Отшельничество

Речунг спросил:

– Учитель, где и как ты практиковал аскетизм и медитацию?

И Миларепа продолжил:

– На следующий день сын наставника сказал мне:

– Прими в дар эти припасы и вспоминай о нас, пока будешь в отшельничестве.

Он дал мне мешок ячменя и немного вяленого мяса. Я удалился в удобную пещеру на холме за деревней и приступил к практике. Запасов оказалось недостаточно, но тем не менее их хватило на несколько месяцев непрерывной медитации. Когда все исчерпалось, мое тело настолько ослабло, что я почувствовал, что долго не протяну.

– Пойду попрошу мяса у пастухов и зерна у крестьян, – подумал я. – Тогда я смогу продолжить медитацию.

Я решил вначале просить милостыню у пастухов.

– Пожалуйста, подайте отшельнику немного еды! – произнес я громко у входа в ближайший шатер.

Неожиданно оказалось, что я попал в лагерь своей тети. Узнав меня, она пришла в ярость и спустила собак. Я еле от них отбился, метая камни и размахивая посохом. Тогда тетя выхватила одну из опор шатра и завопила:

– Нечестивый сын благородного отца! Позор для всей семьи! Демон‑разрушитель собственной деревни! Зачем ты пришел сюда?

Она принялась колотить меня палкой. Я отступил было назад, но, будучи слабым от голода, споткнулся о камень и упал в лужу. Я лежал без движения, но тетя продолжала меня проклинать.

Тогда я с трудом поднялся и, опершись о посох, спел ей такую песню:

Простираюсь у ног Сочувственного Марпы!

В обреченных землях Цаи Корон

Мы – мать и дети – были ненавистны своей родне,

И нас разбросали, как бобы раскидывают палкой.

Дядя и тетя, именно вы разлучили нас –

Помните об этом!

Пока я скитался по миру, прося подаяния,

Мать погибла от нищеты и печали,

А сестра ушла побираться, выпрашивая еду и одежду.

Я горячо люблю мать и сестру,

Но, вернувшись в тюрьму моей родины,

Я узнал, что дорогая мать мертва,

А бедная сестра скитается по миру.

Печаль и горечь сдавили мое сердце!

Велико наше страдание – матери и детей!

Вы, должно быть, задумали поразить нас печалью,

Но именно эта нестерпимая боль

Обратила меня к духовной жизни.

Я пребывал в одиночестве гор,

Практикуя поучения сочувственного Марпы.

Мое иллюзорное тело долго оставалось без еды.

Тогда я отправился за милостыней,

Но, как насекомое, умирающее у входа в муравейник,

Я очутился перед шатром моей тети.

Она спустила свирепых собак.

Я отбился от них, несмотря на слабость,

Но ее проклятия и ругань

Наполнили мое сердце печалью.

Вооружившись опорой от шатра,

Она колотила меня, причиняя еще больше боли,

И чуть не лишила меня драгоценной жизни.

Хотя у меня есть повод сердиться,

Я буду следовать поучениям Ламы.

Тетя, позабудь о своей злости

И дай отшельнику еды!

Благородный Марпа, Милостивый Господин,

Благослови своего ученика и усмири его гнев!

Молодая девушка, стоявшая рядом с нами, прослезилась. Даже тетя казалась немного пристыженной. Ничего не сказав, она вернулась в шатер.

Вскоре она прислала ко мне девушку с куском масла и подпорченной лепешкой сыра. Взяв еду, я отправился просить подаяния к другим шатрам, где я никого не знал. Однако меня знали все. Люди глазели на меня с любопытством и щедро одаривали. Забрав подношения, я покинул пастухов.

Затем я отправился в долину Ца просить подаяние у крестьян. Зная, что мой дядя поступит так же, как и тетя, я решил избегать с ним встречи. Однако само собой случилось так, что я нечаянно оказался у дома моего дяди. Несмотря на то, что я был похож на скелет, он узнал меня и закричал:

– Тебя‑то мне и надо!

Он бросил в меня огромный камень, и я едва успел увернуться. Я пустился наутек. Дядя кидался камнями, а я продолжал бежать. Тогда он исчез и вернулся вооруженный луком и стрелами, восклицая:

– Бессердечный негодяй! Позор семьи! Кто превратил в руины родную деревню?

Оглядываясь, он стал созывать крестьян:

– Наш враг у нас в плену! Скорей сюда!

Он принялся осыпать меня стрелами, а люди из деревни стали бросать камни. Испугавшись, я решил пустить в ход черную магию.

– Отцы, Ламы линии Кагью! – взмолился я. – О, вы, океан хищных божеств‑охранителей! Йогин, практикующий Дхарму, окружен врагами! Придите мне на помощь!

Селянам я сказал:

– Я могу умереть, но охранители не подвластны смерти.

В ужасе люди отпустили меня и схватили дядю. Те, кто бросал камни, попросили прощения, все остальные принесли подарки. И только дядя не дал ничего. Зная, что мое присутствие лишь усилит гнев родственников, я решил покинуть деревню.

Вечером мне приснился сон. Он сулил мне радостное событие, если бы я задержался еще на несколько дней. Итак, я остался, и о моем появлении в деревне узнала Дзесэ. Она пришла ко мне с подношениями. Обняв меня, она разрыдалась. Дзесэ рассказала, как умерла моя мать, а сестра стала бродягой. Слушая ее рассказ, я едва сдерживал слезы.

Когда она закончила, я спросил:

– Почему спустя столько лет ты так и не вышла замуж?

– Все так боялись твоих охранителей, что никто не взял меня в жены. Но даже если бы кто‑нибудь предложил мне замужество, я бы отказалась, – добавила Дзесэ. – Твоя встреча с Учением поразительна! Но что ты собираешься делать со своим домом и полем?

Я понял, куда она клонит. «Я не женюсь, чтобы не нарушить наказ Марпы‑переводчика, – подумал я. – Нужно сказать Дзесэ, чтобы она не ждала меня. Наша свадьба не состоится, но как практикующий духовный путь я посвящу ей самые искренние добрые пожелания».

Вслух я произнес:

– Поле и дом принадлежат моей сестре. Пока ее нет, все имущество в твоем распоряжении. Если узнаешь, что Пета мертва, можешь оставить все себе.

– Почему ты не хочешь их сохранить?

– Я практикую аскезу и буду искать пропитание так, как это делают мыши и птицы, поэтому мне не нужно поле. Моим жилищем будет пустая пещера, поэтому мне не нужен дом. Даже властелину вселенной в момент смерти придется от всего отказаться. Тот, кто отречется немедля, будет счастлив здесь и сейчас. Не оглядываясь на других, я оставляю всё и вся. Не ожидай, что я буду мужчиной в мирском понимании этого слова.

Дзесэ ответила:

– Почему твоя Дхарма не такая, как у других искателей истины?

– Кто преследует лишь мирские цели, тот довольствуется чтением нескольких духовных книг. Такие люди радуются собственному успеху и чужим неудачам. Прикрываясь словами истины, они стараются ради богатства и славы. Они называют себя святыми именами и облачаются в желтые одеяния. Я сторонюсь их сейчас и буду сторониться впредь. Те практикующие, чьи умы и медитации чисты, со мной согласятся. Не важно, носят ли они монашеские одежды. Я избегаю лишь тех, кто не следует сущности Дхармы.

– Я никогда не видела такого практикующего, как ты. Ты выглядишь хуже попрошайки. Что это за Махаяна?

– Это самая лучшая из всех Дхарм. Она позволяет развеять по ветру восемь мирских забот и достичь Просветления в течение одной жизни. Мой путь соответствует этой традиции.

– Ты говоришь, что живешь не так, как те, другие. Значит, один из этих путей должен быть ложным – или их, или твой. Если же они оба истинны, я бы предпочла их путь твоему.

