Летопись последнего Крестового похода

(не детская сказка)

«Кто сражается с чудовищем,

тому следует остерегаться,

чтобы самому при этом не стать чудовищем.

И если долго смотришь в бездну,

то бездна тоже смотрит в тебя».

Ф. Ницше

Глава I

Луна вскарабкалась на верхушки елок, села на них, умостив свою пышную задницу на острые пики, и бесцеремонно уставилась на серебряный пруд.

Пруд спать не собирался. Старый филин расположился на низкой ветке, тяжело и часто ухал, будто объевшись несвежих мышей, лупал по сторонам глазами-прожекторами, с шумом распускал крылья и раскачивал ветку. Лягушачий оркестр разучивал новую песню, в пару тысяч голосов расквакивая ее на все лады. Бесстыжие русалки, хохоча, выпрыгивали из воды, блестя в свете луны спелыми грудями, кувыркались в воздухе, словно молодые дельфины, и с плеском шлепались назад. Где-то чуть поодаль заунывно молился старый волк, обращая свои жалобы вездесущей луне, а луна все так же равнодушно пялилась на пруд.

Леший сидел на самом берегу, погрузив ноги по щиколотку в воду. Локтями Леший уперся в колени, а на ладони уместил обвисшие щеки. Он смотрел прямо перед собой, время от времени производил жуткие гортанные упражнения, перекрывая жабье музыцирование, выдерживал паузу и выплевывал смачный ком. Потом безразлично наблюдал, как концентрические круги шатают лунную дорожку. Лешему было две тысячи лет, на них он и выглядел.

Одна из русалок вынырнула чуть поодаль и принялась что-то радостно пищать подругам. Все они тут же скрылись под водой, а спустя минуту появились опять, держа над головами в своих худеньких ручонках, разбухший труп. Находку они отбуксировали к берегу, усадили в зарослях камыша и принялись фотографироваться, принимая возле утопленника всевозможные позы.

Фотоаппарат прудовые бестии нашли пару дней назад на берегу и с тех пор с ним не расставались. Тот факт, что в нем уже наверняка закончилась пленка, никак на них не действовал, ибо они все равно не знали, что с ней делать. Аккумуляторы еще не сели, и блеск вспышки действовал на них завораживающе. Этого им было достаточно.

Труп был мужского происхождения, но утопленником не являлся, потому как прямехонько посреди лба имел аккуратное кругленькое отверстие диаметром в сантиметр. Еще труп имел глаза, застывшие в созерцании неизбежности, аккуратные усики с вплетенными нитками тины и когда-то дорогой костюм.

Одна из русалок умудрилась вскарабкаться на колени покойного, уперев сосок несчастному в щеку, и с деланной нежностью на бесстыжей физиономии прислонилась щекой к зализанному затылку, чем вызвала очередной взрыв хохота подружек и быстрое щелканье фотоаппарата.

Леший покосился на них, покачал головой.

— Эй! — прикрикнул он. — Покладіть де було! — Леший не любил вспышку.

— Діти…— пробурчал он себе под нос. — По триста­–чотириста років кожній, а ума не на копійку…

— Что ты там бормочешь, старый? — осведомилась ведьма, доковыляв до края берега.

— Та нічого… Так собі…

Старуха крякнула и опустилась на бревно рядом с Лешим.

— Что, решил ноги помыть? Смотри рыба подохнет! — ведьма часто и скрипуче заикала — засмеялась, наверное.

— Шоб в тебе, Яга, язик відсох! За день наморююсь, ноги гудуть. В воду окунаю — трохи легше. Зрозуміло?

— Да понятно, Леша, понятно… У самой спина не разгибается. Только беленой и спасаюсь. Три раза в день и один мухомор после обеда.

— Тричі на день — це занадто. Ти так собі усі мозги повисушуєш.

— Кому они сейчас нужны, мои мозги?.. Это раньше через день путник захаживал. Кому совет, кому помощь, кому зелье требовалось — мозгами шевелить нужно было. А теперяча… Последний путник лет пять назад явился, да и тот заблукал просто. Молодежь нынче не та пошла. Никто никуда не ходит, ничего не хочет, в чудеса не верит…

— Да-а…— согласился Леший и покосился на русалок.

— Вон, внучка моя, к примеру, — продолжала старуха. — Двадцать четвертый год пошел. Мужика ей надобно — остервенела совсем. Орет по всяким пустякам, беснуется. А где его взять то, мужика? Я сейчас со своей спиной и в ступу не влезу, не то, что на метлу.

Леший неопределенно пожал плечами. Его не очень беспокоили женские проблемы.

Черт уныло смотрел на закопченный казан. Тот висел на ржавой треноге над горстью тлеющих углей. Угли давали слабое алое освещение, а в казане лениво булькал смоляной бульон.

Черт кинул в казан соли, взял деревянную ложку, неторопливо перемешал, зачерпнул мутной жижи вместе с толстой улиткой, поднес ко рту, понюхал. Пахло не очень. Черт пошевелил ноздрями, поморщился, подул на ложку и отправил ее содержимое в рот. Равнодушно пережевал, хрустнув улиткиным панцирем, потом сел на каменную скамью, шумно выдохнул и обхватил голову копытами. Он уже не помнил, когда в последний раз насыщался отменным отваром из грешника.

— Что-то не так с этим миром, — вслух подумал Черт. — Либо грешники перевелись вообще (что не постижимо!), либо они каким-то образом попадают прямиком Туда.

Удел Черта было первое Смоляное очищение, дальше они все равно попадали туда. Но в этом случае у Черта оставался прекраснейший наваристый бульон и удовольствие от работы.

Первое время, когда грешники стали попадать ему все реже, Черт не задумывался над происходящим. Не задумывался по двум причинам: во-первых, подобные размышления могли быть опасны, а во-вторых, мышление вообще не было его сильной стороной. Черт был задуман как простой исполнитель несложной работы: поймать грешника, выварить из него полезные элементы (витамины, минералы, остатки благочестивых намерений) и переправить куда следует. Этим он и довольствовался.

К тому же, его работа носила еще один, юридический, аспект: во время варки (а это примерно неделя), могли всплыть какие-нибудь неучтенные факторы, и грешник имел возможность вернуться назад (если, конечно, позволяла психика). Это было редкостью (за триста–четыреста лет такое случалось раза три), но все же случалось, и Черт был горд собой, так как считал себя последним шансом для несчастного. Но даже если никаких изменений в отработанную процедуру не поступало, Черт все равно был доволен, потому как всю неделю ел досыта и вкусно, и имел приятнейшее общество в лице вывариваемого субъекта.

— Славные были деньки…— печально вздохнул Черт.

Но последние лет двадцать все изменилось — грешники пропали вовсе. Из их отряда Первых Поборцев, коих было тринадцать на данный участок, остался только он один. Кто был удачливее, испросил какой-нибудь должности поближе к Низу, а кому не повезло, отправились в город, дабы вместе с Белой Горячкой являться алкоголикам. Не стоит их строго судить — хоть какое-то разнообразие.

Черт тоже подавал рапорты о переводе, но был он из простых чертей, знакомых и родственников среди сколько-нибудь значимых чиновников не имел, а стало быть, надеяться ему было не на что. Всего один раз он получил сухую отписку, на том дело и кончилось. Было даже время, когда Черт, отчаявшись окончательно, тоже решил перебраться в город, но, попав в компанию двенадцати агрессивно настроенных и изрядно выпивших юных безгрешников, избавленных от чувства юмора и воображения, решил что сие занятие не для него. Его уделали так, что он начал сомневаться в своей неумираемости. Черт решил сидеть на старом месте и не высовываться. Так он и сидел, пожирая ни в чем не повинных улиток и гусениц, и прогоняя назойливые мысли. Первое время гнать мысли у него получалось, но со временем это занятие давалось ему все труднее и труднее. А потом настал момент, когда не думать он уже не мог.

