Химия и философия

Химия, бесспорно, — наука фактов, подобно тому как алхимия — наука причин. Первая ограничивается областью материального и опирается на опыт, вторая преимущественно руководствуется положениями философии. Если одна изучает естественные тела, другая стремится проникнуть в таинственную динамику их превращений. Это их основное различие позволяет нам утверждать, что в сравнении с нашей позитивной наукой, которая единственная сегодня признаётся, алхимия есть духовная химия, она даёт возможность провидеть Бога сквозь субстанциальные сумерки.

К тому же точное знание фактов и их оценка кажутся нам недостаточными, надо ещё выпытать у природы, при каких условиях и чьею властью она создаёт множественность вещей. Философскому уму не достаточно просто распознавать вещества, он стремится установить тайну их образования. Приоткрыть дверь лаборатории, где природа смешивает элементы, — дело важное, но ещё важнее обнаружить тайные силы, под влиянием которых эта работа совершается. Разумеется, нам неизвестны многие природные вещества и продукты их взаимодействия — что ни день открываются новые, — всё же мы знаем их довольно, чтобы на время отложить изучение инертной материи и обратить свои исследования к неизвестному вершителю стольких чудес.

Так, общеизвестно, что при соединении двух объёмов водорода и одного объёма кислорода образуется вода. Но кто при этом объяснит, почему полученное соединение характеризуется особым состоянием и свойствами, отличными от свойств образовавших его газов? Какая сила придаёт этому соединению новые качества и неизменно принуждаёт твердеющую на холоде воду кристаллизоваться, не меняя своей природы? И хотя сам факт неопровержим и поддаётся строгой проверке, почему он никак не вытекает из простой записи реакции, описывающей этот процесс? Дело в том, что в формуле Н₂О отсутствует основной агент, инициирующий тесное взаимодействие исходных газов, а именно огонь. Ведь ни один самый искусный химик не получит воду синтетическим путём, смешивая в указанных количествах кислород и водород, — газы ни за что не соединятся. Для успешного проведения опыта нужен огонь либо в виде искры, либо в виде горящего или способного раскаляться (платиновый порошок) вещества. Отсюда неопровержимо вытекает если не ошибочность, то по крайней мере неполнота химической формулы воды. А раз стихийный агент (agent élémentaire), огонь, без которого газы не соединяются, в химическую запись не входит, значит, химия как наука несовершенна и не даёт чёткого истолкования изучаемых явлений. «Физическая химия, — пишет А.Этар[59], — привлекает к себе многих исследователей, именно она более всего приближается к глубинным истинам, именно она обещает дать нам законы, способные изменить все наши подходы и представления. Но как раз в силу своей значимости эта отрасль химии — наиболее абстрактная и таинственная из всех. Лучшие умы не в состоянии свести воедино и сопоставить все известные факты первостепенной важности. Столь непреодолимые препятствия принуждают обратиться к математическому языку. Эта методика даёт прекрасные результаты, но перед лицом загадочных подспудных явлений математика, не знакомая с их основами, бессильна. Самый одарённый человек неправильно подойдёт к проблеме, которую не понимает. Вот если было бы можно представить эту проблему в виде уравнения, появилась бы надежда её разрешить. Но в том состоянии невежества, в котором мы пребываем, нам неминуемо приходится вводить многочисленные константы, пренебрегать особыми условиями, прибегать к гипотезам. В итоге уравнение может не соответствовать действительности. Полученное при этом решение служит нам утешением, но если подобные с позволения сказать решения годами навязываются в качестве научного доказательства, то это будет значить остановку в развитии науки. Многие работы, сделанные в этом духе, только отнимают время и порождают обречённые на забвение противоречивые теории».

V. Реймс. Музей каменных скульптур

Тимпан дома XII в.