– Мне не по нраву эти люди. Даже монахи в желтых одеждах, идущие той же дорогой, что и я, похоже, не до конца избавились от восьми мирских забот. Но если они и освободились, их ожидает неизмеримо долгая дорога до Просветления. Этого ты не понимаешь. Если можешь, практикуй Дхарму, если же нет – ступай и живи, как сейчас. Прими во владение мой дом и поле.

– Мне не нужен ни твой дом, ни твое поле. Я буду практиковать Дхарму, но не пойду твоим путем.

С этими словами она удалилась.

Моя тетя поняла, что мне больше не нужны ни земля, ни дом. Она слышала, как я сказал, что буду следовать наставлениям Учителя. Спустя несколько дней она пришла ко мне, принесла ячменную муку, пиво и немного вяленого мяса. Я понял, что она что‑то замышляет.

– Раньше я вела себя глупо, – призналась она, – Но раз ты стал святым, то простишь меня. Если хочешь, я буду возделывать твое поле и приносить тебе пищу. Я ответил:

– Хорошо, тетя. Каждый месяц давай мне мешок ячменной муки, и поле будет твоим.

– Так тому и быть.

Первые два месяца она исправно доставляла мне муку, но потом пришла и пожаловалась:

– Люди толкуют, что если я буду обрабатывать это поле, божества‑охранители нашлют порчу на всю деревню. Но ведь ты этого не допустишь?

– Зачем им это делать, если мы оба получаем пользу? Ведь ты возделываешь мое поле и приносишь мне еду.

– Хорошо, племянник. Тебе это ничего не стоит, но я успокоюсь, если ты поклянешься.

Я не знал, что она замышляет, но клятву дал, ведь дарить людям счастье – это и есть Дхарма. Тетя, счастливая, ушла домой.

Я попытался приступить к медитации, но не мог даже на мгновение ощутить блаженство внутреннего тепла. Гадая, что же делать, я заснул. И мне приснился такой сон.

Я обрабатывал свое поле. Земля была неподатливой, и я уже раздумывал о том, чтобы бросить это занятие. Тогда в небе возник почтенный Марпа и сказал: «Сын мой, укрепи свою волю, будь отважным и продолжай трудиться. Так ты возделаешь твердую и сухую почву». Вдохновленный словами Учителя, я быстро вспахал все поле. Тотчас же взошел обильный урожай.

Радостный, я проснулся и подумал: «Поскольку сны – это отражение потаенных мыслей, в их реальность не верят даже глупцы. Я же еще глупее». Благодаря этому сну я понял, что если буду настойчив в медитации, обрету глубинные внутренние переживания. И я спел такую песню:

Молю тебя, сочувственный Учитель,

Благослови меня, нищего, на жизнь в отшельничестве!

Землю изначальной равностности

Я орошаю водой нерушимого доверия

И засеваю семена безупречно чистого умственного настроя.

Моя песня грохочет раскатистым громом,

И льется спонтанный дождь твоего благословения.

На вола ума, свободного от сомнений,

Я надеваю упряжь искусных средств и мудрости.

Не поддаваясь запутанным мыслям,

Я сосредоточенно гоню его вперед.

Щелкая хлыстом усилия, разбиваю твердыню пяти ядов,

Убираю камни бесполезных поступков,

Выпалываю сорную траву притворства

И пожинаю плоды честных действий –

Чудесный урожай Освобождения.

Не цепляясь за идею о цели,

Я наполняю амбар плодами превосходных устных наставлений.

Отличное зерно, обжаренное и смолотое Дакинями, –

Вот духовная пища отшельника.

Все это подсказал мне сон.

Постижение смысла не вырастает из слов,

Одними суждениями не обрести подлинных знаний.

Поэтому всех йогинов, стремящихся к состоянию Будды,

Я призываю усердно и настойчиво медитировать.

Со строгостью, энергией и напором

Вы радостно покорите недостижимые вершины.

Пусть же не встречают помех

Достойные искатели Просветления!

Спев песню, я решил идти медитировать к белой скале Лошадиный Зуб.

В тот же день моя тетя принесла три меры ячменной муки, потертую шубу, льняную одежду, немного вяленого мяса, масла и жира.

– Это цена твоего поля, – сказала она. – Возьми все это и уходи туда, где я тебя никогда не увижу и не услышу. Люди толкуют, что после всех бедствий, которые ты принес, я зря снова с тобой связалась. Они скорее покончат с нами обоими, чем будут снова рисковать жизнью. Поэтому тебе, племянничек, лучше уйти куда‑нибудь подальше. Если ты останешься, скорее всего, они не станут меня убивать, но тебя прикончат без сожаления.

Я прекрасно знал, что ничего подобного жители деревни не говорили. Я подумал: «Что случилось бы, если бы я не следовал Дхарме? Вообще‑то я не зарекался использовать магию против того, кто попытается отобрать мое поле. Вдобавок, для йогина обычная клятва – это сон, не обладающий собственной реальностью. Ничто не мешает мне мгновенно вызвать ураган, едва тетя выйдет отсюда. Однако я не стану совершать подобные вещи. Как же практиковать терпение, если будет не на кого злиться? Если бы сегодня мне предстояло умереть, что я делал бы с полем и всем остальным? Говорят, что терпение – это лучшее средство достичь Просветления. Таким образом эта женщина поддерживает мою медитацию. Благодаря дяде и тете я вступил на путь Освобождения. Благодарность моя так велика, что я буду еще сильнее желать им Просветления. Решено: я отдаю им не только поле, но и дом».

Свое решение я объяснил тете следующим образом:

– Я не смогу достичь Просветления, не следуя советам Ламы. Возьми не только мое поле, но и дом.

Затем я спел такую песню:

Досточтимый Лама, в твоих руках все радости и печали

Этого бродяги, которого ты направил в одиночество гор.

В круге сансары мирские дела лишают сил;

Увлекаясь ими, подрубаешь корень Освобождения.

Если находишь удовольствие во вредных поступках,

Пожнешь урожай в виде бедствий нижних миров.

Родственные связи – это обитель демонов;

Выстраивая их, попадаешь в кольцо огня.

Твое имущество станет чужим.

Все, что накопишь, отойдет врагу.

Вино стремления к счастью – это яд;

Выпив его, разрываешь артерию Освобождения.

За мое поле тетя расплатилась плодами жадности;

Прими я их – упаду в сферу голодных духов.

Слова моей тети выражают лишь гнев;

Сказав такое, разрушаешь себя и других.

Тетя, забери мое поле и дом

И будь счастлива.

Дхармой я очищу твои преступления,

Искренне практикуя в священных местах;

Сочувствием одолею помехи,

Приходящие из нечеловеческих миров;

С ветром развею любое несовершенство.

Я поднимаю взор и прошу:

Мой добрый Лама, воплощение Будды Акшобхьи!

Благослови этого бродягу на жизнь в горном отшельничестве!

Выслушав эту песню, тетя обрадовалась:

– Ты, племянник, действительно искренне ищешь истину. Это поразительно!

Сказав так, она ушла. Все случившееся произвело на меня очень тяжелое впечатление, от которого я никак не мог отделаться. В то же время, столь решительно избавившись от своего имущества, я испытал большое облегчение. Наконец‑то настала пора действительно покинуть эти места и уйти медитировать в пещеру скалы Лошадиный Зуб, где мне предстояло свести воедино весь свой опыт созерцательной практики. За это я назвал ее пещерой основы.

На следующее утро, взяв добро, принесенное тетей, и те скудные пожитки, что у меня еще оставались, я отправился к белой скале. Никого там не зная, я остановился в одной из пещер. Подушкой для медитации служил мне маленький жесткий коврик. Я дал обет не спускаться в людные места:

Пока не обрету особый опыт и постижение,

Я не покину уединенную горную обитель.

Я не пойду за подаянием –

Лучше умру от голода.

Я не отправлюсь за одеждой –

Лучше умру от холода.

Я не предамся мирским удовольствиям и развлечениям –

Лучше умру от грусти, разочарованный сансарой.

