Свидания

Желая во чго бы то ни стало предупредить г-жу д'Арвиль о грозящей ей опасности, Родольф ушел с приема до окончания беседы Тома с Сарой, поэтому он так и не узнал о заговоре, замышляемом против Лилии-Марии, и неминуемой опасности, которой та подвергалась.

Несмотря на все свои старания, Родольфу не удалось, как он надеялся, предупредить маркизу.

После бала в посольстве маркизе д'Арвиль надлежало приличия ради появиться хотя бы на мгновение у г-жи де Нерваль; но маркиза была сломлена обуревавшими ее волнениями, у нее не хватило духа поехать на второе празднество, и она вернулась домой.

Эта помеха все погубила.

Барон фон Граун, как и все гости посланника***, был приглашен к г-же де Нерваль. Родольф немедля отвез его туда с просьбой отыскать на балу г-жу д'Арвиль и передать ей, что герцог желает в тот же вечер сообщить ей нечто очень важное; он будет стоять возле особняка д'Арвилей, подойдет к карете и скажет ей несколько слов, пока ее люди будут ждать, когда им откроют ворота.

Потеряв много времени на балу, где он так и не нашел маркизы, барон приехал к Родольфу...

Родольф был в отчаянии; он правильно рассудил, что следовало прежде всего предупредить маркизу о заговоре, направленном против нее; в этом случае предательство Сары, которому он не мог помешать, сошло бы за недостойную клевету. Было слишком поздно: постыдная записка была вручена маркизу в час ночи.

На следующее утро г-н д'Арвиль медленно расхаживал по своей спальне, обставленной с изящной простотой, где невольно привлекали внимание коллекция современного оружия и этажерка с книгами.

Постель осталась нетронутой, однако с нее свисало разорванное в клочья шелковое стеганое одеяло; стул и столик из черного дерева с витыми ножками валялись возле камина; на ковре виднелись осколки хрустального стакана, раздавленные свечи, а большой канделябр отлетел в угол спальни.

Казалось, весь это беспорядок был вызван чьей-то неистовой борьбой.

Господину д'Арвилю было под тридцать; его мужественное характерное лицо, обычно приятное, доброе, было в то утро искажено и мертвенно бледно, губы посинели; маркиз так и остался во вчерашнем костюме, он был без галстука, в расстегнутом жилете, разорванная рубашка запятнана кровью; темные, обычно вьющиеся волосы падали прямыми спутанными прядями на его словно восковой лоб.

«Завтра, в час дня, ваша жена отправится на улицу Тампль, 17, где у нее назначено любовное свидание. Последуйте за ней, счастливый муж! И вы все узнаете...»

По мере того как он пробегал эти читаные и перечитанные строки, губы его судорожно дергались.

Тут дверь отворилась, и вошел камердинер. У этого пожилого человека были седеющие волосы и честное, доброе лицо.

Маркиз резко повернул голову, не меняя положения и все еще держа письмо в руках.

— Зачем пришел? — резкосСпросил он.

Ничего не отвечая, тот смотрел с горестным изумлением на беспорядок в комнате; затем, внимательно взглянув на своего барина, он воскликнул:

— Рубашка у вас в крови... Боже мой! Боже мой, ваше сиятельство, вы, верно, поранили себя!. Ведь вы были одни, почему не позвали меня, как обычно, когда чувствуете, что начнется...

— Убирайся!

— Но, ваше сиятельство..... Огонь в камине погас, холод в комнате собачий, и после вашего...

— Замолчи! Оставь меня в покое.

— Но, ваше сиятельство, — продолжал камердинер, дрожа, — вы приказали господину Дубле прийти к вам сегодня утром в Половине одиннадцатого; сейчас как раз половина одиннадцатого, и он уже здесь с нотариусом.

— Ты прав, — сказал маркиз, овладев собой. — Когда человек богат, надо думать о делах. Иметь большое состояние так приятно!

Наступила пауза.

— Проводи господина Дубле в мой кабинет, — добавил он.

— Господин Дубле, ваше сиятельство, уже там.

— Дай мне какой-нибудь костюм. Мне скоро придется отлучиться.

— Но, ваше сиятельство...

— Делай, что тебе приказано, Жозеф, — проговорил г-н д'Арвиль более мягким тоном.

Помолчав, он спросил:

— Моя жена уже проснулась?

— Не думаю, барыня еще не звонила.

— Пусть меня предупредят, когда она позвонит.

