Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Бессмертие 1 страница

Читайте также:
  1. Castle of Indolence. 1 страница
  2. Castle of Indolence. 2 страница
  3. Castle of Indolence. 3 страница
  4. Castle of Indolence. 4 страница
  5. Castle of Indolence. 5 страница
  6. Castle of Indolence. 6 страница
  7. Castle of Indolence. 7 страница

Привычка двигаться и менять местожительство вошли в обиход англичан, как традиционная воскресная молитва. Мир в их сознании был не более недоступен, нежели окрестности Лондона. Палестина — такое же знакомое, досягаемое место рождественского отдыха, как и британская колония Цейлон. И если выбор богачей падал на фешенебельную французскую Ривьеру, то только потому, что они подчас уставали от собственных владений, от одинаковой скуки английских отелей, от лицемерия своей морали и тупости этикета, от копии лондонского быта, воспроизводимого в иных широтах.

Несмотря на то что во всех дальних землях, помеченных «Британская империя», завоеватели имели привычный комфорт, пищу и распорядок дней, сами они неизменно меняли там свой облик.

Капитализм творит своеобразных оборотней.

Поверхностному взгляду не распознать в радушном английском лендлорде, отдыхающем в своем поместье или на взморье, охочем до собак, до детских шалостей, до старинных плясок и пиров, до сентиментального чтения у камина, наглого плантатора в Сингапуре, грозы туземцев. На родине он осторожен в своих отношениях с фермерами и умеет находить извилистые пути к сердцу своих наемных рабочих. Колониальная пробковая шляпа, маленький, невидимый в широком кармане светлых брюк пистолет, сток, несгибающиеся краги, сетка против москитов тщательно сложены вместе с господским беспредельным чванством и зверством в чемодан.

Отлично замаскированный, переполненный до краев верой и библейскими изречениями, полковник приехал в Лондон жениться из Индии, где стяжал мрачную славу в одной из пограничных крепостей. Он привез в Англию трофеи! шкуры леопардов и тигров, уничтоженных в джунглях. Трупы повстанцев-индусов, расстрелянных по его приказанию, остались на их родине. Его невеста восемь лот терпеливо ждала смерти тетки, без наследства которой брак казался невозможным. За истекшие годы она, поседев, начала красить волосы и купила на выплату домик для той счастливой поры, когда ее жених выйдет в отставку. А покуда полковник, благодаря молодой индуске — прислуге-наложнице, был терпелив и исполнен эпистолярной нежности. Тетка умерла, и начальник крепости индо-афганской границы прибыл в столицу. Он сошел на берег смиренным сыном церкви и проводил дни в богословских спорах, рассылке родственникам сентиментальных писем и разговорах о политике за сигарой и кофе в своем клубе.

Маркс изучил не только историю и экономику Англии, но и ее обитателей. С интересом читал ou английские газеты, изобиловавшие сообщениями о возвышении и падении людей разного достатка и среды.

Судебные процессы — верное зеркало общественного строя. В них с безжалостной точностью воспроизводятся все уродливые отклонения, искалеченность быта, неодолимая тяжесть насильно надетых, мертвящих, ржавых кандалов буржуазной морали и права, многообразные последствия неравенства, изъязвленное бедностью, голодом человеческое сознание, непроходимые закоулки и тупики больной души.

Маркс наблюдал за тем, как экономический кризис порождал многочисленные метаморфозы в судьбах крупных буржуа, ростовщиков и банкиров.

Некогда английский высший свет был потрясен преступлением и последовавшей за этим казнью молодого очаровательного денди, богача Генри Фоунтлероя. Карты, любовные истории, шокировавшие пуританский Лондон, праздная роскошь, разорительные пирушки и сумасбродства довели английского богача до подлога векселей. Генри Фоунтлерой был крупным банкиром, любителем смелой игры, пользовавшимся полным доверием денежных тузов из «Банк оф Инглянд», твердыни и могущественного господина Великобритании. Но Фоунтлерой посмел обмануть всесильный банк и, вопреки отчаянным стараниям его аристократических друзей, страстным мольбам его поклонниц и родни, предлагавшей любой выкуп, «банкирский цех» казнил своего преступного собрата. Виселица стерла пятно с «чистейшего и благороднейшего сословия» ростовщиков, вроде Ротшильдов, разбогатевших на разрухе, последовавшей вслед за смелыми авантюрами Наполеона.

