АНАСТАСИЯ. Озарение

Почему же, почему же?.. Почему же с какого-то недоброго дня жизнь у нас пошла наперекос?

Почему на смену буйной радости, которая все могла растопить, которая могла даже сотворить чудо, как тогда, когда я миром выбралась из бандитского лимузина, почему на смену ей, чудотворной, пришла тоска, пришел неуходящий гнет на сердце?.. Раньше я домой летела отовсюду, где была, от нетерпения чуть ли не задыхаясь. Глаза мои горели, щеки пылали: вот-вот сейчас я встречусь с ним, с моим Егорушкой, с моим живым дыханием, с любовью долгожданной, с пламенем всесжигающим, с моим счастьем, с моим мужчиной, с моим мудрым мужем и огневым любовником, который впервые открыл мне меня, с моим идеалом человека, который всегда поступал по чести и справедливости, сейчас встречусь с той моей воплотившейся мечтой, о которой до встречи с ним я даже и не знала, не думала!.. Так что же случилось, почему я стала возвращаться домой не торопясь, каким-то внутренним чувством тормозимая, а дома тоже уже не живу, а существую? Почему я как механическая кукла вожусь с детьми, ровно, без искры, общаюсь с сотрудниками по кафедре и со студентами, почему избегаю встреч и разговоров с родителями, которые все-все чувствуют и, знаю, тяжело переживают мое состояние?..

А Егор, ах, Егор… Эти его бесконечные командировки, эти его поздние возвращения, когда он думает, что я уже сплю и тихонько ложится сбоку, чтобы не потревожить меня. И этот его тяжелый непроизвольный вздох, когда он колеблется, разбудить ли меня, решает, что нет, не надо. Он умученный отключается, наконец, засыпает, а я… В душе моей все плачет, все кричит, а я лежу тихонько, будто и впрямь — бревно-бревном, будто я могу спать, когда рушится долгожданное счастье. Да, поплачу, поскулю, повсхлипываю, а утром оказывается, что проспала, что детей уже поднял, умыл, накормил Егор, и я заявляюсь в столовую с запухшими глазами, нечесанная, когда святая троица уже собирается на выход.

Что же случилось со мной, с нами? Неужели правы те, кто долдонят, будто счастье быстротечно, будто будни быстро и неизбежно заиливают ясные озера нашей любви? Да смирилась бы я с этой расхожей мудростью, если бы в памяти моей, в каждой клеточке моего тела не жило бы то жаркое пламя, которое горело во мне еще совсем недавно и вдруг принялось затухать. Так почему же все это сталось-случилось, почему? Почему?! Почему?!!

Какой-то проклятый рок висел надо мной: сглаз ли, заклятие ли, наговор ли. Ведь все это уже было, было! Пускай не в тех размерах, но было! Как быстро стало выстуживать когда-то у нас с Ипполитом, а ведь поначалу он был действительно искренне воспламенен мною. И никто иной, кроме меня самой, в том не был повинен. А Олег? Ведь я была для него недостижимым образцом женщины, богиней, но к чему все пришло и достаточно быстро? К пошлым его постельным романчикам (тьфу-тьфу, не хочу и вспоминать ни его пассий, своих подруг разлюбезных, ни моих «утешителей», тупых коблов, другого слова не подберу). И опять же вина была только моя и ничья более! Что же это за проклятие на мне такое, что за несчастье?!

Да, мне жить хочется, радоваться, любить по-прежнему, особенно теперь, когда я знаю, что это такое, но, может быть, выше себя не прыгнешь? Может быть, смириться? Третий раз дается мне этот знак: может быть, должно мне достать ума и уразуметь смысл троекратного указания перста Божьего? На том бы и утешиться, да все неймется душе моей грешной, все хочется ей радоваться жизни во всю ширь, уже однажды изведанную. Отведав сладкого, не захочешь горького, не так ли?

Я вижу, как подарками своими хочет Егор забросать ущелье, вдруг возникшее между нами, и подарками не рядовыми, дорогими, даже роскошными. Сама я его и оттолкнула, оскорбила самое сокровенное в его самолюбии, он ушел тогда от нас, и надолго. Не знаю, как я пережила эту разлуку, но вот он вернулся, а пропасть меж нами сохранилась.

Да, виновата я. Но ведь он сильнее меня, умнее, старше, мудрее! Ведь видит же он, как я страдаю, как дом выстужен, да разве ему самому хорошо в этом холоде? Нет, он должен все повернуть, ведь он муж мой, я за-мужем, за кормильцем, защитником, заботником! Если у него на это нет сил, зачем тогда мне все его другие дела? Прокормлюсь и сама, никому обязана не буду, ни на кого рассчитывать не стану!

Или самой этот ледник растопить, найти в себе силы, чтобы его сердце растаяло? Не знаю, не осталось у меня внутренних ресурсов, да и как его сердце разогреешь, если он из командировок не вылезает и конца краю им нет и не предвидится? Господи, если ты есть, раствори Егору глаза на беду мою! Я уже проучена судьбой достаточно. Боже милостивый, не надо мне новых уроков, я очень уже понимаю, что нельзя свои нервы дурацкие на муже срывать. Спаси меня, атеистку неверующую, ведь ты даже — разбойника простил, когда он на кресте покаялся, а я не душегуб, я слабая женщина, надломившаяся под грузом напастей. Господи! Не в словах дело, а в том, что я буду жить по совести. Помоги мне. Господи! Помоги!..