Основательность этих пресловутых теорий, на которые долгое время ссылались и которые противопоставляли герметическим положениям, сегодня явно ставится под сомнение. Честные учёные из числа тех, кто сам выдвигал эти якобы достоверные гипотезы, теперь почитают их ценность весьма относительной. Область их применения сужается по мере того, как уменьшается их эффективность. Об этом со всею откровенностью, присущей истинному учёному, говорит в Обозрении двух миров Эмиль Пикар: «Теории, — пишет он, — более не ставят себе целью дать объяснение причин тех или иных явлений, они лишь переводят их на образный язык или выражают математическими символами. От простых рабочих средств, какими являются теории, требуется лишь, чтобы они согласовывали, пусть временно, известные факты и предсказывали новые. Когда они исчерпывают свой ресурс, их по необходимости стараются переработать с учётом новых фактов». Таким образом, в противоположность философии, которая предвосхищает факты, обеспечивает верное развитие идей и их связь с практикой, современная наука, чьи теории, разработанные задним числом и меняющиеся в зависимости от результатов опыта и по мере получения новой информации, всегда отражает непостоянство преходящего мира и по определению не в состоянии избыть своего эмпирического характера. Совокупность химических данных, если подвергнуть их тщательному анализу, противостоит логике и не поддаётся разумному истолкованию. «Так, йодид двухвалентной меди, — пишет Ж.Дюкло[60], — самопроизвольно разлагается с образованием йода и йодида одновалентной меди. Почему — непонятно, ведь иод — окислитель, а соли одновалентной меди — восстановители. Также нельзя объяснить образование крайне нестабильных соединений, таких, как хлорид азота. Непонятно, почему золото, даже при нагреве не подверженное действию концентрированных кислот и щелочей, растворяется в холодном разбавленном растворе цианида калия, почему хлорид серы, составленный из элементов, каждый из которых присоединяет калий с выделением большого количества тепла, сам на калий не действует».

Мы упоминали об огне. Обычно рассматривают лишь самую простую форму огня, а не его духовную субстанцию, которая внедряется в вещества в самый момент их появления на физическом плане. Не выходя из сферы алхимии, укажем на серьёзную ошибку, которая влияет на современную науку и мешает обнаружить это универсальное начало, одушевляющее материю, к какому бы царству та не принадлежала. Между тем, оно на наших глазах проявляет себя либо через новые свойства, которые наследует от него материя, либо через явления, сопровождающие его распространение в природе. Свет — разреженный одухотворённый огонь — обладаёт теми же качествами и той же химический силой, что огонь простой и грубый. Опыт по получению соляной кислоты (НС1) из её компонентов наглядно это демонстрирует. Если в стеклянную колбу поместить равные объёмы газообразных хлора и водорода, в темноте оба газа сохранят свои характеристики. Однако уже при рассеянном свете они начинают взаимодействовать, а в прямых солнечных лучах их спонтанное соединение приводит к мощному взрыву.

Нам возразят, что огонь — всего лишь катализатор процесса, он не является составной частью вещества и потому не представлен в химических формулах^III. Довод правдоподобный только на первый взгляд, его опровергает опыт. Возьмём кусочек сахара, в формуле которого нет ничего, указывающего на огонь, и расколем его в темноте — мы увидим голубую искру. Откуда она взялась? Где она была, если не в самой кристаллической структуре сахара? Мы упоминали воду, бросим на её поверхность кусочек калия — он самопроизвольно загорится. Где это видимое теперь пламя пряталось раньше? Идёт ли речь о воде, воздухе или металле — не суть важно. Главное — внутри каждой из этих субстанций потенциально обретается пламя. Что представляет собой фосфор — носитель света, генератор огня? Как светляки превращают в свет часть своей жизненной энергии? Что заставляет соли урана, церия, циркония флуоресцировать под действием солнечного света? Какие таинственные процессы вступают в силу, принуждая платиноцианид бария светиться в рентгеновских лучах?