Подобное же преступление вновь привлекло внимание Великобритании во время экономического кризиса в семидесятых годах. Некий банкир пустил в обращение подложные векселя. Он явился в Лондон уже миллионером и энергично взялся за выправление доселе сомнительной биографии, бросая щедрые пожертвования сиротским приютам, обществам защиты животных и многочисленным богадельням и госпиталям, во главе которых находились коронованные или высокотитулованные персоны. Подкупленные газеты наперебой восхваляли неизвестно откуда взявшегося благодетеля бедных, знатока искусств, расточительного и роскошествующего, как магараджа. Банкир попытался, и опять не без успеха, сблизиться с английской знатью с помощью пиров и одариваний. Аристократы, обзывавшие мультимиллионера «плебеем», не могли, однако, устоять перед желанием посмотреть разрекламированный новый банкирский дворец. Такому дому мог позавидовать любой герцог. Это была подлинная диковинка, вмещающая бассейн султанских гаремов, греческие дворики, римские террасы, японский садик, зал для гимнастики и американские ванны с постоянно проточной водой.

Англичане, не привыкшие к подобному размаху, сдались, не устояв перед соблазном, и банкир легко выиграл игру — втерся в дома аристократов.

После постройки дворца он пошел на приступ «Банк оф Инглянд», и его финансовый гений после долгой осады покорил недоверие потомственных банкиров. Как некогда Фоунтлерой, он стал их доверенным лицом и одним из хозяев Сити. Он богател с невероятной быстротой, так как был дельцом новой формации, в противовес английским финансистам с устарелым опытом, тормозящими традициями и чрезмерной осторожностью, перенятой от прежних поколений. Его агенты играли на биржах всего мира.

«Гонись за миллионом, а не за грошом» — было девизом этого банкирского дома. Он субсидировал аргентинских генералов, помогал корсиканским бандитам, снабжал оружием турок, находя в каждом деле ту или иную выгоду. Великий «Банк оф Инглянд» уважал его звериную хватку, прозорливость и решительность.

Учитывая все: войны, революции, неурожаи и векселя, он не учел только одного — кризиса. Экономическая катастрофа неожиданно подорвала могущество банкира. Он пытался спастись, бросив новые средства взамен потерянных в обанкротившихся предприятиях, и для этого решился подделать векселя.

Подобно кассиру магазина, судившемуся в соседней камере, банкир пошел на подлог, надеясь тотчас же, удачно использовав деньги, вернуть их и тем свести на нет первоначальное преступление. Но кассир проигрывал на скачках, а финансист — на колебании мировых цен. Оба опять и опять пробовали играть, добывая для этого деньги с помощью подлогов. Но и магазин, и английский банк внезапно обнаружили страшную пробоину. Кассир и банкир сели на скамью подсудимых одновременно. Разница была лишь в том, что кража кассира вызвала у его потрясенной жены преждевременные роды, кража финансиста привела к самоубийству трех других банкиров, к краху десятка предприятий. Несколько сот тысяч человек в Европе остались без работы, без куска хлеба, без крова, без будущего.

Своеобразное землетрясение — падение банка — отозвалось во всем мире, и прежде всего в Англии, катастрофическими толчками, взрывами, сопровождавшимися гибелью людей. Началась паника на бирже. Кризис углублялся. Дело Генри Фоунтлероя казалось теперь лишь злой проделкой испорченного ребенка. В начале века мир являл совсем иную картину…

Банкир не был казнен. «Банк оф Инглянд» не мог, да и не старался смыть позор с банкирского звания.

Пестрый, кичливый дворец финансиста продавался с молотка, но не нашел покупателя.

Кризис!

