Учитель и ученица

Вошла я робко в этот круг

(Прилежной — да, была),

Но интерес проснулся вдруг,

Признательность пришла.

Урок стал лучшей из наград,

Когда ж порой томил —

Одна улыбка, слово, взгляд

Мне придавали сил.

Он вскоре выделил меня

Из прочих школяров

Тем, что, бесстрастность сохраня,

Стал более суров.

Он был готов прощать другим.

С меня был спрос иной:

Уж тут он был непримирим

К оплошности любой.

Кто с ним не попадал впросак! —

Все было пустяки.

Но каждый мой неверный шаг

Он принимал в штыки.

Когда болезнь давала мне

В занятьях перерыв,

Он становился строг вдвойне,

Вдвойне нетерпелив.

Раз он застал меня в бреду —

Болезнь была трудна.

Он отвратил тогда беду,

Сказав: «Ты жить должна.

У нас с тобою долгий путь.

Нам жить еще сто лет».

Мне так хотелось что-нибудь

Сказать ему в ответ.

Увы, и повести рукой

Я не могла — и все ж

Пришли уверенность, покой;

Прошли озноб и дрожь.

Я слышала его шаги

И как закрылась дверь.

Пускай хандрят мои враги

Я поживу теперь.

Болезнь прошла, как долгий сон,

И я вернулась в класс.

Так щедро улыбался он

Едва ль не в первый раз.

Урок окончен. Второпях

Все с места сорвались.

Он удержал меня в дверях

Негромким: «Джейн, вернись».

«Да, мы имеем бледный вид.

Сегодня подождем

Учить уроки. Не горит.

Продолжим завтра днем.

В сад отправляйся, отдохни.

Тебя я кликну в срок.

Укройся где-нибудь в тени.

Смотри, какой денек!»

То был и вправду день всем дням.

Сад зеленел и цвел.

Так хорошо мне было там

Средь трав, цветов и пчел.

Но вот позвал он: «Джейн, пора!»

И чуть ли не бегом

Я возвратилась со двора

В гудящий ульем дом.

Мы с ним столкнулись у дверей,

У входа в общий зал.

Казалось, взгляд его добрей,

Приветливее стал.

«Смотри, уже не так бледна.

Дела пошли на лад.

Хорошая стоит весна.

Почаще бегай в сад».

Я наверстала все в три дня.

Он оценил успех —

И вновь стал спрашивать с меня

За каждый мой огрех.

И я бывала не в чести,

Когда случался сбой —

Ведь Джейн должна была вести

Всю школу за собой.

Я не привыкла к похвалам.

Его открытый взгляд,

Что воздавал мне по делам,

Дороже был в сто крат.

Порою резкий разговор

Мне стоил горьких слез.

Но я старалась наших ссор

Не принимать всерьез.

Случалось с «царского стола»

И книгу получить.

Тогда и зависть не могла

Мне праздник омрачить.

Но вот последний смолк рожок —

Сражение прошло.

И жесткий лавровый венок

Мне увенчал чело.

Учитель, выстроив «полки»,

Меня «короновал».

И холод листьев жег виски,

Горячий лоб ласкал.

Тщеславья пульс, что спал дотоль,

Откуда-то возник.

Но затаившаяся боль

Пронзила в тот же миг.

Тот день не мог счастливым быть —

С ним подошла беда.

Ведь я должна была уплыть

Отсюда навсегда.

Чуть позже он меня саму

Позвал в свой кабинет.

И я поведала ему

Моей тоски секрет.

Он был немногословен: час

Разлуки подоспел.

Я вся слезами облилась.

Он только побледнел.

Меня позвали: «Джейн, скорей!»

Он отпустил: «Иди».

Но сам окликнул у дверей:

«Минутку погоди...

А, Джейн? Зачем такое нам?

Зачем тебя берут?

Какие испытанья там

Тебя за морем ждут?

О Господи, будь в помощь ей.

Храни ее в пути.

От грозных бурь и злых зыбей

Спаси и защити.

Ну все, пора. Теперь бегом

Беги: зовут опять.

А если нужен будет дом —

Я здесь, и буду ждать».

РАЗУМ

Нет, он не любит — я люблю;

Слез обо мне не льет — я плачу.

Напрасна боль, что я терплю.

Напрасней — ставка на удачу.

Жизнь холодна, и мертв огонь:

Сам загорелся, сам затмился.

Так жегся, что попробуй тронь! —

В чуть теплый пепел обратился.

