В Канаду за лошадьми

Мы красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ...

Песня гражданской войны

После гражданской войны не хватало лошадей для Красной Армии. Лучших в боях потеряли. Конные заводы были разорены, и только-только в них работа налаживалась. К тому же прошла полосой по Украине, по Северному Кавказу, по самым лошадиным местам, страшная болезнь - сап, от которой нет спасения ни коням, ни людям.

Пришлось покупать за границей. Сначала появились у нас тракены из Восточной Пруссии. Прекрасные лошади, особенно на высшую школу и конкур иппик¹. Но воспитания они конюшенного, русскую зиму, полевую службу с ночевками под открытым небом плохо переносят. Да и дороги.

Закупали и в Венгрии. Красавцы кони! Нет лучше для барьерных скачек, для стипль-чеза. А по выносливости - еще хуже немецких.

Решили посмотреть в Канаде. Климат близок к нашему, коневодство степное, табунное. Послали туда комиссию во главе с начдивом Чайковским, а с ним ветеринаров и десяток опытных кавалеристов, бывших буденновцев.

Одного из них, Игнатия Михеевича Малинина, я хорошо знал и много интересного от него слышал о том, как привозили лошадей. Рассказы его я записывал. Они так колоритны, что пересказывать - только портить. Дадим ему слово.

-...Обратно лошадьми интересуетесь? Для книги, говорите? Даже удивительно, кто теперь станет о них читать? Про шпионов - это с удовольствием. Ну, вам виднее. Могу и рассказать, не все у телевизора сидеть... Было дело. Много лет назад. Из Канады коней привозил. После они у меня проходили объездку, доездку - словом, выездку. Вы эти слова, поди, позабыли, поскольку преждевременно пересели на машину.

Служил я тогда в славном 19-м Манычском полку. Стояли в Новом Петергофе под Ленинградом, в бывших лейб-уланских казармах. Назначили меня ехать за лошадьми в Канаду. Я было уперся: языками иностранными не владею, образование имею ниже среднего.

«Как, - говорят, - в анкете у вас указано: «Образование - ЦПШ». Это же Центральная политическая школа?»

«Никак нет, - говорю, - церковноприходская, двухклассная».

Исправив ихнее заблуждение, я спросил, могу ли быть свободным. А они обратно уговаривают ехать, поскольку я хорошо в конях разбираюсь.

«Ладно, - говорю. - Готов исполнять приказ. Когда седлаем?»

Я почему-то думал, что поедем верхами, а Канада - она же за морем. В те годы географию я еще не проходил. Однажды сдуру с политруком связался спорить. Он объяснял, что Англия - государство островное, а я не верил. Он говорит, что там очень большой остров, а я говорю, что на Дону тоже есть большие острова. Вон станица Старо-Черкасская - на огромном острову, а все ж не государство? Потом меня просветили, показали глобус. На нем Дон крохотной царапинкой обозначен, а Англия - поболе всей Донской области, мне ее тоже показали.

Пошили на нас десятерых штатское обмундирование: пиджак серый, длинный и широкий. Брюки навыпуск - черные, короткие, узкие. Рубашки - голубые, галстуки - бабочкой с застежкой на резинке - розоватые. Поглядели мы друг на друга: точно новые гривенники - полный порядок!

Из Ленинграда повезли нас поездом. Маршрут через Польшу и Германию до города... Бу... Бульонь. Это во Франции уже. Там надобно будет пересесть на пароход, плыть в Канаду. Встретил нас представитель торгпредства и вдруг руками замахал:

«Как вы одеты?!»

«Обыкновенно, - говорим, - по последней моде в самолучшей мастерской Ленинградодежды обмундировывались».

А он вроде как не в себе: автомашины нанимает для нас, впихивает в них...

«Что за паника?» - спрашиваем.

«Таких штанов и пиджаков, - говорит, - давным-давно никто не носит. Вас за клоунов из цирка примут, станут пальцами показывать! Срам на всю Европу с Канадой!.. Поехали в магазин!»