Аристократические имена не переставали украшать судебные отчеты. Баронесса, попавшая на скамью подсудимых, настойчиво причисляла себя к пострадавшим от экономической депрессии. Так ураган, выкорчевывая дубы, пригибает и ковыль. Разойдясь с мужем, баронесса открыла фешенебельный магазин дамских платьев, в котором работал многочисленный штат портних и продавщиц. Она получала доходы и была довольна. Но в последнее время богатые дамы ввели моду на умеренность и экономию, и баронесса, потерял прежних клиенток, перестала получать постоянную прибыль. Она обсчитала большую часть модисток и примерщиц, но, когда и это не помогло, попыталась вывернуться с помощью великого мошенничества.

Судебный процесс и тюрьма клеймили доброе имя всей семьи преступника. Этот предрассудок часто являлся подстрекателем к новому преступлению и длительным трагедиям. Семья изгоняла своего «поскользнувшегося» члена, и Канада, Австралия, Индия или дальние острова были ему единственным пристанищем после отбытого наказания. Живых выдавали за мертвых. Сестре судившегося грозило вечное девичество, братьям — потеря службы, родителям — презрение и бойкот всего квартала. Изгнание из своей среды было неизбежностью и для аристократа и для лавочника, с той разницей, пожалуй, что мщение лавочников бывало наиболее жестоким и продолжительным.

Лорд Ильсент предстал перед английской юстицией и тем покрыл несмываемой грязью герб его предков, служивших, по преданию, самому Вильгельму Завоевателю. Лорд Ильсент всю свою жизнь упорно продолжал родовую традицию бравых рыцарей, которые, кроме титула, не позабыли обзавестись в походах и богатством, умело пополняемым потомками.

Вместо разбойных походов ради покорения земель английская аристократия принялась наживаться более утонченным образом. Рабовладельцы стали рабонанимателями. Лорд Ильсент предпочитал работу с деньгами и акциями — они казались ему наиболее надежными и к тому же бессмертными.

Пароходная компания лорда Ильсента жестоко пострадала от экономического шторма. Пассажиров и грузов стало на треть меньше. Пришлось поставить на прикол несколько океанских судов.

В кассе лорда Ильсента оказалась роковая брешь. Огласить это, позвать на помощь — значило капитулировать. Ильсент попытался остановить катастрофу подлогом. Он скрыл от своих акционеров потери и опубликовал ложные цифры. Двенадцать месяцев тюрьмы должны были научить неудачливого представителя славного рода коммерческой игре без шулерства. Вряд ли, однако, это смогло помочь разорившимся доверчивым покупателям дутых акций…

Суд —.машина, все части которой не уступали по качеству самой высокосортной шеффилдской стали, — великолепно охранял священные привилегии голубой крови и богатства, автоматически разрубая на мелкие куски безумцев и несчастных, пытающихся восстать против нее.

В доках и рабочих городах несчастье слишком частый посетитель, а суд слишком откровенный враг.

Маркс, юрист, отлично разбирался в английском законодательстве и праве. Средневековый ритуал, по его мнению, должен был импонировать бриттам своей многосотлетней неизменностью. Но за этой уловкой не могли укрыться лицемерное классовое пристрастие, продажность, заплесневелый опыт прошлых веков, трусливая кровожадность работорговцев, владельцев рыцарских замков, ростовщиков, заседающих в банках, всех тех, кто господствовал в веселой старой Англии.

Пристально вглядывались Маркс и Энгельс в некоторых рабочих, которые выслуживались перед капиталистами, получал от них подачки деньгами и даже титулами.

Как-то в доках Маркс обратил внимание на грязный клочок, оставшийся от объявления, прибитого к одной из потрескавшихся стен. Ветер изгрыз бумагу, осталась только подпись руководителя тред-юниона транспортных рабочих Бен-Доллета, хорошо известного в припортовых кварталах. В прошлом он был грузчиком, затем механиком в лондонском порту. Теперь, однако, ничто в этом разжиревшем, лоснящемся старике не изобличало его прошлого. Ничто, кроме обезображенной руки, лишенной нескольких пальцев, которую, как орден, он показывал на выборных рабочих собраниях и стыдливо прятал на банкетах либеральствующих зажиточных буржуа и правительственных чиновников.

