Верная челюсть

мои первые музыкальные запечатления музыкальный инструмент как орган сверхречи

Твой голос стал моим первым небом — не тем, верхним (так никогда и не знаешь, какое оно), а совсем близким — здесь, в комнате... Я слышал — говорили: «лирическое сопрано». Я не знал, зачем ты поешь, но, конечно, мне! И просил: «Мама, ПЕЙ!» — «Не пей, а пой». — «Почему?.. Пей, пей песню!»

«Мам, еще... еще немножко...» — просил, засыпая...

И вот что еще ты умеешь! Из этой пасти, когда открывается ее черная челюсть и обнажает так много-много белых и черных зубов — эти зубы, когда ты по ним бегаешь пальцами — от этого становится сладко-жутко и тепло, и мурашки...

Особенно нравится, когда много этих зубов нажимается вместе — поют бархатно... И как ты это умеешь?.. Ты всегда это умела! Ты самая красивая...

Великое счастье, долго не сознававшееся: родиться в семье, где звучит живьем музыка, где она чувствует себя дома.

Нет, не профессионалы. Только по линии папы, как раз единственного нашего не отягощенного повышенной музыкальностью человека, один дядюшка был скрипачом с абсолютным слухом, играл в оркестре Большого театра.

Любители до мозга костей. Вся мамина родня — играющая и поющая, а главное — слушающая.

Что такое музыка, я уже в два года мог определить одним именем, бывшим на слуху у имевших уши: Лемешев. Гениальный тенор, великий артист, русский самородок моцартианского толка. Я его уз-

Г/1 А Ъ А 3 Риггиоз

навал по радио, громко кричал «Лемешев поет!» и восторженно замирал...

Были и еще имена, которые узнавал с малолетства по первым звукам — имена бессмертные, камертонные: Шаляпин, Нежданова, Барсова, Рейзен, Козловский, Михайлов, Русланова, Гилельс, Рихтер, Софроницкий, Оборин, Юдина-Спасибо страшному моему времени за одно только то, что ИХ вместило.

Первородство качества — присутствие духа даже в далеких от совершенства попытках собственного любительского исполнения — а вот это за спасибо тебе, родительская семья, вот за это, мама...

Осталась ты — я потом с болью понял — высокоодаренной страдающей недоучкой. Инженер-химик. Чуть свободная минутка — за пианино, играть и петь. Русские романсы, неаполитанские песни, Моцарт, Шопен, Шуберт, Бетховен, Глинка, Чайковский... Доучивала — помню мучения и маленькие торжества твои в каждом такте — «Весну» Грига...

Вот ноты — шифровки чудес, волшебные, непостижимо-притягательные иероглифы!

Серо-желтые тетрадки, старорежимные, истрепанные, исчерканные еще твоим учителем, — и новые, чинные, застегнутые пятиструнки. Вот таинственный Страж Музыки, Магистр Совершенств, сам в себя заворачивающийся — Скрипичный Ключ!

И вправду похож и на ключ, и на скрипку...

Там тоже — в нотных шеренгах, в строгих россыпях черной дроби — там своя музыка: тайный свет, собранный в шагающие дробинки, в гнездящиеся, бегущие и летящие ягоды-бусинки, и каждая управляет звучной свободой струн!..

ф_л _______________________ск р озаяк

Вот старинный наш черный Беккер с подсвечниками и бордюрной резьбой. Для меня он живой бо-гозверь, всемопщий, всеговорящий. «Концертный звук, золотой. Сам поет, сам аккорд строит. Богатит возд\х. Инструмент на особицу. Берегите»,— говорил, помню, старик-настройщик.

Богатит воздух, вот-вот!.. Я свято верил, что Беккер живет своей собственной тайной жизнью и, пока молчит, собирает, копит в себе музыку.

II сейчас верю, что музыкальный инструмент — орган речи Бога, а человек — проводящее устройство к нем\, с мотком проволоки: п\чком нервов...

нуЖно ли думать, что ты особенный?

