Было уже восемь тридцать утра, когда Манцур вошел в аудиторию, раньше на М&М конференцию он никогда не приходил, если вообще считал нужным явиться. Он медленно прошел по проходу к своему месту в центре второго ряда сразу позади председателя. Сегодня он был одет консервативно. Когда он шел мимо меня, я уловил аромат Пако Рабанн, такой сильный, что, наверное, и студенты-медики на другой стороне аудитории почувствовали запах.
Неизменная маска восточного спокойствия скрывала отвратительное настроение Манцура. У него все еще ныли зубы после восстановительной стоматологической операции, сделанной на прошлой неделе. Кроме того, Силверштейн сообщил ему новость о смерти их пациента с аневризмой абдоминальной аорты. Впрочем, хирургу не обойтись без смертельных исходов, такова профессия. Более всего его беспокоила другая неприятность. Рано утром ему позвонил Альберт Фарбштейн и сообщил, что ОНПМД запрашивает пятьдесят восемь историй болезней его пациентов, что бы это значило? До сих пор он не имел дел с властями. Пятьдесят восемь историй, зачем они им понадобились, кто за всем этим стоит? Надо искать причину интереса к его персоне и предупредить Сорки!
Резидент Мошеш представлял операцию Сорки, Вайнстоун был как всегда рядом и внимательно слушал. «Он не должен отчитывать Сорки, — подумал Манцур, — мир, достигнутый в итальянском ресторане, очень хрупок, особенно после истории с Яссером».
— Представляемая пациентка — женщина семидесяти четырех лет, с доказанными метастазами рака прямой кишки, в состоянии после химио- и радиотерапии, страдающая рецидивирующими ректальными кровотечениями. Компьютерная томография показала множественные метастазы в обеих долях печени, асцит и множественные метастазы в брюшной полости.
— Мы можем посмотреть снимки КТ? — попросил я достаточно громко, чтобы все в аудитории услышали меня.
— Пожалуйста, покажите нам КТ, — велел Вайнстоун. Невысокая индианка, радиолог, установив пленку в проектор, заговорила с заметным мадрасским акцентом:
— Эта томограмма брюшной полости была сделана до операции, вы можете четко видеть множественные поражения, они диффузно диссеминированы в обеих долях печени, предполагается запущенный процесс. Наблюдается большое количество свободной жидкости возле печени и просвета кишок.
Радиолог сменила пленку и продолжила:
— Ближе к тазу просматривается асцит, а вот здесь большая опухоль прямой кишки, которая прорастает в стенку таза.
— Спасибо, — сказал Вайнстоун и повернулся к Мошешу. — Пожалуйста, продолжайте, опишите ваши дальнейшие действия.
— Была выполнена открытая лапаротомия, выявлено около одного литра асцитической жидкости. Опухоль прямой кишки была фиксирована к прилегающим структурам и оказалась нерезектабельной, поэтому толстая кишка была пересечена проксимальнее опухоли, дистальный конец заглушен, а проксимальный выведен в виде колостомы. Послеоперационный период осложнен прогрессирующей печеночной недостаточностью, приведшей к смерти пациентки на двадцать шестой день.
Мошеш поднял глаза и посмотрел в зал.
В аудитории повисло тягостное молчание, все присутствующие понимали, что пациентка была буквально нафарширована раковыми метастазами, а операция только ускорила ее смерть. Сорки помог ей убраться на тот свет, хорошо подзаработав на этом. Я изо всех сил сдерживался и мысленно давал себе слово не выходить за рамки общепринятого поведения.
— Будут ли комментарии? — поинтересовался Вайнстоун.
— Я не вижу никаких показаний к операции! — выкрикнул я вопреки лучшим намерениям (если все молчат, надо же кому-то начинать). — Хирург, как и мы, видел КТ и знал еще до операции, что несчастной пациентке ничем уже не поможешь, зачем же операция?
Манцур внимательно вглядывался в меня, он не удивился бы моей причастности к запросу ОНПМД.
— Доктор Сорки, — сказал Вайнстоун, — вам слово. Сорки был настроен воинственно, слишком много его операций рассматривается в последнее время. Ему не понравился мой вопрос. Почему он, председатель Медицинского правления, должен глотать эту чепуху? В его ответе звучало неприкрытое раздражение:
— Господин председатель, я не желаю отвечать на комментарии уважаемого коллеги, ему следовало более внимательно слушать представление случая. Показанием к операции было ректальное кровотечение, разве это непонятно?