Пальцы Бен-Доллета погибли под непосильно тяжелым, уроненным им ящиком в лондонском доке.

Бывший грузчик стал старательным надсмотрщиком над своими прежними товарищами, влиятельным членом парламента и пэром ее величества. Он поселился в большом собственном каменном коттедже и разъезжал в фаэтоне, запряженном двумя откормленными конями. Его сын учился В Кембридже и женился на дочери купца из Сити.

Молодой Джек Беп-Доллот был также политическим деятелем и рассчитывал значительно опередить отца. К нему благоволил премьер-министр Гладстон, в канцелярии которого он служил, а это была верная гарантия преуспеяния.

Людой, подобных Бен-Доллету, становилось в Англии все больше среди рабочего класса, и, хотя они все же исчислялись десятками, вред их был велик, а пример растлевающ.

 

Лиза Красоцкая познакомилась с леди Бен-Доллет на благотворительном вечере в пользу родильных домов для одиноких женщин. Жена пэра, тщательно скрывающая, что в давно прошедшей молодости работала швеей в мастерской на Бонд-стрнт, была преисполненной самодовольства пожилой женщиной, примечательной лишь тем, что два ее больших и бездумных глаза были различного цвета — один светло-голубой, а другой темно-коричневый. Она развлекалась филантропической деятельностью. Любимой темой разговора леди Бен-Доллет были придворные сплетни, которые она неутомимо собирала. Так как Лиза была не титулована и уже не очень богата — деньги ее ушли на многие общественные цели в Америке и в Европе, — леди Бен-Доллет уделила ей не много внимания, но зато ее сын Джек не скрыл своей заинтересованности семнадцатилетней Асей. Юная девушка вполне соответствовала данному ей в швейцарском пансионе прозвищу «ртуть». Все в ней было в постоянном движении: озорные серые, со стальным отливом глаза, румяные губы, ямочки на щеках, узкие красивые руки. Худенькая, стройная и гибкая, она не могла усидеть на месте и заражала окружающих желанием двигаться.

Джек Бен-Доллет был тучный и флегматичный человек с волосами прилизанными и лоснящимися, как у новорожденного щенка. В выражении его лица было что-то угодливое, слащавое.

Спустя несколько недель после знакомства Красоцких с Бен-Доллетами девушка сообщила матери, что решила выйти замуж за Джека.

— Но позволь, дарлинг, — крайне удивилась Лиза, — он ведь женат.

— Это но помеха для истинной любви. Бен-Доллет получит развод. Он мне сказал об этом, когда сделал предложение.

Лиза помрачнела.

— Подумала ли ты о его двух детях? Вторгнуться в чужое гнездо и пытаться разрушить его — это гадко!

— Ты рассуждаешь старомодно, мама, Джек ведь любит меня. Я заставила его признаться в этом.

— Но кто дал тебе право строить счастье на несчастье других? Впрочем, ты почти ребенок, и все это только блажь. Я прожила долгую жизнь и убедилась, что сознание причиненного кому-нибудь горя, проклятия и слезы, пролитые по нашей вине, всегда омрачают жизнь. Бойся их. Разве не будут казнить тебя всегда глаза оставшихся без отца детей?

— Право, мамочка, ты очень странная, несовременная. Ты мучишь одним своим укоризненным взглядом. Но если я откажусь от Джека, то никогда уже не полюблю никого другого и, значит, останусь старой девой.

