Воровство

Есть матери, которые учат своих детей воровать, вну­шая им, что супермаркеты на потери от воровства с ви­трин списывают от 5 до 10% всего товара в графе «убытки». И молодежь занимается хищениями, хотя деньги у них есть. Они рады, что могут сказать родителям: «Видишь, я даже не вынимал деньги из кармана, вот они».

Правонарушение — это поведение суицидного характе­ра, соединяющее в себе уход от реальности с поиска­ми легкой жизни и желанием спровоцировать окружа­ющих. Маленькие кражи, совершенные по субботам, почти не имеют криминального содержания. Но волне­ние, эротическое напряжение заставляют забыть тоску или страх перед жизнью. Ничего похожего на скучные таблетки, которые выписывает педиатр в раннем дет­стве.

Мартин, восемнадцати лет: «В тринадцать-четырнадцать лет я считала: если что-нибудь стащить, то как будто совершаешь путешествие в неведомое, я так само­утверждалась, нарушала норму, „вылезала из соб­ственной шкуры"».

Отсутствие прочного стержня.

Отрочество само по себе и есть отсутствие стерж­ня, это нормально. В первый день у новорожденного тоже нет ничего, за что он может держаться, надо только все время быть с ним, иначе он погибнет. На­до согреть его, укрыть и быть с ним. Если оставить новорожденного лежать на столе, он умрет. Точно так же и подросток, предоставленный заботам обще­ства, — у него больше нет ничего, что связывало бы его с прежней жизнью. Мама, которая только что родила малыша, ничего не может сделать для не­го, она слишком устала, она должна спать, эстафету принимают акушерка и медсестра. То же проис­ходит и с родителями подростка: они ничего больше не могут сделать, им «мат», как говорят шахматисты. Окончательный.

Но общество, которое окружает подростков, может что-то сделать. Крестные отцы и матери, дяди, тети. Это всегда благоприятно действует на подростков, ко-гда вмешиваются другие взрослые, кроме роди­телей.

Не нужно ли тех подростков, кто не выражает желания жить, вызывать каким-нибудь образом, напрямую или нет, на разговор о жизни и смерти? Может быть, они тогда будут чувствовать, что их кто-то понимает?

Естественно. Есть молодые люди, которые рас­крываются, если психолог спрашивает: «Ты уже ду­мал о смерти?» Они отвечают: «Но я только об этом и думаю!» — «И что же тебе мешает умереть?» Вопрос, который может открыть все: «Что же тебе мешает?» — «Я боюсь». — «Расскажи мне о своем страхе, чего ты боишься?» — «Боюсь того, что будет после смерти». — «А как тебе кажется, что может быть?» Начинают го­ворить о навязчивых образах, о том, что видели в ки­но, о ханжеских выдумках, о дьявольщине.

Подростки нуждаются в молчали­вом слушателе, который не бросит им их же слова обратно и о котором они знают, что тот их любит, понима­ет, как они страдают, потому что это время страдания, ибо происходит мутация. Похоже на бабочку, кото­рая вылупливается из куколки.

Матери так же боятся сказать, что они не хотели этого ребенка, как боятся говорить и о желании умереть, если кто-то подступает к ним с вопросом, они говорят: «Только об этом не надо говорить!» Они бо­ятся, что, если просто произнести слово «самоубий­ство», это уже подтолкнет ребенка к нему. И дей­ствительно, заговори мать о самоубийстве ребенка, в одном случае из двух оно случается. Если же это скажет кто-то другой, близкий ребенку человек из внешнего окружения, про которого ребенок знает, что тот не проговорится родителям, — совсем другое дело. Очень важно, чтобы тетя или крестная храни­ли полную тайну. Или бабушка. Им нужна бабуш­ка, которая никому ничего не расскажет. Подрост­ки нуждаются в молчаливом слушателе, который не бросит им их же слова обратно и о котором они знают, что тот их любит, понимает, как они страда­ют, потому что это время страдания, ибо происходит мутация. Похоже на бабочку, которая вылуплива­ется из куколки. Сравнение годится в той же мере, как и с новорожденным, который умирает в одном качестве, чтобы родиться в другом, так же и подро­сток, в котором умирает детство. Он закрыт в своей «куколке», ему нечего сказать, он плавает в своих Водах. Если открыть куколку, там будет только во-да. Подросток так же находится на нулевом уровне, и у слов нет того смысла, какой у них был раньше. Любить... слово ничего не значит. «Любить — зна­чит мне надоедать, родители любят меня, и они мне осточертели, они сторожат, преследуют меня». Любить — значит иметь физическое желание: «Это свинство, потому что любовь — это задница девчон­ки... И тот тип, который хочет поставить меня ра-ком». Подросток фиксирует внимание на подобных образах: «Я педик... Я больше ни на что не годен...» Сколько подростков думают о себе, что они педера­сты, особенно если чувствуют легкую эрекцию, вы­званную касанием своего собственного или чужого тела, или когда чувствуют рядом мальчика своих лет или младше. Нет ничего общего между эрекци­ей девственника и желанием, вызванным любов­ным возбуждением. К сожалению, некому разубе­дить подростков, заняться с ними этими вопросами и снять с них чувство вины.

Дата добавления: 2015-07-15