— Какое кровотечение? — парировал я с азартом игрока, отбросившего все сомнения в сторону. — Несколько капель крови за сутки? — Словно шахматный игрок, я думал на несколько ходов вперед и знал как съесть короля Сорки. — Мошеш, пожалуйста, посмотрите историю болезни, сколько порций крови было перелито больной до операции, и какой у нее был гемоглобин?
Мошеш вопросительно посмотрел на Вайнстоуна, историю болезни обычно приносят на патанатомическую конференцию и никогда не исследуют публично. Утверждения и заявления хирургов всегда принято принимать на веру. Вайнстоун на секунду растерялся, он оказался под перекрестным огнем, придется нарушить традицию и докопаться до истины.
— Посмотрите историю болезни! — скомандовал он. Мошеш начал не спеша перелистывать страницы толстой истории болезни.
— Гемоглобин до операции был двенадцать и три. Трансфузии? Давайте посмотрим трансфузии. Я здесь не вижу ни одной записи о переливании крови пациентке на протяжении указанного периода.
— Доктор Раек, ваше мнение? — спросил Вайнстон. Малкольм Раек прокашлялся.
— Доктор Вайнстоун, — он мельком взглянул на Сорки, — мне кажется, было ошибкой оперировать эту пациентку, страдавшую от генерализированного карциноматоза брюшной полости. Даже если бы у нее было кровотечение, источник кровотечения нельзя было удалить на операции. Мне непонятно, как проксимальная колостома могла значительно повлиять на кровотечение, которого фактически и не было...
Сорки напрягся. «Раск сошел с ума? Анаболиков обожрался или Виагры? Как смело заговорил». Он покраснел.
— Доктор Раск, что вы говорите! Вы же образованный хирург, один из ведущих преподавателей резидентуры.
Сорки насмешливо улыбнулся и осмотрелся кругом, позволяя почитателям прочувствовать остроту момента. Но его уверенный тон никого не обманул, он был взволнован, и все это заметили.
— Я убежден, что вам знаком термин «паллиативность», опухоль этой пациентки кровила и она была прооперирована паллиативно. Не могу объяснить, почему история болезни не содержит отметок о переливании крови, история может быть подчищена.
Раск продолжал настаивать на своем.
— Доктор Сорки, вы говорите неправду, операция была серьезной ошибкой, а заявление о массивном переливании крови оказалось ложным. Как выясняется, вы предоставили на конференцию ложную информацию.
Сорки вскочил с места будто ужаленный и закричал:
— Доктор Вайнстоун. прекратите немедленно эти не обоснованные обвинения! — Он с возмущением метнул взгляд на Раска и на меня. — Вы можете думать что угодно, а я взрослый человек и отвечаю за свои слова. Доктор Вайнстоун, вы как председатель конференции должны пресекать такие обвинения. Я могу оперировать так, как считаю нужным. Все здесь, — он указал на группу частных хирургов, — подтвердят это.
Вайнстоун только пожал плечами и ничего не ответил. Сорки рванулся к выходу, бормоча невнятные проклятия, и выскочил из аудитории.
* * *
— Привет, Марк, — сказал мне Сэм Глэтман спустя примерно час после окончания конференции. Он стоял возле моей двери со счастливым выражением лица, на щеках горел нервный румянец, глаза светились радостью.
— Хочу угостить тебя латте. Пойдем?
— С удовольствием.
Мы спустились к книжному магазину, заказали наш любимый кофе, налили по половинке, приправили его корицей и сели за маленький столик.
Я шумно отпил.
— Горячий! Слышал новости о Падрино, вообрази, пятьдесят восемь историй болезней запросили! Хотел бы я видеть его лицо, когда он узнал об этом. Как ты удачно все закрутил.
Сэм весело рассмеялся и вытер пену с усов.
— Помогли твои списки, мой друг, без этих списков мы бы ни к чему не пришли. Ты гений!
Я наслаждался этой волной дружеских излияний, меня уже давно так не хвалили.
— Расскажи подробнее, мне нужны детали.