Я не спущусь в долину за лекарствами –

Лучше умру от болезней.

Я не позволю себе отвлечься телом, речью или умом;

Буду медитировать, пока не стану Буддой.

Учителя и Йидамы, благословите меня,

Чтобы я сдержал свои обещания.

Дакини и Защитники, действуйте как положено!

Лучше умереть,

Чем жить в человеческом теле

И не стремиться к самопознанию.

Лучше умереть,

Чем нарушить обеты.

Океан Защитников, прошу вас:

Если я отступлю от своих обещаний –

Возьмите мою жизнь, не раздумывая!

Учителя и Йидамы, благословите меня:

Пусть потом я приду в человеческом теле,

Встречу святое Учение

И смогу практиковать его!

Дав такой обет, я спел песню обещаний и просьб:

О, духовный сын мастера Наропы

И вся линия преемственности методов Освобождения!

Пусть я буду медитировать, развивая нерушимую концентрацию,

Не отвлекаясь ни на внутренних демонов, ни на внешний мир.

Пусть, не утопая в озере умственного покоя,

Я выращу чудесный цветок проникновения в суть.

Пусть больше не теснятся сложные мысли,

И воцарится великая простота.

Пусть сомнение покинет мою обитель

И созреет плод опыта и постижения.

Пусть никакие препятствия не смогут мне помешать

И ум придет к уверенной осознанности.

Отринув колебания на пути искусных средств,

Пускай сын идет по стопам отца.

Мастер, воплощение Будды Непоколебимого,

Благослови этого бродягу на достижение совершенства в уединении гор!

Я допел, подкрепился жидким супом со щепоткой цампы и начал медитацию. В уме стала пробуждаться осознанность Махамудры, однако я не мог совладать с дыханием из‑за телесной слабости. Блаженное пламя туммо не разгоралось, и тело пробирал озноб. Тогда я сосредоточился и стал призывать Ламу. Ночью в состоянии глубокой ясности меня посетило видение. Множество женщин собрались для ритуальной трапезы. Они окружили меня и сказали: «Марпа послал нас передать тебе это поучение. Если огонь туммо не возникает, можешь использовать методы, которые мы сейчас покажем. Делай это, пока блаженный жар не пробудится вновь».

Затем они обучили меня йогическим упражнениям.

Сидя в позе, известной как «шесть сплетенных сердец», я испытал невообразимое физическое блаженство. Задействуя элемент воздуха, я добился контроля энергии речи. Затем я медитировал на покой ума с помощью энергии, подобной самораспутывающемуся клубку змей. И вскоре тепло туммо стало распространяться во мне.

Прошел год. Мне захотелось выйти наружу и прогуляться. Я собрался было в путь, но вспомнил о своем обете и запел:

Марпа, воплощение Будды Держателя Алмаза!

Благослови этого бродягу на завершение практики в уединении!

Миларепа, гордец,

Пусть эта песня послужит тебе напоминанием,

Ведь ты отрезан от друзей и приятных бесед.

Пустынны те долины, что ты мечтаешь увидеть.

Никакие желанные страны не развеют страданий.

Не выдумывай.

Ничего не выдумывай – покойся естественно.

Создавая концепции, вредишь самому себе.

Не отвлекайся.

Ни на что не отвлекайся, развивай внимательность.

Если ум блуждает, все благо уносится с ветром.

Не уходи.

Никуда не уходи, не двигайся с места.

Если выйдешь – споткнешься о камни.

Не отдыхай.

Никаких передышек – склони голову[10].

Прервавшись, ничего не найдешь и вернешься с пустыми руками.

Не ложись.

Никогда не ложись – медитируй.

Если заснешь, тебя одолеют пять мешающих чувств.

Так я очистился и продолжил медитировать, не отличая день от ночи. Моя практика стала более глубокой. Так прошло еще три года.

Каждый год я съедал по мешку из своих припасов, и однажды они исчерпались. Мирянин ликует, когда находит щепотку золота, и впадает в отчаяние, когда ее теряет. Но что значит потеря золота по сравнению с участью йогина, которому суждено умереть, так и не достигнув Просветления! Жизнь, ведущая к состоянию Будды, – драгоценнее миллиардов миров, наполненных сокровищами.

«Что же мне делать? – подумал я. – Я лучше умру, чем нарушу обет, поэтому мне нельзя идти в деревню. Однако нужно найти какое‑нибудь пропитание, чтобы сдерживать свои обещания и практиковать Дхарму».

Я вышел из пещеры. Солнце пригревало, и вода из ручья была превосходной на вкус. На плато, с которого открывался великолепный вид на долину, я нашел заросли крапивы. Радостный, я вернулся к практике.

Так я стал питаться крапивой, и медитация продолжалась.

Миновало время, и моя одежда протерлась, а тело, покрытое седыми волосками, стало похожим на скелет и зеленоватым, как крапива. Тогда я взял свиток, который мне дал Лама, и положил его себе на голову. С тех пор я уже ничего не ел, но в желудке сохранялось ощущение сытости, а во рту – привкус пищи. Я хотел было сломать печать на свитке и посмотреть, что там внутри, но мне приснился сон, из которого я понял, что открывать его пока рано. Поэтому я оставил все как есть.

Прошло еще около года. Как‑то в мою пещеру заглянули неудачливые охотники с рынка в Кьидронге, которые только что упустили оленя. При виде меня они воскликнули: «Привидение!» – и побежали прочь, но я позвал их и сказал, что я отшельник.

– В это трудно поверить, – говорили они меж собой, – но давайте посмотрим.

Охотники ворвались ко мне и закричали:

– Где твоя еда? Отдай ее нам! Мы потом все вернем тебе, но если ты откажешься, мы тебя убьем.

– У меня нет ничего, кроме крапивы, – ответил я. – Поднимите меня и посмотрите сами. Я не боюсь грабителей.

– А мы не грабить тебя пришли.

– Что будет, если поднять отшельника? – хохотнул один из них.

– Наверное, мы получим благословение, – усмехнулся второй.

Они по очереди поднимали меня и роняли на землю. Изможденное от голода и лишений, мое тело болело, но я почувствовал сильнейшее сострадание к ним и прослезился.

Один из охотников отказался тревожить меня и крикнул своим товарищам:

– Постойте! Этот человек, похоже, действительно ищет истину. И даже если это не так, вы не докажете свое мужество, мучая этот мешок с костями. Не его вина в том, что мы голодны. Оставьте его в покое!

А мне он сказал:

– Ты необычный йогин. Я не причинил тебе вреда, поэтому прими меня под свою защиту.

Другие отозвались:

– Защити и нас тоже!

– Защищать можно по‑разному, уж поверьте мне, – буркнул один из них и вышел из пещеры.

Я не собирался использовать против них магию, однако их настигли мои божества‑охранители. За какие‑то прошлые проступки местный князь приговорил охотников к наказанию: главный был убит, а остальным вырвали глаза. Помиловали лишь того, который за меня тогда заступился.

С тех пор прошел еще год. Вся моя одежда истрепалась, а старая шуба, что дала мне тетя в уплату за поле, превратилась в лохмотья. Я хотел было сделать подушку из пустых мешков и тряпья, оставшегося от моей одежды, но подумал: «Если мне суждено сегодня умереть, то сейчас мудрым поступком будет медитация, а не бесполезное рукоделие». Я расстелил изорванную шубу и стянул ее края вместе, чтобы накрыть нижнюю часть тела. На спину я набросил куски мешковины. Когда и это покрывало стало рассыпаться, я подумал, что, должно быть, зашел в своем аскетизме слишком далеко. Я решил все‑таки соорудить себе одежду, но у меня не было ни иголки, ни нитки. Связав вместе три куска мешковины, которые могли прикрыть мне плечи, поясницу и ноги, я примотал их к телу обрывками джутовой веревки. Так я одевался днем. Ночью же я стелил на подушку обрывки шубы, пока от них еще хоть что‑то оставалось. Так я провел в медитации еще один год.