— Тебе только семнадцать лет, девочка. Много будет еще впереди и увлечений и разочарований, прежде чем встретится настоящая любовь, — убеждала Лиза готовую расплакаться Асю. — Не совершай непоправимых ошибок и наберись терпения, — нет на земле человека, который не встретил бы того, кого ищет. Зачем тебе с юности муть и грязь в чистейшем таинстве брака? Я, право, не ханжа и не настаиваю на нерасторжимости супружеских союзов. Но у жизни есть свои неписаные законы. Только неотвратимое роковое чувство дает нам право на большие жертвы, а этого у тебя нет. Интриги, развод, брошенные дети, чьи-то страдания, только из-за страха остаться одной, — чрезмерный груз. Пожалей себя, наконец. Да и какая будет у вас с Джеком тогда любовь? Ведь чувства должны быть чистыми, как бы пронизанными лучами солнца.

— Раз так, то я уеду с Джеком в Канаду. Он давно хочет покинуть Англию. Я знаю, что ты родила меня до того, как вышла замуж за папу Сига. Значит, я дочь незамужней женщины. Мне все рассказала няня Пэгги. Признайся: кто был моим отцом?

Лиза оторопела. Никогда Ася не спрашивала ее о своем происхождении. Девушка по знала, что родная мать ее умерла и она взята десятидневным ребенком из родильного дома «Помощь королевы Шарлотты» и удочерена Лизой. Сейчас молчание приемной матери Ася поняла превратно.

— Ты молчишь, потому что отец мой был женатым человеком и вы не могли обвенчаться. Не так ли?

Лиза опустила голову. Как быть? Рассказать Асе правду или оставить ее в двойном заблуждении? Но тогда она решится повторить то, что по ее ложному представлению случилось в жизни Лизы. В тот же вечер Лиза рассказала дочери все, стараясь возможно меньше поранить ее сердце. Истина подавила Асю. Она впервые испугалась, что может потерять любовь приемной матери. О Джеке больше не было речи. Спустя несколько месяцев имя его привлекло к себе внимание английской столицы. Сын пэра предстал перед судом. Он хотел бросить жену и сочетаться браком с дочерью весьма богатого владельца нескольких крупнейших столичных боен.

Бен-Доллет проделал все необходимые формальности, чтобы получить развод. На углу Лейстер-сквера он отыскал девушку, чьей профессией было способствовать освобождению мужчин от брачных уз. За шестнадцать фунтов это альтруистическое существо согласилось провести с ним ночь в отеле. Утром вошедшая горничная увидела необходимую для достижения разводной цели сцену: мужчину, прохаживающегося по комнате в халате, и даму в постели. Впоследствии, в присутствии жены, Бен-Доллет уронил «нечаянно» счет из гостиницы, в котором упоминались «двуспальная кровать и завтрак». Все шло отлично. Жена в порыве обиды подала в суд требование развода. Горничная не поскупилась в описании пикантных деталей. Но на коварный вопрос судьи об имени «согрешившей» с Бен-Доллетом женщины он не сумел дать ответа. Девица с Лейстер-сквера дорого расценивала свою репутацию, и в шестнадцать фунтов стерлингов не входила стоимость разоблачения ее инкогнито.

— Может быть, он провел ночь со своей бабушкой, в чем нет ничего предосудительного. Мало ли отчего мы иногда склонны преувеличивать содеянное, — сказал глубокомысленно судья обиженной жене и закончил прочувствованной речью к обоим супругам, призывая их жить в мире и согласии. Пятьдесят фунтов, затраченные Джеком на судебные издержки и ночь в отеле, пропали безрезультатно.

Английский суд разводил только после самых унизительных ковыряний в бытовой золе и преимущественно в отталкивающих подробностях брачных отношений.

Беда, если судья принадлежит к какой-нибудь секте, тогда измученные друг другом супруги без всякой надежды наконец расстаться подвергаются длительной пытке поучающих проповедей.

— В следующий раз я попросту убью ее, — сказал Бен-Доллет своему юристу.

Но убил он не жену, а судью, отказавшего ему в разводе.

 

…Как-то в теплый летний вечер Лиза и Ася подозвали извозчика и уселись в неповоротливый фаэтон. Кучер в грузной ливрее и поблекшем старом высоченном цилиндре повернул обветренное, густо заросшее бронзовыми волосами лицо, ожидая адреса.