...Мне шесть, едем поступать в музыкальную школу. В первый раз в жизни ты везешь меня на метро: от Кировской (теперь Чистые Пруды) до Сокольников, первая московская линия. Крепче всего запомнился оглушительный рев поезда с бешеным перестуком колес, вой и рев, переходящий в неистовство...

Обезумело мчатся из темноты горящие птицы, мимо и мимо — жутко живые тоннельные фонари... Огненный тигр совершает воинственный затяжной прыжок на соперника — встречные поезда около Сокольников, подземный разъезд...

На приемной пробе я что-то спел, что-то высту-чал в задаваемых ритмах, поузнавал предложенные мелодии, сам сыграл на рояле подобранные «Чижик-Пыжик» и «Темная ночь».,.

Усложненное задание. К открытому роялю вместе со мной подводят худенького белоголового мальчика:

Г/1 А Ък 3. Рипуоз

он и я одновременно должны подобрать на разных октавах простенькую мелодию. В сером отдалении незнакомые взрослые...

«Ну, кто быстрее?..»

Он бойко начинает, а я застываю, пораженный его ошибкой. Вот, наконец, у него что-то получается — и вдруг руки мои сами начинают играть гармонический аккомпанемент... Нам захлопали. Первое чувство ансамбля, его тоже не забыть никогда!..

Меня приняли сразу в две музыкальные школы (мама подстраховалась). В одной старенькая преподавательница потихоньку, но так, что я все же услышал, сказала маме: «У вашего сына исключительные способности. Но он очень неожиданный мальчик, будут сюрпризы, и не всегда приятные. Фанаберия слишком большая. Трудно ему придется. Учтите...»

— Мам... А что такое... эта вот... «фанаберия»?— спросил я попозже как бы невзначай и вдруг почему-то задергал ушами.

(Они у меня иногда делают зарядку без спроса.)

— А? — Мама посмотрела на меня странновато, как год назад, когда я, пятилеток, состриг наголо свои белокурые кудри (не нравилось мне, что некоторые незнакомые тетеньки говорили про меня «какая милая девочка»). Мама тогда, увидев результат моей самострижкн, чуть в обморок не упала...

— М-м... Фанаберия... 3-э... Это когда кто-то о себе думает, что он какой-то особенный.

— Мам... Ты особенная. Ты знаешь об этом?.. Я о тебе думаю, что ты особенная.

— Я?!

293

^φ ______________________ сквозняк

Царство ненаказуемых тузиков

Для ребенка музыка — не предмет, не отдельное занятие, не «дисциплина», а жизнь, нераздельная с жизнью, которой живет он и весь мир.

Не понимая этого, взрослые перекрывают кислород восприятию искусства и удушают на корню творческую музыкальность

Музыкальную школу я быстро возненавидел.

Учим жалобную песенку.

Все дети хором и я:

Идет Кисанька из кухни:

Мяу,

Мяу,

у ней глазоньки опухли:

Мяу,

Мяу.

О чем, Кисанька, ты плачешь?

Мяу,

Мяу!

Тузик пеночку слизал,

а на Кисоньку сказал.

Мя-а-а...

Все поют, а я не могу: режет живьем, душит, капают слезы... Почему поверили подлому Тузику?

(В другом, более реалистическом варианте пеночку слизал повар.) Значит, несправедливость торжествует, и ничего нельзя сделать, нельзя ни наказать, ни вразумить этих тузиков, только жалобное «мяу»?..

Нет, не хочу я ходить в школу, где терпят такое, жалобно об этом поют, травят душу и ничего не делают, чтобы помочь бедной киске!

Вскоре разбил нос мальчику, мучившему котенка...

Г/1 А ЪА 3. Риггуоз

<CS

Я долго не мог постичь, как можно жить отдельно от другой жизни, которую видишь, слышишь или воображаешь. Со всем и всеми отождествлялся, никого не умел в себе останавливать...

Рисуя, переставал быть собой, становился тем, что или кого рисую, производил какие-то чужие — уже свои — звуки и телодвижения... Я не знал, что все это тоже музыка.

Дата добавления: 2015-07-26