В сраженье мой желанный враг

Не вступит, как ни пожелаю.

Кто сеял этот странный злак,

Который нынче пожинаю?

Есть те, кто не имеет права Любить.

Я к ним принадлежу.

Зачем же — пред собой лукава —

Мотив надежды вывожу?

Сирена, прочь! Мой случай прост:

На чувство я не жду ответа.

И вечер не сулит мне звезд,

Как утро не сулило света.

Ты, царь мой Разум, — я могла б

Тебе служить душой бесстрастной.

Рассудок мой — мой верный раб,

Раб столь же верный, сколь несчастный.

Владыка! Нищего ума

Не бойся. Все в твоей ладони:

Жизнь, смерть, свобода и тюрьма.

Ты высоко сидишь на троне.

Пускай блаженный ветер лета

Ласкает души и тела,

Пускай любовью все согрето —

В остывшем сердце нет тепла.

Нет? Если б так! Но вот напасть:

Вновь пламя в углях шевелится.

И вновь растоптанная страсть

Наружу рвется, словно птица.

Что ж, выстою и в этот час.

Тоской не изойду могильной.

Упорствуй, ум! Я поднялась.

И завтра снова буду сильной.

Я поднимала эту ношу.

Я с нею в путь пускаюсь вновь.

И там однажды якорь брошу,

Где смерти не страшна любовь.

«ОН ВИДЕЛ БОЛЬ МОЮ...»

Он видел боль мою и как душа томима

Смертельным жаром, жаждою, тоской,

Он исцелить бы мог не захотел и мимо

Прошел, отворотясь, глаза прикрыв рукой.

Порою долетал к нему чуть слышный голос —

О милости молил и звал ему вдогон.

(Бог ведает один, как я с собой боролась,

Препятствуя устам исторгнуть этот стон.)

Но он был глух и слеп, покоен как могила;

А я прозрела вдруг и как нельзя ясней

Увидела, что там я о любви просила,

Где просто никогда не ведали о ней.

Я поняла тогда: из камня мой кумир.

Сгори я тут живьем — он слова б не сказал.

Вокруг него всегда царил покой и мир.

Ни радости, ни слез не ведал мой Ваал.

Я поднялась с колен, раскаянья полна.

Я поняла, что здесь не будет мне пути.

Подальше от людей! Туда, где тишина!

Быть может, там смогу забвение найти.

О небо, залечи мою живую рану.

Все ангелы твои известны добротой.

Владыке твоему кичиться не по сану,

Коль кто-то просит: «Дай прощенье и покой!»

Он дал сердцам любовь и не казнит презреньем,

Пусть даже этот дар утерян иль забыт;

Простит виновным грех, и встретит снисхожденьем,

И горнею росой страданье охладит.

И, тихая, душа войдет в Господне Царство

И вспомнит сон земли и вспомнит: время — дым,

И беды позади и все ее мытарства,

И обернулась смерть бессмертием своим.

НА СМЕРТЬ ЭМИЛИ ДЖЕЙН БРОНТЕ

Ты никогда не будешь знать,
Что довелось нам испытать,
Оставшись без тебя,
Лишь это утешает нас
В отчаянный, в безумный час,
Когда молчим, скорбя.

Ты не узнаешь этой муки.
Реальность страшная разлуки
Не потрясет твой ум;
Не будет сердце звать на помощь —
Тебя не испугает в полночь
Его тоскливый шум.

Ты не узнаешь, что такое
Слепое бдение ночное,
Когда глаза пусты.
«Горе, горе, скорбь и горе.
Как переплыву я море
Грозящей пустоты?

Не знай! Ты вышла из сраженья.
Спи — и не ведай пробужденья.
Жизнь — это грустный дом.
Лихое время в вечность канет,
И радость, тихая, настанет
Когда к тебе придем.

НА СМЕРТЬ ЭНН БРОНТЕ

Меня как будто больше нет:
Смерть не страшна. Жизнь — не мила.
Она была мой день, мой свет.
Я жизнь мою пережила.

Я видела, как меркнул взгляд,
Как руки холодом свело;
Ждала, чтоб ласковый закат
Овеял бледное чело,

Чтоб ветер облако унес,
Чтоб солнце скрылось за холмом...
И Вседержителя без слез
Благодарила я потом;

И знала: мне нельзя помочь,
Я чашу выпила до дна.
В грохочущую бурей ночь
Теперь вступаю я одна.

Дата добавления: 2015-07-20