Восстановленные воспоминания о сексуальном насилии в детстве.

Более 10 лет назад средства массовой информации сообщали о многочисленных случаях, когда мнимому педофилу предъявляли обвинение и выносили ему приговор на основании показаний женщины, которая «восстановила» воспоминания о сексуальном насилии, которое он совершил над ней, когда она еще была ребенком. «Восстановление», как правило, происходило в ходе психотерапии. Но возможно ли, чтобы человек вытеснил воспоминания о сексуальном насилии, происшедшем годы или десятилетия назад, а затем внезапно или постепенно «восстановил» их после предъявления стимулов, ассоциативно связанных с происшедшим? А можно ли внушить человеку «воспоминание» о событии, которое в действительности никогда не происходило? Вот вопросы, вокруг которых не утихают дебаты врачей, исследователей и юристов.

Скептики, критически высказывающиеся о «восстановленных воспоминаниях», утверждают, что тысячи семей и отдельных людей стали жертвами широко распространенной тенденции исков на основании «восстановленных воспоминаний». Свои сомнения критики обосновывают существованием многочисленных случаев, когда несправедливо обвиненных и осужденных людей впоследствии оправдывали по закону или же сама жертва отказывалась от своих показаний (Hoover, 1997; Johnson, 1997).

Несправедливое обвинение в таком ужасном преступлении — вот вам сюжет для ночного кошмара. Данные же свидетельствуют, что число необоснованных обвинений в целом неуклонно растет (Bowles, 2000). Но как часто оказывается, что обвинения действительно несправедливы? То есть, иными словами, какова вероятность того, что восстановленные воспоминания — всего лишь игра воображения? Чтобы составить представление на сей счет, обратимся к данным.

В пользу законности восстановленных воспоминаний свидетельствуют результаты нескольких исследований. В одном из них 59% из 450 клиентов, проходивших лечение в связи с последствиями сексуального насилия в детстве, сообщили, что до достижения ими 18 лет в их жизни было несколько периодов, когда они не могли вспомнить происшедшего с ними (Brier & Conte, 1993). В другом исследовании, проводившемся в 1990-е годы, ученые нашли и опросили 129 взрослых женщин, которые в детстве пережили сексуальное насилие в 70-е годы. Тридцать восемь процентов из этой группы не помнили инцидента, документально подтвержденного 17 лет назад. Автор исследования пришел к выводу, что если, как показали результаты, отсутствие воспоминаний о травмирующем событии у взрослых женщин — отнюдь не редкость, то «стоит ли удивляться последующему восстановлению у некоторых из них воспоминаний о случившемся» (Williams, 1994, р. 1174). В другом исследовании 56% из 45 взрослых женщин, перенесших сексуальное насилие, отмечали у себя эпизоды с потерей памяти разной продолжительности, касающиеся этого события, 16% сообщили о том, что вспомнили об этом в процессе психотерапии (Rodriquez et al., 1997b). И наконец, исследование нескольких сотен студенток университета показало, что к 20% из 111 девушек, ставших жертвами сексуального насилия в детстве, по их словам, вернулись ранее забытые воспоминания о случившемся (Melchert & Parker, 1997).

С другой стороны, отдельные исследователи выразили свое скептическое отношение к «восстановленным воспоминаниям» о сексуальном насилии, перенесенном в детстве. Кое-кто из них утверждает, что «вытесненные воспоминания» могут быть плодом работы с чрезмерно внушаемыми клиентами излишне рьяных или просто плохо подготовленных психотерапевтов, полагающих, что большинство психологических проблем уходят своими корнями в сексуальное насилие в детском возрасте (Dawes, 1994; Lindsay & Read, 1994; Yapko, 1994). Результаты многочисленных исследований свидетельствуют об относительной простоте создания в лабораторных условиях «воспоминаний» о событиях, никогда не происходивших в действительности (Lotfus, 1993; Lotfus & Ketcham, 1994; Lotfus et al., 1994). Например, в ходе одного исследования, продолжавшегося 11 недель, маленьким детям раз в неделю задавали вопрос о том, были ли в их жизни пять разных событий. Четыре из пяти событий были реальными, а одно — что ребенок лежал в больнице из-за поврежденного пальца — выдуманным. Дети без труда вспоминали реальные события. Однако более трети участников, которых об этом спрашивали каждую неделю, постепенно поверили, что один из пальцев у них действительно был поврежден. В некоторых случаях они даже «вспоминали» особенности своих травм. Многие продолжали настаивать на этих «воспоминаниях», даже когда их убеждали в обратном (Ceci et al., 1994).

