Дивья-бхакти деви даси Москва

Помню, что мы с братом, будучи совсем маленькими, любили сидеть на подоконнике и смотреть на звезды. У нас была своя секретная теория о том, что существует «Некто», очень большой, наблюдающий за нами.

Мы Его не можем увидеть, точно так, как муравьи не замечают присутствие человека. Но если долго неподвижно сидеть и молчать, то Некто, как бы проявляется. Эти ночные бдения привели к тому, что окно стало для меня алтарём, а звёздное небо - воплощением Бога. Я Его молила о защите и о том, чтобы папа стал мудрецом, знающим ответы на все вопросы.

В школе нам долго и научно доказывали, что Бога нет.

И вот однажды, вернувшись домой после уроков, я увидела на столе и на полках иконы. Мама что-то пела и протирала их тряпочкой. Иконы были единственным наследством бабушки, которая умерла очень рано. Мама рассказывала о ней, о том, что она всегда молилась на коленях с ночи до утра. В их избе крестили всех деревенских детишек. Мама была последним, восьмым ребёнком, и бабушка Лена всегда брала её на богомолье.

С порога я строго сказала: «Мама, ты взрослая, а веришь в такую ерунду. Не позорь нас, убери это, Бога нет!» Она молча всё убрала, ничего не ответила, в глазах её была неземная печаль, и сердце моё маялось.

Учась в художественном училище, мы часто ездили на этюды в Тарусу, обитель поэзии и живописи. Старое тарусское кладбище на высокой горке—особое, удивительное место. Я стала ходить туда, к камню Паустовского. Там было хорошо сидеть и думать. Шумела листва высоких деревьев. Солнце светлыми зелёными пятнами пробиралось сквозь кроны тополей, клёнов и одинокого дуба. Спелые ягоды земляники за оградами могил... Жизнь и смерть здесь переплетались. Мысли о бессмертии, о предназначении этой жизни текли, как воды реки Таруски.

Как мир меняется! И как я сам меняюсь! Лишь именем одним я называюсь, на самом деле то, что именуют мной, не я один. Нас много. Я живой. Чтоб кровь моя остынуть не успела, я умирал не раз. О, сколько мёртвых тел я отделил от собственного тела! И если б только разум мой прозрел и в землю устремил пронзительное око, он увидал бы там, среди могил, глубоко, лежащего меня! Он показал бы мне меня, колеблемого на морской волне, меня, летящего по ветру в край незримый, мой бедный прах, когда-то так любимый. А я всё жив!..

Николай Заболоцкий

После Тарусы жизнь моя изменилась. В моём внутреннем мире была такая тишина, я словно ощущала себя безмолвным наблюдателем, как бы со стороны видевшим течение жизни: окружающих людей, события, разговоры, встречи, городские улицы, небо.

В это время мне снились сны, похожие друг на друга: я стою на горе, смотрю вдаль, а вдали храм Андрея Рублёва, фрески, им расписанные. Я выхожу из тела и лечу к храму, на пути оглядываюсь и вижу маленькую фигурку, стоящую на горе. Возвращаюсь и вижу, что это я. Летаю вокруг своего тела, изучаю. Больше всего удивил свет в глазах - единственный признак жизни, но свет медленно угасает, тело оседает, и какая-то сила затягивает меня через голову обратно в тело. Я просыпаюсь.

Кажется, это просто сны, но они дали мне сильный импульс для дальнейших духовных поисков. В 1982-м году я уехала на Камчатку и стала работать художником в театре. В это же время в Петропавловск-Камчатский приезжает режиссёр с Таганки Юрий Николаевич Погребничко с женой Лилей Загорской.

Это были времена московских гонений и высылки Любимова, так сказать, отца-основоположника театра на Таганке. Эти люди стали моими первыми учителями. Они пригласили в театр художника Юрия Ильича Кононенко. Его мировоззрение, особенно его удивительные картины, перевернули во мне всё.

Однажды Лиля спросила меня:

- Ты как живёшь?

- Да как-то живу.

- А я, - продолжала Лиля, - живу, со всеми прощаясь. Знаешь, как будто это последний день моей жизни. Понимаешь, всё тогда по-другому. В последний день делаешь только самое главное - всех прощаешь, всех любишь.