Что толку говорить об окислении как аналоге процесса горения: этим вопрос не решается, а лишь отодвигается в сторону. Окисление — результат, а не причина, сама же реакция обусловлена действием активного начала, агента. Если при окислении некоторых веществ бурно выделяется теплота или огонь, ясно, что прежде этот огонь там и пребывал. Электрический ток проходит по металлическому проводнику, никак себя не проявляя — бесшумно, не вызывая ни свечения, ни нагрева. Но вот он встречает сопротивление, и тут же выделяется энергия в виде огня. Нить в лампе накаливается, уголь вспыхивает, самая тугоплавкая металлическая проволока плавится. Получается, что электричество и есть огонь, но только в потенции? Откуда же оно берётся, если не образуется в результате разложения (батарейки) или дезинтеграции (генераторы постоянного тока) металлов — веществ, в высшей степени наделённых огненным началом? Когда в шлифовальном станке сталь или железо ударяются о кремень, высвобождается искра. Многие видели пневматическую зажигалку, действие которой основано на свойстве атмосферного воздуха самовозгораться при обычном сжатии. Настоящими резервуарами огня зачастую являются жидкости. Достаточно несколько раз капнуть концентрированной азотной кислотой в скипидар, чтобы тот воспламенился. Из солей напомним о фульминатах (гремучих составах), нитроцеллюлозе, калиевой соли пикриновой кислоты.

Не будем множить примеры, и так ясно: из того, что мы непосредственно не видим огня внутри вещества, наивно делать вывод, будто его там нет в скрытом состоянии. Древние алхимики, почерпнувшие из традиционного источника больше знаний, чем мы согласны за ними признать, утверждали, что Солнце — светило холодное и лучи его темны [61]. Слова парадоксальные, противоречащие видимому положению вещей, однако по сути верные. Стоит лишь немного подумать, чтобы в этом убедиться. Если Солнце, как нас учат — огненный шар, значит, приближаясь к нему даже ненамного, мы должны чувствовать, как возрастает тепло. А между тем, всё наоборот. Высокие горы в самое жаркое лето увенчаны снегом. Когда солнце в зените, купола аэростатов в верхних слоях атмосферы покрываются инеем, а пассажиры страдают от холода. Опыт, таким образом, свидетельствует, что по мере увеличения высоты температура падает. И солнечный свет мы ощущаем, лишь находясь в поле его излучения. Вне же светового пучка он на наши глаза не действует. Хорошо известно, что в полуденный час со дна колодца видно ночное звёздное небо.

Как же образуются тепло и свет? В результате простого столкновения холодных тёмных колебаний с молекулами газа в нашей атмосфере. А так как сопротивление увеличивается прямо пропорционально плотности среды, жарче и светлее не на большой высоте, а у поверхности Земли, где воздушные слои плотнее. Так, по крайней мере, данное явление объясняет физика. В действительности же — и согласно герметическому учению — противодействие колебательному движению — лишь прямое следствие выделения световых и огненных атомов атмосферного аэра. При вибрационной бомбардировке дух, высвобождаясь из вещества, открывается нам в его физических характеристиках активной фазы (свет, блеск, жар).

Таким образом, химической науке можно адресовать лишь один упрёк: она не учитывает влияние огненного агента — духовного начала и энергетики всех материальных трансформаций. Постоянное «отмысливание» этого духа — верховной воли и энергии, скрытой в материи, — лишает современную химию философского характера, свойственного древней алхимии. Г-н Л.Оливье[62] пишет г-ну Анри Элье: «Вы верите в безграничную благотворность опыта. Пусть так, однако экспериментатор всегда следует заранее обдуманной идее, определённой системе взглядов, идее, нередко кажущейся нелепой, и системе взглядов, зачастую странной и причудливой. "Расскажи я, как сделал свои открытия, — говорил Фарадей, — вы бы решили, что я выжил из ума". У всех великих химиков были такие мысли, которые они предпочли не разглашать, а ведь именно их работы заложили фундамент теперешних методов и теорий и вдохновили современных учёных на их открытия».

