Алексей К. ТОЛСТОЙ 4 страница

“В год 6522 (1014), Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года. а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав перестал платить в Киев отцу своему И сказал Владимир: "Расчищайте пути и мостите мосты". Ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся. В год 6523 (1015). Когда Владимир собрался идти против Ярослава. Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего, но Бог не дал дьяволу радости Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис, а тем временем печенеги пошли походом на русь, и Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся, в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день. Умер же князь великий Владимир на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем — бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем великим”.

Здесь за каждой фразой и даже словом скрывается бездна страстей, потрясений и сюжетов для трагедий шекспировского масштаба. Многие недоговоренные (или намеренно усеченные) фразы породили самые невероятные домыслы. Зачем надо было скрывать смерть всесильного князя, прятать его тело и тайно перемещать глубокой ночью? Почему опальный Святополк вдруг оказался в Киеве? Был ли он заинтересован в смерти отца? Еще бы! Но разве не был точно так же заинтересован в устранении Владимира другой сын — Ярослав, правивший в Новгороде и на которого отец шел войной? А затаившиеся языческие жрецы и их не смирившаяся с новой религией паства? Словом, уже не раз высказывалось предположение, что смерть крестителя Руси была насильственной. Конечно, проще всего было незаметно подсыпать яду. Однако, когда в 30-е годы XVII века по указанию митрополита Петра Могилы в Киеве производились раскопки Десятинной церкви, разрушенной еще во времена Батыева нашествия, был найден мраморный саркофаг-гробница с именем Владимира Святославича, а в нем —кости со следами глубоких разрубов и отсеченной головой, при этом некоторые части скелета вообще отсутствовали...

Вслед за кончиной последовал ряд других, не менее ужасных смертей и братоубийств. Святополк (Окаянный), захвативший власть в Киеве, принялся с методичной последовательностью устранять конкурентов-соперников и возможных претендентов на престол. Первой жертвой стали святые мученики Борис и Глеб (за ними последовал брат от другой матери — Святослав). Высказывалось предположение, что убийством Бориса и Глеба, которое потрясло и всколыхнуло всю Русскую землю, Святополк всего лишь нанес упреждающий удар. Будущих святых братьев родила Владимиру жена - “болгарыня”, но была она не дунайской славянкой, как думается большинству читателей, а волжской булгаркой. Для укрепления своих позиций Борис и Глеб предполагали воспользоваться услугами родичей по материнской линии и привести к Киеву в противовес полякам — союзникам Святополка (его тестем был могущественный король Болеслав), а также наемным варягам — союзникам Ярослава — тюркскую орду. Для того и отправились на родину своих предков, но по пути их настигли убийцы, посланные Святополком.

Это — по летописи и каноническому житию. Но опять–таки: нельзя не учитывать, что Ярослав, приведший под стены Киева 40-тысячное новгородское ополчение и тысячу профессиональных воинов-варягов, не менее Святополка был заинтересован в устранении любых конкурентов. Никаких сентиментальных чувств ни к братьям, ни к отцу с матерью, ни к какой-либо другой родне он не питал. Перед описываемыми событиям довел накал и без того напряженных семейных отношений до предела — так что отец намеревался проучить строптивого сына с помощью карательной дружины, и сам ее возглавил.

Это потом, когда вокруг не осталось соперников, Ярослав что называется поумнел и прослыл Мудрым. Таковым, кстати, ни современники, ни летописцы его не величали, а эпитет придуман Карамзиным: он стремился прежде всего уловить в хаотичных летописных событиях Логику истории и Божественное провидение. В общем-то Карамзин не ошибся. Сын Владимира Святого, сначала новгородский, а затем и киевский, князь Ярослав Владимирович (ок. 980 — 1054) действительно оказался Мудрым, оказался достойным продолжателем дела своего великого отца и стал одним из выдающихся деятелей русской истории. К этому его побудили, конечно, как личные волевые и пассионарные качества, так и объективная необходимость. Он быстро уразумел, что подлинное могущество государства достигается вовсе не в беспрестанной гражданской войне, а путем мира и стабильности. Активную энергию, скопившуюся в массах следует направлять не на агрессию друг против друга, а на хозяйственное процветание, оборотистую и взаимовыгодную торговлю, дружбу с соседями, основанную на внушительной военной силе, укрепление веры и духа, поощрение строительства, искусств и ремесел. В этом и состоит истинная государственная мудрость. Вот почему и Карамзин попал в самую точку, присвоив хромому князю Ярославу эпитет Мудрый.