А мысли у него были следующие.

Грешники перевестись не могли. Это значило бы, что Небо опустилось на землю, то бишь расширилось до пределов земли, а сие невозможно, потому как земля — нейтральная территория, и претендовать на нее — значит, открыто объявить войну. Нет, небесные на это не пойдут, они терпеть не могут крови. Стало быть, остается второе… Грешники попадают прямехонько туда, а это возможно только в одном случае — они заключают контракт непосредственно с Князем, или его приближенными!

Раньше это было редкостью, и о каждом таком инциденте весть разлеталась мгновенно. Их можно было по копытам сосчитать. Но если сейчас это стало нормой, значит, Его армия набирает необычайную силу! Черт не знал почему, но эта мысль его до смерти пугала.

— Боже, спаси их души!.. — вдруг к ужасу для самого себя произнес Черт.

Эти слова он услышал от одного из грешников, который медленно отдавал концы в его казане, и тогда над ними вдоволь посмеялся. Но сейчас ему было не до смеху — он испуганно оглянулся, желая удостовериться, что стены не услыхали того богохульства, потом вдруг заорал и треснул со всей силы копытом о стену. Если бы он мог умереть, он сделал бы это сию минуту.

Черт упер копыта в рога и заревел, словно раненый бегемот. Из зеленых лупатых глаз без ресниц текли слезы размером с воробьиные яйца, а из поросячьего носа жидкая слизь. Он трясся от рыданий и никак не мог остановиться.

— Мне… нужен… пси… хиатр… — промеж рыданий выдавил из себя Черт.

Иван открыл глаза. Голова трещала и грозила лопнуть с минуты на минуту. Луна пробивалась сквозь ветки и резала зрение. Он зажмурился и прикрыл глаза ладонью. Лучше не стало. Желудочный сок вскипел и толкнул в горло спазмы. Иван кое-как перевернулся на живот, приподнялся на руках и принялся неистово извергать из себя желто-зеленую зловонную жидкость. Покончив с этим, он почувствовал некоторое облегчение, отполз в сторону и, все еще тяжело дыша и обливаясь потом, уселся посреди травы. Он посидел так немного, восстанавливая дыхание, потом полез в карман пиджака за носовым платком. Платка на месте не оказалось. Немного удивившись, он принялся методично обшаривать все карманы. Все что он нашел, это абсолютно пустой бумажник и десять рублей мелочью.

— Клауфелин! — со злостью процедил Иван. — Как я сразу не допер?! Вот сука!

Иван замолчал и принялся восстанавливать картину произошедших с ним событий.

Сначала был Адгиз. Вот он смотрит так внимательно и протягивает ему, Ивану, стопочку зеленых.

— Ну да, — согласился Иван с воспоминаниями. — Этот абрек одолжил мне деньги. Под проценты, разумеется.

Потом ресторан отеля «Кавказ». Там две знакомые физиономии — Толик с квадратной челюстью и Габот с редкими зубами. Завтра он бы вложил эти чертовы баксы в эти чертовы… как там их?.. железяки! Бурголовки МГТ-УАУ 190,5, а после завтра получил бы прибыль в двести процентов. Раздал бы наконец долги… Черт, верное же было дело! Но то завтра, а сегодня хотелось отметить это мероприятие, и пару сотен зеленых можно было смело спустить. Он посидел с приятелями, неплохо выпил и собирался уже уходить.

— Я собирался уже уходить, — твердо сказал Иван.

У него было хорошее настроение, потому что все шло так, как ему хотелось, и жизнь, наконец, должна к нему повернуться лицом, а не как обычно задницей. Иван расплатился с официантом и дал десять баксов на чай. И тут купюра замедлила свое падение на поднос профессионально улыбающегося официанта, потому что там дальше он увидел ее глаза. Черные как антрацит, гипнотизирующие, они смотрели толи на падающую купюру, толи на него. Аккуратный чуть вздернутый носик, пухлые губки, тронутые улыбкой и густые каштановые локоны, ниспадающие на голые плечи.

Иван задержался еще на пять минут, потом еще на двадцать, потом на еще час.

Кларисса — она так представилась. Она была профессионалкой, теперь это понятно.

— Я — последний идиот! — сокрушался Иван. — Но надо отдать должное — девка, что надо!

Иван не был последним идиотом, и будь он немного трезвее, ему удалось бы раскусить ее трюки. Достаточно было спросить бармена — они всех знают, тем более, женский пол.

— А может, он в доле? — задал себе вопрос Иван и тут же опроверг эту мысль, — исключено. Они знают правила — здоровье дороже. А она залетная. Наверняка уже в другом городе…

Иван тоже знал правила: спросить бармена, проанализировать ответ. Этого было бы достаточно даже для пьяных мозгов Ивана. Он этого не сделал. А дальше… Милая болтовня. Ей вино, ему коньяк. Зачем, спрашивается, она предлагала выпить вина на брудершафт? Потому что, добавь она клауфелин в коньяк, он рухнул бы сразу. А потом, когда он уже еле держался на ногах и думал, на кой черт он мешал коньяк с вином, вместо того чтобы думать, что он обычно намного крепче, она сказала: «Эй, ты что? Ты перебрал? Это ничего, бывает… Ты мне и такой нравишься». И потом: «Поехали к тебе». Если бы она сказала «ко мне», Иван бы засомневался. Профи, ничего не скажешь. Он опять расплатился, снова дал на чай, и этот ее взгляд, скользнувший по его набухшему бумажнику… И то, что она вызвала такси по телефону. Какого черта по телефону — их у выхода полно! Но это теперь все прозрачно, а тогда она обняла его за талию и повела к выходу. Такси он уже не помнил.

— Все выгребла, сука, — почти спокойно сказал Иван. — Оставила червонец мелочью на автобус… Даже носовой платок забрала. Зачем интересно? Как трофей на память?

Картина восстановилась в голове окончательно. Иван отрешенно смотрел на эту картину и не мог понять, почему его не убили. Если бы его убили, все было бы проще…

— У меня нет ни этих чертовых железяк, ни этих чертовых денег! Я в полном дерьме! — вдруг заорал Иван, потом покосился на смердящую лужицу и добавил уже спокойнее, — во всех смыслах… Черт бы меня побрал!

Черта словно ударило током. Он вмиг прекратил реветь и оглянулся по сторонам.

— Неужто?.. — дрожащим голосом спросил он себя.

Поверить в это он не мог, но надежда уже вспыхнула в его черной душонке ослепительной молнией, и Черт быстро размазав по волосатой физиономии копытами сопли и слезы, кинулся к стене. По дороге он зацепил треногу и опрокинул казан, залив пол черной дымящейся жижей, но даже не обратил на это внимание.

У стены Черт замер. Он стоял так некоторое время, навострив уши и раздувая ноздри, пытаясь определить верное направление, наконец, вычислил, и полез вверх, разгребая перед собой грунт, словно десять кротов, сговорившихся работать бригадой.

— Я жив и с этим надо что-то делать, — сказал Иван и печально вздохнул. — Деньги я брал на неделю. Значит в субботу их надо отдать… А отдавать нечем.

Перед глазами Ивана вдруг отчетливо проявилась картина. Такая живая и реальная, что он подивился своей способности к образному мышлению. В этой картине посреди пустого склада стоял железный стул, к которому был привязан Иван, к которому неторопливо подходил Адгиз, который очень недобро смотрел на Ивана. В правой руке Адгиз держал огромный кинжал, стреляющий искрами от одинокой лампочки, а в левой, почему-то, молоток. На складе не было ни окон не дверей. Там, ближе к противоположной стене, в тени вырисовывались молчаливые фигуры таких же Адгизов. Иван обливался потом и знал что сейчас его разрежут на несколько Иванов поменьше, а потом каждому маленькому Ивану настучат молотком по голове…

Иван тряхнул головой, прогоняя непрогоняемое.

