О лжедмитрии-расстриге, о Москве при польском иге

Жили да были, носили жупаны
Ясновельможные польские паны.
Знатные, важные, как поглядишь,
Только в казне королевской-то — шиш!
Всё-то им, панам, земли не хватало.
Всё-то им плохо, да всё-то им мало.
Смотрит на русских завистливый пан —
Взять бы себе на работу крестьян!
Пану обидно, что рожь и пшеницу,
Лён и гречиху, скотину да птицу
Русские пахари с русской земли
Польскому пану во двор не везли.
Польская шляхта сидит на Волыни,
Паны-хозяева — на Украине.
Заняли паны и запад и юг, —
Русскую землю забрать бы вокруг!
Вот бы войну! Но для этой войны
Польскому пану силёнки нужны.
И как не раз уже ездили, снова
Едут поляки к царю Годунову.
Зарится шляхта на лакомый кус
И предлагает нам вечный союз,
Но при условии, чтобы побольше
Русской земли отходило бы Польше.
С панами царь гостевал, пировал,
Только земли он гостям не давал.
Так вот годами велись разговоры…
В, это же время да в эту же пору
Жил-проживал в монастырских стенах
Рыжий, ничем не приметный монах.
С виду покладистый, скромный, смиренный,
Был одержим он мечтой дерзновенной.
Как-то весною исчез из Москвы,
Где-то бродил на границах Литвы
И перешёл к украинским магнатам,
В замки, на службу к полякам богатым.
И вот тогда со шляхетской земли
Странные, смутные слухи пошли…
«Эй, здорово, сват!» —
«Здорово!» —
«Слышал слово?» —
«Что за слово?» —
«Ныне бают на торгу,
Что конец царю-врагу —
Царь Димитрий объявился!» —
«Да убит он аль убился!» —
«Не убился, не убит,
Слышь, народ-то говорит:
Ляхи малого украли,
Обучили, воспитали.
Круль царёнка увидал,
В баньке парить приказал,
Обрядить во что почище,
Войска дать ему три тыщи,
И царевич наш пошёл
Отвоёвывать престол». —
«А Борис? Он сам при сыне!» —
«Нам Борис не нужен ныне,
Он на царстве год седьмой —
Ходим по миру с сумой.
Что ни день, то царь богаче,
Что ни ночь, мы с горя плачем.
Ни кола и ни двора.,.
Нам бы лучше жить пора». —
«Вот так шту-ука! Эко дело!» —
«Мне беднячить надоело,
Я к царевичу пойду!
Сват, а ты?» —
«Да подожду!»

Так появился, народу на горе,
Беглый монашек Отрепьев Григорий.
Скоро Москва услыхала молву:
Дмитрий с войсками идёт на Москву.
Дмитрия ждут и встречают повсюду.
Были такие, что верили чуду.
Хочет Лжедмитрий занять поскорей
Место на троне московских царей.
Долго ли, скоро ли судьбы решались,
А города самозванцу сдавались.
Чем же была его слава крепка?
Рать у него не была велика —
Паны немного Отрепьеву дали, —
Да на пути беглецы примыкали.
Чем привлекал самозванец-смутьян
Русских людей, горожан и крестьян?
Тем, что не верил народ Годунову,
Ни его разуму, ни его слову,
Шёл к самозванцу, Бориса кляня,
В самое полымя шёл из огня!
Знали бы, ведали прадеды каши,
Что приготовил им рыжий монашек!..
Царь не дождался прихода врагов —
В тяжком недуге Борис Годунов
Умер внезапно, покинутый всеми.
Здесь начинается Смутное время.