— Хорошо, ваше сиятельство...

— Позови Филиппа, чтобы он помог тебе: ты вечно так копаешься!

— Погодите, барин, сперва я приберу комнату, — грустно ответил Жозеф. — Кто-нибудь другой заметит этот беспорядок и поймет, что случилось сегодня ночью с вашим сиятельством.

— А если поймут, то все выйдет наружу, да? — язвительно заметил г-н д'Арвиль.

— Полно, ваше сиятельство, — воскликнул Жозеф, — никто ни о чем не подозревает.

— Никто?.. Да, никто! — горько ответил маркиз.

Пока Жозеф наводил порядок, его хозяин подошел к коллекции оружия, о которой мы уже упоминали, несколько минут внимательно осматривал ее и с мрачным удовлетворением кивнул головой.

— Уверен, ты забыл почистить ружья, вон те, наверху, что лежат в охотничьем футляре.

— Вы ничего не говорили мне об этом, ваше сиятельство... — удивленно проговорил Жозеф.

— Говорил, но ты запамятовал..

— Осмелюсь возразить, ваше сиятельство...

— Воображаю, в каком они должны быть состоянии!

— Не прошло и месяца, как я принес их от оружейника.

— Не важно, как только я буду одет, ты снимешь футляр, я хочу осмотреть эти ружья: быть может, завтра или послезавтра я отправлюсь на охоту.

— Немного погодя я достану их. Когда спальня была приведена в порядок, на помощь Жозефу пришел второй камердинер.

Переодевшись, маркиз вошел в свой кабинет, где находились управляющий г-н Дубле, а также клерк и нотариус.

— Вот купчая, которая уже была зачитана вашему сиятельству, — сказал управляющий. — Остается только подписать ее.

— А вы сами читали ее, господин Дубле?

— Да, ваше сиятельство.

— Этого достаточно... дайте сюда бумагу, я поставлю на ней свою подпись.

Маркиз подписал бумагу, клерк вышел из кабинета.

— Благодаря этой покупке, ваше сиятельство, — торжествующе проговорил г-н Дубле, — ваша земельная рента составит не менее ста двадцати шести тысяч франков. Как прекрасно, ваше сиятельство, получать со своих земельных владений сто двадцать шесть тысяч!

— Я счастливец, не правда ли, господин Дубле? Иметь сто двадцать шесть тысяч земельной ренты! Где найдешь другого такого удачника?

— И это не считая основного капитала, ваше сиятельство.

— И не считая других преимуществ!

— Слава богу, у вашего сиятельства есть все, что может пожелать человек: молодость, богатство, здоровье — решительно все, и главное, — проговорил г-н Дубле, приятно улыбаясь, — красавица жена и прелестная дочка, похожая на херувима.

Господин д'Арвиль бросил зловещий взгляд на г-на Дубле.

Мы отказываемся описать выражение дикой иронии, с которой он обратился к г-ну Дубле, фамильярно похлопав его по плечу.

— Вы правы, — сказал он, — со ста двадцатью шестью тысячами франков земельной ренты, с такой женой, как моя... и с дочкой, похожей на херувима... мне больше нечего желать, не так ли?

— Хе-хе, ваше сиятельство, — наивно ответил управляющий, — остается дожить до преклонных лет, чтобы выдать замуж вашу дочку и стать дедушкой... Вот чего я вам желаю, ваше сиятельство, а вашей супруге желаю стать бабушкой и даже прабабушкой.

— Милый господин Дубле, вы весьма кстати вспомнили о Филемоне и Бавкиде. Вы всегда попадаете в точку.

— Вы очень любезны, ваше сиятельство. Что еще прикажете?

— Ничего... Да, скажите, сколько у вас наличных денег?

— Девятнадцать тысяч триста франков с небольшим на текущие расходы, ваше сиятельство, не считая денег, лежащих в банке.

— Вы принесете мне сегодня утром десять тысяч франков золотом и вручите их Жозефу, если меня не будет дома.

— Сегодня утром?

— Да.

— Я принесу их через час. Больше не будет приказаний, ваше сиятельство?

— Нет, господин Дубле.

— Сто двадцать шесть тысяч франков чистоганом! — повторил управляющий, направляясь к двери. — Сегодня удачный день: я боялся, как бы эта ферма, которая так нам подходит, не ускользнула от нас... Ваш покорный слуга.

— До свиданья, господин Дубле.