Привезли нас в одежный магазин - заехали со двора, с черного хода. Обступили нас продавцы и продавщицы, щебечут по-своему. Оказалось, что в капиталистическом мире штаны носят внизу широкой мотней, а зад в обтяжку. И пиджак короткий, как гусарский доломан. И шляпы не те, и галстуки нельзя, чтобы у всех одинаковые. Еще парикмахера привели: кому чуб ликвидировали, кому усы укоротили. Шляпу приказали надевать по стойке «смирно», а чтоб набекрень - упаси Бог.

Обрядили нас, кого в синий костюм, кого - в коричневый, кого - в не поймешь какой масти. Названия не подобрать. Со мной продавцы дольше всех возились. Примерят, залопочут, даже вроде что-то им смешно... Переводчик объяснил, что лицо у меня суровое, казачье, буржуазное платье к нему не подходит. Все ж дали мне пиджачишко с хлястиком на спине, короткие штаны, клетчатые, толстые чулки с двойным заворотом, вроде домашней вязки, башмаки на толстенной подошве. На голову - кепку, она французам больше показалась. Они в ладошки захлопали, а одна из мадамов все одно слово твердит, я его запомнил: «Формидабль! Формидабль!..»

Мне объяснили, что означает оно, что у меня вид грозный. Я просил чулки заменить на сапоги - не позволили. И будто бы такой костюм носят, по обыкновению, люди, имеющие отношение к спорту. Наверное, к какому-нибудь пешему спорту. На коня в чулках не сядешь - смеху подобно!

Потом отвели нас в ресторан, накормили. Хлеба дают самую малость, суп жидкий. На второе хлёбово с мясом, но жижи мучной много, а мясная порция ужас какая маленькая. Упросили мы начальство, чтобы дали нам еще чего-нибудь посытнее. Купили нам по булке. Называется, как и у нас, батон. Но какой же батон, коли он не толще сухой краковской колбасы, а длиной с аршин? Съели мы по батону, стало веселее...

Тут и на посадку нас повели. Пароход по имени «Виктор», но по-французски наоборот: «ВиктОр», что будет означать «Победитель». Ладно, поплыли в Канаду. Долго плыли, почти две недели. Качало нас подходяще. Всю нашу комиссию мутит, выворачивает их, бедняг, а я ничего. Приду на питательный пункт, а там пусто: пассажиры отлеживаются по каютам, завтракать-обедать некому, и служащие при питании скучают, как они морской болезни не подвержены. Приму я свой паек, а они еще предлагают: «Сильвупле» - значит: кушайте на здоровье! Так я за своих друзей кушал: два первых, три вторых, одно третье - до сладкого я не охотник. Очень удивлялись служащие - мужики мелкой породы, но представительные: одеты во фраки, как в театре. А я сначала удивлялся тому, что один по имени Гарсон, и второй, и третий. Но скоро понял, что это их по профессии называют. До революции в трактире тоже, бывало, кличут: «Эй, шестерка, пару чаю!»

Один из гарсонов балакал со мной по-русски, спрашивал, почему меня не мутит, как других. А я говорю, что приходилось на верблюде ездить: тоже качает, только что вокруг не вода, а степь - какая разница? А другие из наших ребят из северных станиц, где верблюдов в хозяйстве не держат, - те непривычные к качке. Тут гарсон этот вздохнул и говорит:

«Я рожак станицы Березовской, на самом северном краю Донской области...»

«А-а-а, - говорю, - под этой станицей мы здорово всыпали таким, как ты!»

Он - в спор. Неправда, мол, мы победы одерживали, мы вас, буденновцев, трепали как хотели, нас только пехота офицерская плохо поддерживала...

«То-то, - говорю, - ты теперь мне харчи подаешь, «победитель»!»

Мы уж на матерки стали переходить, но подошел их старшой, замечание сделал этому недобитку. Тот ногой зашаркал, закланялся - и в сторону. Больше не приставал с вопросами.