— Мейтленд-парк Род, Хаверсток-хилл, — сказала Лиза.

Кони побежали по гладкой мостовой. Совсем недавно появились в Лондоне резиновые шины, и ехать было приятно и спокойно. Лиза любила легкое покачивание кареты и с удовольствием откинулась на мягкую спинку. Колокольчики бренчали, веселя слух прохожих. В темноте фонари на кузовах встречных фаэтонов освещали улицы, мигая, исчезая, как светлячки. После Пиккадилли и Стренда совсем глухим и пустынным казался район, примыкающий к Хэмпстедским холмам. Движение здесь было очень незначительно. Дрожа, бросали на черный зрачок камня бельмо света одинокие газовые рожки.

В воскресенье в Модена-вилла собрались гости. Лиза нежно пожала руку Женни Маркс и Ленхен. Торопливо присела в заученном реверансе Ася и бросилась к поджидавшей ее Элеоноре, — девушки были дружны.

— Я набита тайнами, как подушка перьями, — шепнула весело Ася подруге и завертелась на месте. Глаза ее, ямочки на щеках, губы, руки были, как всегда, в непрерывном движении.

Ленхен настежь распахнула двери в сад. На зеленой лужайке стоял стол для предстоящего ужина. Она тоном командующего парадом отдавала приказания послушной ей молодежи.

— Господин Френкель, отнесите-ка эту лампу, а затем придите за тарелками. Не оступитесь на лестнице, там шесть ступеней. Женнихен, возьми соусник и салфетки, а ты, Тусси, не урони хлебницу. Сейчас я спущусь в кухню за холодной телятиной.

— Дайте и мне работу, — попросила Ася и тут же получила поднос с ложками, вилками и ножами. Жонглируя на ходу своей ношей, девушка, опережая всех, бросилась на полянку и принялась раскладывать приборы на белой скатерти.

Врублевский и Лонге в это время выносили в сад стулья. Маркс оставался наверху с одним из участников Парижской коммуны.

— Пройдите к Мавру, госпожа Красоцкая, он просил об этом. Там, кстати, вы найдете и своего соотечественника. Этот русский господин знает вас но Парижу.

«Кто бы это мог быть, не Лавров ли? — думала Лиза, поднимаясь по деревянной узенькой лестнице на второй этаж. — Я видела этого довольно спесивого человека только раз и отнюдь не прониклась к нему симпатией».

Постучав и услышав в ответ «войдите», Красоцкая открыла дверь в просторную рабочую комнату. Маркс пошел ей навстречу. В мужественном, коренастом человеке, сидевшем подле камина, Лиза действительно узнала Лаврова.

— Знакомьтесь, пожалуйста, — по-русски сказал Маркс, представив их друг другу.

— Мы мельком виделись весной этого года, — отозвалась Лиза, пытливо вглядываясь в чистое, широкое, невозмутимое лицо подошедшего Петра Лавровича.

— Да, нам почти не довелось встречаться с вами в Париже, но зато я до последних дней Коммуны имел счастье общаться с господином Красоцким, да будет земля ему пухом. Светлая память об этом доблестном борце не изгладится в моем сердце, — произнес Лавров с искренним чувством и низко поклонился Лизе. Затем красивым движением головы откинул густые с проседью гладкие волосы.

Слова его тронули вдову Красоцкого, и она благодарно пожала крепкую, сухую руку соотечественника. Но, подняв глаза на Лаврова, Лиза внезапно подметила, как надменно, самодовольно сомкнулся его упрямый недобрый рот, перехватила холодный взгляд из-под очков и ощутила, как поднявшееся было в ее сердце доброе, теплое чувство к Лаврову отхлынуло и безвозвратно исчезло.

«Самовлюблен, поди считает себя натурою избранной, — значит, недалек», — пронеслось в ее мозгу.