Не знаю, дошла ли моя мольба до Небес (как мне в это верить, если вся сознательная жизнь прошла в безверии), дозрел ли внутренне Егор до полного понятия, что нельзя нам с ним так-то вот по-чужому жить после прежнего полного растворения друг в друге, или случилось то и это, но он понял, он осознал, он почувствовал мое горе! И это случилось тогда, когда я уже была на самом дне своего отчаяния и безразличия, когда у меня уже ни сил, ни желания не было даже развернуть и посмотреть очередной его подарок, видно, дорогой, что-то меховое.

О, как сложна жизнь, как непросто бытие! В какую-то долю секунды было мне озарение, когда он жалобно сказал: «Аля уехала», как молния сверкнула и осветила своим мертвенным светом все до последней щелочки! Он сказал: «Аля уехала» как-то привычно, а не «Алевтина Сергеевна»: так говорят не о сотруднице, а о близком человеке, об очень близком, о своем. Я видела ее, несколько раз пути случайно пересекались, но больше знала о ней из его рассказов — всегда одобрительных, даже восторженных. Он рассказывал и об отъезде Алевтины Сергеевны, но как-то сухо, отчужденно, и я думала, что он сдержанно осуждает ее предательство. И вот все разом прояснилось в моем сознании и тотчас связалось в один узел. Что-то тяжелое, трагическое должно было произойти в ее жизни, чтобы она, калека, уехала от своей интересной работы, от такого шефа, как Егор. И я все поняла, через какой ад она прошла, и через какие мучения прошел Егор, и чего стоило ему раздвоение души на разрыв. И я поняла, что Алевтина уехала потому, что Егор сказал ей, что возвращается ко мне. И я уразумела, что не я одна повинна в нашей тягостной атмосфере, и еще поняла, что кроме меня нет у Егора пути, а если на время он сбился, то значит, штормовые ветра дули ему, сильному и прямому, навстречу… Все это и еще много другого мгновенно узнала я своей интуицией из малой его обмолвки, и поняла, какую тяжесть принял он в свою душу, стремясь уберечь меня от нашей общей беды, и убедилась, что это — мой муж, мой самый родной человек! Господи, прости ему и ей! Прости так, как я простила!..

И любовь к нему, который понял сейчас мое отчаяние, вновь вырвалась из недр моего естества, и еще возникло преклонение, и уважение, ибо я достаточно знала, как много для мужчины значит его деловой успех. Я помнила, как ради карьеры Ипполит пошел на нарушение всех заповедей божественных и человеческих. Я не забыла, как гибко искривлялся нравственный хребет у Олега, когда готовился он к своей докторской защите. У Егора, как я понимаю, возникла сначала угроза краха всей его издательской политики из-за безумного, едва ли не стократного роста цен на бумагу, полиграфию, краски, энергоносители, а сейчас, когда он сумел оседлать ситуацию с помощью своей находчивости и заокеанских контрактов, объявилась вполне реальная возможность многократного и многопрофильного расширения его дела. И в такой-то вот победительной ситуации — каким же человеком надо быть, — чтобы по моей мольбе остановиться, оглянуться и оценить свои долгосрочные ориентиры!

Он услышал, он услышал: не меня, но голос своей мудрости! Он сумел не только с разгону остановиться, но и включил прожектора, ослепительно осветившие перспективу всей его жизни. И смог все разом и увидеть и мгновенно оценить им увиденное, и сделать свой выбор: не безграничную линейную бизнес-карьеру, но объемную многокрасочную полнокровную жизнь! Он понял в мгновение ока — потому что был готов к этому, — что быть человеком-функцией, каким он стал при самодовлеющем капитале, — это гораздо меньше и беднее, чем быть человеком по всей полноте его возможностей, в том числе и деловых. Его разум и его постоянная готовность стать больше, чем он был раньше, не опустили его к моим ногам на колени, но подняли до той занебесной выси, где парит свободный человеческий дух! И в искреннем благоговении перед своим любимым, перед этим мужчиной, всегда готовым к новому движению вперед и вверх, я стала на колени перед ним. И любовь, и вера моя в него и в нашу жизнь, и в наше счастье вспыхнули во мне с такой новой силой, что где-то под самым сердцем родилось пронзительное чувство-мысль: Егор, я хочу родить от тебя! Я хочу родить тебе! Я хочу, чтобы через мою душу и мое лоно ушел в будущее наследник всего лучшего, что есть в людях, чем является для меня Егор.

Наверное, все мои мучения и страдания подготовили меня к тому, что мысль эта без всяких логических зигзагов, самым коротким путем, как озарение, как солнце, вспыхнула в моем сознании. И я успела еще подумать, что все это сами Небеса подсказали мне, и мое решение родить есть мой им ответ, моя благодарность, мой святой долг перед мирозданием. Мой ребенок от любимого, почитаемого, обожествляемого мною мужчины, от Егора будет вершиной, средоточением того, что я могу подарить ему, его роду, всем людям своей страны, всему миру.

Мы стояли на коленях друг перед другом, я смеялась и плакала, он обнимал меня, а я уже знала то, что еще не было ведомо ему. И сила, и радость, и счастье вошли в меня. Егор во все глаза глядел на меня, будто видел впервые, и я смотрела на него и любовалась, как расцветало его лицо, в котором отражался свет моей радости.

Дата добавления: 2015-07-26