Его деяния хорошо известны по “Повести временных лет” и другим источникам. Одолев с двух попыток Святополка Окаянного, а заодно и печенежскую орду, которую брат-убийца навел на Русь, Ярослав окончательно “сел в Киеве” и, как говорится в летописи, “утер пот с дружиною своею, показав победу и труд велик”. Был Ярослав князем не только мудрым, но и боголюбивым, за что особо чтится Православной церковью:

“И стала при нем вера христианская плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться. И любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же любил черноризцев, и к книгам имел пристрастие, читая их часто и ночью, и днем. И собрал писцов многих, и перелагали они с греческого на славянский язык и на письмо. Переписали они и собрали множество книг, которые наставляют верующих людей, и наслаждаются они учением Божественного слова. Как если один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую,— так и этот Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же Ярослав, сын Владимиров, посеял книжные слова в сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное.

Велика ведь бывает польза людям от учения книжного, книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание Это ведь — реки, напояющие всю вселенную, это источники мудрости: в книгах ведь неизмеримая глубина, ими мы в печали утешаемся; они — узда воздержания. Велика есть мудрость: ведь и Соломон, прославляя ее, говорил: “Я, премудрость, вселила свет и разум, и смысл я призвала. Страх Господень... Мои советы, моя мудрость, мое утверждение. Мною цесари царствуют, и сильные узаконяют правду. Мною вельможи величаются и мучители управляют землею. Любящих меня люблю, ищущие меня найдут”. Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами. Тот, кто читает пророческие беседы, и евангельские и апостольские поучения, и жития святых отцов, обретает душе великую пользу.

Ярослав же, как мы уже сказали, любил книги и, много их написав, положил в церкви святой Софии, которую создал сам. Украсил ее иконами бесценными, и золотом, и серебром, и сосудами церковными, и возносят в ней к Богу положенные песнопения в назначенное время И другие церкви ставил по городам и по местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалованье, ведя им учить людей и постоянно пребывать в церкви, потому что попам достоит всегда наставлять людей, ибо им поручено это Богом. И умножились пресвитеры и люди христиане. И радовался Ярослав, видя множество церквей и людей христиан, а враг сетовал, побеждаемый новыми людьми христианскими”.

Но не все во взаимоотношениях Ярослава Мудрого с церковью было так безоблачно, как могло бы показаться на первый взгляд. Особенно после смерти великого князя. Подтверждением тому служит судьба первого русского митрополита и церковно-политического деятеля, одновременно также — и первого русского писателя, философа, оратора (в собственном смысле данных понятий) — Илариона (в летописи он зовется Ларион, почему, вопреки правилам орфографии, пишется через одно “л”). В “Повести временных лет” говорится: “В год 6559 (1051). Поставил Ярослав Илариона митрополитом, русского родом в святой Софии собрав епископов”. Ярослав хорошо знал первого предстоятеля Русской православной церкви по пригородному местечку Берестово — любимой вотчине великих киевских князей. Лаврентьевская летопись поясняет: “Боголюбивому бо князю Ярославу, любящю Берестовое и церковь ту сущую святых апостолов и попы многы набдящю, в них же презвутер именем Ларион — муж благ, книжен и постник”. Уже до того, как стать митрополитом, Иларион имел всенародную известность в Киеве: он первым вырыл молитвенную пещерку в уединенном месте за городом, положив тем самым начало будущего Печерского монастыря.

На пасхальной неделе новоизбранный русский митрополит произнес в соборе святой Софии торжественную речь, известную под названием “Слово о законе и благодати” (полное название — “О законе, данном Моисеем, и о благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и как закон миновал, а благодать и истина наполнили всю землю, и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа русского, и похвала великому князю нашему Владимиру, коим мы были крещены и молитва к Богу от всей земли нашей”). Двухчасовая речь, с пафосом произнесенная в присутствии великого князя, его семейства, дружинников, знати и представителей всех слоев населения, была предварительно написана на пергаменте и навсегда стала программной ориентацией для русской мысли и русского духа.

О чем же говорил митрополит Иларион? Да о самом главном, что есть, было и будет во Вселенной! О вечном противостоянии Света и Тьмы, Добра и Зла. Формально речь о противоположности Ветхозаветных принципов жизни и Новозаветного (Евангельского) мироощущения. Первое кратко именуется Законом, второе — Благодатью. Но к этим полюсам стягиваются все феномены бытия — вся природа, человеческий мир, идеи, Божественность. В этом все начала и концы... Не слабый зачин для будущей величайшей словесности и боговдохновенной философии!