Едва управляющий вышел из комнаты, г-н д'Арвиль упал, подавленный, в кресло, положил локти на письменный стол и закрыл лицо руками.

Впервые после получения роковой записки Сары он дал волю слезам.

«Что за жестокая насмешка судьбы, сделавшей меня богачом! Кому нужна отныне эта золотая рамка? Кого в нее вставить? Она лишь подчеркнет мой позор и низость Клеманс! Этот позор ляжет, быть может, и на мою дочь! Да, позор... должен ли я сделать решительный шаг или же пожалеть...»

Тут он вскочил, глаза его сверкали, зубы были судорожно сжаты.

— Нет! Нет! — проговорил он глухо. — Я отомщу. Пролитая кровь помешает мне стать посмешищем! Понимаю теперь ее отвращение... мерзавка!

Тут он неожиданно умолк, словно сраженный внезапной мыслью.

— Отвращение Клеманс... — продолжал он. — О, я прекрасно понимаю его причину: я внушаю ей страх, ужас!..

Наступила длительная пауза.

— Но разве это моя вина? И обманывать меня из-за этого? Не ненависти я заслуживаю, а жалости, — продолжал он, все более волнуясь. — Нет, нет!.. Мщение, мщение!.. Я убью их обоих!.. Ведь она, наверно, все сказала тому, другому.

Эта мысль привела в полную ярость маркиза.

Он поднял к небу судорожно сжатые кулаки; затем, при жав горячую руку к глазам, почувствовал, что необходим взять себя в руки перед слугами, и вернулся в спальню с спокойным лицом; там он увидел Жозефа.

— Где мои ружья?

— Я принес их, ваше сиятельство, они в полном порядке.

— Я сам их осмотрю. А что, барыня звонила?

— Не знаю, ваше сиятельство.

— Сходи, узнай. Камердинер вышел. Господин д'Арвиль поспешно взял из оружейного ящика мешочек с порохом, несколько пуль и пистонов; запер ящик и положил ключ в карман. Затем он подошел к коллекции оружия, выбрал два пистолета средней величины, зарядил их и тоже спрятал в карман своего длинного утреннего редингота. В эту минуту вошел Жозеф.

— Ее светлость велели сказать, что они уже встали, барин.

— А не знаешь, приказала ли она заложить карету?

— Нет, ваше сиятельство, горничная Жюльетта сказала при мне кучеру, пришедшему за распоряжениями, что сегодня прохладно и сухо и что барыня погуляет пешком... если ей захочется.

— Прекрасно. Ах, совсем забыл: завтра или послезавтра я, вероятно, отправлюсь на охоту. Скажи Вильяму, чтобы он сегодня же утром осмотрел небольшую зеленую карету, слышишь?

— Да, ваше сиятельство. Подать вам тросточку?

— Нет, не надо. Нет ли тут поблизости извозчичьей стоянки?

— А как же, в двух шагах отсюда, на улице Лилль.

— Пусть Жюльетта спросит у барыни, может ли она принять меня, — молвил маркиз после минутного колебания.

Жозеф вышел.

«Да... между нами разыграется комедия, не хуже всякой другой. И все же я хочу видеть эту вероломную женщину, понаблюдать за слащавой, обманчивой маской, под которой она скрывает свои мысли о скором свидании с любовником; я выслушаю ложь из ее уст и прочту правду в ее развращенном сердце. Это будет прелюбопытно... Видеть, как на тебя смотрит, с тобой говорит и тебе отвечает жена, которая вскоре покроет твое имя тем нелепым и гнусным позором, что отмывается лишь кровью... Ну и болван же я! Она посмотит на меня, как обычно, тем же ясным взглядом; каким смотрит на свою дочь, когда целует ее в лоб, прося прочесть молитву. Взгляд... зеркало души? — Он презрительно пожал плечами. — Чем нежнее и стыдливее взгляд, тем больше в нем порочности. Ее пример подтверждает это... А я, дурак, попался на удочку. Горе мне! С каким холодным и наглым пренебрежением она, вероятно, взирала на меня до сих пор сквозь свою лживую маску, мечтая в то же время о свидании с другим... А я относился к ней с уважением, с нежностью... как к молодой матери, целомудренной и серьезной, я вложил в нее всю свою любовь, всю надежду на счастье».

— Нет, нет! — воскликнул г-н д'Арвиль, чувствуя, что гнев душит его. — Нет, я не зайду к ней, я не хочу ее видеть... не хочу видеть и дочь... я выдам себя, откажусь от мщения.