Переплыли океан, поехали не то рекой вроде Дона, только пошире, не то морским заливом. Называется Святого Лаврентия. Потом пристали в городе Монреаль. Дальше - поездом. Смотрим из окна: сначала были леса, потом - степи, в аккурат как наши донские. Нам говорят, что здесь лошадей много, и хорошей породы - карт... картерс называются, а по-нашему будут полукровки с большим прилитием чистокровной английской ска­ковой породы, а также староиспанской. Английская нам известна, а насчет испанской не слыхивали. Наш старший ветеринар Василий Иванович Благодетелев объяснил, что была такая порода, но по неизвестным причинам вся вымерла и что на памятнике у Инженерного замка в Ленинграде Петр Первый скачет на жеребце испанской породы. Жаль, что не приглядывался я к этому памятнику. Помню только, что сидит Петр охлюпкой - без седла.

Вскоре увидели мы табун лошадей, а их гонят всадники в широкополых шляпах, в штанах с бахромой по кантикам. «Э-ге, - говорим, - это нам по кино известно: ковбои!» Помните картину «Дикий мустанг прерий»? В заглавной роли Уильям Харт? Серьезный мужчина. Чуть что, вытаскивает шпаллер и пристреливает, кто ему противоречит. А то бьет в зубы, и амба!

Приехали в маленький городок - на глобусе, поди, его не обозначают, - Мус-Джо, провинция Саскачеван. Посадили нас в автобус и повезли.

«На конскую ярмарку?» - спрашиваем.

«Нет. Едем к фабрике мясной муки, которой инкубаторных цыплят кормят. Муку эту делают из лошадей».

«Быть того не может?!» - говорим.

«Совершенно точно, - нам отвечают. - У нас теперь больше автомобили в ходу, а не лошади».

И действительно, рано утром подъехали к фабрике, а на выгоне у ее ворот в левадах, огороженных колючей проволокой, - табун голов на триста и с ними ковбои в полной форме, только без револьверов у пояса. Обратно объяснили нам, что в Канаде не одобряют, чтобы людей запросто шлепали. За такие дела здесь судят и вешают. Это в соседней Америке свободно насчет того, чтобы пристрелить. Туда, говорят, не езжайте, а у нас в Канаде можете жить с полным удовольствием.

«А почем коней продаете?» - спрашиваем.

«Без выбора - двадцать пять долларов, с выбором - пятьдесят долларов. О'кей, - говорят, - мол, выбирайте».

Укажем на лошадь, ковбои мигом аркан ей на шею и тащат к столу, за которым наши ветеринары устроились. Василий Иванович Благодетелев поначалу мое мнение спрашивает и тех, что со мной были посланы: как вы понимаете экстерьер и масть? Подходит? Мы, конечно, многих аннулировали, особенно пегих и чубарых - их там огромное множество. И еще трехшерстных... Не понимаете? Ну, когда перед у нее вороной, серединка рыжая, а зад - серый. Куда такую? В обоз только. Нам подай боевого коня, чтобы он строя не портил. Так что отбирали рыжих, гнедых. Вороных и серых там вовсе мало. Но экстерьер у всех хороший. Сортность разная: и под седло командиру, и рядовому бойцу, и в тачанки, и пушки возить. Туловом они длинные, подпруга глубокая - объемистые лошади. И поэтому кажутся коротконогими. Но это ошибочно. Ноги вполне нормальные, цыбатых² вовсе нет. В Ленинграде я после ходил к памятнику у Инженерного замка: под Петром Первым - лошадь, сходственная с канадскими.

Аллюры от наших отличаются: рысь - мелковата, шаг - торопливый, будто всегда спешат. На скачках уступают нашим, скажем, дончакам, зато средним галопом идут охотно и десять и пятнадцать километров - без возражений. И еще, страсть какие прыгучие. Любое препятствие берут без сумления, словно ее тому обучали, - степная лошадь! Собак не одобряют, видно путают с волками. Чуть зазевался какой барбос, канадка его копытцем по лбу - и амба, нет собачки.

