Художественное чтение

После необходимой подготовки речевого аппарата, занятий дикцией, постановкой голоса, овладением законами речи, чему был посвящен первый год обучения в студии, Константин Сергеевич считал возможным (не оставляя занятий техникой речи) перейти к работе над словесным действием. Первым этапом этой работы является художественное чтение.

Константин Сергеевич требовал, чтобы метод преподавания художественного слова в театральной студии был тождествен методу преподавания мастерства актера.

— Мы выращиваем актеров, — говорил он на совещании с педагогами художественного слова, — поэтому чтение, как таковое, для нас не существует. Читая, ученик должен находить живую связь с человеком.

Продолжая эту мысль, Константин Сергеевич указывал, что для драматического актера в художественном рассказе, также как и в роли, самое главное — внутренняя линия действий. Надо найти сверхзадачу рассказа, разделить его по эпизодам-событиям, наметить линию действий, создать подтекст, соответствующие видения. А задача донести эти видения до других заставит актера сделать свою речь активной, ввести в нее действенное начало.

Слово для артиста, утверждал Станиславский, не просто звук, это возбудитель образов. При словесном общении он сначала видит внутренним зрением то, о чем затем говорит. Видения, возникающие в воображении актера, должны передаваться через слово его партнерам: слушать — на нашем языке означает видеть то, о чем говорят.

Разумеется, для того чтобы возникающие в сознании актера зрительные образы были увидены другими, они, эти образы, должны быть достаточно четки, ярки, эмоционально окрашены.

— У вас не совсем благополучно с видениями, — обратился Константин Сергеевич на занятии к одному из студийцев, — Вы иногда не видите по-настоящему то, о чем говорите, поэтому перестаете действовать и начинаете наигрывать. «Прореху» в киноленте видений надо немедленно восполнять. Попробуйте сейчас пофантазировать. Каковы те лица, о которых вы вспоминаете — мать, тетя? Что они могут делать?

— Вечером играют в лото, — подает мысль студиец.

— Посадите их мысленно здесь, в этой комнате, — предлагает Константин Сергеевич, — вспомните, как протекает игра в. лото. Какие еще воспоминания присутствуют в вашем монологе? (Речь идет о монологе из одного старинного водевиля. —• Л.Н.)

— В детстве мы приходили к тете поздравлять ее с днем ангела.

— Откуда приходили?

— Из ближайших комнат.

— Какие были эти комнаты? Кто, кроме вас, приходил?

— Наши приятели, дети соседних помещиков.

— А вы отчетливо видите этих приятелей, эту комнату с ее мебелью, игрушками, вышивками? — продолжает свой «допрос» Станиславский. — А как вы были одеты? Всю эту картину надо нафантазировать со всеми подробностями и привыкнуть к ней, она должна стать вашим личным воспоминанием. Со вре-

менем эти подробности отпадут, но в воспоминаниях благодаря им уже будет создана нужная атмосфера. Эту атмосферу вы будете хранить в себе и в нужный момент «окунаться» в нее, вызывать в себе яркий образ того, о чем выговорите. Подлинное актерское искусство состоит, в частности, в том, чтобы каждый раз снова увидеть то, что вы уже видели неоднократно, и сегодня увидеть это не так, как вчера, и по-новому передать увиденное.

Актер должен накапливать видения, утверждал Константин Сергеевич, возвращаться к ним вновь и вновь, детализируя и углубляя факты роли. В этом актеру помогают наблюдения, знание жизни, его общая культура. Видения — это тот арсенал внутренних ощущений и эмоций, который необходим при сценическом общении.

Станиславский требовал от учеников студии умения не только создавать киноленту видений, но и передавать эти видения партнеру, заставляя его на каждой репетиции, на каждом спектакле видеть события так, как видит их сам актер.

На одном из занятий он предложил студийцу, только что прочитавшему «Первого любовника» Чехова:

— Попробуйте фразу, которая начинается словами «Евгений Алексеевич Поджаров...», рассказать по видениям. Вашим партнером буду я. Вы работали над видениями, накопили их в себе, а теперь передайте их мне. (Ученик читает.)

— Видения у вас разные, — продолжал он, выслушав ученика, — а вы валите их в одну кучу. Не следует нагромождать видения одно на другое, ведь так они не дойдут до партнера. Не замыкайтесь в себе, вникните и в состояние партнера, посмотрите, какой я сегодня, как лучше со мной общаться, чтобы передать мне свои видения. Если вы по-настоящему стремитесь к общению, то не станете говорить текст, не оглядываясь на партнера, не приспосабливаясь к нему; у вас обязательно появятся моменты выжидания, необходимые для того, чтобы партнер усвоил ваши внутренние видения и подтекст произносимых вами слов — ведь это делается не сразу.