Я слышал голоса многих людей. Однажды у входа в пещеру появились несколько охотников, несущих дичь. Увидев меня, они тоже завопили:

– Привидение!

Один из них бросился наутек, а тот, что стоял дальше, возразил:

– Какие же днем привидения? Приглядись‑ка повнимательней!

Несколько охотников постарше осторожно приблизились, но я, видимо, выглядел настолько пугающе, что они тут же разбежались в разные стороны. Я закричал им вдогонку, что я не привидение, а отшельник, медитирующий в горах, и что своей ужасающей внешностью я обязан скудной пище.

– Давайте посмотрим, что там такое, – решили они и вернулись.

В моем жилище они не нашли ничего, кроме крапивы. Растроганные, охотники принесли мне много мяса и другой еды и сказали:

– То, что ты делаешь, поразительно! Пожалуйста, спаси существ, которых мы убили, и помоги им переродиться в высших мирах. Очисти также и нашу дурную карму.

Вежливо попрощавшись, они ушли.

– Какая удача! – радостно подумал я. – Теперь я буду питаться как человек.

После того как я съел приготовленное на огне мясо, по телу разлилось ощущение безмятежного счастья. Вскоре у меня улучшилось здоровье и обострилась чувствительность, отчего практика только укрепилась. Я переживал блаженное осознавание пустоты – такое, какого не испытывал никогда раньше. Тогда я понял, что несколько даров, полученных в горном уединении, оказались полезнее, чем сотня подношений, которыми я наслаждался в городах и селах.

Я ел мясо понемногу, и в моих припасах со временем завелись черви. Я подумал было съесть все, что осталось, убрав личинки, но потом решил, что не имею на это права: несправедливо отбирать у существ их пищу. Поэтому я оставил мясо червям и снова вернулся к своему аскетичному рациону, состоящему лишь из крапивы.

Однажды ночью в моей обители появился человек. В поисках еды он обшарил всю пещеру. Я разразился смехом:

– Ты пытаешься найти что‑то посреди ночи, когда я ничего не вижу и при свете дня.

Человек тоже рассмеялся и ушел восвояси.

Миновал еще год. Как‑то раз еще несколько охотников из Ца, не подстрелив никакой дичи, набрели на мое жилище. Из одежды на мне тогда было лишь три куска мешковины, подвязанные веревкой, а сам я находился в состоянии глубокой медитации. Один из охотников указал стрелой в мою сторону и произнес:

– Человек это или призрак? Или, может быть, пугало? Судя по одежде, скорее всего, призрак.

Я улыбнулся и ответил:

– Это я. Я человек.

Они узнали меня по щели между зубами.

– Это ты, Добрая Весть?

– Да.

– В таком случае, дай нам что‑нибудь поесть. Мы расплатимся с тобой позже. Прошло много лет с тех пор, как тебя в последний раз видели в нашей деревне. Неужели все это время ты находился здесь?

– Да, все эти годы я не сходил с этого места. И у меня нет никакой пригодной для вас еды.

– Угости нас тем, чем питаешься сам. Этого будет достаточно.

– Хорошо, тогда разведите костер и сварите крапивы.

Охотники разожгли огонь и приготовили крапивный суп. Не насытившись, они попросили мяса.

Я развел руками:

– Будь у меня мясо, моя пища была бы более обильной. Но я не ел его уже много лет. Лучше возьмите еще крапивы.

– Тогда мы могли бы сварить кости.

– Будь у меня кости, моя пища не была бы такой безвкусной. Но я обхожусь без них много лет. Просто добавьте еще крапивы.

– Но мы не можем есть без соли!

– Возьмите крапиву вместо соли.

– Да уж, на таких харчах и в таком наряде ты никогда не будешь похож на человека. Даже слуга ест впрок и носит теплую одежду. Нет в мире более несчастного и жалкого существа, чем ты!

– Нет, не говорите так! Я родился под счастливой звездой. Я встретил Ламу Марпу с Южных Скал. Благодаря его наставлениям я достигну состояния Будды в течение одной жизни. Отрешившись от всего мирского и медитируя в уединении, я уверенно двигаюсь к цели. Пренебрегая пищей, одеждой и людским мнением, я уничтожу врагов – мешающие эмоции и ложные взгляды – уже в этой жизни.

Среди мирян я самый смелый и целеустремленный. Вы родились в землях, где распространилось Учение Будды, но у вас не возникает и мысли о том, чтобы послушать Дхарму или помедитировать в уединении. Самое опасное поведение – накапливать дурные поступки мало‑помалу, горсть за горстью. Именно они влекут в глубины адских миров. Я же постоянно пребываю в покое и потому переживаю ни с чем не сравнимое блаженство. С этого момента я счастлив в окончательном смысле. Послушайте же мою песню.

И я спел им Песню о пяти видах блаженства:

Простираюсь у ног сочувственного Марпы!

Благослови мое отречение в этой жизни.

Белая скала Лошадиный Зуб – оплот Срединного пути.

Живя на ее вершине,

Я, отшельник из Тибета в хлопковых покровах,

Отверг пищу и теплую одежду, чтобы стать совершенным Буддой.

Блаженство – сидеть на жесткой подушке,

Блаженство – прикрываться хлопковой тканью,

Блаженство – связывать колени поясом для медитации,

Блаженство – обладать иллюзорным телом, не голодным, но и не сытым,

Блаженство – проникать умом в суть природы вещей.

Я не испытываю горя. Я полностью доволен.

Если вам кажется, что я счастливый человек, поступайте так же, как я.

Если же вы недостаточно удачливы

Для того, чтобы практиковать Дхарму,

Окажите почтение истинному и постоянному благу

Всех существ, вашему и моему,

И не совершайте ошибку, огорчая меня.

Как только сядет солнце, расходитесь по домам.

Раз жизнь коротка и смерть приходит без предупреждения,

У этого йогина, стремящегося к состоянию Будды,

Нет времени на бессмысленные слова.

Поэтому оставьте меня в медитации.

Охотники ответили:

– Да, в твоих словах много радости. Определенно, у тебя дар красноречия. Но, каким бы достойным ни был твой пример, мы не можем ему следовать.

Вскоре в Кья Нгаца открылась ежегодная ярмарка глиняных фигурок ца‑ца. По этому случаю охотники вспомнили и спели эту Песню пяти блаженств. Моя сестра Пета как раз просила там милостыню. Услышав их пение, она воскликнула:

– Это слова истинного Будды!

Один из охотников, усмехнувшись, сказал:

– Так‑так, она возносит хвалу своему собственному братцу.

Другой добавил:

– Будь твой брат Буддой или обычным человеком – в любом случае это его песня. Сейчас он так истощен, что находится на грани смерти.

Пета ответила:

– Наши родители умерли много лет назад, и тогда дядя и тетя ополчились против нас. Мой брат скитается на краю света, а сама я прошу милостыню и, наверное, никогда уже его не увижу, – и она заплакала.

Тогда подошла Дзесэ утешить ее:

– Не плачь, Пета, твой брат недалеко. Я видела его. Ступай к белой скале Лошадиный Зуб и ищи его там.

Не раздумывая ни секунды, сестра поспешила к белой скале. Она взяла с собой полный кувшин пива и небольшую чашу с мукой и смесью приправ. Еще издали Пета заметила меня. Мое тело истощилось, глаза ввалились, кости выдавались наружу, плоть была высушена и зелена, кожа походила на воск, волосы стали серыми и грубыми, а конечности едва шевелились.

От такого зрелища моя сестра пришла в ужас и поначалу решила, что ей привиделся дух. Но, вспомнив слова охотников о том, что ее брат умирает от истощения, она спросила:

– Ты человек или призрак?

– Я – Мила, Добрая Весть.

Узнав мой голос, она вошла в пещеру, обняла меня, и слезы покатились по ее щекам.