Ну, как одобрим, ветеринары по своей части критику наводят. Утвердят кандидатуру и ножницами - рраз! - челку отхватят. Вроде как в старину лбы новобранцам брили. И загоняют ковбои этих стриженых в отдельный загончик.

Отобрали голов с сотню.

«О'кей! - говорят ковбои. - Остальных мы на бойню погоним, там, поди, заждались!»

И погнали. Ужасть посмотреть! Вы ж знаете, лошадь завсегда смерть чует - и свою и чужую. Сопротивлялись они, не шли. Ковбои фейерверк зажигали. Они, конечно, шарахнутся и побегут к воротам бойни. Ковбои безжалостно смеются, предлагают:

«Хотите посмотреть, как там их электричеством кончают?»

«Эх вы, - говорим, - ковбои! У нас сердце кровью обливается за таких добрых коней, пусть они и негожей масти, а вы - «посмотрите»!»

Одна кобылешка даже на своих хозяев бросалась. Идет на задних ногах, как в цирке, и норовит ковбоя копытом по лбу! А он ей палкой по морде!.. А кобыла такая крепенькая, стройненькая, рыжей масти - моей любимой... Только отметинами чрезмерно богата: ну, пролысинка - это подходит, ну, чулки на передних ногах - правый повыше, а вот задние... Не знаю, как вам объяснить. Штаны не штаны, а так, сильно длинные белые чулки и в крапинку... Очень мне ее стало жалко, я говорю начдиву Чайковскому, что, может, она из выродков той испанской породы, которую Петр Первый обожал? Может, возьмем как образчик? Посмотрел он на меня, усмехнулся, но понял мое страдание и говорит:

«Разрешаю принять!»

Подвели ее к столу. Стал ветеринар ей ганаши³ щупать, аркан слегка пораспустил, а она как голову из петли выдернет, как развернется да как даст! - полетел Василий Иванович Благодетелев кувырком, и стол опрокинулся, лекарства всякие в бутылях попадали, разбились. Ковбои загалдели, арканами закрутили, она - ходу! Да не в сторону, где бы ее мигом обратали, а в табун. За ней гоняются, а она промеж других лошадей юлит... Устали, взмылились и ковбои, и кони ихние. Наконец накинули аркан.

«Амба!» - сказал начдив Чайковский, бывший черноморский матрос.

А Благодетелев поясницу трет - ушибла его кобыла, говорит сердито:

«А как прикажете в ведомость записать? В инструкции указано: пегих не брать».

«А видите, Василии Иванович, что у нее грива и хвост седые, значит, форменно игреневая масть».

«А ноги?».

«Что ноги? Запишите так: передние - в гамашках, задние - вгалифе».

Так ее и записали. А мы с ребятами, под шумок, еще десятка полтора от электрической смерти спасли. Не то чтобы вовсе пегих, а так, с чубаринкой, с подластостью на брюхе, как подсказывали мы Благодетелеву. Он видит, что начальство не возражает, записал.

С неделю мы жили в Мус-Джо.

Перед отъездом ковбои устроили нам родео - конные состязания. Арканили лошадей - это и мы не хуже умеем, а также рогатый скот. Бык на него рогами целится, а ковбой увернется и аркан на заднюю ногу - валит быка. Это они запросто. Мы так не обучены, нам это ни к чему. Потом берут невыезженную лошадь погорячее, без уздечки, а седло - без стремян. Ковбой обязан усидеть на ней двадцать секунд - по часам проверяют. А лошадь, понятно, козлит. Многие раньше срока попадали, но двое - Билл и Джон - усидели. Предложили нам попробовать.

«Давай!»

Сел мой друг Власенко, шенкеля у него железные, но слетел через пять секунд. Задом поддают канадки смертельно. Но я пригляделся и вижу: как ковбой садится, так лошадь поначалу ведет себя спокойно, а как сел наш - она сразу в бешенство приходит. Вижу, дело нечисто. Прошу подержать коня на развязках, отстегиваю подпругу - вот оно, жульничество. На спине под потником густо насыпан сухой, колючий репейник! Я говорю ковбоям:

«За такое дело у нас по морде бьют!»