Лавров был трудный человек. Отлично образованный, много видевший, он был лишен самокритического мышления и того неуемного душевного беспокойства, которое гонит человека на постоянные поиски глубинной сущности явлений и ускользающей истины. Ему было уже около пятидесяти лет. Опасный возраст, когда нередко прекращается горение души и люди незаметно для себя останавливаются в движении и начинают тратить накопленный прежде и уже больше не пополняемый духовный капитал. Лавров был твердо уверен, что давно все постиг и правильно понимает происходящее в окружающем мире. Убежденный идеалист, он решительно отрицал существование общественных закономерностей и утверждал, что развитие человечества целиком зависит и является следствием деяний особо даровитых, критически мыслящих личностей. Лавров всегда подчеркивал свое глубокое презрение к толпе, называл ее чернью и верил в то, что мир будет спасен героями духа и мысли. Карлейль был одним из наиболее чтимых им писателей.

К Марксу и Энгельсу Петр Лаврович пришел, уверовав в то, что они являются исключительными натурами. Узнав их ближе, он увлекся необычностью их характеров и взглядов. Отдавая дань гениальности вождей Интернационала, Лавров, однако, остался совершенно чужд их учению. Ничто не могло поколебать этого непроницаемого, а по мнению Лизы, тупого человека. Дворянин по происхождению, он превратился в подлинного мелкого буржуа по мировоззрению и не скрывал своей враждебности к социал-демократическому движению, отметая с насмешкой самую мысль о том, что рабочий класс России может явиться силой, преобразующей общество. По мнению Лаврова, только крестьянство, ведомое необыкновенными личностями, способно выполнить такую миссию. Считая долгом каждого честного и выдающегося деятеля истории, к когорте которых Петр Лаврович причислял и себя, вступиться за правое и героическое дело коммунаров, он очутился в Париже, где проявил отвагу. Затем он вошел в Интернационал, но ни на шаг не отступал при этом от взглядов русских народников.

Для Лизы люди, подобные Лаврову, не были трудно разрешимой загадкой, и вскоре он внушил ей к себе явную антипатию.

— Вы, я слыхал, собираетесь в Швейцарию? — спросил Маркс Лизу. — Это очень кстати. Генсовет даст вам кое-какие поручения в Женеву к членам Русской секции.

— Располагайте мной.

Маркс подошел к столу, взял коричневую трубку, издававшую резкий горьковатый запах, и стал выбивать ее о край плоской пепельницы, формой напоминавшей лист платана.

— Вам, очевидно, предстоит встреча с великим шутом Бакуниным? — поинтересовался Лавров. — Вот уж дутая, изворотливая и весьма нечистоплотная личность. Л как вы судите о нем?

— Когда-то я хорошо знала этого новоявленного пророка. Это было так давно, — уклонилась от разговора Лиза.

— Теперь сей казарменный коммунист, бия себя в грудь, вопит о том, что он социал-атеист, — сказал Маркс гневно. — Аморфный всеразрушитель, мастер позы и громких, бессмысленных по существу, но весьма пышных фраз.

Женнихен и Шарль Лонге пришли звать Маркса и его гостей в сад. Как обычно в этом доме, ужин прошел непринужденно и живо. Было довольно поздно, когда компания пополнилась еще двумя гостями — коммунарами Проспером Лиссагарэ и Жаном Стоком.

Появление машиниста произвело на всех заметное впечатление. Женни с глубоким сочувствием протянула ему руку, Карл предложил сесть рядом с собой. Жан Сток казался совершенно невозмутимым, и, однако, это было спокойствие каменной гробницы. Он был сед, взгляд его подолгу задерживался на каждом предмете и с огромным трудом отрывался от него. Тот, кто не знал истории этого расстрелянного у стены Пер-Лашез и случайно оставшегося в живых человека, нашел бы его очень странным. Говорил Жан мало и отрывисто. Движения его были как бы заторможенными. Редкая улыбка на его лице напоминала гримасу острой физической боли. Пули версальских палачей вконец подорвали его здоровье: он протяжно кашлял и не мог более владеть левой рукой. Что-то отрешенное появилось не только в душе, по и в облике бывшего машиниста.