«Перегонный аппарат (alambic), такой солидный, основательный, — пишет анонимный философ[63], — нашёл множество приверженцев среди химиков. Но не особенно доверяйте ему: это не верный хранитель, а форменный ростовщик. Вы даёте ему конкретное вещество в конкретном виде и с конкретными свойствами, а он возвращает вам какую-то бесформенную массу, пыль или газ и утверждаёт, что всё отдал, когда наоборот, всё оставил себе, хотя вес возвращённого такой же. Но ведь вес не в счёт, вес — это нечто привходящее. А между тем целая армия учёных встаёт на его сторону. Вы даёте ему вино — он возвращает танин, алкоголь и воду, по весу равные вину. Чего же не хватает? Вкуса вина, то есть именно того, что делает вино вином. И так всякий раз. Вы выделили из вина три вещества, господа химики, и заявляете: вино состоит из трёх компонентов. Так соедините их обратно в вино, иначе я буду утверждать только, что эти три продукта получаются из вина — а это не одно и то же. Вы можете разложить то, что сделали сами, но вы никогда не соедините того, что разложили в природе. Чем сильнее тела связаны между собой, тем сильнее они противостоят распаду, а вы объявляете простыми телами, простыми веществами (corps simples) те, что не в силах разложить, — о людское тщеславие!

Мне по душе микроскоп, но ведь он лишь показывает вещи такими, как они есть, наделяя нас более острым зрением. Это учёные приписывают ему какую-то точку зрения. Но когда, стремясь добраться до мельчайших частиц, эти господа помещают под микроскоп крошечное зёрнышко или капельку воды, прибор словно в шутку показывает им всякое зверьё, как бы говоря: давайте разбирайтесь сами! А как им разобраться? О людское тщеславие и суета сует!

Когда учёный врач кромсает ножом труп, дабы обнаружить причины болезни, погубившей человека, он находит лишь её следствия. Ибо причина смерти коренится в жизни, и истинное целительство, то, которое практиковал Христос и которое научным образом возрождается в гомеопатии, основанной на теории подобий, опирается на знание живых людей. А кто более далёк от жизни, нежели мертвец? О анатомия, жалкое средство удовлетворения нашего тщеславия!

Выходит, приборы предоставляют нам ошибочные данные? Вовсе нет. Но они фиксируют истину в столь узких пределах, что та лишь служит пищей для тщеславия. Поэтому нельзя считать эту истину абсолютной. Я называю это невозможностью реально существующего и делаю отсюда вывод о возможности чуда».

Химия позитивных фактов негативна духовно. Этим как раз она отличается от герметической науки, которая занимается прежде всего изучением действующих причин, их влияния, того, каким образом они проявляют себя в определённой среде при определённых условиях. Именно это изучение, опирающееся исключительно на Философию, позволяет проникнуть в тайну явлений, установить область применимости фактов, возвести эту тайну к высшему Уму, Душе Вселенной, Свету, Богу. Таким образом, алхимия, восходящая от частного к общему, от материалистического позитивизма к чистому спиритуализму, расширяет сферу человеческих знаний и возможностей и соединяет Бога с Природой, Творение с Творцом, Науку с Религией.