— В субботу…— повторил он. — А сейчас то какой день?

Иван посмотрел на левое запястье. Часы, по всей видимости, были там же, где и носовой платок.

— Сколько я тут валяюсь, хотелось бы знать…

Надо было что-то предпринимать. Иван попытался встать, и это ему удалось. Ободренный, он решил выяснить свое местоположение и возможность возвращения в город. Последнее казалось проблематичным — вокруг плотной стеной стояли ели, а оттуда, со стороны луны, еле слышно доносилось кваканье.

— И куда это меня Леший занес? — спросил у леса Иван.

Леший недовольно поморщился и оглянулся.

— Что там, Леша? — осведомилась ведьма.

— Та кликнув хтось.

— Кто?

— Та я звідкі знаю?! Заблукали, може…

— Хлопец? Дивчина?

Леший покосился на ведьму, ответил с улыбкой.

— Хлопець.

— Леша, ну-ка напрягись! — оживилась старуха. — Давай, надо найти его!

— Кого?

— Та хлопца этого! — взорвалась старуха.

— Щас усе кину і побіжу шукати! — в тон ей ответил Леший.

— Ну Леша, — тут же сменила пластинку ведьма. — Ну пожалуйста! Ты же знаешь, он мне до зарезу нужен.

— Яга, нікуди я не піду! Тобі як сбреде шось у голову, то краще вмерти! Надо тобі — іди сама.

— Та как же я пойду сама? Он же тебя позвал!

— Він мене не звав. Він мене кликнув.

— Ну хорошо, не звал. Но у меня ж нету пеленгатора, ты ж знаешь!

— Він у тебе був колись. Треба меншь бєлєни їсти.

— Леша, хватит бухтеть, — примирительно сказала старуха, а потом вкрадчиво добавила, — между прочим, конопля дозревает. Ты, кажется, пробу хотел снять?

Леший хмыкнул, но промолчал.

— А урожай нынче хороший, — продолжила ведьма, почуяв правильное направление. — Тебе бы на пол года хватило.

Леший снял щеки с ладоней и посмотрел на старуху.

— Шо, усе віддашь?

— Усе, усе! — заверила Яга. — Мне она не к чему, я больше грибочки...

— Горазд, — наконец сказал Леший, грузно поднялся и повернулся к пруду задом.

— Пішли, — сказал он и побрел прямо сквозь кустарник шиповника.

Ведьма поспешно заковыляла следом.

Луна поднялась выше, и теперь Иван мог лучше рассмотреть свое местоположение. Оказалось, что находится он на малюсенькой поляне, умощенной густой и мягкой травой, но дальше все так же стояли ели, и абсолютно было не ясно в какой стороне город. Блуждать всю ночь напролет по дремучему лесу не было никакого смысла, тем более, что чувствовал себя Иван еще достаточно скверно. Посему, он снял пиджак, скатал его в рулончик, и растянулся на траве, положив эту импровизированную подушку под голову. Ночь была теплой, и уснул Иван практически сразу. А спустя еще мгновение приснилось ему, что в нескольких метрах от него, как раз под плямой блевотины, зашевелилась земля, набухла эдаким муравейником, и вдруг рассыпалась, предоставив Ивану на обозрение волосатую физиономию с большими зелеными глазами без ресниц, ушами осла, поросячьим носом и небольшими рогами.

— Что это за мерзость? — спросила физиономия, косясь на сгустки блевотины, свисающие с кончика его правого уха.

— Это блевотина, — ответил Иван. Он знал, что спит, и не удивился.

— В самом деле? — спросила физиономия.

— Ага.

— Хм-м… Хорошо…

Рогатая голова начала подниматься выше, появилась пара лап, с копытами на концах, потом туловище, вторая пара лап и, наконец, хвост с пушистой кисточкой. Существо сильно смахивало на осла, только естественно держалось на задних конечностях, и еще эти метаморфозы с головой. На шее существо имело черную бабочку, в данный момент изрядно перепачканную черноземом.

— Черт меня возьми! — оторопело произнес Иван. Он еще никогда не видел столь странных снов. — Черт, ни больше ни меньше!

— Собственной персоной! — гордо ответствовало существо. Желто-зеленый сгустки качнулись на его ухе, он покосился на них, снял копытом, потом вытер копыто об траву, зачем-то понюхал, даже лизнул, мелко сплюнул и продолжил, — кстати, я здесь как раз для этого.

— Для чего, «для этого»? — не понял Иван.

— Для того, что вы только что сказали.

— А что я такого сказал?

— Вы сказали: Черт вас возьми, — терпеливо объяснил Черт.

— А-а… Ну, это же метафора, вы же понимаете! — Ивана все это начало веселить.

— Нет, не понимаю! — отрезал Черт. — Вы произнесли формулу. В купе с вашими грехами, этого достаточно. Скажу вам больше — будь вы безгрешны, формула бы не сработала. Таков закон.

Иван продолжал думать что спит, но как-то стало ему в этом сне не уютно.

— Каковы же мои грехи? — осторожно спросил он.

— Откуда я знаю?! — взорвался Черт. — Учет грехов не моя работа. Но будьте покойны — в должный момент вы непременно о них узнаете. А теперь, будьте любезны, пройдите со мной. Советую вам не сопротивляться. Так, для информации: с лошадью на плечах я свободно пробегаю несколько верст, так что в случае сопротивления, буду вынужден применить силу.

Последние слова Черт произнес с мрачной решимостью, и Иван вдруг понял, что никакой это не сон. Что вляпался он в дерьмо, по сравнению с которым кинжал Адгиза сущий пустяк. И ждет его казан с кипящей смолой, а может и еще чего похуже. Иван покрылся холодным потом. Надо было срочно что-то предпринять, но что именно — никак не приходило Ивану в голову. На мысль подорваться и нестись куда глаза глядят, ослабленный отравлением организм отвечал мелкой дрожью, — смыться Иван не надеялся.

«Ну почему они меня не убили!»

— Разумеется, я пройду с вами, — сказал Иван, переведя себя в сидячее положение и стараясь подавить вибрацию в голосе. Иван не был пугливым человеком, но он никогда не сталкивался с опасностью подобного рода. Все, что ему оставалось, это надеяться на нежданное чудо, а потому он решил тянуть время, — а вдруг вышла ошибка и я… безгрешен. Кто тогда ответит за такое нарушение?

— Рожденный во грехе, не может быть безгрешным, — все тем же формальным тоном ответил Черт, потом добавил, слегка смягчившись, — честно говоря, раньше этот грех был чисто символический, и его почти никогда не учитывали…

— А что изменилось? — Ивану показалось, что он нашел лазейку.

— Все! — рявкнул Черт. — Сейчас нет формальных грехов! Но могу вас заверить, пока я буду вас обрабатывать, а это около недели, — Иван почувствовал, как по спине пробежался холодок и рубашка прилипла к телу, — будут проведены дополнительные проверки, и если они докажут вашу… э-э… э-э…— Черт никогда не осмеливался на людях говорить это слово. Не стал и сейчас, — вас вернут назад.

— А вдруг будет поздно!

— Сударь, мы зря тратим время! — прорычал Черт. Он уже вдыхал аромат булькающего греховного бульона. Какая разница? Виноваты все. Все во грехе! Один больше, другой меньше — что с того? Правда, чем больше грехов у очищаемого, тем наваристее бульон, но тут не до жиру — сойдет и жидкая похлебка!