Очевидно, что понятие внушаемости клиента стало центральным аргументом критиков, выступавших против «восстановленных воспоминаний». Однако результаты одного из исследований ставят под сомнение ссылки на внушаемость клиентов как основание не признавать «восстановленные воспоминания» о сексуальном насилии в детстве. В ходе этого исследования проводилось измерение внушаемости у 44 женщин, ранее сообщавших о «восстановленных воспоминаниях», касающихся перенесенного в детстве сексуального насилия. Эти данные сравнивались с уровнем внушаемости в контрольной группе из 31 женщины, никогда не подвергавшихся сексуальному насилию. Оказалось, что женщины, не перенесшие насилия, проявили большую склонность изменять воспоминания под действием внушения, чем экспериментальная группа испытуемых (Leavitt, 1997). Данные другого исследования, напротив, показывают, что женщины с «восстановленными воспоминаниями» о перенесенном в детстве насилии чаще совершают ошибки припоминания, чем те, кто в детстве стали жертвами насилия, но никогда об этом не забывали (Clancy et al., 2000).

Так какова же позиция по этому противоречивому вопросу на сегодняшний день? Американская психологическая ассоциация, Американская психиатрическая ассоциация и Американская медицинская ассоциация высказались в поддержку точки зрения о том, что забытые воспоминания могут впоследствии восстанавливаться. Но эти же организации подтвердили и возможность внушения воспоминаний, которые потом будут казаться реальными. Противостояние продолжается. И хотя средства массовой информации помещают в центр внимания ответчиков, которые жалуются на необоснованность предъявленных им обвинений, важно помнить, что сексуальное насилие над детьми существует, и это не выдумка, а факт. Нельзя допустить, чтобы дискуссии вокруг «восстановленных воспоминаний» повернули время вспять и вернули нас в ту эпоху, когда жертвы сексуального насилия не сообщали о своих травмирующих переживаниях из страха, что им не поверят. Но в то же время следует действовать ответственно, чтобы защитить невинных людей от необоснованных обвинений, построенных на ошибочных воспоминаниях.

На грани. Взрослые, вступающие в сексуальные контакты с детьми

В 1998 году Американская психологическая ассоциация (APA) — наиболее авторитетный профессиональный союз психологов в стране — опубликовала научную статью Брюса Ринда, Филиппа Тромовича и Роберта Ваусермана под названием «Метааналитическое исследование предполагаемых особенностей сексуального насилия над детьми». Содержание статьи вызвало бурю протестов, направленных на авторов статьи и APA, и даже открытые призывы в адрес Палаты представителей единогласно проголосовать за прекращение исследования.

Статья вызвала столь противоречивые отклики по трем основным причинам.

Во-первых, Ринд и его коллеги в пух и прах раскритиковали предыдущее исследование, посвященное проблеме насилия над детьми (Child Sexual Abuse, CSA; Сексуальное насилие над ребенком). Они утверждали, что обнаружили в нем ряд серьезных проблем методологического характера и расплывчатых определений. К числу таких проблем они относят следующие:

— Перекос выборки, заключающийся в том, что многие врачи и исследователи в области CSA общались только с теми, кому происшедшее причинило существенный вред. Таким образом, негативное влияние CSA в этом исследовании оказалось преувеличенным.

— Расплывчатое определение того, что именно входит в CSA.

— Отсутствие четкой классификации типов сексуальных эпизодов между взрослым и ребенком — например, объединение в одну группу таких действий, как неоднократное изнасилование взрослым 5-летнего ребенка и добровольный контакт 15-летнего подростка с другим взрослым, — мешает разобраться в истинных последствиях CSA.

Второй причиной того, почему работа вызвала такую противоречивую реакцию, стало сделанное авторами парадоксальное заявление. Так, они утверждали, что реально существующие данные не подтверждают точку зрения большинства экспертов о том, что CSA приводит к возникновению огромного числа серьезных психологических проблем, среди которых тревога, депрессии, расстройства питания, злоупотребление психоактивными веществами, низкая самооценка, несостоятельность в сексуальной сфере, агрессия и суициды. Признавая, что CSA действительно коррелирует с возникновением психологических трудностей, они, тем не менее, утверждают, что сексуальное насилие, по-видимому, не оказывает такого выраженного негативного влияния, как насилие в семье в целом, жестокое обращение с ребенком или его заброшенность.