Да не увидят в наших возражениях несправедливых пристрастных нападок на самих химиков! Мы уважаем всех, кто усердно трудится, и питаем самое глубокое восхищение к великим учёным, чьи открытия обогатили современную науку. Но все люди доброй воли будут огорчены вместе с нами не столько свободно высказанными расхождениями во мнениях, сколько досадными сектантскими попытками посеять раздор между идущими путями двух различных учений. Жизнь слишком коротка, а время слишком дорого, чтобы растрачивать их на пустое препирательство, цель которого даже не снискать лавры себе, а принизить знания другого. Неважно, что многие исследователи впадают в заблуждение, если только они искренни, а их заблуждения оказываются источником полезных сведений. Errare humanum est [64]*, утверждаёт старая пословица, и ложь зачастую украшает себя диадемой истины. Те же, кто стоит на своём, несмотря на все неудачи, заслуживают нашего уважения. К несчастью, дух ведения — весьма редкое качество у людей знания, и этот недостаток — главная причина противостояния. Если истина не доказана и не может быть доказана с помощью средств, которыми наука располагает сегодня, из этого отнюдь не следует, что так будет всегда. «Невозможно — это не французское слово», — говорил Араго. К тому же признание невозможности чего бы то ни было противоречит духу ведения, подлинно научному. Считать что-либо невозможным вообще, если это кажется невозможным сейчас, значит не доверять будущему и отвергать прогресс. Лемери поступает опрометчиво, когда заявляет об алкагесте, универсальном растворителе: «Я полагаю, что это — выдумка, мне он неизвестен»[65]. Он явно переоценивает значимость и объём своих знаний. Харрис, невосприимчивый к герметической науке и не взявший на себя труд досконально её изучить, отзывается об алхимии следующим образом: Ars sine arte, cujus principium est mentiri, medium laborare et finis mendicare [66].

Рядом с такими учёными, запершимися в башне из слоновой кости, рядом с людьми пусть неоспоримых достоинств, но рабски преданными укоренившимся предрассудкам были и другие, кто признавал за древней наукой право на существование. Спиноза и Лейбниц верили в философский камень, в хрисопею. Паскаль испытывал в ней уверенность[67]. Ближе к нашему времени многие высокообразованные люди, в частности сэр Хэмфри Дэви, считали, что герметические изыскания способны привести к вполне достоверным результатам. Жан-Батист Дюма говорит в своих Уроках химической философии: «Можно ли признать существование простых изомерных веществ? Этот вопрос непосредственно связан с трансмутацией металлов. Положительный ответ на него способствовал бы успешному поиску философского камня... Надо обратиться к опыту, а опыт не исключает возможности трансмутации металлов... Он не позволяет отмести эту идею как нелепую, о чём свидетельствует современное состояние научных знаний». Франсуа-Венсан Распай был убеждённым алхимиком, и труды классиков герметической философии занимали среди его книг самое почётное место. Эрнест Боск[68] рассказывает со слов члена Академии наук Огюста Каура, что его «высокочтимый учитель Шеврёль питал глубокое уважение к нашим старым алхимикам и хранил в своей библиотеке почти все важнейшие их труды[69]. Кажется даже, что "декан французского студенчества", как сам себя именовал Шеврёль, многое почерпнул из этих древних книжек и был им обязан немалой частью своих замечательных открытий. Знаменитый Шеврёль и впрямь умел вычитывать между строк то, мимо чего проходили другие». Один из известнейших химиков Марселей Вертело также не удовольствовался официальной точкой зрения. В противоположность большинству своих коллег, которые дерзко судят об алхимии, не имея о ней ни малейшего понятия, он посвятил более двадцати лет терпеливому разбору греческих и арабских оригинальных текстов. Долгое общение с Мастерами древности породило в нём уверенность, что «основы герметики в своей совокупности имеют такое же прочное обоснование, как и лучшие из современных теорий». Если бы нас не связывало обещание молчать, мы могли добавить сюда имена нескольких приобщившихся к искусству Гермеса знаменитейших учёных, чьё положение, однако, обязывает их заниматься этим искусством тайно.

