебивая крестьян. — Господин аббат Лапорт, которого все знают и благословляют, любит ее и заботится о ней, а если он уважает ее, значит, она достойна уважения.

Эти простые слова произвели большое впечатление на крестьян.

Кюре из Букеваля считали в округе святым человеком; к тому же многие крестьяне знали, что он заботится о Певунье. Тем не менее в толпе снова послышался глухой ропот, значение которого г-жа Жорж тотчас поняла и воскликнула:

— Да будь эта бедная девочка самой последней, самой отверженной из всех созданий, все равно ваше поведение отвратительно! За что вы хотите ее покарать? И по какому праву? Кто дал вам такую власть? Право сильного? Вы, мужчины, набросились на беззащитную слабую девушку... Какая трусость! Какой позор! Пойдем, Мария, пойдем, любимое дитя мое, вернемся к себе... Там нас, по крайней мере, знают и ценят.

Г-жа Жорж взяла Лилию-Марию за руку; смущенные и пристыженные за свое грубое поведение крестьяне почтительно расступились.

Одна вдова выступила вперед и сказала решительно г-же Жорж:

— Эта девка не уйдет отсюда, пока не даст показаний мэру об убийце моего несчастного мужа!

— Любезная, — проговорила г-жа Жорж, еле сдерживаясь, — моя дочь не обязана давать здесь никаких показаний. Если позднее правосудие сочтёт нужным выслушать ее свидетельство, ее вызовут, и я пойду вместе с нею... А пока никто не имеет права ее допрашивать.

— Но, сударыня, говорю вам...

Г-жа Жорж сурово оборвала молочницу:

— Даже горе не может извинить вашего недостойного поведения! Когда-нибудь вы пожалеете о всех оскорблениях, которые нанесли моей дочери. Мадемуазель Мария живет вместе со мной на ферме Букеваль, известите об этом судью, которому подали ваше первое заявление, мы будем ждать его распоряжений.

Вдове нечего было ответить на эти разумные слова. Она села на край водопоя и горько заплакала, обнимая своих ребятишек.

Через несколько минут после этой тягостной сцены Пьер подал кабриолет и г-жа Жорж с Лилией-Марией сели в него, чтобы вернуться в Букеваль.

Когда они проезжали мимо господского дома Арнувиля, Певунья заметила Клару: она плакала, прячась за полуприкрытой ставней, и на прощание помахала Лилии-Марии платком.

Дата добавления: 2015-07-24