— Значит, все… — упавшим голосом пробормотал Иван, и Черт даже пожалел бедолагу. Но долг есть долг. То есть, долг сейчас и поможет Черту есть.

— Все! — отрезал он.

— Я почему-то думал, что смерть приходит в виде женщины в длинном балахоне и с косой в руках, — отрешенно произнес Иван.

— Ну ты, брат, даешь! — вдруг развеселился Черт.

«Я тебе не брат, свиная морда! — вдруг со злостью подумал Иван. — Тоже мне вестник смерти выискался! Мы еще посмотрим, какую ты там лошадь на плечах носил! Я, бля, на улицах дрался — это тебе не лошадь!»

— Смерть с косой, — тем временем продолжал Черт, — это для массовых процедур. Война там, эпидемия, еще что… Они профи, конечно, чего говорить, поэтому меньше, чем с тремя дюжинами не работают. Но есть там и минусы — от них, даже ежели попал случайно, выбраться невозможно. Сам понимаешь — поток, конвейер. Гвоздь в голову, два в ладони — следующий. Они не разбираются. Но у нас еще будет достаточно времени поговорить на эти и другие темы…

Где-то в стороне вдруг хрустнула ветка. Черт оборвал себя на полуслове и резко повернул голову. Иван тоже посмотрел в том направлении. Из-за тени деревьев выступили две фигуры и остановились на освещенном луной пятачке.

Первая фигура была одета в камуфляжные шорты с оттопыренными карманами, из которых торчали худые коротенькие ноги. Ноги заканчивались ступнями, и хотя трава отчасти скрывала их, было понятно, что по размерам они близки к водолазным ластам. Выше одежды существо имело обрюзгшее пузо, узловатые плечи с длинными и тонкими, словно веревки, руками, и широкими ладонями. Украшало сие великолепие лысая голова с влажными немигающими глазами и огромным слюнявым ртом.

Рядом с этим безобразием стояла худющая старушенция. Вся в длинном черном балахоне до пят, но с откинутым капюшоном. Ее волосы были толи не мыты, толи имели несколько оттенков седины — от грязно-серого до молочного (разглядеть точнее в лунном свете у Ивана не получалось). Еще у нее было узкое и очень морщинистое лицо, причем морщины лежали в самых разных направлениях, так что определить по ним характер их обладателя было невозможно. Помимо морщин на лице старухи имелись тонкие губы, нос, смахивающий на лезвие и черные внимательные глаза.

Черт быстро оценил ситуацию. В следующее мгновение он уже стоял за спиной Ивана, одной лапой сжимая ему горло, а второй заломив руку. Хватка была железной.

— Он мой! — прошипел Черт из-за плеча Ивана, и тот почувствовал запах гнили из его пасти. — Про-о-о-ч-ч-чь!..

— Не рановато ли ты вылез, черномазый? — спокойно спросила старуха. — Неужто улитки закончились?

Раньше черти никогда не ввязывались в подобные переделки. Леших и ведьм уважали и побаивались все, вплоть до самого Низа. Они были свободными художниками, в войну между Небом и Адом не лезли, хотя считались весомой силой. К тому же заботились о флоре и фауне планеты, что было выгодно обеим сторонам. Так что Черт знал — за подобную выходку его по голове не погладят. Но отступать было некуда — позади оставалось только отчаянье.

— Не отдам! — прошипел Черт и попятился назад, увлекая за собой Ивана.

Леший поднял было руку, но ведьма остановила его. Она смотрела на Ивана.

Иван вдруг понял, что ему необходимо сейчас что-то предпринять. И немедленно. Он собрал все силы, резко вывернулся и заорал прямо в вонючую пасть:

— Изыди, нечисть!

Черт ахнул и отскочил назад. Иван бросился в противоположную сторону, споткнулся и растянулся у самых ног ведьмы.

— Ху-у-у-ма-та! — в тоже мгновение взревел Леший, и из земли юркими змеями выскочили древесные корни и вмиг затянулись вокруг нижних копыт Черта. Тот беспомощно задергался, потерял равновесие и, жалко хрюкнув, грохнулся на спину. Леший неспешно подошел, ухватил левой рукой Черта за рог и без усилий поставил на ноги. Черт скулил и пытался отодрать эту лапищу от своей головы, но это ему никак не удавалось. Леший тем временем размахнулся правой и отвесил несчастному глухую оплеуху. Черт потерял ориентацию, а после второй и сознание. Леший отпустил бедолагу и тот, словно подушка, осел на землю.

— Зовсім осатанів, — констатировал Леший.

— Брось его, Леша, — сказала старуха. — Он, ведать, грибов переел.

— Яга, коли це було, шоб чєрті на рожон лізли? — Леший посмотрел на бездыханное тело. Ему хотелось врезать еще разочек и он жалел, что Черт отключился так быстро.

— А ты молодец, сообразительный, — похвалила старуха Ивана. Тот оторопело таращился на Лешего, пытаясь хоть немного присмирить в своей голове растревоженные мысли. Иван перевел взгляд на старуху и с некоторым удивлением обнаружил, что морщины на ее лице расплылись в добродушную искреннюю улыбку.

— Только второй раз такой номер с ним не пройдет, — продолжила старуха. — Тебя звать то как?

— Иваном, — ответил Иван.

— Иваном! — оживилась старуха. — У тебя и братья, имеются? Старшие?

— Целых два, — подтвердил Иван старухины предположения, продолжил, — оба преуспевающие и уважаемые люди. Один сейчас в Лондоне, другой в Питере… а я в лесу и со мной черт знает что твориться…

— Советую тебе Черта больше не упоминать, — нравоучительно изрекла старуха и добавила, — ну что, пошли?

— Куда? — осторожно спросил Иван. Эти двое не вызывали у него страха, но все же происходящее было достаточно странным. — Вы, вообще, кто?

— Меня Ягой зовут, — тут же ответила старуха. — А это Леший.

— Леший… — повторил уже ничему не удивляющийся Иван. — А ты баба Яга.

— Точно. Ну пойдем уже.

— Так куда идем то? — опять спросил Иван.

— Домой ко мне, куда же еще. Тебе, вон, отдохнуть надобно, поесть, подлечиться малость. Я отсюда вижу, что кишки тебе какой-то гадостью прополоскали. Так и язву недолго заработать. И потом тут тебе оставаться нельзя. Сам видел, черти совсем совесть потеряли.

Иван на секунду задумался. В сущности, почему бы и нет? Кто ему даст эти чер… хреновы деньги? Где он их возьмет? Не банк же грабить! Нельзя ему в город. И тут нельзя. Значит, надо идти.

— А з цим шо робить? — спросил Леший, нависая над Чертом мрачной тучей. Тот по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Да брось его, Леша, — отозвалась старуха. — Оклемается, может уразумеет ошибку.

Леший с сомнением посмотрел на ведьму.

— Уразуміє? — переспросил он. Лешему не очень то в это верилось, но убить Черта он все равно не мог — не убиваемые они, твари.

— Горазд, — наконец согласился Леший.

— Ну идем уже! — нетерпеливо проскрипела старуха и Иван услышал в ее голосе сварливые нотки. Это ему не очень понравилось, но ведьма уже ухватила Ивана под руку и тащила в глубь леса. Леший плелся сзади.

«Ну и чер… ну и хрен с ним!» — со смирением подумал Иван.

Глава II

Полуторачасовой переход по лесу не лучшим образом сказался на организме Ивана. Его опять начало поташнивать, голова кружилась и если бы не железная рука ведьмы, он бы свалился с ног еще на пол пути. Иван смутно помнил, как вдруг выглянул из-за деревьев контур избушки, потом жестковатый, но все же такой уютный матрас, чьи-то цепкие пальцы, расстегивающие пуговицы его рубашки, несколько глотков чего-то теплого и горького, и провал без сновидений.