Хотя в наши дни теория единства вещества (unité de substance) — основа учения алхимиков — принята и закреплена официально, это не распространяется на идею трансмутации. Вещь удивительная, так как нельзя согласиться с одним, не признавая возможности другого. Ввиду большой древности герметических постулатов есть немалый резон полагать, что в течение веков им было найдено экспериментальное подтверждение. Впрочем, наши оппоненты, как правило, не придают значения подобным доводам. Им представляются подозрительными самые достоверные, подкреплённые документами свидетельства. Они либо не считаются с ними, либо вовсе оставляют без внимания. Чтобы нас не упрекнули в предвзятости, искажении их мыслей и чтобы дать читателю самому составить себе мнение, представим на его суд точку зрения современных учёных и философов об интересующем нас предмете. Жан Фино[70] обратился к людям компетентным со следующими вопросами: Возможна и достижима ли при современном состоянии науки трансмутация металлов? Можно ли считать её достижимой вообще, исходя из наших теперешних знаний? Ниже мы приводим полученные им ответы.

Доктор Макс Нордау: «Позвольте мне воздержаться от какого бы то ни было суждения о трансмутации материи. Я разделяю мнение (а таковое существует) о единстве вещества и распределении химических элементов по атомным весам — от самого лёгкого до самого тяжёлого. Принимаю даже теорию — неосмотрительно названную законом — периодичности Менделеева[71]*. Я не отрицаю теоретическую возможность частично осуществить в лабораторных условиях искусственный переход одних элементов в другие, на который космические силы в природе затрачивают миллиарды, а то и биллионы лет, и превратить более лёгкие металлы в золото. Но я не думаю, что нынешний век станет свидетелем реализации мечты алхимиков».

Анри Пуанкаре: «Слова никогда не может и не должно быть в лексиконе науки. Не исключено, что когда-нибудь будет открыт принцип изготовления золота, но в настоящее время эта проблема вряд ли разрешима».

Госпожа М. Кюри: «В случае радиоактивных веществ действительно наблюдались спонтанные превращения атомов (в частности, неоспоримый факт — выделение этими веществами частиц гелия), но искусственной трансформации простого вещества с помощью специальной аппаратуры никто не проводил. Поэтому обсуждать сегодня последствия, какие может иметь изготовление золота, — напрасная трата времени».

Гюстав Ле Бон: «Превращение стали (acier) в золото возможно, как и урана в радий и гелий, однако лишь в количествах, равных миллиардным долям миллиграмма, так что более выгодно добывать золото из моря, где оно исчисляется тоннами».

Десять лет спустя один научно-популярный журнал[72], задавшись тем же вопросом, поместил высказывания ещё нескольких учёных на этот счёт.

Шарль Рише, профессор медицинского факультета, член Института Франции, лауреат Нобелевской премии: «Признаться, у меня нет мнения по этому поводу».

Юрбен и Жюль Перены: «Пока в корне не изменятся наши возможности в использовании природных сил, изготовление в промышленных масштабах искусственного золота — если само это золото не химера, — будет невыгодно».

Шарль Мурё: «Гипотеза об искусственном получении золота вовсе не нелепа! По-иному истинный учёный думать не может... учёный ничего не утверждаёт априори... Трансмутация — это факт, который мы наблюдаем ежедневно».

Этому смелому высказыванию человека острого ума, наделённого высоким научным духом и глубоким чувством правды, противопоставим слова Анри Ле Шателье, члена Института, профессора химии факультета точных наук. «Я отказываюсь наотрез, — пишет он, — давать интервью относительно синтетического золота. Считаю, что это просто мошенничество, как в случае пресловутых бриллиантов Лемуана».

Нельзя было более кратко и более грубо выразить своё презрение к Адептам прежних времён, учителям, почитаемым современными алхимиками. Для Ле Шателье, явно ни разу не открывавшего книги по герметике, трансмутация — синоним шарлатанства. Ученики почивших великих людей, мы, естественно, должны унаследовать их дурную репутацию. Ну и пусть, мы гордимся этой славой, единственной, впрочем, какой нас удостаивает дипломированное невежество, бахвалящееся своими крестами, грамотами, пальмовыми ветвями. Что ж, пусть ослы и дальше кичатся своей поклажей, мы же лучше возвратимся к нашему предмету.