Как-то мы вместе возвращались из театра домой, и она сказала: «Ты не меняй так часто одежду. Это отвлекает. Для чего ты это делаешь? Ходи в одном. Важно не то, что снаружи, а что внутри». Мы часто ходили к Тихому океану. Мне нравилось быть проводником, всех московских гостей я водила на побережье и с интересом наблюдала за их реакцией.

На Камчатке особая красота: сопки, вулканы, долина гейзеров, океан, бурные реки и дикая природа. Здесь властвует мощная её сила. Как-то мы восемь часов поднимались на вершину вулкана Авача. Встали рано, на небе сияли луна и звёзды. Весь путь я смотрела себе под ноги, как курица, наклонив низко голову, и перегребала «лапками» камешки. От усталости, на привалах, ложилась на снег и думала, когда это всё закончится. На четвереньках ползли оставшиеся метры до края кратера. А, встав на ноги, впервые оглянулась кругом... и замерла в восхищении. Тишина и Покой. Небо совсем близко, солнце золотыми лучами заливало воздух и нас. А где-то там, далеко внизу - земля. Маленький океан, маленький городок и всё маленькое, а людей совсем не было видно. Мы смотрели и молчали, оглушённые величием, красотой и гармонией. Вспомнились стихи Арсения Тарковского:

Я не хочу....

Ни почестей, ни войн победоносных,

Пусть я застыну, как смола на соснах,

Но я не царь, я из другой семьи...

Для меня это было одновременно и потрясением, и благословением. Ничто не мешало ясно видеть и ощущать присутствие Высшей Силы.

Начала читать книги по индийской философии. Мы собирались вместе, обсуждали прочитанное. В 1985-м году вернулась в Москву, пошла в индийское посольство на занятия по хатха-йоге. В это время я перечитывала дневники Л.Н.Толстого. Его письмо к Чехову и ответ Антона Павловича: «... Да что Вы так мучаете себя смыслом жизни. Живите просто...»

Я со своими вопросами тоже всех замучила, и мне говорили: «Ты можешь о чём-нибудь другом говорить? Вот, падает снег. Какой в этом смысл жизни? Никакой. Просто падает». А я ходила по улицам и думала: «Всё, конец. Куда дальше двигаться? Мне нужен духовный учитель. Где его найти?» Это желание было настолько сильным, что все остальные мысли меня покинули. Как-то вечером приехал гость - студент архитектурного института и предложил сходить куда-нибудь. Я сказала, что никуда не пойду, ничего не хочу. Мне нужен Учитель!

- О! - улыбнулся он. - Тогда тебе надо к кришнаитам. Они собираются на Арбате и целыми часами поют Харе Кришна.

На Арбате мы были уже около 11-и ночи.

- Ну, где же они?

Вдруг раздался перезвон нежных колокольчиков, и мимо нас проплыли, не касаясь земли, ангелы в светлых и длинных одеждах. Пели они неземными чистыми голосами.

От такого видения я открыла рот и пришла в себя, лишь когда они скрылись.

- Кто это?

- А это и есть кришнаиты, - ответил архитектор.

На другой день приехала моя подруга Нина (Нитья-Лила), я ей рассказала, что по Арбату ангелы летают и поют Харе Кришна. Мы побежали на Старый Арбат и у театра Вахтангова увидели людей, которые вдохновенно воспевали Святые Имена Бога и проповедовали.

Пение Харе Кришна вливалось прямо в моё сердце, омывая его какой-то лучезарной радостью: «О, Кришна, Кришна! Молю Тебя, не разлучай меня с Твоими преданными ни на мгновение! Они моё спасенье, радость и надежда. Они - это то бесценное и нектарное, что связывает меня с Тобой».

В тот вечер к нам подошёл Сучару Прабху (Радха-Дамодара). Он рассказывал нам о Кришне, отвечал на вопросы. Я думала, что вот он сейчас уйдёт, и жизнь остановится. Я даже толком не слышала, о чём он говорил, и ужасно боялась потерять только что приобретённое сокровище. Лихорадочно соображала, как спросить деликатно о том, как теперь мы будем связываться и куда нам приходить?