Хорошо. Как ты знаешь, на мои анонимные письма и звонки в ОНПМД ответа не поступило. Получив твои списки, я позвонил им и договорился о встрече с одним из высокопоставленных хирургов — его зовут Кардуччи, доктор Фаусто Кардуччи.
— Он итальянец?
— Нет, американец, директор хирургической пенсионной программы из Стэйтен-Айленда. Мы хорошо поговорили, мне он показался знающим и серьезным парнем, надеюсь, он найдет способ проучить Манцура.
— И по заслугам, ты слышал, что его последний больной с аневризмой умер прошлой ночью? У старика не было шансов, Манцур только помог ему умереть пораньше... Как тебе Терминатор-2?
— Неплохое шоу он устроил на М&М конференции! Ты слышал, как он говорил с Вайнстоуном? «Я делаю то, что считаю нужным...» — так заявлять председателю хирургии, это неслыханная наглость! Вайнстоун должен взять его за яйца и сжать покрепче, если он этого не сделает, потеряет остатки власти и уважения.
Латте был очень вкусным сегодня, день складывался удачно.
* * *
Войдя в лифт, я столкнулся с тремя здоровенными Карибскими парамедиками, сопровождавшими сморщенную, ссохшуюся пожилую женщину, она дышала с трудом, часто и поверхностно. Почему они не дадут ей кислород? Она может умереть, не достигнув восьмого этажа.
В углу стоял доктор Катцен, на нем был черный костюм, на голове черная ермолка, покрывающая волосы, он старательно избегал моего взгляда. Мы не верили, что Катцен был правоверным иудеем, по мнению Чаудри, ермолка была частью его социального маскарада, рассчитанного на расположение еврейских хасидов. Но пациенты Катцена, нуждавшиеся в плановой операции, предпочитали престижный Зайон-госпиталь на Манхэттене, все раввины считали, что лучшие хирурги работают там. Пациенты, направленные Катценом несколько раз ко мне, были всегда тяжело больны и не нуждаласьв операциях, другие были не застрахованы или поступали на выходные. Я представил свою приемную, заполненную разговаривающими на идише бородатыми евреями в черных лапсердаках, пропитанных запахом укропа.
Выскочив из душного лифта на шестом этаже, я направился в офис Вайнстоуна, где было намечено стратегическое совещание. Бахус, Раск и Чаудри уже сидели на своих местах.
Вайнстоун взял со стола черную папку.
— Малкольм вручил мне эти документы несколько недель назад. Марк, я думаю, у тебя тоже есть копия. Впечатляющая работа. Я хочу сегодня обсудить с вами наши дальнейшие действия. — Он указал на папку с итогами расследования осложнений Сорки, собранными внутренним комитетом по контролю качества.
После перепалки с Сорки на М&М конференции Вайнстоун разрешил мне послать обвинительное письмо Сорки и дал задание Раску провести проверку на «соответствие квалификации», просмотреть все его осложнения за последние пять лет. И вот мы получили конечный результат — эту черную папку, содержащую шестьдесят семь историй болезней в хронологическом порядке, детальные выписки с углубленным анализом осложнений и заключениями, сделанными нами.
— Эта папка жутких кошмаров, — возмущался я. — Кто-нибудь встречал такую коллекцию ужасных провалов у одного хирурга? Они с Манцуром стоят друг друга.
— Мы говорим сейчас не о Манцуре, а о Сорки. Как мы поступим дальше с этой папкой?
Во время расследования, продолжавшегося несколько недель, на Вайнстоуна давили все, кто только мог. Весь госпиталь узнал новость об изъятии из архива отделением хирургии историй болезней пациентов одного хирурга. Фарбштейн, Манцур и даже президент госпиталя Ховард наведывались к Вайнстоуну и убеждали его «остановить сумасбродство», «устроить встречу с Махмудом» и так далее. Вайнстоун заколебался, однажды он даже попытался все прекратить. Но прямые угрозы Сорки и активная закулисная возня убедили его продолжить расследование.
— У меня есть для вас кое-какая информация для раздумий, — приступил к делу Вайнстоун. — Как вы знаете, если председатель хирургии получает рапорт от внутреннего комитета по контролю качества, он рассматривает его и делает собственные выводы. Если хирург, по его мнению, не соответствует квалификации, председатель должен передать результаты в госпитальный комитет по контролю качества. А что мне делать в нашей ситуации? У нас, к несчастью, этот комитет контролируется самим Сорки и его друзьями.