Закон и Благодать противоположны, но, по Илариону, эта противоположность не простая. Как и апостол Павел, он считает, что Ветхий Завет — неотъемлемая часть общего развития мира, приготовление человечества к более высокой ступени. Но Закон, делая богоизбранными одни народы и племена, принижает другие и сеет тем самым семена разобщения и неустройства в мире. И поэтому должна восторжествовать Благодать, которая и есть сама истина. Она — для всех народов Земли и для каждого человека. С возникновением Нового Завета заканчивается рабство и открывается путь к Истине и Свободе.

Любопытна мысль русского автора о том, что язычество достаточно открыто для Истины, и поэтому язычники — русы безболезненно перешли от идолов к православию. Далее (условно во второй части) говорится о принятии христианства на Руси, значении этого события для мира и для самих русских. Очень аккуратно и дипломатично Иларион, подчеркивая всемерно роль и величие православного Константинополя, тем не менее говорит о самостоянии и независимости Киевского государства. У молодого государства еще впереди все подвиги во славу Христа. Эта тема идет оптимистично и изложена необычайно ярко. Вообще язык “Слова о Законе и Благодати” удивительно образный. Не может быть того, что он родился только в этом творении. Это — язык зрелого художника и оратора.

Далее в "Слове о законе и благодати" следует похвала князю Владимиру — крестителю Руси:

“Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Пав,. коими приведена к вере в Иисуса Христа. Сына Божия, <восхваляют> Асия, Ефес и Патмос Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы,— по немощи нашей <хотя бы и> малыми похвалами,— свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в <земле> Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли.

Сей славный, будучи рожден от славных, благородный — от благородных, князь наш Владимир и возрос, и укрепился, младенчество оставив, и паче возмужал, в крепости и силе совершаясь и в мужестве и мудрости преуспевая И самодержцем стал своей земли, покорив себе окружные народы. одни — миром, а непокорные — мечом.

И когда во дни свои так жил он и справедливо, с твердостью и мудростью пас землю свою, посетил его посещением своим Всевышний, призрело на него всемилостивое око преблагого Бога. И воссиял в сердце его <свет> ведения, чтобы познать ему суету идольского прельщения и взыскать единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое”.

Далее Иларион обращается непосредственно к Ярославу Мудрому, нареченному в святом крещении Георгием, который находился тут же перед вдохновенным оратором и внимал каждому его слову:

“Доброе же весьма и верное свидетельство <тому> — и сын твой Георгий, которого соделал Господь преемником власти твоей по тебе, не нарушающим уставов твоих, но утверждающим, не сокращающим учреждений твоего благоверия, но более прилагающим, не разрушающим, но созидающим. Недоконченное тобою он докончил, как Соломон — < предпринятое > Давидом. Он создал дом Божий, великий и святой, <церковь> Премудрости его,— в святость и освящение граду твоему, — украсив ее всякою красотою: и золотом, и серебром, и драгоценными каменьями, и дорогими сосудами. И церковь эта вызывает удивление и восхищение вс всех окрестных народах, ибо вряд ли найдется иная такая во всей полунощной стране с востока до запада.

И славный град твой Киев он окружил величием, как венцом, и народ твой и град святой предал <в покровительство> скорой помощнице христианам Пресвятой и Преславной Богородице, которой на Великих вратах и церковь воздвиг во имя первого Господского праздника — святого Благовещения, чтобы приветствие, возвещенное архангелом Деве, прилагалось и к граду сему. И если той < возвещено было>: “Радуйся, благодатная! Господь с тобою!>, то граду: “Радуйся, град православный! Господь с тобою!”

Восстань, о честная глава, из гроба твоего! Восстань, отряси сон! Ибо не умер ты, но спишь до всеобщего восстания. Восстань, не умер ты! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, < который есть> жизнь, дарованная всему миру. Отряси сон <свой>, возведи взор и узришь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там. <на небесах>, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем. Восстань. посмотри на чадо свое, Георгия, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того. что Господь извел от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей — и возрадуйся и возвеселись!

Посмотри же и на благоверную сноху твою Ирину, посмотри на внуков твоих и правнуков; как они живут, как хранимы Господом, как соблюдают правую веру, данную <им> тобой, как прилежат к святым церквам, как славят Христа, как поклоняются имени его.

Посмотри же и на град <твой>, величием сияющий, посмотри на церкви процветающие, посмотри на христианство возрастающее, посмотри на град, иконами святых блистающий и <ими> освящаемый, фимиамом благоухающий, славословиями божественными <исполненный> и песнопениями святыми оглашаемый. И, все это видев, возрадуйся и возвеселись и восхвали преблагого Бога, устроителя всего!”