Черту пришлось выгнуться колесом, чтобы достать до пут, в которые его сковал Леший. В такой позе, уткнувшись щекой в собственный анус и изредка тоскливо похрюкивая, он и провел остаток ночи.

Только под самое утро он перегрыз последний корень, разогнулся и с тихим проклятием опрокинулся на спину. Спина вдоль позвоночника жутко ныла. Черт закрыл в блаженстве глаза и расслабил зудящие десна, сквозь которые тут же вывалился горячий язык с каплей густой свисающей пены.

Тем временем утро вступало в полное владение, и солнце вот-вот должно было показаться над частоколом леса. Нужно было уматывать, но Черт не мог пошевелить ни одной конечностью. Он полежал еще пару минут, потом собрал последние силы, кое-как перевернулся на брюхо и пополз в сторону разрытой ямы. У самого края он замер, оглянулся на восток, где из-за верхушек елей в открытое небо втыкались золотые лучи, перевел дыхание, потом мрачно прошипел: «Мы еще посмотрим…», и полез вниз.

В тоже мгновение солнце показалось над лесом, успев лизнуть Черта по хвосту утренним лучом, из-под земли послышался вялый вскрик боли и усталости.

Что-то давило Ивану на грудь, выдавливало из него сон. Просыпаться не хотелось, во сне было так уютно и комфортно, но тяжесть на ребрах никак не отпускала. К тому же что-то щекотало Ивана по носу и щеке. Иван вяло поднял руку, чтобы отмахнуть насекомое, и хотел было уже перевернуться на бок и подремать еще, когда услышал голос.

— Ну, вставай уже. Пять часов вечера, сколько дрыхнуть можно?

Иван открыл глаза и дернулся от неожиданности. Прямо перед своим лицом он узрел огромную кошачью физиономию, — котяра лежал у Ивана на груди, шевелил усами, и внимательно смотрела Ивану в глаза. Был он пепельно-пушист, спину украшали темно-серые поперечные полосы, и имел огромный распушенный хвост, который в данную минуту лениво описывал полукруг сначала по часовой стрелке, потом в обратную сторону. Животное, по крайней мере, в два раза превосходило по размерам все виданные доселе Иваном экземпляры.

— Тьфу ты, хренотень… — облегченно сказал Иван и повел глазами по комнате. Там никого больше не было.

— Проснулся, — констатировала кошачья физиономия, придвинулась ближе и принялась обнюхивать лицо оторопелого Ивана.

— Ты… говоришь? — наконец спросил Иван. Он боялся пошевелиться.

— А ты не веришь собственным ушам? — кот разинул пасть, вывалив оттуда длинный розовый язык, провел им, словно наждаком, по щеке Ивана и состроил гримасу. Иван мог поклясться, что он улыбается.

— А тебя… случайно… не Бегемотом зовут? — спросил Иван осторожно. Он понемногу успокаивался.

Кот недовольно поморщился, чуть отвернулся и сказал тихо:

— Никогда ему это не прощу.

— Что? — не расслышал Иван.

— Ничего, это я Михаилу Афанасьевичу... — И добавил невозмутимо, — рад, что ты знаешь классику. Филипп — вот мое имя.

— Понятно… А что ты делаешь?

— Проверяю твое самочувствие.

— В каком смысле?

— В прямом. Ты что, не знаешь, что болезнь пахнет?

— И как у меня самочувствие?

— Скажи спасибо бабуле, уже лучше.

— Филипп, мне будет еще лучше, если ты с меня слезешь.

— Как скажешь.

Кот отодвинул физиономию, встал на все четыре лапы, потянулся и тяжело спрыгнул на пол.

Иван откинул одеяло и обнаружил, себя в одних трусах. Синие хлопчатобумажные трусы в черных квадратиках. Он с облегчением отметил, что это его трусы, остальной одежды видно не было. Иван машинально скользнул взглядом по левому запястью — часы не появились.

— Сколько, ты говоришь, времени? — спросил он кота, и вдруг удивился, как быстро он привык к факту говорящего животного.

— Начало шестого, — ответил Филипп и добавил через секунду, — твое шмотье в стирке, одевай это.

«Этим» был домашний мужской халат в светло-зеленую и коричневую полоску, аккуратно сложенный на табурете. Под табуретом стояли тапки. Расцветка халата намекала на узбекские мотивы, и Иван машинально спросил себя, откуда в лесу мог взяться узбекский халат, но потом решил, что это далеко не самый важный вопрос, на который стоит искать ответ, и выбросил из головы.

Иван надел халат, завязал поясок, воткнул ноги в тапки и подошел к окну.

Ставни были раскрыты, в окно вливалось густо-оранжевое вечернее солнце и упиралось в стену. Иван снял щеколду и открыл форточку. Вместе с запахом хвои внутрь ворвался аромат свежеиспеченного хлеба и жареного мяса. Желудок призывно заурчал.

— Васька кулинарит, — прокомментировал кот.

Иван оглянулся на него, потом опять посмотрел в окно.

В этом направлении деревья расступались метров на сорок, открывая узкую тропинку сквозь густую изумрудную траву, уводящую вниз к извилине сверкающей речушки. Речушка выскакивала из-за мишуры ив, извивалась на малюсеньком песчаном пятачке и так же внезапно исчезала. На другом берегу стоял и тихо разговаривал лес.

Иван толкнул скрипнувшую дверь и вышел наружу. Кот вышел следом.

— А где же куриные ножки? — спросил Иван у Филиппа, огладываясь на избу. Та прочно стояла на земле, и поворачиваться ни задом, ни передом не собиралась.

— Хорошая шутка! — одобрил кот и улыбнулся.

— Что, проснулся? — послышался девичий голос.

Иван повернулся на голос.

Метрах в двадцати к реке плотно вгруз в землю приземистый сруб баньки. Слева и чуть в стороне от избушки располагался небольшой навес, укрывающий от солнца грубый деревянный стол, две лавки по бокам и кирпичную печь с двухметровой трубой. Из трубы лениво струился сизый дымок и тут же таял в июльском воздухе, а на печи стояла огромная чугунная сковорода и мерно шкварчала аппетитными кусочками. Возле печи Иван и обнаружил молодую особу в юбке до колен и белой блузке с расшитыми разноцветными нитками манжетами и воротником. У девушки были черные, как смоль, волосы, уплетенные в толстую косу и перевязанную алой лентой, такие же черные брови и длинные ресницы над большими зелеными глазами. Она стояла к Ивану в профиль, перемешивая содержимое сковороды деревянной лопаткой и слегка повернув к нему лицо.

— Я Иван, — представился он.

— Я знаю, — сказала девушка и отвернулась к сковороде.

Кот толкнул Ивана в ногу, привлекая к себе внимание, потом многозначительно зажмурил один глаз. Иван улыбнулся и подмигнул ему в ответ. Животное начинало ему нравиться.

На столе под навесом лежали пять пустых грубых тарелок глиняного происхождения, и еще несколько с разнообразными салатами. Посреди стола стоял и манил золотистыми краями свежевыпеченный каравай. Возле каждой пустой тарелки находилась деревянная ложка и глиняная кружка. Завершал этот натюрморт высокий глечик с молоком и чавун с дымящейся картошкой.

Кот подошел к лавке, проворно влез на нее, а потом и на стол, понюхал первый попавшийся салат, поморщился, прошелся вдоль стола, вытянул шею и втянул ноздрями запах из сковороды.