— Манцуром, к примеру, — добавил я.
Вайнстоун не обратил внимания на мой комментарий, фигура Манцура оставалась для него неприкасаемой.
— Тогда я созвонился с несколькими коллегами из Бостона и Балтимора, попросил их проанализировать истории болезней и результаты, собранные в этой папке, как объективных и независимых экспертов со стороны. Они отказались.
— Почему? — спросил Чаудри.
— Не хотят рисковать, Сорки может подать на них в суд, так же, как и на вас, и на меня.
— Я не знал, что он может судиться со мной! — взволнованно воскликнул Раск. — Вы назначили меня руководителем внутреннего комитета, я перед вами отчитываюсь. Почему вы не предупредили меня о возможности судебных исков до начала расследования?
— Эта папка может вызвать целый комплект судебных заявлений, мы должны быть осторожными и хорошо просчитать наши дальнейшие действия.
Я понял, к чему ведет Вайнстоун, он хочет выиграть время, манипулируя ситуацией, дать возможность другой стороне узнать о существовании этого обвинительного документа и договориться о мире, наладив выгодное сосуществование с Сорки. Предложение от Манцура, наверное, уже поступило.
— Доктор Вайнстоун, — я старался казаться наивным, — а как насчет ОНПМД, властей, почему бы просто не отослать копии документов им?
Вайнстоун вытаращил глаза.
— Даже и не говори о направлении документов туда, если ты сделаешь это, то уже не найдешь работу в этом городе. Предупреждаю тебя еще раз, я не смогу тебя защитить.
— Будь что будет, а я иду в ОНПМД, посмотрите. — Я достал из кармана письмо и передал ему. — Приглашение, полученное от них сегодня, они просят меня приехать и обсудить дело Манцура.
— Почему именно тебя? — подозрительно спросил он.
— Не знаю, — соврал я без запинки. С годами у меня хорошо это получалось. — Возможно, скоро позовут и вас или кого-то другого.
Вайнстоун, видимо, догадывался о моей причастности к делу Манцура. Чаудри знал все, но молчал.
— Что ты собираешься говорить?
— Правду, конечно.
— Не могу тебе приказывать, но ты понимаешь, какие могут быть последствия.
— Вы мне угрожаете? — спросил я, вставая, и наклонился над ним, крепко сжав зубы.
— Нисколько, — ответил Вайнстоун, избегая смотреть мне в глаза. — Если ты не понял, насколько Манцур важен для нашего дела, то я ничего не могу добавить сейчас и ничего не буду делать для тебя позже.
Его слова в защиту Манцура вывели меня из себя.
— Вы угрожаете мне! Вмешиваетесь в расследование властей штата. Почему вы неодинаково относитесь к двум убийцам? Так нельзя! Как вы не понимаете, нельзя преследовать одного и защищать другого.
— Марк, — прошептал Бахус, — полегче, сядь и извинись, ты не должен так кричать.
Я ценил его стремление сохранять спокойствие, но это было выше моих сил; сдерживаться, когда все кипит внутри, я не мог.
— Мне нечего добавить, — сказал я у выхода, развернулся и хлопнул дверью.
* * *
В этот день у меня были две причины для внутреннего беспокойства, одна серьезная, другая скорее курьезная. Наш бухгалтер Энди исчез без следа. Уже три года он вел наши дела, приезжая каждый понедельник со своим секретарем для сбора необходимых документов. Месяц назад Бахус решил проверить неоплаченные счета и обнаружил, что Энди часто обналичивает чеки, выданные нам страховой компанией. Оказалось, компания Энди, где, по его словам, работали пятнадцать дипломированных бухгалтеров, была липовой, от юридического адреса до телефонных номеров. Энди, наверно, обокрал меня на сотню тысяч. Теперь я понимаю, почему он подарил мне на Рождество двадцать пять контрабандных кубинских сигар.
Вторая проблема беспокоила меня меньше. Мне позвонила миссис Макфадден, вице-президент Совета медсестер госпиталя:
— Доктор Зохар, мне нужно обсудить с вами серьезное конфиденциальное дело.