Приведённые ответы — за исключением ответа Шарля Мурё — по сути своей сходны. Проникнутые академическим духом, они проистекают из одного источника. Наши уважаемые учёные признают теоретическую возможность трансмутации, но отказываются верить в её материальное воплощение. Они и «за», и «против». Их выжидательная позиция — превосходная уловка: и не скомпрометировали себя, и не закрыли себе пуи к отступлению.

VI. Лондон. церковь св. варфоломея. трифорий

Большое окно настоятеля Болтона

Можно ли в качестве доказательства сослаться на превращения атомов в молекулах некоторых веществ? Как признать эти процессы фактом, если они поддаются лишь косвенной проверке и подтверждаются лишь окольными путями? Простая ли тут уступка, какую современники делают древним авторам? Но герметической науке не подобает просить милостыню. Она достаточно богата наблюдениями и обладает достаточным количеством экспериментальных фактов, чтобы не стоять с протянутой рукой. Теоретические идеи, за которые ратуют сегодняшние химики, давно разработаны алхимиками. Это их достояние, и никто не в силах оспорить то очевидное положение, что они опередили своих оппонентов на пятнадцать веков. Именно алхимики первыми претворили в жизнь эти идеи, отталкиваясь от принципа единства вещества — непоколебимого основания их философии. Почему же современная наука с её разнообразным и мощным оснащением, точными методами, опирающимися на совершенную аппаратуру, до сих пор не признала истинность основного принципа герметики? Мы, со своей стороны, вправе заключить, что алхимики прежних времён с помощью весьма простых средств сумели представить прямое экспериментальное доказательство непреложности представлений о трансмутации металлов. Наши предшественники не были ни безумцами, ни обманщиками, и основной идее, которой они руководствовались в своих работах, просочившейся в научные круги, чужда изменчивость гипотетических положений.

Поэтому мы без всякой предвзятости заявляем, что выдающиеся учёные, чьи мнения мы здесь привели, ошибаются, когда отвергают свидетельства об успешной трансмутации. Эти люди составили себе ложное понятие о строении и глубинных свойствах материи, хотя и полагают, что проникли во все её тайны. Увы, замысловатость их теорий, обилие слов, уготованных для объяснения необъяснимого, и особенно пагубное действие материалистического образования принуждают их всматриваться вдаль в поисках того, что лежит у них под ногами. В большинстве своём, овладевая математическими приёмами, они научаются логике и строгости мышления, но утрачивают простоту и здравый смысл. Они мечтают замкнуть природу в свои формулы, выразить жизнь через уравнения. Раз за разом сбиваясь с пути, они не осознают, что отдаляются от истины, оправдывая тем самым суровое евангельское изречение: «Имеют глаза и не видят, имеют рассудок и не разумеют!»