– Брат, старший брат! – воскликнула она и вдруг лишилась сознания.

Я был и рад, и опечален. Через пару мгновений Пета пришла в себя, положила голову мне на колени и закрыла лицо руками. Всхлипывая, она рассказала свою историю:

– Наша мать умерла от горя и одиночества, так и не увидев тебя. Никто не пришел проводить ее в последний путь. Оставив всякую надежду, я покинула дом и отправилась в чужие земли просить подаяние. Я гадала, умер ты или жив, счастлив или нет… Но посмотри на себя! Какова судьба моего брата! И каково страдание сестры!

Пета разрыдалась. Опечаленный, я запел:

Преклоняюсь перед благородными Ламами!

Благословите этого нищего на медитацию в отшельничестве.

Сестра моя, у существ в этом цикле рождения и смерти

Все радости и горести непостоянны.

Хотя ты сейчас особенно печальна,

Я знаю, что есть непреходящее счастье.

Поэтому послушай песню старшего брата.

Чтобы сполна отблагодарить всех существ –

В прошлом моих любящих родителей, –

Я практикую Дхарму.

Моя обитель похожа на логово дикого зверя –

Один ее вид привел бы других в негодование.

Моя пища подобна корму для собак или свиней –

Один ее вид пробудил бы в других отвращение.

Мое тело превратилось в скелет –

Один его вид вызвал бы слезы у лютого врага.

Мои поступки сродни действиям безумца,

Так что даже родная сестра краснеет от стыда.

Но мое осознавание – это подлинный Будда.

Лишь это радует Победителей.

Хотя мои кости протыкают плоть,

Я медитирую с упорством на холодном каменном полу.

Мое тело и внутри, и снаружи стало походить на крапиву,

Оно навсегда обрело ее изумрудный оттенок.

В уединенной пещере в диких горах

Отшельник познает настоящее одиночество.

Однако мое преданное сердце

Едино с Ламой – Буддой трех времен.

Силой такой усердной медитации

Я без сомнений обрету опыт и постижение.

И как только они появятся,

В этой жизни само собой воцарится счастье,

А в следующей придет высшее Просветление.

Потому я прошу тебя, Пета,

Не умножай своих печалей:

Дхарма преодолеет все помехи!

Выслушав меня, Пета покачала головой:

– Удивительно! Трудно поверить. Если ты прав, то и другие практикующие Дхарму должны следовать такому пути – частично или полностью. Но я никогда не видела такого жалкого нищего, как ты!

Она ушла, оставив мне еду и пиво. Я поел и выпил хмельной напиток, и в то же мгновение мой ум стал кристально ясным. Медитация тем вечером была гораздо лучше, чем в другие дни.

Назавтра мое тело, не привыкшее к подобной пище, чувствовало и облегчение, и неудобство одновременно. Мой ум стал блуждать между добрыми и дурными мыслями, и я не получил никаких результатов, хотя медитировал изо всех сил.

Несколькими днями позже ко мне пришли Пета и Дзесэ и принесли мяса, масла, цампы и много пива. Я встретил их, выйдя из пещеры в поисках воды. Так как я был нагим, женщины смутились и заплакали, увидев мою худобу. Они поднесли мне еду и налили пиво.

Пока я пил, Пета сказала:

– Брат, ты выглядишь так, что тебя сложно назвать человеком. Тебе нужно просить подаяние и есть человеческую пищу. Я помогу тебе с одеждой.

– Я тоже принесу тебе одежду, а с едой тебе надо решить, – добавила Дзесэ.

– Я не знаю, когда умру, – отвечал я им, – и у меня нет ни времени, ни желания идти просить подаяние. Если я умру от холода, то не буду сильно сожалеть – ведь это произойдет на пути к духовному совершенству. Я не найду удовлетворения в еде, напитках и смехе родственников и друзей, меня окружающих. Я не найду его и в дорогой одежде и обильных трапезах – ведь все это будет добыто ценой моей медитации. Поэтому мне не нужны от вас ни одежда, ни продукты. Я не стану вас слушать. Я не спущусь за милостыней.

– Пусть так, – кивнула Пета. – Тогда что, по‑твоему, сделает тебя счастливым? Существует ли на свете что‑то, что стоит твоих мучений?

Я ответил:

– Три нижних мира сансары гораздо ужаснее, нежели все мои страдания, вместе взятые, и многие существа перерождаются там. Вот послушай, как я стану счастливым, достигнув великой цели.

Сказав так, я спел Песню достижения цели:

Лама в телесном воплощении, прошу тебя,

Благослови этого нищего на завершение ретрита.

Мое счастье неведомо родным,

Мои страдания неведомы врагам.

Если я умру в отшельничестве –

Цель йогина будет достигнута.

Мое старение неведомо друзьям,

Мои болезни неведомы сестре.

Если я умру в отшельничестве –

Цель йогина будет достигнута.

Мое угасание неведомо людям,

Мои трухлявые кости недоступны грифам.

Если я умру в отшельничестве –

Цель йогина будет достигнута.

Не хороните мои останки,

Не оплакивайте мою кончину;

Если я умру в отшельничестве –

Цель йогина будет достигнута.

Некого будет спросить, куда я исчез,

И некому сказать, где нахожусь.

Если я умру в отшельничестве –

Цель йогина будет достигнута.

Пускай мои пожелания скорой смерти

В этой уединенной пещере

Исполнятся ради блага всех существ –

Так моя цель будет достигнута.

– То, что ты делаешь, соответствует тому, что ты говоришь. Меня это восхищает, – сказала Дзесэ.

– Не важно, что говорит мой брат, – возразила Пета. – Я не могу смириться с тем, что у него нет ни еды, ни одежды. Здоровое питание и скромное платье не отдалят тебя от медитации, Мила Добрая Весть. В следующий раз я принесу тебе ткань и помогу сшить накидку. Не желаешь просить подаяние – воля твоя, можешь умирать в одиночестве в этой глуши. Но если ты протянешь до моего следующего прихода, то я достану все необходимое, чтобы смастерить тебе наряд.

Когда они ушли, я съел всю еду, которую они принесли. Ощущения удовольствия, боли и голода так возросли, что я не мог больше медитировать. Тогда я подумал, что нет большего препятствия, чем неспособность практиковать Дхарму. Я достал свиток, данный мне Ламой, сломал печать и заглянул в него. В нем содержались сущностные наставления о преодолении препятствий на Пути и углублении медитации, поучения по превращению вреда в пользу, а также совет о хорошем питании.

Я понял, что из‑за чрезмерной настойчивости и упорства в медитации вся моя творческая энергия истощилась, а жизненная сила из‑за скудного питания иссякла. Еда, принесенная Петой, каким‑то образом воздействовала на энергетические каналы в моем теле, а напиток от Дзесэ завершил преобразования. Следуя наставлениям из свитка, я усердно медитировал, упражняя также тело и дыхание. Благодаря этим практикам мои малые и средние каналы прочистились, а сам я пережил состояние радости, ясности и чистого осознавания, о котором раньше лишь слышал. Преодолев помехи, я увидел несовершенное как совершенство и испытал исключительное озарение, очень мощное и стабильное. Я постиг неотъемлемую простоту Состояния истины даже сквозь завесу двойственного мышления. Ко мне пришло понимание, что все вещи и в сансаре, и в нирване – взаимозависимы. Более того, я убедился в том, что сознание всеобщей основы есть само естество ума, нейтральное в своей сути. Циклическое существование – это плод неверного взгляда, и оно преодолевается за счет совершенной и наивысшей мотивации. Сущность же и сансары, и нирваны есть единство пустоты и Ясного света.

Прозрение, которое я пережил, было плодом усердной медитации и глубоких наставлений Ламы, но проявилось оно непосредственно потому, что я просто поел. Помимо того, я постиг, что методом Тайного пути Ваджраяны является превращение чувственных переживаний в духовный опыт.