Получить работу в Лондоне было очень нелегко, так как английские буржуа отказывались нанимать коммунаров. Благодаря настойчивым заботам Маркса, бывший машинист устроился сторожем в одной конторе, а Лиза поселила его в своем скромном доме. Он выполнял также поручения Генерального совета, помогал Красоцкой в свободное время ухаживать за растениями в небольшом садике и вести ее несложное хозяйство. Все, кто узнавал Жана Стока ближе, любили его.

— Ешьте, дорогой Жан, вам надо хоть немного потолстеть. Тогда пройдет ваш гадкий кашель, — говорила Ленхен, пододвигая ему самые лакомые куски и стараясь не показать, как она его жалеет.

— Спасибо, мисс Демут, — тихо ответил Сток и глухо закашлялся.

— Было бы хорошо вам, старый дружище, съездить в Реймсгейт и отдохнуть у моря. Мы сообща устроим вам это, — сказал Маркс.

— Конечно же, Мавр, — обрадовалась Женни.

Франкель, Врублевский и Лонге живо поддержали ее. Но Сток нахмурился и мягко возразил:

— Есть люди более несчастные и больные среди коммунаров, нежели я. Можно перечислить вам много имен. Им, и только им, должны все мы помочь. Вот Эжен Потье, к примеру. Он очень слаб телом, хоть и крепок духом. Его нужно подлечить, а затем дать денег на билет в Америку. Там парень найдет себе работу и пригодится для пропаганды наших идей. А мне хорошо, братья, право же, очень хорошо. Я жив и вижу вас, в то время как столько коммунаров закрыло глаза навеки.

Жану хотелось еще многое сказать о тех, чьи образы он носил в своей груди, никогда не забывая, но, заметив, что печаль ночным ветром коснулась всех сидевших за столом, он смолк. Когда с едой было покончено, Жан Сток незаметно ушел. Вскоре и Маркс, дружески распрощавшись со всеми, отправился работать к себе наверх. Женни пошла проводить мужа. Лиза, весь вечер мало говорившая, внимательно наблюдала за этими двумя, ставшими ей очень близкими и дорогими, людьми. Оба они были в расцвете той зрелой красоты духа, которая приходит вместе с возрастом. Маркс несколько пополнел и выглядел еще более физически сильным и представительным. Из-под припухших верхних век на мир смотрели совершенно молодые, искрящиеся, прекрасные выражением ума и воли глаза. Голубая седина бороды оттеняла смуглый, без румянца цвет лица. Никогда Маркс не выглядел более значительным и величавым, нежели в эти годы.

Лицо Женни поразило Лизу своей переменчивостью. От него трудно было оторваться, оно подчинялось каждой мысли и движению чувств. Женни то молодела настолько, что Лиза будто видела ее как в годы светлой юности, то вдруг мрачнела и старела или становилась спокойной, строгой. Эта особенность, присущая внешности жены Маркса, свидетельствовала о сложности и чувствительности ее души. Так думала Лиза, любуясь сменой выражений ее лица.

«Не знаю, — решила она про себя, — что сказали бы поэты, но я сравнила бы госпожу Маркс с тем, что наиболее многообразно на земле, — с небом, которое так переменчиво».

После ужина молодежь разделилась на группы. Женнихен, Лео Френкель и Проспер Лиссагарэ уселись на скамье.

— Как я люблю этот дом, этот сад! — воскликнул Врублевский, останавливаясь перед ними, и закончил восторженно:


Дата добавления: 2015-07-26; просмотров: 177 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Неукротимая Франция 1 страница | Неукротимая Франция 2 страница | Неукротимая Франция 3 страница | Неукротимая Франция 4 страница | Неукротимая Франция 5 страница | Неукротимая Франция 6 страница | Неукротимая Франция 7 страница | Неукротимая Франция 8 страница | Неукротимая Франция 9 страница | Неукротимая Франция 10 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Но я опасаюсь, что негодяи и глупцы будут беспрепятственно продолжать свою безумную игру, если германский рабочий класс en masse[23]не поднимет своего голоса.| Бессмертие 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.019 сек.)