Выйдя из спальни, г-н д'Арвиль, вместо того чтобы пройти к жене, сказал ее камеристке:

— Передайте барыне, что я собирался поговорить с ней сегодня утром, но вынужден отлучиться по делу; если ей угодно позавтракать со мной, скажите, что я вернусь к полудню; в противном случае, пусть не беспокоится обо мне.

«Полагая, что я скоро вернусь, она почувствует себя свободнее», — подумал г-н д'Арвиль.

И он отправился на извозчичью стоянку поблизости от его особняка.

— Извозчик, оплата почасовая.

— Ладно, барин, сейчас половина двенадцатого. Куда поедем?

— По улице Доброй Охоты, завернешь за угол улицы Святого Доминика и затем поедешь вдоль каменной ограды сада... и там подождешь.

— Ладно, барин.

Господин д'Арвиль опустил шторы. Извозчик тронул и почти тотчас же остановился против дома маркиза: отсюда легко было заметить любого человека, выходящего из особняка.

Свидание его жены должно было состояться в.час дня; такая буря бушевала в душе маркиза, что время для него летело с невероятной быстротой.

Двенадцать ударов пробили на колокольне Святого Фомы Аквинского, когда дверь особняка медленно отворилась и маркиза вышла на улицу.

«Уже!.. Какая аккуратность! Она, видимо, боится опоздать на свидание!» — с иронией сказал себе маркиз

Стояла холодная и сухая погода

На Клеманс была черная шляпа с вуалью того же цвета, теплое красновато-лиловое пальто; огромная темно-синяя кашемировая шаль ниспадала до оборок ее платья, которое она слегка приподняла жестом, исполненным изящества, чтобы перейти через дорогу, приоткрыв до щиколотки маленькую, узкую, стройную ножку, обутую в атласные ботинки.

Странная вещь: несмотря на потрясение, на обуревавшие его мучительные мысли, г-н д'Арвиль заметил эту ножку, которая показалась ему изящнее и кокетливее, чем когда-либо, что еще усилило его гнев, его жгучую ревность. Ему представился коленопреклоненный соперник, в упоении целующий эту прелестную ножку. В одно мгновение все безумства любви, любви горячей, страстной, — предстали перед умственным взором маркиза и опалили его душу.

И впервые в жизни он почувствовал в сердце мучительную физическую боль, боль резкую, глубокую, которая вырвала у него глухой стон. До сих пор он страдал нравственно, так как думал лишь о своей поруганной чести.

Его страдание было так сильно, что ему едва удалось произнести несколько слов.

— Видишь ту даму в синей шали и черной шляпе, — сказал он кучеру, приподняв штору, — ту, что идет вдоль каменной ограды?

— Вижу, барин...

— Поезжай шагом за ней... Если она выйдет на извозчичью стоянку, остановись и следуй за каретой, в которую она сядет.

— Да, барин... Ну и забавная же история!

Госпожа д'Арвиль подошла к стоянке, взяла извозчика.

Господин д'Арвиль последовал за ней.

'Вскоре, к великому удивлению маркиза, его возница свернул к церкви Святого Фомы Аквинского и остановился возле нее.

— В чем дело? Почему ты стоишь?

— Барин, дама только что вошла в церковь... Черт подери!.. Ну и хорошенькая у нее ножка... До чего забавно!

Множество мыслей пронеслось в голове г-на д'Арвиля; сперва он решил, что его жена, заметив, что за ней следят, пожелала сбить с толку преследователя. Потом он подумал, что, быть может, полученная записка была недостойной клеветой... Если Клеманс виновна, к чему такое показное благочестие? Не было ли это глумлением над верой?

Но его успокоительная иллюзия быстро рассеялась.

Кучер обернулся к нему со словами:

— Барин, дамочка опять села на извозчика.

— Следуй за ней.

— Да, барин! Забавно, до чего забавно!

Извозчик выехал на набережную, миновал ратушу, проехал по улице Сент-Авуа и добрался наконец до улицы Тампль.

— Барин, — сказал кучер, оборачиваясь к г-ну д'Арвилю, — первый извозчик остановился у семнадцатого номера, а мы находимся у тринадцатого. Прикажете тоже остановиться?

— Да!..

— Барин, дамочка только что вошла в дом номер семнадцать.

— Открой дверцу.

— Да, барин.

Минуту спустя г-н д'Арвиль вошел в проход дома вслед за своей женой.

Дата добавления: 2015-07-24