Так как Пета и Дзесэ стали причиной великого постижения, то я решил отблагодарить их своей медитацией. Всю заслугу от нее я посвятил их скорейшему Просветлению и спел Песню о сути взаимозависимого возникновения:

Я простираюсь у ног Марпы из Лходрага!

Благослови меня, бродягу, на медитацию в отшельничестве!

Добро, совершенное дарителями,

Создало причины осуществления блага для себя и других.

Драгоценное тело так сложно обрести и так легко потерять;

Теперь вместе с пропитанием ко мне вернулось здоровье.

Из скупой твердой почвы рождается живительный нектар;

С чистого синего неба льется дождь –

Эти явления взаимозависимы

И полезны для всех живущих.

Суть взаимозависимости – священная Дхарма.

Мое иллюзорное тело вскормлено отцом и матерью;

Совершенный Лама дал мне устную передачу.

Эти явления взаимозависимы,

Они привели меня к практике священной Дхармы.

Суть взаимозависимости – стойкость и отвага.

В безлюдной долине есть горная пещера,

И я искренне погружаюсь в духовную практику.

Эти явления взаимозависимы

И исполняют все пожелания.

Суть взаимозависимости – сама пустота.

Миларепа терпеливо медитирует,

Существа трех сфер сансары обладают доверием.

Эти явления взаимозависимы

И несут благо всем живущим.

Суть взаимозависимости – сочувствие.

Отшельник медитирует в пещере на горном склоне,

А дарители доставляют ему пропитание.

Эти явления взаимозависимы

И служат полной чистоте.

Суть взаимозависимости – посвящение заслуги.

Хороший учитель обладает сочувствием.

Хороший ученик усердно медитирует.

Эти явления взаимозависимы

И обеспечивают преемственность Учения.

Суть взаимозависимости – тайные обеты и связи.

Лама дает посвящение и благословение.

Ученик преданно призывает своего Мастера.

Эти явления взаимозависимы

И способствуют быстрой встрече Учителя с учеником.

Суть взаимозависимости – неизбывное благо.

Мастер, непоколебимый Держатель Алмаза,

Ты знаешь все мои радости и печали!

Я стал медитировать еще усерднее, и весь день меня не покидало ощущение, что я могу трансформировать свое тело, парить над землей и творить чудеса. А ночью во сне я мог свободно и беспрепятственно исследовать всю вселенную – от края до края. Преображая себя в сотни различных веществ и духовных форм, я посещал мандалы Будд и слушал поучения. Я учил Дхарме множество существ. Мое тело могло быть и в огне, и в потоке воды одновременно. Овладев такими невероятными чудесными силами, я радостно продолжал практику.

Отныне я мог летать над землей; поэтому я переместился в высокогорную пещеру «Тень Орла» и медитировал там. Во мне проснулось мощное пламя туммо, излучающее тепло и блаженство, совершенно несравнимое с любым моим переживанием в прошлом. Возвращаясь к белой скале, я пролетал над маленькой деревушкой под названием Ландо. Внизу какой‑то мужчина вместе с сыном возделывал поле. Приглядевшись, я узнал его – это был старший брат одного из гостей, погибших при обрушении дома моего дяди от урагана, который я вызвал с помощью черной магии. Сын вел вола, а отец направлял плуг и вспахивал поле. Увидев меня, юноша воскликнул:

– Отец, взгляни на это чудо! Человек летит по небу!

Остановившись, отец посмотрел вверх.

– Невелико твое чудо! Это сын злобной старухи, Белой Драгоценности из Ньянга, коварный и своенравный Мила, измученный голодом. Продолжай работать, но не позволяй его тени упасть на тебя! – приказал он.

Сам отец ходил по полю, старательно уклоняясь от моей тени.

– Своенравен он или нет, но он умеет летать, и это что‑нибудь да значит! Смотри, отец! – юноша помахал рукой, бесстрашно глядя в небо.

Я решил, что отныне вся моя жизнь должна быть отдана благу всех существ. Пока я об этом размышлял, на меня снизошло благословение Йидама: «Посвяти себя одной лишь практике Дхармы, как велел Лама. Нет задачи выше, чем служить Учению Будды, приводя других к Просветлению с помощью медитации».

Тогда я подумал, что, практикуя все оставшиеся годы, стану наилучшим примером для грядущих последователей Дхармы. Я был уверен, что принесу огромную пользу бессчетному множеству существ.

«Я слишком надолго здесь задержался и чересчур трубил о своем знании Дхармы, – размышлял я дальше. – Люди видели, как, пережив прозрение, я парил над землей. Если я пробуду здесь еще немного, то окажусь среди толпы, столкнусь с препятствиями Мары, и восемь мирских забот разрушат мою медитацию. Я должен отправиться в Чувар и практиковать там в одиночестве, как предсказал мне Лама».

Тогда я взял котелок, в котором варил крапиву, и покинул белую скалу Лошадиный Зуб. Однако мое тело ослабло от постоянных лишений, а ноги огрубели и потрескались, и, едва выйдя из пещеры, я оступился и упал. Ручка котелка отломилась, и сам он покатился вниз по склону. Я побежал за ним. Сосуд разбился, и из него вывалился твердый осадок наслоившегося крапивного отвара – цельный зеленый кусок в форме котелка. Я утешал себя мыслью, что все составные вещи непостоянны. Понимая, что это лишь еще один повод для медитации, тем не менее я был потрясен. Успокоившись, я спел такую песню:

Котелок существует и не существует одновременно.

Непостоянству подвержено все составное,

И особенно человеческое тело,

Наделенное свободами и благоприятными обстоятельствами.

Вот почему я, отшельник Мила,

С превеликим усердием буду медитировать, не отвлекаясь.

Драгоценный котелок, весь мой обусловленный скарб,

Сегодня, разбившись, стал мне учителем.

Урок непостоянства явлений – великое чудо.

Пока я пел, подошли несколько охотников и остановились на привал.

– Отшельник, твоя песня благозвучна, – сказал один из них. – Что же ты теперь будешь делать без котелка? И почему твое тело такое тощее и зеленое?

– Потому что мне нечем его кормить, – ответил я.

– Чудеса, да и только! Вставай же и иди к нам!

Они поделились со мной своими пожитками. Во время обеда один молодой охотник сказал:

– Ты очень талантлив. Если бы ты не нищенствовал, а жил мирской жизнью, ты ездил бы на прекрасной лошади, подобной молодому льву. Облаченный в броню, ты повергал бы всех врагов. Богатый и благоденствующий, ты защищал бы свою драгоценную семью. Потерпев неудачу, начал бы новое дело и снова был бы себе хозяином. В худшем случае, даже будучи слугой, ты имел бы хорошую еду и одежду и был бы здоровее телом и умом. Если прежде ты об этом не задумывался, то теперь ступай и сделай что‑нибудь во имя своей жизни.

– Он поистине праведный отшельник, – возразил его старый спутник, – и вряд ли воспользуется нашими мирскими советами. Так что держи язык за зубами.

Меня же он попросил:

– Йогин с мелодичным голосом, пожалуйста, спой песню ради нашего духовного постижения.

– Я могу казаться вам жалким, – ответил им я, – но знайте, что перед вами самый счастливый и здравомыслящий человек. Я покоюсь в наивысшей радости, и вы сможете ее ощутить, прослушав мою Песню йогина, несущегося галопом:

Простираюсь у ног духовного отца, сочувственного Марпы!

Мое тело – горное жилище отшельника.

Моя грудь – священный храм.

В сердце, на алтаре из трех лучей,

Вздыбился конь ума, подобный ветру.

Если ловить его, то каким арканом?

Если привязывать его, то к какому столбу?

Если он голоден, чем его накормить?

Если он изнывает от жажды, чем ее утолить?

Если он замерзает, в какое стойло его отвести?

Изловлю его арканом недвойственности.

Привяжу к столбу медитативной стабильности.

Голод его утолю устными наставлениями Ламы.

От жажды избавлю потоком внимательности.