Всё очень просто и возвышенно - Радха-Дамодара без всяких проблем дал свой номер телефона. Мы с Нитья-Лилой хвалили преданных изо всех сил, а Радха-Дамодара, улыбаясь, говорил: «Харе Кришна, Харе Кришна!» Было так удивительно видеть, как это таинственное Харе Кришна уносилось в небо к Богу и возвращалось.

Позже он дал нам Бхагавад-гиту. Книги тогда были большой редкостью. Я помню, как бережно держал он её в своих ладонях, как бесценный цветок. Мы сидели на детской площадке, у Чистых прудов, и Радха-Дамодара рассказывал нам о каждой главе Бхагавад-гиты. Все, кто был рядом, останавливались и тоже слушали.

С Арбата мы попали сразу на Джанмаштами к Садананде. Он жил тогда ещё на Курской. Мы пришли вместе с Нитья-Лилой. Я никогда не забуду первый День Рождения Кришны, проведённый с преданными. С тех пор прошло много времени.

Мимо проносятся облака. Солнце заглядывает иногда в проёмы опустевшего дома, а то вдруг деревья зашумят... Но я вижу всё тот же праздник. Розовые лотосы на стенах, тонкий аромат благовоний и мелодичный голос индийского инструмента, чудо-прасад на огромной тарелке и преданного Садананду, распростёртого перед алтарём.

Алтарная, в которой мы находились, была так светла, так прохладна.

Дул легкий ветерок, ночь, окна были открыты, и в большие проемы входили ветви яблони или жасмина. Я помню, что всё благоухало.

Преданные всё время рассказывали о Кришне. Говорили так искренно, как будто они были Его близкими друзьями и свидетелями всех Его Божественных игр. Долго слушая их рассказы, я забыла, что Кришна - Бог. Я уже думала, что они говорили о своём друге, о самом любимом, самом близком друге, который живёт где-то в деревне и пасёт коров.

Они так смеялись, до слёз, вспоминая очередную его проделку. А я думала, как же этому другу-пастуху не стыдно?! Он не приехал из своей деревни сюда на праздник к своим же друзьям! Они его так любят, что не могут остановиться, рассказывая всё новые и новые истории о нем:

- А помнишь, как Он оставил отпечатки Своих стоп на коровах, а старшие пастухи дивились: «Что это?»

И снова смех.

- Может быть, у них есть фотографии? Они, наверное, ездили к нему в деревню, - думала я.

Потом запели: «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе»...

Я стала соображать..., подождите, так Кришна- это Верховный Господь! Конечно, и Радха-Дамодара, и преданные на Арбате говорили: «Кришна - Верховная Личность Бога. Мы поём Святые Имена Господа».

Да о ком же они с такой нежностью и радостью говорили? О близком друге? О Боге?

Сердце моё было ошеломлено той нежностью, преданностью, с которой они прославляли Кришну-Говинду, Господа их сердца. Мне захотелось испытать такие же чувства к Богу.

Я буду всегда помнить тот день, помнить вкус прасада. Когда Садананда внёс большие тарелки и поставил их перед нами, мне показалось, что это цветочная клумба с розами всех оттенков.

Всё благоухало. Я никогда раньше не видела такой Божественной красоты. Мы с Нитья-Лилой лишились дара речи. Саданада серьёзно сказал, что мы должны всё это съесть. Оставлять на тарелке прасад нельзя, это же Милость Господа.

Такую гору я ещё никогда за один раз не вкушала: жёлтый рис с кардамоном, тушёные баклажаны, пакоры, овощные сабджи, чапати, сладости, ещё какие-то диковинные блюда. Из алтарной мы выползали как питоны, на ноги встать было невозможно. Пока Нитья-Лила мыла всю посуду, а я лежала на коврике в другой комнате, в алтарной начался дивный, тихий киртан. Мы подкрались к двери алтарной и услышали звуки музыки и чью-то нежную речь.

Преданный Лёша, которого мы называли Лёша - Божий человек, читал стихи о том, как Яшода-мама укладывает Кришну спать, Садананда подыгрывал ему на одной струне. Это продолжалось целую Вечность. Был День Рождения Господа Кришны.

Пение «Харе Кришна» разливалось золотыми ручьями, омывало и радовало сердце.

Дата добавления: 2015-07-15