Видения для слова, считал Константин Сергеевич, — это то же, что беспредметные действия для психофизических действий: как физические действия являются манками для чувства и переживания в области движения, так и внутренние видения должны стать манками для чувства и переживания в области слова и речи.

Большое значение в работе над словом Константин Сергеевич придавал подтексту, определяя его как внутренне ощущаемую «жизнь человеческого духа» роли, непрерывно присутствующую за словами текста. Станиславский говорил, что без подтекста слову нечего делать на сцене. Слово от писателя, а подтекст от артиста — иначе зритель мог бы не ходить в театр, а читать пьесу дома. «То, что в области действия называют сквозным действием, то в области речи мы называем подтекс-

том» [52]. При этом Константин Сергеевич отмечал, что актеру нужен не простой (в виде мысли), а «иллюстрированный» (оформившийся в образы, картины) подтекст пьесы и роли. Создание «иллюстрированного» подтекста — один из определяющих моментов актерского мастерства. Такой подтекст дает обильную пищу воображению, обогащает авторский текст все новыми и новыми деталями, углубляет его. Кинолента видений, созданная актером, самым тесным образом связана с подтекстом, в ней отражается не только настоящее, но и прошлое и будущее роли. Такие видения определяют подлинные чувства, хотения, настроения действующего лица. Текст же служит часто прикрытием истинных стремлений персонажа и находится в противоречии с подтекстом.

Ярким подтверждением этих слов Константина Сергеевича является, например, сцена Вари и Лопахина из четвертого действия чеховского «Вишневого сада». (Роль Вари мне близка: я репетировала ее в студии под руководством М. П. Лили-ной, которая точно следовала методическим указаниям Станиславского.)

Сущность подтекста в этом эпизоде та, что Варя всем своим существом ждет предложения от Лопахина,— она любит его. А теперь, когда ее семья уезжает и Варе предстоит идти в экономки к чужим людям, она особенно жаждет стать женой Лопахина. Да и он не против, Варя по душе ему, к тому же Лопа-хин дал обещание Любови Андреевне, что женится на Варе... он хочет сделать предложение, но... с мыслями и стремлениями Лопахина вступают в противоречие его слова:

«Варя (долго осматривает вещи). Странно, никак не найду...

Лопахин. Что вы ищете?

Варя. Сама уложила и не помню.

Пауза.

Лопахин. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?

Варя. Я? К Рагулиным... Договорилась к ним смотреть за хозяйством... в экономки, что ли.

Лопахин. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет.

Пауза.

Вот и кончилась жизнь в этом доме...

Варя (оглядывая вещи). Где же это... Или, может, я в сундук уложила... Да, жизнь в этом доме кончилась... больше уже не будет...

Лопахин. А я в Харьков уезжаю сейчас... вот с этим поездом. Дел много. А тут во дворе оставляю Епиходова. Я его нанял.

Варя. Что ж!

Лопахин. В прошлом году об эту пору уже снег шел, ес-

ли припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодна... Градуса три мороза. Варя. Я не поглядела.

Пауза.

Да и разбит у нас градусник...

Пауза.

Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеевич!»

Лопахин (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)

Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает...» [53].

Слова текста Варя произносила почти механически. Они были нужны моей героине для того, чтобы оправдать свое присутствие здесь, чтобы задержаться в этой комнате и дать Лопахину возможность объясниться. Мысли же ее ничего общего с текстом не имели. Она думала:

«Вот сейчас наконец-то он сделает мне предложение... вот счастье-то будет! Но что же он? О чем это он? Смущается, не знает как начать! Ну смелей, смелей, я жду... Господи! Опять о другом. Неужели... Нет, нет, сейчас скажет... все будет хорошо. Ну, ну, скорее говори, родной... Все не о том... Неужели мамочка все придумала?! Не может этого быть! Нет, нет... Ушел... все кончено... навсегда!..»

Все эти мысли Вари связаны с видениями прошлого. Лопахин часто бывал у них, оказывал ей внимание, дружеское участие, шутил с Варей, окружающие замечали его особое расположение к ней, намекали, что все это не случайно — было и стыдно, и приятно слушать это. Мысли связаны с видениями-мечтами о будущей совместной жизни с Лопахиным: Варя — полновластная хозяйка в его доме, они заботятся друг о друге, Варя помогает мамочке, дяде, Ане — ведь они беспомощны, как дети...И еще эти мысли связаны с видениями страшной, одинокой жизни в экономках у Рагулиных.

Дата добавления: 2015-07-20