Если он замерзает, окружу стенами Пустоты.

Седлом и уздечкой мне служат искусные средства и мудрость.

Я седло увенчаю непоколебимой стабильностью.

Пусть, крепко держа поводья жизненной силы,

Правит конем ребенок осознавания.

На шлеме его печать Просветленного настроя;

На нем доспехи слушания, размышления и медитации.

Спина прикрыта щитом терпения,

В руках длинное копье правильного взгляда,

К груди пристегнут меч запредельной мудрости.

Если согнется тонкая стрела всеобщей основы,

Он распрямляет ее без гнева,

Снабдив опереньем из Четырех неизмеримых

И наконечником из остроты проникающего видения.

Поднимает лук Пустоты

И натягивает тетиву глубокого пути искусных средств.

Измеряя бесконечность совозникновения,

Выпущенная стрела облетает весь мир.

Настигая всех, кто исполнен доверия,

Она убивает демона привязанности к «я»,

Побеждает врагов – мешающие чувства,

И защищает друзей – всех существ шести миров.

По равнинам великого блаженства конь мчится галопом,

Неустанно преследуя цель – состояние Победоносных.

Спускаясь в ущелья, он отсекает корни сансары;

Поднимаясь в гору, приближается к Просветлению.

Оседлав этого скакуна, обретешь состояние Будды.

Посмотрите, таково ли ваше счастье?

Мирские блага – не то, к чему стоит стремиться.

Выслушав песню, охотники поклонились мне и ушли восвояси.

Я же отправился в Чубар. Дорога через Палкю привела меня в Дингри. Там я присел на обочине, чтобы отдохнуть. Несколько миловидных девушек, украшенных драгоценностями, проходили мимо меня в сторону Нокме. Одна из них, увидев мое истощенное тело, воскликнула:

– Посмотрите! Какой страдалец! Пускай же я никогда не обрету подобное рождение!

– Какой же он жалкий! Что за унылое зрелище, – сказала другая.

Испытывая невероятное сочувствие к этим запутанным существам, я поднялся и произнес:

– Дочери, не говорите так. У вас нет причин впадать в уныние. Вы не смогли бы обрести подобное перерождение, даже если бы пожелали. Изумительно! Ваше сострадание вызвано гордостью и заблуждениями. Послушайте же мою песню!

И я запел:

Обращаюсь к сочувственному Марпе:

Одари меня своим благословением!

Страдающие существа с жалкой кармой

Не видят ни себя, ни других.

Несчастные девушки, вам ведома лишь заурядная жизнь.

Тщеславие сжигает вас, как пламя.

Как же я сочувствую незрелым существам!

В эту темную эпоху упадка

Коварных людей почитают, как богов,

Превыше золота ценится лицемерие,

А искателей истины отбрасывают в сторону,

Словно камушки на дороге.

Как же я сочувствую запутанным существам!

Вы, девушки в богатых украшениях,

И я, Миларепа из Гунгтханга,

Жалеем друг друга.

Давайте же сравним наше сочувствие

И, направив друг на друга копья сострадания,

Увидим, кто выйдет победителем.

Запутавшимся и погрязшим в праздных беседах

Миларепа дает поучения Дхармы.

Предлагает вино в обмен на воду,

А на зло отвечает добром.

Я закончил свою песню, и девушка, которая меня пожалела, воскликнула:

– Так ты тот, кого называют Миларепой! Ты прав, мы все надменны и запутанны. Мы наговорили много глупостей. Позволь же нам попросить у тебя прощения!

Я дал ей особенный совет. Тогда она поднесла мне семь раковин, а все ее подруги с извинениями простерлись передо мной. В ответ на их мольбы о наставлениях я спел песню:

Призываю сочувственного Ламу

И своей песней дарую истинную Дхарму!

Вверху, во дворце безмятежных богов,

Ценятся иллюзии, а не истинный смысл.

Внизу, во дворце нагов,

Ценятся земные блага, а не глубокие поучения.

В человеческом мире, что называется Джамбудвипа,

Ценятся фокусники, а не мудрецы.

В четырех землях У и Цанга

Ценится начитанность, а не опыт медитации.

В эту смутную эпоху упадка

Ценятся злодеи, а не честные люди.

Взору нарядной красавицы

Приятен щеголь, а не отшельник.

Ушам юной девы

Мила веселая песенка, а не глубокая Дхарма.

Таковы мои наставления,

Данные в ответ на ваши извинения

И в благодарность за подаренные раковины.

Выслушав меня, девушки пошли своей дорогой. Мой же путь лежал в провинцию Дрин. Прибыв туда, я услышал о пещерах, расположенных в землях Чувар и Кьипуг. Одну из них, называемую «Дворец солнца», я выбрал для медитации.

Через несколько месяцев мое сосредоточение стало намного глубже. За все это время я видел людей лишь один или два раза, когда они приносили мне пищу и воду. Я воспринял это как отвлечение. «Теперь огонь моей практики действительно разгорается, – думал я. – Однако если я буду привлекать к себе внимание, то моему созерцанию могут помешать. Нужно продолжить путь и углубиться в горы, ведь Лама велел мне направиться в Лачи».

Тем временем Пета снова наведалась к белой скале и принесла одежду, которую сама соткала из пуха и козьей шерсти. Увидев, что пещера пуста, сестра решила искать меня.

В Верхнем Гунгтханге ей сказали, что отшельник, похожий на крапивную гусеницу, покинул Палкю и ушел в Южный Лато. Пета поспешила за мной. В Дингри она увидела ламу по имени Бари Лоцава, облаченного в богатые шелковые одежды. Он сидел на высоком троне и под балдахином, а перед ним на подносе стояли кувшины с чаем и пивом. Когда монахи из его свиты задули в трубы, толпа окружила их: люди, толкая друг друга, подносили священникам дары.

«Вот как прихожане относятся к ламе! – думала Пета. – Духовный же путь моего брата – сплошная нищета и забвение. Даже родня стыдится его! Если я найду Милу, то непременно уговорю его пойти в услужение к этому ламе».

Она расспросила нескольких человек о том, где бы я мог быть, и узнала, что я остановился в Дрине. Так Пета прибыла в Кьипуг и отыскала пещеру «Дворец солнца».

– Твой духовный путь не приносит тебе ничего, что можно было бы съесть или надеть на себя, – сказала она. – Это настолько постыдно, что мне сложно с этим мириться. Сделай хотя бы набедренную повязку из ткани, что я тебе принесла. Есть такой лама по имени Бари Лоцава. Монахи возвели для него трон под балдахином. Они одевают своего ламу в шелка и подносят ему чай и пиво. Они дуют в трубы, чтобы созвать толпу, а затем люди приносят ламе невероятное множество даров. Бари Лоцава полезен и практикующим, и своим родственникам. Такая Дхарма превосходна! Попробуй узнать, возьмет ли тебя лама к себе в услужение. Даже если станешь его самым младшим монахом, ты будешь намного счастливее, чем сейчас. Иначе твой духовный путь и моя нищета сведут нас в могилу!

Пета заплакала.

