Адепты первого луча

Обратимся к внешности этих Великих; она до некоторой степени различается в зависимости от луча, или типа, к которому принадлежит каждый из них. Выдающейся чертой первого Луча является власть, или сила, и рождённые в нем — это цари, правители мира — прежде всего внутреннего и духовного мира, но также и физического плана. Каждый человек, обладающий в необычайной степени качествами, позволяющими ему господствовать над людьми и легко направлять их на желаемый путь, весьма возможно, либо человек первого луча, либо имеет к нему склонность.*

__________

* У каждого луча, в свою очередь, есть семь подлучей, и вероятно, здесь имеются в виду люди, принадлежащие к первому подлучу какого-либо другого луча — прим. пер.

Такова царственная фигура Господа Вайвасвата Ману, правителя пятой коренной расы, который по росту самый высокий из всех адептов — в нём два метра и он обладает совершенным телосложением. Он является представителем нашей расы, её прототипом, и каждый член этой расы прямо происходит от него. У Ману поразительно властное лицо с орлиным носом, с пышной и волнистой каштановой бородой и карими глазами; своим спокойствием он производит впечатление льва. "Он высок, — говорит наш президент, — и царственно величествен, глаза его зорки, как у орла, светло-карие и сияющие, с золотыми искорками". В настоящее время он живет в Гималайских горах недалеко от дома своего великого брата, Господа Майтрейи.

Подобен ему и Учитель Морья, заместитель и преемник Вайвасваты Ману, будущий ману шестой коренной расы. По рождению он — раджпутский царь, у него темная раздвоенная борода, темные, почти черные волосы, падающие на плечи, темные проницательные глаза, полные силы. Он чуть ниже двух метров ростом и держится, как солдат; говорит краткими, четкими фразами, как тот, кто привык, чтобы ему повиновались. Его присутствие дает ощущение захватывающей власти и силы; его царственное достоинство внушает глубочайшее почтение.

Е. П. Блаватская часто рассказывала нам, как она встретила Учителя Морью в Лондоне в Гайд-парке в 1851 году, когда он приехал туда вместе с другими индусскими князьями на первую великую Международную Выставку. Странно, что тогда же, не зная этого, увидел его и я, будучи четырехлетним ребенком. Я помню, что меня взяли посмотреть на пышную процессию, в которой между другими чудесами выступал отряд богато убранных индийских всадников. Это были великолепные всадники, ехавшие на прекраснейших в мире лошадях, и вполне естественно, что мои детские взоры с восхищением устремились на них, и что они были для меня, пожалуй, красивейшей частью этого чудесного, сказочного зрелища. Когда я, держась за руку отца, смотрел, как они проезжали, один из самых рослых моих героев устремил свои сверкающие глаза, и это почти испугало меня, и в то же время наполнило неописуемым счастьем и восторгом. Он проехал вместе с другими, и больше я его не видел, но часто в моей детской памяти всплывало видение этих сверкающих глаз.

Конечно, тогда я не знал, кто это был, и никогда бы не узнал этого, если бы не милостивое замечание, которое он сделал мне много лет спустя. Говоря однажды в его присутствии о ранних днях существования Общества, я случайно сказал, что первый раз мне выпала честь видеть его в материализованном виде тогда, когда по какому-то случаю он пришел в комнату Е. П. Блаватской в Адьяре для того, чтобы придать ей сил и дать некоторые указания. Тогда он, занятый разговорами с некоторым другими адептами, резко обернулся ко мне и сказал: "Нет, это было не в первый раз. Разве вы не помните, как маленьким ребенком смотрели на проезжающих индийских всадников в Гайд-парке, разве вы не видели, как даже и тогда я высмотрел вас?". Конечно, я сразу же вспомнил и сказал: "О, Учитель, так это были Вы? Но я должен был знать это." Я не упоминаю этого факта, говоря о встречах с Учителем и разговорах с ним в физическом теле, поскольку я тогда не знал, что этот всадник — Учитель, и потому что свидетельство маленького ребенка могут подвергнуть сомнению или отмести.

М-р Рамасвами Аер в своём отчёте о переживании, упомянутом в первой главе, пишет:

"Я следовал по дороге в город, откуда, как меня уверяли попадающиеся на пути люди, я в своем странническом одеянии легко мог пересечь границу Тибета, как вдруг увидел скачущего галопом одинокого всадника по направлению ко мне с противоположной стороны. По его высокому росту и искусству, с каким он управлял лошадью, я решил, что это какой-то военный, офицер сиккимского раджи.... Но, приблизившись, он стал натягивать поводья. Я взглянул и узнал его сразу... Я находился в высочайшем присутствии того самого махатмы, моего досточтимого гуру, которого я до этого видел в его астральном теле на балконе штаб-квартиры Теософического Общества! Это был он, "Гималайский Брат" навсегда памятной прошлогодней декабрьской ночи, который был так добр, что ответил мне письмом в ответ на моё, переданное только за час или около до этого в запечатанном конверте мадам Блаватской — с которой я в течение этого промежутка времени не спускал глаз! В одно мгновение я распростерся у его ног. По его велению я поднялся и, вглядываясь в его лицо, забылся совершенно, созерцая лик, так хорошо знакомый мне, так как я видел его портрет (имеющийся у полковника Олькотта) бесчисленное количество раз. Я не знал, что сказать: радость и почтение связали мой язык. Величие его лица, которое казалось мне олицетворением мощи и мысли, удерживало меня в состоянии восторга и благоговения. Наконец-то, я стоял лицом к лицу с махатмой Химавата и он не был ни мифом, ни "плодом воображения какого-то медиума", как предполагали некоторые скептики. Это не было ночным сновидением, было между девятью и десятью часами утра. Сияющее солнце сверху являлось молчаливым свидетелем этой сцены. Я вижу его перед собой во плоти, и он говорит со мной голосом, полным доброты и ласки. Чего ещё большего мне желать? Избыток счастья сделал меня немым. И только когда прошло какое-то время, я, ободренный его ласковой речью и тоном, был в состоянии произнести несколько слов. Цвет его кожи не такой светлый, как у махатмы Кут Хуми; но я никогда не видел лица такого красивого и роста такого высокого и такого величественного. Как и на портрете, у него короткая черная борода и длинные черные волосы, спадающие на грудь, только одет он был иначе. Вместо белого свободного одеяния на нём была желтая мантия, подбитая мехом, а на голове вместо тюрбана желтая тибетская войлочная шапка, какие я видел на жителях Бутана. Когда прошли первые мгновения восторга и удивления, и я уже спокойно осмыслил ситуацию, у меня состоялся с ним долгий разговор." ("Пять лет теософии", изд. 2-е, с. 284).

Ещё одна такая же царственная фигура — это владыка Чакшуша Ману, ману четвертой коренной расы, по рождению китаец весьма высокой касты. У него выдающиеся монгольские скулы, и лицо его как будто тонко вырезано из старой слоновой кости. Обычно он носит великолепные одеяния из развевающейся золотистой ткани. Как правило, в нашей регулярной работе мы не имеем касания к нему, за исключением тех случаев, когда приходится иметь дело с учениками, принадлежащими к его коренной расе.

Дата добавления: 2015-07-20