Можно ли вернуть этих людей к более простому восприятию вещей, привести их к свету духовности, которого они лишились? Попытаемся и прежде всего скажем всем, кто захочет за нами последовать: нельзя изучать живую природу вне сферы её жизнедеятельности. Исследование молекул и атомов ничего не даёт, оно не способно ответить на самый главный вопрос, стоящий перед учёными: какова сущность невидимой таинственной силы, оживляющей материю? Что на самом деле мы знаем о жизни, кроме того, что она выражается в движении? Но в нашем дольнем мире всё — жизнь, всё — движение. Жизненная сила, столь очевидная у животных и растений, проявляет себя и в минеральном царстве, только в этом случае от наблюдателя требуется большая проницательность. Металлы в действительности живые и чувствуют — свидетельством тому ртутный термометр, соли серебра, фториды и т.д. Что есть расширение и сжатие, как не результат действия силы, обретающейся в металле, как не два проявления минеральной жизни? Однако для Философа недостаточно отметить, что от тепла железный брусок увеличивается в размерах, Философу важно определить, какая тайная воля заставляет его это делать. Как известно, под влиянием тепловых лучей поры бруска укрупняются, молекулы раздвигаются, поверхность и объём возрастают. В каком-то смысле он распрямляется, как и мы сами под благотворными солнечными лучами. Нельзя, стало быть, отрицать, что такая реакция имеет глубокую нематериальную причину, иначе не понять, как кристаллическая структура утрачивает свою кажущуюся инертность. Наличие у металла воли и души со всей очевидностью доказано в одном из блестящих опытов г-на Ш.-Э.Гийома. Откалиброванный стальной прут подвергали действию непрерывно возрастающей силы растяжения, которую регистрировали динамографом. В какой-то момент прут поддавался и начинал сужаться в поперечном направлении, точную степень этого сужения отмечали. Затем растяжение прекращали, и прут восстанавливал свои первоначальные размеры. Когда опыт повторяли, сужение происходило уже в другом месте. Продолжая действовать таким образом, замечали, что все точки прута последовательно откликаются на растяжение. Если потом стальной прут калибровали снова и начинали всё сначала, для получения симптомов, предшествовавших разрыву, требовалось приложить большую, нежели в первый раз, силу. Из этих опытов Щ.-Э.Гийом вполне обоснованно заключил, что металл ведёт себя как органическое тело, последовательно укрепляя свои слабые места и целенаправленно увеличивая внутреннюю силу сцепления, чтобы сохранить целостность своей формы, поставленной под угрозу разрушения. К подобному же выводу приходишь, изучая кристаллические соли. Если повредить грань какого-нибудь кристалла, а потом погрузить его в исходный маточный раствор, кристалл не только сразу залечивает рану, но и увеличивается в размерах значительно быстрее, чем остававшиеся в растворе нетронутые кристаллы. Несомненное доказательство жизненной силы металла мы находим также в том факте, что в Америке с железнодорожными рельсами без видимой причины происходит нечто странное. Ни в какой другой стране составы не сходят с путей чаще, и катастрофы не бывают столь необъяснимыми. Инженеры, которым было поручено выявить причину многочисленных аварий, связывают её с «преждевременным старением» стали. Вероятно, под влиянием особых погодных условий металл слишком рано стареет, теряет упругость, гибкость, прочность. Вязкость металла и внутренняя сила сцепления уменьшаются, он становится хрупким и ломким. Впрочем, ухудшение металлических свойств наблюдаётся не только у рельсов, то же самое происходит и с обшивкой броненосцев, которые обычно выходят из строя после нескольких месяцев эксплуатации. Ко всеобщему удивлению, обшивка во время испытаний раскалывается от удара простым чугунным ядром. Ослабление жизненной энергии — характерная примета старости, дряхлости металла — предвещает его близкую гибель. Но смерть — венец всего живого — неизбежное следствие рождения, а значит, металлы и минералы подчиняются законам предопределения (prédestination), управляющим всеми сотворёнными существами. Рождение, жизнь, смерть или превращение — три стадии единого цикла, составляющего основу физического существования, которое выражается прежде всего в обновлении, продлении своих функций и воспроизводстве путём порождения. Это наводит на мысль, что и металлы по примеру животных и растений обладают способностью к размножению своего вида.

Именно это основанное на аналогии представление претворяет в жизнь алхимия, и именно эту герметическую идею мы хотим выделить в первую очередь. Герметическая философия учит, а опыт подтверждает, что металлы, благодаря их собственному семени, можно подтолкнуть к самовоспроизведению и размножению. Об этом свидетельствует и Слово Божье. В Книге Бытия Создатель передаёт частичку своей энергии (activité) созданиям, образованным из самой его сущности (de sa substance même): ведь божественный глагол плодитесь и размножайтесь обращён не только к человеку, но ко всякой твари.

V I

Дата добавления: 2015-07-20