— Обалдеть! — сказал он облизнувшись. — Биточки из лосятины! Это же надо! Что, Васек, высокие гости?

Девушка обернулась, и Иван заметил, как легкий румянец залил ей щеки.

— Во-первых: это не биточки! — резко ответила она коту. — А во-вторых: тебе сколько раз говорить, чтобы ты с ногами на стол не залазил! Ну-ка, брысь со стола! — она замахнулась на кота лопаткой.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Филипп и спрыгнул на пол. — Подумаешь, не биточки. Лосятины мы все равно сто лет не ели. Все эти тупые куропатки да утки безмозглые. Я от них сам тупеть начал… И потом, что это за «брысь»? Я тебе что, пес безродный?!

— Пасть закрой! — гаркнула на кота юное созданье.

— Я все понял, удаляюсь, — торжественно произнес кот, действительно удаляясь от стола.

Доковыляв до Ивана, он поднял морду и риторически спросил:

— Видал?

Иван кивнул и улыбнулся. Ему захотелось почесать кота за ухом, но он не знал, не обидит ли это Филиппа. Вместо этого Иван присел возле кота и тихо, чтобы не слышала девушка, спросил:

— Слушай, Филипп, кто эта молодая особа?

— Здрасте! — нарочито громко ответствовал кот, состроив не лице гримасу возмущения. — Василиса это. Внучка бабули нашей. Прошу любить и жаловать! Василис, ты почемутошки гостю не представилась? Ась?

Девушка стрельнула в Ивана глазами, но промолчала. Филипп некоторое время любовался обоими, переводя с Ивана на Василису и обратно свою усатую морду, потом пробурчал себе под нос что-то вроде: «А-а… люди… все у них должно быть сложно…», и побрел назад к лавке.

— Садись, сейчас ужинать будем, — наконец сказала Василиса Ивану, потом ловко подцепила сковороду непонятно откуда взявшимися щипцами и переместила ее на стол.

— Я схожу к реке, умоюсь.

— Ну, деревня! У нас умывальник есть, — она бросила на Ивана взгляд и снова отвернулась к столу, зачем-то переставляя посуду.

Иван посмотрел на умывальник. К ветке березы куском бечевки был привязан длинный и узкий кувшин. К стволу был приделан откол зеркала неправильной формы. Там же размещалась маленькая полочка, удерживающая на себе кусок хозяйственного мыла.

Иван улыбнулся, но комментировать не стал.

— Иди, умывайся быстрее, — поторопил Ивана Филипп. Он уже сидел на лавке, — а то бабуля уже возвращается.

Иван побрызгал себе в лицо водой, поискал глазами полотенце, не нашел, оглянулся на точеный профиль Василисы, хотел было спросить, но передумал и, в конце концов, вытерся подолом халата.

«Бабуля» доковыляла до избы, поставила в тени корзину, полную всяких трав и кореньев, подошла к столу и села напротив Ивана.

— Ну? — спросила она. — Как самочувствице?

— Спасибо, намного лучше.

— Ну и славно. Ты познакомился уже с Василисой? — ведьма перевела взгляд на внучку, но та даже не обернулась.

— Да.

— Познакомился он уже, познакомился, — нетерпеливо перебил Филипп. — Бабуль, чего ждем то? В животе урчит.

— У тебя всегда там урчит, — вставила шпильку Василиса.

— Хороший аппетит — признак здоровья, — парировал кот.

— Или глистов…

— Ну хватит вам, — оборвала их старуха. — Лешего ждем. Сейчас будет.

— Начинается! — завозмущался Филипп. — Когда вы меня овсянкой да перловой кашей морили, так никто в гости не заявлялся! А на лосятину сейчас пол леса припрется!

— Послушайте, — обратился Иван к старухе, как только кот умолк на секунду, — я очень благодарен вам за то, что вы делаете для меня, но отплатить мне нечем. И вполне может так случиться, что и не будет…

— Ваня, — перебила его ведьма и пренебрежительно махнула рукой. Кот повернул к Ивану морду и состроил озадаченную физиономию. Василиса бросила на Ивана взгляд, ее губы тронула улыбка.

— Вы там в городе совсем на деньгах помешались, — продолжила старуха. — В этом смысле нам от тебя ничего не нужно. А то, что может нам понадобиться, у тебя есть всегда.

— Иван, ты всегда такой? — осведомился кот.

— Какой? — не понял Иван. Он думал над тем, что же от него может понадобиться.

— Занудный!

— Надеюсь, что нет. Просто я немного сбит с толку. Мне еще не доводилось находиться в компании говорящего кота и… и …

— И двух ведьм, — закончила за него Василиса.

Иван повернул голову и встретился с ней взглядом. Ее глаза стреляли искрами толи заходящего солнца, толи, словно сильно наэлектризованный металл внутренней бешеной энергией, губы широко и слегка насмешливо улыбались. Иван в своей жизни повидал много женских глаз, но эти вызывали у него чувство беспокойства. Причину того явления он объяснить не мог, и это беспокоило его еще сильнее.

— Отдыхай, Иван, пока, сил набирайся, — примирительно сказала старуха. — Ежели что, Филиппа спрашивай. Он хоть и много мяукает, но иногда попадает. — Кот фыркнул и с деланной обидой отвернулся. — А вот и Леший.

Леший грузно брел по тропинке, неся на своих плечах молодого оленя. Животное вело себя тихо, только время от времени тяжело приподнимало голову и пыталось осмотреться.

Старуха секунду наблюдала приближение Лешего, потом поднялась и скрылась в избе. Василиса схватила ведро и убежала к реке.

— Что это? — спросил Иван Филиппа.

— Леший с оленем, — ответил кот.

— Ну, это то видно. Зачем он сюда его несет? С охоты, что ли?

— С какой охоты! Раненый олень, не видно, что ли? Мы едим, конечно, оленину (не все ж на бабулиных грибах сидеть) но только тех, кто сам разбился, или от ран помер.

— А куропаток и уток? — вспомнил Иван Филипповы причитания.

— А ты знаешь, сколько их развелось? Популяцию контролировать надо. Ты думаешь, чем бабуля с Лешим в лесу занимаются?

— Контролируют популяцию куропаток…

— Ну слава богу! Наконец-то включил соображалку! Контролируют. И не только куропаток. Вообще все, что есть в лесу, все контролируют.

— Неужели можно контролировать весь лес?

— В плане контроля видов, конечно можно. Никто, ведь, и не говорит, что у них под учетом каждая травинка. Хотя, в принципе, и это возможно… А вообще, Иван, ты будешь поражен, узнав сколько всего на самом деле можно…

Тем временем Леший подошел к дому, и Иван поднялся ему навстречу.

— Помочь? — спросил он Лешего.

— Не треба, — ответил тот, потом аккуратно снял с плеч животное и положил его на землю. Задняя ляжка зияла рваной раной и кровоточила.

Василиса вынырнула из-за плеча Ивана, поставила на землю ведро, опустилась на колени у головы оленя и стала что-то нараспев тихонько нашептывать раненому прямо в ухо. Старуха тем временем помяла в руках пучок какой-то травы, кряхтя, присела и легонько поводила этим пучком по ране. Потом зачерпнула рукой из банки желто-коричневой мази и тщательно замазала. Животное даже не дернулось. Василиса обменялась с ведьмой взглядами, потом взяла тряпку, обмакнула в ведро и обтерла рану, сполоснула тряпку и обтерла еще раз. Олень лежал совершенно неподвижно.

— Он что?.. — Иван хотел сказать «сдох», но после увиденного это слово как-то не ложилось на язык.

— Какой там! — ответил из-за стола Филипп. — Завтра будет скакать как новый.

— Спит он, — пояснила старуха. — Рана не глубокая, завтра уже встанет.