Выбрал из шерсти колючки, огладил лошадь, поседлал, вскочил, крикнул: «Пускайте!» И шенкелями сильно послал ее вперед да как закричу диким голосом: «Волки-и-и!..» Она со страху бешено поскакала, а я шенкелями жму и кричу, потому что нельзя, чтобы останавливалась и начинала козлить, тогда не усидеть. Удержался я почти полминуты, рекорд побил. Ковбои было заспорили: кричать у них вроде не положено.

«А репьи подкладывать положено?»

«Это, - говорят, - мы в шутку».

«И я кричал в шутку. Какие тут, под городом, волки?»

В Мус-Джо закупили мы почти полторы тысячи голов. Ковбои договорились сопровождать до Ленинграда, поскольку канадские кони пугались русского голоса, нужно было им пообвыкнуть.

В Монреале объявили карантин на две недели во избежание заразы. Ковбоям платили поденно, они не обижались, ходили по пивным. Называются паблик-хаус - публичный дом по-нашему, но ничего такого, не подумайте. Обыкновенная культурная пивная на три отделения: бар, салун и люкс. Первое - бар. В нем стойки с крантами. Пиво темное - подешевле, светлое - дороже. Пьют,как лошади, стоя. Второе помещение - салун - уютнее. Стены низкими перегородочками разгорожены, будто стойла в конюшне, и в каждом столик, стулья. Пиво то же самое, но за культуру надбавка десять процентов. В люксе буржуазия разлагается и все дороже. Мы туда не ходили, чтобы поддержать авторитет, мы в салуне пили. Картинки на перегородочках рассматривали: футбол, бокс, а также голые бабы. Это посетители из журналов вырезают и на перегородки прилепляют. И это дозволяется.

Водка канадская - виски - вроде нашего самогона, тоже отдает горелым. Ковбои разбавляют ее содовой водой. Покажут прислуживающему два пальца и говорят: виски! - потом кажут четыре пальца и говорят: сода! Нам это не понравилось. Мы кажем тоже два пальца - указательный и мизинец, руку держим ребром и говорим: виски! И обратно кажем четыре пальца плашмя, говорим: сода! Налили, встали, как у нас, конников, положено, чокнулись.

«Ну, за лошадей!..» - выпили залпом, а не по-ковбойски. Они виски через зубы тянут - смотреть противно... Выпили, корочку батона понюхали: первую закусывать не положено. Вздохнули малость: хлебушка черного бы сейчас! Не знают его в Канаде!

Ковбои смотрели на нас со страшным уважением, говорили меж собой по-английски и по-французски, оба эти языка у них входу. И мы различали мову: французская - погнусавее. И один ковбой говорит по-французски:

«Формидабль!»

«Это, - говорю, - формидабль, сильвупле». - Дескать, пей по-русски, стакан протягиваю. Побоялся пить, кишка тонка, хоть и ковбой...

...Интересуетесь, как я там волосы выращивал? Если не в насмешку, а ради научного интереса, то могу рассказать. Нам велено было газеты просматривать, и переводчик переводил нам про политику и противоречия в капиталистической системе. В газетах картинок много. На одной - молодой человек моих лет, но тоже с лысинкой. Физиогномия у него грустная. Рядом он же расчесывает пробор - волоса что надо: он повеселел. Объяснили мне: профессор Петерсон выращивает волосы. Курс лечения - пять сеансов, стоимость десять долларов, деньги вперед. Успех в восьмидесяти случаях из ста. Не вырастут волосы в положенный срок - доллары возвращаются обратно. Пошел я кпрофессору Петерсону. Он - щупленькнй старичок в белом халате. Седые волосища копной, значит, лечит правильно, лысому бы я не поверил. Помощник у него тоже волосатый, брунет вполне ясно по-русски говорит. Еще до революции эвакуировался в Канаду. Подтвердили, что, коли не вырастут волосы, доллары вернут.