В-третьих, Ринд и его коллеги предложили пересмотреть определения самих терминов, используемых для описания сексуальных контактов между взрослыми и детьми и критерии их оценки. Особенно спорным представляется их предложение по поводу употребления термина «воля» в контексте разговора о сексе между взрослым и ребенком. По их мнению, правомочно говорить о сексуальном насилии над детьми только в том случае, если ребенок говорит, что контакт произошел помимо его воли и доставил ему негативные переживания.

Однако Ринд и его соратники все же признают, что CSA может причинять серьезный вред. Они также выражают беспокойство по поводу того, что отдельные лица или организации смогут использовать их данные для оправдания сексуальных контактов с детьми, преуменьшая потенциальный ущерб, который они могут нанести. Так, эти авторы пишут: «CSA создает потенциальную угрозу для детей из-за их уязвимости перед злоумышленниками. Поэтому нельзя допустить, чтобы приведенные здесь данные интерпретировались непрофессионалами как попустительство насилию над детьми» (р. 245).

Тем не менее авторы утверждают, что тяжесть последствий CSA обычно несколько преувеличивают. Они обеспокоены тем, что если провозгласить, что любой сексуальный контакт между взрослым и ребенком неминуемо повлечет за собой разрушительные последствия, не причинит ли это вреда детям и подросткам, добровольно вступающим в подобные отношения. Возможно, это заставит их думать, что им нанесли непоправимый ущерб, хотя на самом деле это не так.

Целый ряд выводов, предложенных Риндом и его коллегами, получили подтверждение. Результаты одного исследования показали, что жестокое обращение и заброшенность в большей степени детерминирует стрессовые состояния и слабую способность к адаптации, чем наличие или отсутствие опыта CSA (Melchert, 2000). В ходе другого исследования было обнаружено, что сексуальное насилие часто соседствует с насилием эмоциональным и физическим, что перекликается с уже имеющимися данными о том, что насилие в семье оказывает большее влияние на успешность адаптации, чем сексуальное насилие (Meston et al., 1999).

Отдавая должное настойчивости Ринда и его соратников в исследовании этой крайне напряженной проблемы, Джулия Эриксен (Julia Ericksen, 2000) подняла вопрос об использованной ими методологии и об их предложении пересмотреть ряд определений. Принципиальным фактором, на основании которого можно судить, создает ли вступление в сексуальный контакт какие-либо проблемы, является информированное согласие. Но, по мнению Эриксен, авторы попросту замалчивают это аспект. Согласно их определению, действия классифицируются как CSA только в том случае, если ребенка принудили к сексуальному контакту и этот контакт доставил ему негативные переживания. А что, если ребенок, которого насильно не заставляли вступить в половую связь, впоследствии испытывает невыносимое чувство вины за происшедшее? Согласно определению Ринда и его коллег, это не CSA. Более того, что такое «добровольный контакт» между взрослым и ребенком? Если взрослый подкупает шоколадкой пятилетнего ребенка и совершает с ним сексуальные действия, является ли это добровольным контактом? Разве ребенок 5 (или 7-10) лет способен дать информированное согласие?

В своей работе Ринд и его коллеги утверждают, что последствия сексуальных отношений между взрослым и ребенком могут и не привести к хроническим расстройствам. Однако, как отмечает Кэрол Тревис (Carol Travis, 2000), тот факт, что дети могут прийти в себя после перенесенных жестокостей, вовсе не означает, что их нужно ставить перед необходимостью это делать. Некоторые данные действительно свидетельствуют, что многие студенты колледжа, которые, будучи детьми, вступали в сексуальные контакты со взрослыми, не страдают хроническими расстройствами. Однако нам не дано знать, какую боль, возможно, перенесли эти люди до поступления в колледж и какие муки им еще предстоят в будущем.

И наконец, один из выводов, предложенных Риндом и его соавторами, видимо, основывается на ошибочном умозаключении. Вопреки более ранним данным о том, что CSA оказывает приблизительно одинаковое воздействие на мальчиков и девочек, Ринд и его коллеги обнаружили, что сексуальные контакты между взрослым и ребенком наносят мальчикам меньше вреда, чем девочкам. Однако ранее в своем же исследовании они признавали, что девочки, как правило, подвергаются насилию в более юном возрасте, чем мальчики, и что к ним чаще применяют физическую силу. Получается, что сравнение некорректно. Единственное обстоятельство, при котором возможно проводить подобное сравнение, это проследить последствия сексуальных контактов со взрослым у мальчиков и девочек одного возраста, которые перенесли насилие или принуждение примерно в равной степени.

Одним словом, исследования в области CSA следует совершенствовать. Так же как и всегда стоять на защите детей.

---

Дата добавления: 2015-07-20