— Ане-е-сте-е-зи-и-я! — растягивая слово, просмаковал кот. — Ну, что, операция окончена? Можно, наконец, поесть?

— Да, садитесь за стол, — сказала старуха, вытирая руки о передник.

Все разместились за столом. Василиса принялась раскладывать по тарелкам картошку и мясо.

— Вась, только вот этого дерьма мне не ложи, — Филипп указал лапой на миску с салатом. — У меня изжога от гусенец.

Иван внимательно посмотрел на салат. Василиса едва заметно улыбнулась.

— А мне можно побольше, — сказал Иван, надеясь, что правильно понял их розыгрыш.

Леший подошел к столу, собрался сесть, увидел Филиппа, задержался на секунду и пошел в обход стола. Кот вжал голову в плечи, пригнул уши, и внимательно наблюдал за его приближением. Леший подошел к Филиппу, ухватил его двумя пальзцами за загривок и поднял на уровень своей головы. Филипп поджал задние лапы и хвост.

— Ну шо, котяча морда? — улыбаясь во весь свой огромный рот, спросил Леший. — Як справи?

— Та горазд, горазд справи! — мяукнул Филипп на украинском в ответ. — Поклади мене на місце!

— А де твоє місце?

— Ось тут, на лавці!

— А як не покладу, то шо тоді?

— А тогда я напьюсь воды и ночью обосу всю коноплю, которую бабуля тебе обещала! — Филипп вернул себе прежнюю национальность. — Накуришься тогда, бульдозер зеленый!

Леший захохотал и опустил кота на место. Филипп сверкнул в него глазами и отвернулся к тарелке.

— Ну а в тебе як справи? — спросил Леший Ивана, переступая через лавку и усаживаясь рядом с ним. Иван подумал, что Леший и его сейчас поднимет за загривок, но тот не стал.

— Спасибо, вроде не плохо, — ответил он.

— Ну і горазд. Яга, ти шо, гостям і по сто грам не нальєшь?

— Твои сто грамм — наши пол ведра! — вставил Филипп, но Леший на него даже не посмотрел.

Ведьма молча достала из-под стола приличных размеров бутылку зеленого стекла и мерно набулькала всем по чашкам. Причем посудина Лешего была наполнена почти до краев, а Ивана и Василисы на треть. Филиппу досталось еще меньше, но он не возражал.

— Ну, шоб не боліли, — произнес Леший тост, чокнулся с Иваном и в один глоток проглотил содержимое двухсотграммовой посудины.

— Я пью ваше здоровье! — чопорно продекламировал Филипп, подмигнул Ивану, потом проворно наклонил к себе лапами чашку, засунул туда свою морду, насколько это позволяли размеры, и пару раз зачерпнул языком.

Иван вздохнул и выпил. Настойка была достаточно крепкой, но пилась легко и мягко. Иван секунду смаковал аромат, оставшийся во рту, потом почувствовал, как по желудку растекается тепло.

— Здорово! — воскликнул он, обращаясь к бабуле.

— Понравилось? — спросила та, улыбнувшись.

— Еще бы! Да такую выпивку за большие деньги еще поискать надо!

— Да-а… — согласился Филипп. Он подцепил когтем кусочек парующего мяса, шумно на него подул и отправил в рот. — В чем в чем… а самогоне… бабуля понимает, — продолжил он промеж аппетитного чавканья.

Иван вдруг вспомнил, что дико хочет есть. Он взял ложку и уверенно воткнул в подозрительное блюдо. Салат напоминал кальмаров с грузинской зеленью под майонезом. Иван подумал было, откуда в лесу кальмары, но потом плюнул и зачерпнул еще. Вкусно и точка!

— Ну шо? — задал Леший риторический вопрос. Он безразлично ковырялся в картошке.

Старуха посмотрела на него, потом молча взяла бутылку и переставила ближе к Лешему.

— Отож, — прокомментировал Леший и разлил по второй.

Иван посмотрел на чашку, потом на старуху. Он понятие не имел, в каком состоянии его здоровье, и стоит ли ему пить еще. Леший перехватил его взгляд и улыбнулся.

— Ну шо ти, Іване! Хіба можно жінку слухати у мужській справі?

Иван вдруг почувствовал, что Василиса смотрит на него. Он повернул к ней лицо и увидел бездну за ее огромными, немигающими, смеющимися, сверкающими, рыдающими, издевающимися, умоляющими глазами…

— Ваня! — резко мяукнул Филипп. — Мы вас ждем’с!

Иван моргнул и перевел взгляд на Филиппа. Потом кивнул, чокнулся и выпил. У него было чувство, что его только что вырвали за волосы из глубокого колодца. Настойка застряла в горле, и он чуть не поперхнулся. Старуха внимательно на него посмотрела, потом перевела взгляд на внучку. Взгляд не обещал ничего хорошего. Василиса моргнула, чуть тряхнула головой, то ли соглашаясь с бабулей, то ли прогоняя наваждение, и опустила глаза в свою тарелку.

Иван попробовал закусить, но есть уже не хотелось. Он засунул в рот кусок лосятины, долго жевал и кое-как проглотил. Ему казалось, что он голый посреди людной площади — ничто не могло укрыться от этого взгляда.

«На кой… все это нужно?» — спросил он себя и вдруг услышал.

— …главное понимать, что тебе нужно. В этом все дело. Вот когда я, например, голодный, я абсолютно точно знаю, что я голодный. Мало того, я знаю, что именно я хочу съесть. В этом мое преимущество — я всегда точно знаю, чего хочу. — Филипп держал в правой лапе кусок мяса и мерно разглагольствовал.

Иван вдруг понял, что разговор идет уже некоторое время, начало которого он пропустил.

— Твій котячій розум може інколи родити цікаві думки, — ответил коту Леший. Он говорил серьезно. — Но не забувай, шо ти кіт. Як і кожнiй тварюці, тобі легше зрозуміти свої інстинти.

Иван собрался с духом и посмотрел на Василису, но та не поднимала от тарелки глаз.

— А як же, — продолжал Филипп. — Мои инстинкты ко мне ближе, чем, скажем, инстинкты людей к своим хозяевам. Люди очень долго убивали в себе понимание собственных инстинктов и, в конце концов, сильно в этом преуспели. Они абсолютно не понимают себя самих.

— А ты понимаешь людей? — спросил его Иван, сделав ударение на слове «ты». Он вовсе не хотел встревать в спор, но голос Филиппа действовал достаточно раздражающе, чтобы от него можно было просто отмахнуться.

На секунду воцарила тишина. Иван поднял глаза и посмотрел на окружающих. Все, кроме Василисы, смотрели на него.

«Можно подумать, что я пернул за столом в высоком обществе! — пронеслась ирония в Ивановой голове. — Я здесь, и я им нужен, а потому к че… к такой-то матери чувство такта! Тем более что я все рано не знаю, в чем оно у них выражается!»

Алкоголь растворялся в крови Ивана, прогоняя внутреннюю скованность, и он продолжил уже более спокойно:

— Но, наверное, Филипп, дело не в том, что хочешь ты, а в том, чего хотят от тебя.

Теперь даже Василиса смотрела на него. Иван почти спокойно посмотрел ей в глаза, и на какое-то мгновение ему почудилось, что за ее взглядом прячется легкий испуг.

Иван выдержал паузу и, улыбнувшись, продолжил:

— Ребята, я, между прочим, самый, что ни на есть человек!

Леший чуть откинулся назад и, слегка повернув голову и прищурив глаза, смотрел на Ивана. На его непомерных губах блуждала едва заметная улыбка. Чувствовалось, что от происходящего он получал удовольствие.