«А чем и как лечите?»

«Это секрет профессора, вроде как военная тайна. Но ежели вы мне лично дадите два доллара, я тайну открою».

«А за полдоллара расскажете?».

«Только из уважения к соотечественнику - давайте. Лечение простое - прилитие крови путем массажа». - Туманно и коротко объяснил, ровно на полдоллара.

Сняли с меня пиджак, надели белый халат, усадили в кресло вроде парикмахерского. Второй профессоров помощник - детина саженного роста, нос перебит, на брови большой шрам, выражение серьезное, без улыбки, - побрызгал на руки одеколоном - гигиена! - буркнул: «Гуд бай», - и так почал мне голову тереть да на маковке похлопывать, что я не выдержал, схватил его за руки, крикнул:

«Потише, дьявол! Ты мне шею сломаешь!»

А он руки вырвал и еще крепче трет!.. Стал я отбиваться, а волосатый брунет объясняет, что все правильно, такое уж строгое лечение. Я говорю, какое же это, к черту, лечение?! Это ж издевательство над человеком!.. Потом успокоился немного, вспомнил, как коновалы заволокой⁴ лечат- ведь терпят лошади? Сел в кресло, взялся покрепче за поручни, решительно говорю: «Валяй, сатана!» И уж как он кожу на голове ни оттягивал, как ни закручивал, я молчал, только зубами иногда скрыпел. Под конец сеанса я немного сомлел. Дали понюхать нашатырю, водички выпить - я отошел. Помогли пиджак надеть, до выхода проводили.

На другое утро до лысинки не дотронуться - багровая! Все ж осторожненько пощупал и чувствую, вроде как щетинка проклевывается!.. Решил проявить настойчивость. Пошел к Петерсону. Встретили меня невнимательно, халата не предложили. Толкнули к креслу, детина схватил меня за голову и начал крутить влево-вправо - аж позвонки заскрыпели, и я сознания решился. Очнулся, лежу на диване, пиджачок мне под голову подсунули. Встал я без посторонней помощи и говорю им:

«Жулики вы, а не доктора! Так вас и растак!..»

И скажи! Разом русскую речь поняли - без переводчика! Детина стал рукава засучивать, а брунет кричит:

«Уходите скорей! Он чемпион Канады по боксу в тяжелом весе! Он из вас отбивную котлету сделает!..»

Пришлось уйти, поскольку нас строго предупреждали не создавать дипломатических конфликтов. А потом я в полицию ходил с переводчиком. Там вежливо выслушали, сказали, что Петерсон настоящий профессор, патент на лечебницу выбрал, налоги платит. Пройдите весь курс лечения, и, ежели не будет положительного результата, а доллары он вам не вернет, мы его привлечем к ответственности. Вытерпеть невозможно? А вас никто и не заставляет, у нас страна свободная...

На пароходе я долго свинцовую примочку употреблял. Какие-то Азорские острова проплывали, я на палубу не вышел, срамотно было с полотенцем на голове. И ветеринары наши опасались, что может быть у меня рожистое воспаление.

...Заговорился я с вами, Алексей Федорович, горло пересохло. Еще пару бутылочек? Это можно. Только спросите жигулевского... Нет, моченый горох к пиву я не люблю, велите лучше дать соленой камсы.

Ваше здоровье!.. Мерси боку... Это тоже по-французски и означает «большое спасибо».

...Возвращались мы на немецком пароходе «Висбаден»: до Гитлера с Германией мы дружили - водой не разлить. Даже чересчур. В трюмах двести пятьдесят голов и восемь саскачеванских ковбоев. Освещение слабое. Качка сызнова. Наши ребята стали привыкать, мутило слабее, а ковбои, как один, в лежку! Одни мы коней обихаживали, и было нам трудно до ужасти: все в синяках ходили.

Как стал подходить пароход к причалу Ленинградского торгового порта, встречающие с берега «ура» нам кричали. Мы - тож. Но тут же команда:

«Отставить! Ни криков, ни шума! Лошади беспокоятся!»