* * *

Шляхтичи ходят по русской земле.
Гришка Отрепьев — хозяин в Кремле.
В Польшу расстрига за помощь в походе
Шлёт королю Сигизмунду дары —
Много сокровищ из царских угодий:
Золото, утварь, алмазы, ковры.
Опустошились дворцовые клети.
Польские паны — хозяева тут.
Прямо из Польши в стеклянной карете
Шляхтянку в жёны расстриге везут.
Перед Мариной, полячкой надменной,
Русские девушки падают ниц.
А на Маринке — венец драгоценный,
Шапка венчальная русских цариц.
С этой Маринкою царь самозванный
Русской землёю собрался владеть.
Пляшут под музыку польские паны,
Русским красавицам стыдно глядеть.
Сроду такой не видали стыдобы:
Женскому полу плясать во хмелю.
Не приходилось и слыхивать, чтобы
Девки, горланя, прошли по Кремлю.
Шляется шляхта по древней столице,
Озорничает средь ясного дня —
В древнем соборе сидят на гробнице,
Шпорами нагло о плиты звеня.
Нет никакого с поляками сладу:
Бродят они по базарам гурьбой,
Грабят амбары, и лавки, и склады,
Всюду бесчинство творят и разбой.
Где ж ты, былая московская слава?
Иль москвичи позабыли о ней?
Древнюю славу хмельная орава
Топчет копытами панских коней.
Только иссякло в народе терпенье,
Кровь закипела у русских людей.
Ох, надоели им пляски и пенье!
Ох, надоел им расстрига-злодей!
Ох, загудели ночные набаты,
Ох, и вломился народ во дворец!
Прыгнул расстрига в окно из палаты —
Тут и нашёл он свой страшный конец.
Тут топорами его зарубили,
Тело облили смолой и сожгли,
Пеплом оставшимся пушку набили,
Бахнули в сторону польской земли,
Чтоб остальным самозванцам на страх
Ветер развеял Отрепьева прах.

БЫЛЬ О ТОМ, КАК ШУЙСКИЙ СТАЛ ЦАРЁМ

Вольный дух гуляет по Руси,
А бояре молятся в ночи:
«Господи, заступник наш, спаси,
Сохрани от черни, научи!»
Шепчут толстопузые, кряхтят,
Щупают затворы у дверей —
Мнится им, что их убить хотят,
До смерти боятся бунтарей.
А холопы, за день утомясь,
На соломе, под худым рядном,
В жалких избах, там, где смрад и грязь,
Крепко спят угарным, тяжким сном.
Снится им натопленная печь.
На печи лежанка — можно лечь!
Снятся им калачики в печи.
Шепчут толстопузые в ночи:
«Не пришёл бы кто из-за морей —
Короли грозят со всех сторон!
Своего бы выбрать поскорей,
Усадить бы на московский трон,
Посмирнее выбрать — и тогда
Не страшна холопская орда!»

Собрались бояре как-то раз,
За беседой посидели час,
Меж собою тайно говоря, —
Выбрали боярского царя.
И, собрав на площадь москвичей,
Став на Лобном месте, под Кремлём,
Горсточка бояр-бородачей
Объявила Шуйского царём.
Под присягой Шуйский дал зарок
Не казнить бояр — друзей своих.
Обещал, что он не будет строг,
Что он будет милостив и тих.
В Кремль боярин Шуйский водворён
И усажен на московский трон.
Думали бояре, что конец
Самозванству, слухам и молве,
Если царский держится венец
На плешивой хитрой голове.
Но хоть новый государь пришёл
На московский на пустой престол,
Самозванцев в эти все года
Столько стало, сколько никогда.
После Гришки через малый срок
Новый объявляется царёк.
А на Каме, Волге, на Дону
По три самозванца за весну.
Каждый врал: «Царевич Дмитрий я,
Сын Ивана Грозного царя!»
Каждый на столицу путь держал,
Шуйскому сверженьем угрожал.
И боярский царь, боясь угроз,
С самозванцами повёл борьбу:
Он в Москву из Углича привёз
Дмитрия-царевича в гробу.
Гроб открыли перед всей Москвой,
В нём лежал царевич неживой,
В ферязи истлевшей, в кушаке,
С горсточкой орехов в кулаке.
Был царевич погребён в Кремле,
Слух о том прошёл по всей, земле,
Успокоил знатных москвичей
И купцов, московских богачей.
И боярин ночью крепко спал,
Но мужицкий гнев не остывал —
Со дворов боярских много слуг
Убегало к бунтарям на юг,
Потому что проливал народ
На господских пашнях кровь и пот,
Потому что понимал народ,
Что лишь бунтом сбросишь барский гнёт.

Год

Дата добавления: 2015-07-18