— Да, я слушаю.
— Одного из ваших старших резидентов охрана видела в дежурной комнате прошлой ночью с нашей медсестрой.
Понизив голос, я спросил:
— И кто же это был, интересно узнать? Она смутилась.
— Доктор Силверштейн.
«Майк! — улыбнулся я. — Она выследила его».
— Майк — наш лучший резидент, он женат, и его жена беременна. Мы можем сохранить это в тайне? Я доложу председателю, он во всем разберется.
Она молчала, и я добавил:
— Пожалуйста.
Интимная связь между госпитальными служащими во время дежурства — вопиющее нарушение предписаний.
Я представил себе, как миссис Макфадцен теребит в руках свой тяжелый серебряный крест.
— Миссис Макфадден, больше этого не повторится, — убедительно сказал я, — обещаю. Вы говорили с медсестрой, ее заставили или она сама пошла в дежурную комнату?
— Я разберусь с медсестрой. Вы сами накажете виновного резидента?
— Доктор Вайнстоун его накажет, спасибо, большое спасибо.
Придется все улаживать. Тупые пуританцы! С бедного пациента можно содрать последние штаны за лечение, а снять трусики с медсестры грешно.
Ко мне вошел Чаудри и уселся напротив, глядя на меня с теплотой и лукавством.
—Жизнь тяжела, у меня была ужасная ночь, кишечная непроходимость и язвенное кровотечение. Боже, как же я устал! Где взять силы для другого?
Я рассказал ему о звонке миссис Макфадден.
— Она уже забыла, как Ховард трахал ее несколько лет, а потом бросил?
Пару минут мы посплетничали, обсуждая интимные связи в отделении.
— Какие еще новости? — спросил Чаудри. — Что еще случилось?
— Остальное ты знаешь, председатель все еще колеблется, он должен решить, чью сторону занять.
Чаудри усмехнулся.
— Марк, дай ему шанс, ему трудно перейти Рубикон так быстро, доносить на коллег не входит в арсенал его средств. Вайнстоун член всех их клубов, старики не решают внутренние разногласия с помощью властей.
Чаудри удивил меня столь здравыми рассуждениями.
— Что ты предлагаешь? Ты же знаешь, я приглашен.
— Говори правду. Мы подтвердим, если нас спросят, а что касается Вайнстоуна, его можно понять, на него страшно давят.
— Какие меры принимает Сорки, как ты думаешь?
— Сорки не пойдет на компромисс, — заметил Чаудри очень серьезно. — Он готов всех нас растерзать, твое письмо ему как удар кинжалом. Он может помочь Вайнстоуну перейти Рубикон, подожди немного.
— Ты видел Манцура? Чаудри засмеялся.
— Манцур сильно расстроен, он заперся в своем офисе, днем и ночью сидит за историями болезней и наверняка что-то исправляет.
— Разве это не подделка документов?
— Конечно, это незаконно, но все это делают, истории не отошлют, пока Манцур не сдаст их в архив, а он тянет время.
— Он приходил к Вайнстоуну?
— Конечно. Оказывается, Сорки винит во всем Раска и внушает это Манцуру. Вайнстоун же обвиняет Лангетти, якобы тот отослал документы, более того, он намекает ему и на Сорки, взбешенного их дружбой.
— Почему он выбрал Лангетти?
— Они с Манцуром ненавидят друг друга последние тридцать лет.
— Салман, скажи мне, почему Вайнстоун так защищает Падрино, какая здесь связь?
— Это тайна, я не знаю, даже не догадываюсь, что значит для него Манцур. Вайнстоун просит тебя подыграть ему, пойти к Манцуру и показать приглашение от ОНПМД. Пообещай Манцуру, что поможешь, заговаривай зубы, улыбайся.
— Ты рассуждаешь как еврей, не верится, что ты мусульманин.
— В дни последнего Рамадана Илкади пожелал мне счастливого Ханука, намекая на мою связь с вами, парни. Иди и убалтывай его, он плох, очень плох.
Я поколебался, но согласился:
— Хорошо, надо попробовать.
Глава 2
Дата добавления: 2015-07-17; просмотров: 102 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Февраль — апрель 1999 года | | | Июнь — июль 1999 года |