Верно. Как открыли окошки в трюме - топот, ржание - по земле соскучились, бедняги!..

Встал «Висбаден» не впритык к стенке причала, а отступя метров на пять, чтобы сделать пологие сходни с фанерными щитами вдоль перил, чтобы пассажирки наши спокойнее выходили. Выводили их по одной, не торопясь. На берегу - сразу на коновязь. А иная как взовьется! Красноармеец на недоуздке повиснет - красота! Точно на Аничковом мосту!..

Уже наполовину на берег перевели, как вдруг одна саскачеванка на сходнях встала на дыбы, скакнула на фанерную загородку, сломала ее, перевернулась вверх ногами и шлепнулась в воду!

«В Канаду поплыла!.. Лови!.. Вылавливай!» - кричат. А она бойко плывет и направление взяла точно к морю! На причале быстренько развернули кран, опустили петлю стального троса, завели его по воде...

«Виру! Разом!» - скомандовали крановщику. Трос натянул-перехватил лошадь поперек брюха, к задним ногам съехал, так хвостом вверх ее и вытянули. Видно, щекотно было: визжала по-свинячьему. Но не сдавалась. На берегу, едва опустили, начала рваться, лягаться! И вижу - знакомая. Та самая Амба! В трюме, в темноте, я ее не примечал, а тут - вот она, в гамашках и в галифе! Я кричу ребятам на причале:

«С этой поосторожнее - злая как пес!»

А конники не любят, когда им дают указания по части обращения с лошадьми. Не обращают внимания. И вдруг вижу: головой она сбила с ног красноармейца, он упал, она повернулась и задними ногами еще добавила. В кровь разбила бедняге лицо. Начдив Чайковский с борта парохода сердито так кричит:

«Малинин! Это твой испанский выродок? Ты ее выпросил? Теперь сам и лови ее, чтобы людей не калечила!»

Я по сходням бегом. Вижу, Амба скачет вдоль коновязей, на людей бросается. В жизни не видал таких кобыл! Почище табунного донского жеребца весной! Подбегаю к ней, она остановилась, голову опустила, уши прижала - чистый волк, а не лошадь. И бросается на меня, норовя копытом смять. Ну, это мне не в диковинку. Увернулся, схватил за недоуздок, тянусь другой рукой схватить за ухо... Но что вы думаете? Как пошла она пируэты крутить - только ноги мои в клетчатых чулках кверху взлетают. Учтите, весу во мне поболее шести с половиной пудов... сколько это будет в килограммах? Но недоуздок был прочный, и все же схватил я ее за ухо. Держу крепко, голову к земле гну. А она дрожит и пеной покрывается. Поставил ее на коновязь. Докладываю начдиву Чайковскому:

«Ваше приказание выполнено. Добрая будет кобыла. Под седло комбригу, а то и выше. Можно и на племя, крапчатую масть разводить».

Начдив смеется и, видно, доволен, что я не потерял русского авторитета. А ковбои между собой потолковали, подошли ко мне все гамбузом, и главный из них говорит через переводчика:

«Мистер Малинин, никто из нас без аркана не сумел бы справиться с этой лошадью. Но вы это исполнили. В знак уважения дарим вам ковбойскую шляпу особой ценности».

Дает. Довольно старую. Интересуюсь, чем она выдающаяся?

«Ее подарил мне за победу на большом родео приезжавший в Мус-Джо знаменитый актер кино Уильям Харт!..»

¹Конкур иппик - преодоление препятствий.

²Цыбатая лошадь - длинноногая, с тонким туловищем.

³Ганаши (подщечина, салазки) - пространство между ветвями нижней челюсти от подбородной ямки до глотки.

⁴Заволока - старинный способ лечения: введение под кожу куска смоченной скипидаром тряпки или веревки. Вызывая подкожное воспаление, оттягивает кровь от больного внутреннего органа.

Дата добавления: 2015-07-20