(Перевод диакона Андрея Юрченко)

Как ни парадоксально — о дальнейшей судьбе первого русского митрополита Илариона ничего не известно. На страницах летописей имя его больше не возникает — ни в какой связи. Странно, не правда ли? Прямо наваждение какое-то! Иларион — фигура воистину Дантова масштаба: 1-й русский митрополит, 1-й русский писатель и философ, выдающийся общественный деятель, сподвижник Ярослава Мудрого, надежная опора всех его славных дел и начинаний, он вдруг оказался изгнанным, вычеркнутым со всех летописных страниц. Просто так сие произойти не могло. Значит, было сделано умышленно. Ответ напрашивается самим собой. Перед нами почти что детективная история. Но она отчетливо читается между строк — тех самых летописных строк, которые были тщательно вымараны и выскоблены последущими “правщиками”.

Что же произошло? Дабы понять это, необходимо вспомнить рассказ летописи о том, что Иларион был первым, кто вырыл пещерку на месте будущего Печерского монастыря. Став митрополитом, он продолжает — и не так уж редко — посещать место своих уединенных молитв. Но вот через некоторое время, а именно в 1054 году, Ярослав Мудрый умирает. Иларион лишается могучего покровителя и в результате политических и церковных интриг вынужден оставить митрополичью кафедру. С тех пор о нем ни слуху, ни духу — ни на страницах летописи, ни в церковных анналах.

Ситуация примерно такая же, если бы сегодня вдруг неожиданно исчез неведомо куда Патриарх всея Руси или Римский папа. Куда же он мог деться? Ломать голову особенно не приходится: Иларион ушел в монастырь, начало коему сам же и положил, и принял постриг, получив при этом, как и подобает, новое иноческое имя. И в самом деле — именно в это самое время среди братии Киево-Печерского монастыря появляется новое лицо — мних Никон, ставший выдающимся деятелем отечественной истории, настолько выдающимся, что получил прозвание Никона Великого. С 1078 года и до самой смерти, последовавшей в 1088 году, Никон был игуменом Киево-Печерского монастыря. Все это вместе взятое и дало основание выдающемуся ученику академика А.А Шахматова Михаилу Дмитриевичу Присёлкову (1881—1941) выдвинуть вполне приемлемую гипотезу: под именем Никона скрывается таинственным образом исчезнувший со страниц летописей Иларион.

Но и это еще не все. Задолго до Приселкова сам Шахматов путем скрупулезного текстологического анализа и сопоставления фактов установил, что Никон-Иларион является также и автором начального летописного свода, составленного примерно в 1073 году (с учетом уже существовавшего древнейшего свода 1037 года) и использованного Нестором при написании “Повести временных лет”. Собственно, Никон — главный идейный вдохновитель Нестора — с полным основанием может считаться соавтором Начальной русской летописи. Гипотеза Шахматова считается общепризнанной. За девяносто лет своего существования она была подкреплена дополнительными аргументами. Д.С. Лихачев считал, что многие недоступные ему сведения — особенно касающиеся новгородских событий (в частности эпизод “призвания варягов”) — Никон-Иларион узнал в 1064 году от боярина Вышаты в Тмутаракани, где оба оказались в качестве изгнанников.

О летописной и писательской деятельности Никона-Илариона сохранились сведения и в “Житии Феодосия Печерского” (автором коего, кстати, также был Нестор), где рассказано, как “многажды” бывало: сидит, дескать, Никон и “делает книги”, а рядом Феодосий “прядет нити, еже на потребу таковому делу”. Можно только гадать, какие исторические материалы передал Нестору его наставник. Не приходится сомневаться, однако: это были тексты высочайшей пробы — на уровне “Слова о законе и благодати”. И думается, включали они не одно лишь сухое изложение фактов, но также их оценки. Кроме того — характеристику главных действующих лиц на авансцене русской истории. Не требуется особого воображения, чтобы представить: отечественные “сравнительные жизнеописания” в значительной своей части оказались полемичными, политически заостренными и нелицеприятными для многих героев летописи.

Стоит ли после этого удивляться, что именно Иларионовы тексты выбросили из “Повести временных лет” в первую очередь при ближайшей же великокняжеской ревизии и тщательном “редактировании”. Опальный автор был еще жив, но разве имел он хоть малейшую возможность предотвратить издевательство над летописью, зияющей ныне, точно пустыми глазницами, следами инквизиторской деятельности великокняжеских “правщиков” (о причинах — в следующей главе). Невозможно согласиться со странным мнением: будто бы летописные пустоты появились, дескать, оттого, что в “пустые лета” ничего не происходило, и летописцам нечего было записать под соответствующими годами. Да нет же! Вовсе не так все складывалось! Перед нами незаживающие раны, оставленные живодерами-цензорами. Точно кладбищенские надгробия напоминают они последующим поколениям: “Смотрите, здесь погребена русская история...”

Дата добавления: 2015-07-20