— Ваня, ты понимаешь, где очутился? — спросила старуха. Она говорила спокойно, но Иван почувствовал в ее голосе напряжение.

Иван положил ложку и посмотрел на ведьму. Это все начинало действовать ему на нервы.

— Вот что… — с расстановкой начал он, — еще ночью я ломал голову, почему меня не убили? И здесь Филипп, наверное, прав. Потому как ночью я хотел быть мертвым с одной стороны, а с другой не хотел. Я не такой специалист в инстинктах, как Филипп но, наверное, это они и были — инстинкты. Они и не хотели, чтобы я помер. Но это другая история — сознание способно к саморазрушению. Человек разумный изначально способен на самоубийство… Но это не про меня. В конечном счете, я рад, что жив.

— Ваня, да я вовсе не хотел тебя обидеть! — произнес Филипп, разведя в стороны лапы.

— Да я и не обиделся, — ответил Иван и улыбнулся коту. Он вдруг понял, что держит ситуацию в своих руках, и это добавило ему бодрости и чувства уверенности в себе. — Давайте, лучше, Алексей, не знаю как вас по батюшке, выпьем! — обратился он к Лешему и пододвинул в его сторону свою чашку.

— Не було в мене батька, тому кликай як тобі заманеться, — ответил Леший, разливая по третьей.

Иван выпил, на этот раз не поперхнувшись, и даже нормально закусил. Филипп посербал из чашки, понюхал салат и сказал, обратившись к Ивану?

— Все-таки сложные вы создания, люди…

— С этим я соглашусь, — ответил Иван.

— Ты, Ваня, говоришь о разуме, о сознании… — неторопливо начала старуха, пристально глядя на Ивана, — но даже во всех ваших религиозных книгах сквозит одно — разум это наказание. Именно так вы и ушли от своего бога.

Стиль разговора старухи изменился кардинально. В один миг ведьма стала профессором теологии, читающим лекцию студенту­-первокурснику. Ивана это насторожило.

— Если вы имеете в виду Библию, то там ничего такого не сказано, — осторожно ответил он.

Иван не мог похвастаться глубоким пониманием христианства. Все, что он знал, сводилось к случайно просмотренным телепередачам или прочитанным статьям в рядовых газетах, а там ничего подобного не говорилось.

— Тебе надо, чтобы об этом было написано словами? — ровно продолжила ведьма. — Конечно, этого ты не найдешь, потому что все это писали люди, уже отмеченные печатью проклятия — сознанием. Все они, даже самые праведные, на тот момент уже были разумны. Но все равно это просматривается во всех трактатах о Боге. Тебе никогда не казалось странным, что буквально во всех религиях вера противопоставлена разуму?

— Что же, мне сделать лоботомию, чтобы прийти к богу? Иван никак не мог понять, куда клонит старуха.

— Хирургия здесь бессильна. Тут нужна вера.

У Ивана окончательно пропал аппетит. Он положил ложку и отодвинул тарелку.

— Вы хотите сказать, что люди начали думать, и за это бог от них отвернулся?

— Нет, я хочу сказать, что люди отвернулись от Бога, и за это он наделил их разумом.

— Вы говорите об этом так уверенно, будто присутствовали при этом лично, — заметил Иван с легкой иронией.

— Так оно и было.

Старуха продолжала смотреть на Ивана, но ему показалось, что она его не видит. Такой взгляд бывает у людей, которые уходят глубоко в себя. Иван посмотрел на всех по очереди. Ему очень хотелось, чтобы это была шутка, но никто не улыбался. Он вдруг понял, что это не спор — ведьма втолковывает ему мысль, которую он никак не может осознать. Иван почувствовал себя школьником, пытающимся рассказать домашнее задание, которое он не учил. Ему стало неудобно за мысль, будто он держал ситуацию в своих руках.

— И как же мне к нему прийти? — смиренно спросил он скорее самого себя. Иван помнил, что задавал себе этот вопрос ни один раз, особенно когда было дерьмово, но никогда не пытался на него ответить.

— Это будет сложный путь, — после паузы ответила старуха. — Но пройти его можно… по крайней мере, кое-кто проходил… — она выдержала еще одну паузу и продолжила, и каждое ее слово, внешне спокойное и ничем не приметное, обрело вдруг многопудовую тяжесть и обрушилось на сознание Ивана:

— Нужно Убить Дракона и Спасти Принцессу.

Иван облизнул пересохшие губы и с усилием оторвал от старухи взгляд.

— Аминь! — мяукнул Филипп и наклонил к себе чашку.

Глава III

Той ночью Иван долго не мог уснуть. Он долго ворочался, потом таки встал и как был в одних трусах вышел во двор.

Ночь была теплой и тихой. Луна аппетитной половиной масляного блина висела над лесом. Негромко шлепала и плескалась река. Ветер не трогал ни травинку, ни ветку. Звезды спелыми яблоками белого налива рассыпаны по черному бархату неба…

Иван вспомнил, что не курил уже вечность. Ему дико захотелось курить, но сигарет не было. Он сел на ступеньку и оперся спиной о дверной косяк.

— Ва-а-ня-я… — послышался девичий голос из глубины леса. Зов был тихим, еле слышным, будто зовущий звал его откуда-то издалека.

Иван посмотрел по сторонам, пытаясь выяснить направление.

— Ва-а-ня-я!.. — повторилось чуть отчетливее.

Голос казался знакомым, но он никак не мог вспомнить, кому он принадлежит. Иван встал, сделал два шага в сторону леса, остановился.

— Кто здесь? — спросил он у леса. Лес тихо хрустнул веткой, потом печально вздохнул. Иван мог поклясться, что знает этот вздох.

Что-то темное, шелестя о траву, пронеслось мимо его ног, резко остановилось у первого дерева, ощетинилось, подняло хвост трубой и дико зашипело. Иван даже отшатнулся от неожиданности.

— Тебе не стоит гулять одному по лесу ночью, — вдруг услышал он за спиной.

Иван резко обернулся. В дверном проеме стояла Василиса и пристально на него смотрела. В свете луны ее лицо казалось неестественно былым, а глаза светились зеленым пламенем. В легкой ночной сорочке до пят она скорее походила на приведение.

Иван услышал собственное сердце — оно стучало как ревун-колокол. Как-то вдруг он осознал, что до смерти боится эту юную принцессу леса. Боится ее внутренней энергии. Боится больше Адгиза с его бригадой ножатых головорезов, всех житейских проблем, и даже Черт со своим казаном отодвигался на задний план.

— Ну, бля… — тихо выругался он.

Пронесшийся мгновение назад предмет, вернулся, задрал голову и произнес голосом ворчливого Филиппа:

— Ваня! Кончай дурака валять! Я же не могу тебя всю ночь караулить!

— А что это было-то? — спросил его Иван.

— Я, знаете ли, не успел выяснить! — с издевкой мяукнул кот. — И в подобных ситуациях советую тебе такие вещи не выяснять!

— Как мне ваши тайны надоели! — раздраженно сказал Иван. — Все намеки, да недомолвки!

Филипп секунду смотрел на него, потом сказал спокойно:

— Тебе поспать надо, — повернулся и неторопливо скрылся в доме.

Иван постоял еще немного, оглянулся на лес, подошел к порогу, сел на ступеньку и обхватил голову руками.

— Да не могу уснуть… — выдавил он из себя запоздалый ответ.

Потом вдруг вспомнил, что сидит к Василисе спиной, вскочил, обернулся, но девушки там уже не было. Он смотрел некоторое время в опустевший дверной проем, потом услышал легкий шорох травы, обернулся и увидел, как Василиса неторопливо спускается к реке. Ее стан, почти недвижимый, словно застывшее облако легкого дыма, плыло над землей.

Дата добавления: 2015-07-24