– Не говори так, – ответил я. – Моя нагота и странное поведение приводят тебя в замешательство. Но я счастлив оттого, что у меня есть это тело – ведь оно позволило мне встретить Дхарму. Так что мне нечего стыдиться. Раз я родился нагим, то я не вижу в этом никакого позора. Всякий, кто сознательно и постоянно совершает негативные поступки, разбивает сердца своих родителей. Все, кто живет за счет ламы и храмовых подношений, пренебрегая другими людьми ради достижения своих целей, – в конечном счете вредят и другим, и себе. Они накапливают дурную карму, вызывая недовольство и у богов, и у святых людей. Такие действия позорят их в этой жизни и будут позорить в следующих. Если ты смущаешься моей наготы, то стыдись также и своей большой груди, которой у тебя не было, когда ты родилась. Ты думаешь, что я медитирую без пищи и одежды из‑за нехватки подаяний? Это не так. На самом деле я страшусь страданий сансары и нижних миров, подобно тому как ты боишься сгореть заживо. Когда я вижу, как люди потворствуют своим удовольствиям и восьми мирским заботам, я испытываю отвращение, напоминающее тошноту от переедания. Такие зрелища ужасают, как ужаснула бы кровь на руках отцеубийцы. Вот в чем причина моего отречения. Наставления Ламы Марпы из Лходрага относительно восьми мирских забот гласят: «Не тянись за едой, одеждой и славой. Переселяйся из одного уединенного места в другое, медитируй с глубокой преданностью и устремленностью, отказавшись от целей мирской жизни». Я следую этим указаниям. Так я тружусь на благо не только тех, кто идет за мной, но и всех существ. Час моей смерти неизвестен, поэтому я отказался от тревог этой жизни и восьми мирских забот. Если бы я захотел, то смог бы не только попасть в свиту ламы Бари Лоцавы, но стал бы равным ему. Однако я желаю достичь Просветления уже в этой жизни и пылко посвящаю себя медитации. Пета, прошу тебя, отбрось и ты эти восемь зависимостей, следуй за мной медитировать в снега Лачи! Солнце счастья будет светить тебе в этой жизни и во всех следующих, если ты отринешь сансару и будешь практиковать! Послушай мою песню:

Лама, Защитник существ,

Воплощение Будд трех времен,

Не запятнанный восемью мирскими заботами,

Благословивший духовных потомков,

Переводчик Марпа, я простираюсь у твоих ног!

Послушай меня, сестра Пета,

Охваченная желаниями земной жизни.

Первое – зонт с навершием из сияющего золота,

Второе – бахрома из китайского шелка,

Третье – украшенный остов в форме хвоста павлина,

Четвертое – рукоять из сандалового дерева.

Все это я смогу получить, если только пожелаю,

Но все это – восемь мирских забот.

Я отказался от них,

И надо мной взошло солнце счастья.

Отрекись от восьми мирских забот, о, сестра моя Пета,

Отрекись от них и следуй за мной в снега Лачи!

Следуй за мной в снега Лачи!

Первое – маленький монастырь высоко над деревней,

Второе – многозначительные речи молодого ламы,

Третье – хороший чай с маслом, подогретый в печи,

Четвертое – юные монахи, жаждущие услужить.

Все это я смогу получить, если только пожелаю,

Но все это – восемь мирских забот.

Я отказался от них,

И надо мной взошло солнце счастья.

Отрекись от восьми мирских забот, о, сестра моя Пета,

Отрекись от них и следуй за мной в снега Лачи!

Следуй за мной в снега Лачи!

Первое – церемонии и ритуалы, предсказания и астрология,

Второе – настоятель монастыря, искусный в лицемерии,

Третье – ритуальные пиры для чувственных удовольствий,

Четвертое – сладкие песни юных девиц.

Все это я смогу получить, если только пожелаю,

Но все это – восемь мирских забот.

Я отказался от них,

И надо мной взошло солнце счастья.

Отрекись от восьми мирских забот, о, сестра моя Пета,

Отрекись от них и следуй за мной в снега Лачи!

Следуй за мной в снега Лачи!

Первое – волшебный замок с высоко возносящейся башней,

Второе – плодородные поля, усердно возделанные,

Третье – запасы и сокровища, накопленные из жадности,

Четвертое – толпа слуг, погрязших в сансаре.

Все это я смогу получить, если только пожелаю,

Но все это – восемь мирских забот.

Я отказался от них,

И надо мной взошло солнце счастья.

Отрекись от восьми мирских забот, о, сестра моя Пета,

Отрекись от них и следуй за мной в снега Лачи!

Следуй за мной в снега Лачи!

Первое – изогнутая шея могучего жеребца,

Второе – седло, украшенное драгоценностями,

Третье – воин в сияющих доспехах,

Четвертое – стремление покорить врагов и защитить друзей.

Все это я смогу получить, если только пожелаю,

Но все это – восемь мирских забот.

Я отказался от них,

И надо мной взошло солнце счастья.

Отрекись от восьми мирских забот, о, сестра моя Пета,

Отрекись от них и следуй за мной в снега Лачи!

Следуй за мной в снега Лачи!

Ты не хочешь отречься от восьми мирских забот?

Ты не хочешь идти за мной в снега Лачи?

Твои сестринские чувства беспокоят меня,

А мирские беседы разрушают мою медитацию.

Никто не знает, когда придет смерть;

Нет времени откладывать практику.

Я буду медитировать без отвлечений.

Наставления Ламы полезны для ума,

И, практикуя согласно его указаниям,

Я достигну великой безмятежности Освобождения.

Поэтому я иду в снега Лачи.

Сестра, выбирай, если хочешь, восемь мирских забот –

Накапливай проступки большие и малые,

С головой погружайся в сансару

И даже стремись в нижние миры.

Но если боишься круговорота рождений и смертей,

Отрекись от восьми мирских забот

И следуй за мной в снега Лачи!

Сестра, пойдем вместе в снега Лачи!

Я закончил свою песню, и Пета ответила:

– То, что ты назвал восемью мирскими заботами, люди обычно именуют счастьем. У нас нет лишнего счастья, от которого можно было бы отказаться. Этими громкими словами ты лишь оправдываешь тот факт, что никогда не сможешь сравняться с ламой Бари Лоцавой. Я не пойду с тобой в Лачи, чтобы лишить себя пропитания и одежды. Я даже не знаю, где находится Лачи. Вместо того чтобы бежать от людей и прятаться в скалах, как загнанный олень, лучше оставайся на одном месте. Тогда твоя практика станет стабильнее, и мне будет легче тебя найти. Люди в этих землях, похоже, почитают тебя. Так что задержись на пару дней, даже если ты не собираешься здесь жить постоянно. Сделай набедренную повязку из этой ткани. Я скоро вернусь.

Я пообещал, что останусь на несколько дней. Когда сестра ушла в Дингри, я сделал капюшон, прикрывающий голову, сшил рукава для каждого пальца на руках и ногах и смастерил чехол для своего детородного органа.

Спустя пару дней вернулась Пета.

– Братец, сшил ли ты себе одежду?

– Да, – сказал я и надел на себя все приготовленные чехлы.

Она воскликнула:

– Посмотрите на него! В моем брате не осталось ничего человеческого! Он не только совершенно лишился стыда, но и просто испортил ткань, которую я соткала с таким большим трудом. Это оттого, что у него нет времени ни на что, кроме медитации, или потому, что у него слишком много времени?

Я ответил:

– Я подвижник, ищущий истинную пользу своей драгоценной человеческой жизни. Я знаю, что такое настоящий стыд, и остаюсь верен своим убеждениям. Сестра, ты единственная, кто стесняется моей наготы. Если бы я даже хотел отрезать свой детородный орган, то не посмел бы. Поэтому я сшил пристойный покров для него, как ты и просила, несмотря на то, что это прервало мою медитацию. Я считаю, что все части моего тела одинаково ценны, и поэтому я сшил остальные чехлы. Твоя ткань не испорчена. Однако я вижу, что ты чувствуешь себя более пристыженной, нежели я. Если тебя смущает мой орган, то пусть тебя так же смущает и твой собственный. Если ты желаешь избавиться от предмета, который ты считаешь постыдным, то избавься сперва от своего.

Когда я промолвил эти слова, ее лицо омрачилось. Я продолжил:

– Кроме того, мирянам неведом настоящий стыд. Они стесняются естественных вещей и в то же время бесстыдно потакают злым поступкам и лицемерию, которые действительно непристойны. Послушай же мою песню о стыде:

Почтение великим учителям!

Благословите этого нищего на постижение природы стыда.

Сестра Пета, охваченная стыдом,

Прислушайся на мгновение к моей песне!

Ты краснеешь из‑за неведения и предрассудков.

Дата добавления: 2015-07-15