Виды общения: ритуальное, монологическое, диалогическое.

Ритуальное общение – это чаще всего пролог к построению отношений, однако оно может выполнять в жизни современного человека и самостоятельную важную функцию: укрепление своей психологической связи с группой, повышение самооценки, демонстрация и подкрепление своих установок и ценностей. То есть в ритуальном общении человек подтверждает свое существование в качестве члена общества той или иной важной для него группы.

По своей сути оно – ролевое. Чаще всего человек подтверждает в нем свои социальные роли: гражданина, профессионала, вежливого человека, отца, любящей дочери и т.д. Важная особенность ритуальных отношений состоит в их “безличности”. Не только самого себя человек рассматривает как носителя роли, но партнера воспринимает формально, как необходимый элемент ритуала. Его личностные качества неважны до тех пор, пока они не мешают выполнению ритуала. По сути дела, главная характеристика партнера – компетентность в следовании законам ритуала.

Наличие и достойное выполнение членами общества различных ритуалов, разнообразных по сложности и назначению, – показатель стабильности, социальной грамотности общества. Это и ритуалы приветствия – извинения, и ритуалы, связанные с религиозными и государственными праздниками, и ритуалы “разговоров о погоде” на больших застольях, и многое другое. В межличностных отношениях ритуалам уделяется немного места, хотя они есть. И их количество нарастает в ситуациях эмоциональной напряженности, психологического “бегства” партнеров друг от друга: нарочитое приглашение к столу, подчеркнутая вежливость, банальные комплименты...

Значение ритуалов часто становится очевидным, когда они не выполняются. Человек, с которым перестали раскланиваться коллеги по работе, обязательно заметит это. Ритуал – это такая “ресурсосберегающая” технология социального подтверждения. Одной ею не обойдешься, но лишиться ее очень неприятно.

По своей сути ритуальное общение является “объект-объектным” в силу того, что ценность личности, индивидуальности в нем нивелирована, у него нет конкретного автора, нет направленности на конкретного человека. Участники равны в своей безличности и в своем праве удовлетворить те важные социальные потребности, ради которых они вступили в ритуал.

Монологическое общение – это очень распространенная форма общения, предполагающая позиционное неравноправие партнеров. Один – автор воздействия, лицо, обладающее активностью, осознанными целями и правом их реализовать. И так получается, что реализация его целей связана с другим человеком, партнером по общению, который автором рассматривается как лицо пассивное, если и имеющее цели, то менее важные, чем его собственные. Этот партнер воспринимается как объект целенаправленного воздействия, и мы в данном случае имеем дело с “субъект-объектным” общением.

Можно выделить две разновидности монологического общения: императив и манипуляция. Их общую природу мы уже зафиксировали, теперь посмотрим на различия.

Первая разновидность – императивное общение – это авторитарная, директивная форма воздействия на партнера по общению с целью достижения контроля над его поведением и внутренними установками, принуждения к определенным действиям или решениям. Чаще всего императивные формы общения используются для установления контроля над внешним поведением человека. Особенность императива в том, что конечная цель общения – принуждение партнера – не завуалирована: “Будешь делать, как я скажу”. В качестве средств оказания влияния используются приказ, указания, предписания и требования, наказания, поощрения.

Можно назвать целую группу социальных деятельностей и ситуаций, в которых использование императивного вида общения вполне оправдано и с точки зрения целей, и с этической позиции. К ним, несомненно, относятся военные уставные отношения, отношения “начальник-подчиненный”, особенно – в сложных и экстремальных условиях, работа при чрезвычайных обстоятельствах. Можно и точно определить те сферы межличностных отношений, где применение императива неуместно и неэтично. Прежде всего речь идет об интимно-личностных, супружеских и детско-родительских отношениях. Их тонкая деликатная ткань легко рвется под воздействием таких грубых форм взаимовлияния. Крайне ограничены возможности применения императивного общения и в практике воспитания. Известно, что с помощью команд, приказаний и безусловных запретов можно добиться внешнего послушания и выполнения каких-либо требований со стороны наставника. Однако нормы и ценности, правила и общественные предписания, передаваемые ребенку или подростку в такой форме, не становятся частью его внутренних личностных убеждений, остаются внешним, наносным и поэтому легко исчезающим содержанием его сознания. Принято считать, что есть три вопроса, которые могут быть привиты малышу при помощи жесткого императива:

1) не делай того, что является угрозой для твоей жизни;

2) не делай того, что является угрозой жизни для другого человека;

3) не наноси вред имуществу, ценностям семьи.

Все остальные многообразные нормы и социальные ценности должны быть привиты иным путем, в процессе сотрудничества, позволяющего ребенку личностно перерабатывать и внутреннее усваивать информацию и требования взрослого. Это обеспечит устойчивость убеждений и, что не менее важно, позволит сформировать такие черты личности, как критичность, самостоятельность в поступках и оценке своего и чужого поведения. Авторитарный стиль общения формированию таких важных личностных особенностей активно препятствует.

Манипуляция – вторая разновидность монологического общения, наиболее распространенный вид человеческого общения. Она предполагает воздействие на партнера по общению с целью достижения своих скрытых намерений. Оксфордский словарь определяет это понятие как акт влияния на людей, управления ими или вещами с ловкостью, с особенно пренебрежительным подтекстом, как скрытое управление и обработку. Манипулятивное общение предполагает объектное восприятие партнера по общению, который используется манипулятором для достижения своих целей. Так же как при императивном, при манипулятивном общении ставится цель – добиться контроля над поведением и мыслями другого человека. Коренное отличие состоит в том, что партнер не информируется об истинных целях общения: они либо просто скрываются от него, либо подменяются другими.

Итак, манипуляция – это скрытое управление личностью, такое психологическое воздействие на человека, которое призвано обеспечить негласное получение манипулятором односторонних преимуществ, но так, чтобы у партнера сохранялась иллюзия самостоятельности принятых решений. Сила манипуляции – в ее скрытом характере; скрыт как сам факт воздействия, так и, естественно, его цель. Манипулятор использует психологически уязвимые места человека – черты характера, привычки, желания, – а также его достоинства, то есть все, что может срабатывать автоматически, без сознательного анализа. Такое воздействие часто подкрепляется специальными приемами, повышающими общую “податливость” партнера.

Особое, скрыто-объектное отношение манипулятора к партнеру приводит к ряду последствий:

• в нравственной плоскости – формируется отношение к людям как к орудию достижения личных целей;

• в мотивационном аспекте – оформляется в желание, привычку распоряжаться партнером, стремление получать одностороннее преимущество;

• в когнитивном плане – возникают эгоцентризм, фрагментарное, одностороннее видение партнера и самого себя.

Последнее подчеркнем: в манипулятивном общении партнер по общению воспринимается не как целостная уникальная личность, а как носитель определенных, “нужных” манипулятору свойств и качеств. Так, неважно, насколько добр этот человек, важно, что его доброту можно использовать и т.д. Однако человек, выбравший в качестве основного именно этот тип отношения к другим, в результате сам часто становится жертвой собственных манипуляций. Самого себя он тоже начинает воспринимать фрагментарно, переходит на стереотипные формы поведения, руководствуется ложными мотивами и целями, теряя нить собственной жизни. Как отмечает Э. Шостром, манипулятора характеризуют лживость и примитивность чувств, апатия и скука к жизни, контроль над собой и своей жизнью, цинизм и недоверие к себе и другим [136].

В приведенных выше суждениях прослеживается оценочное отношение автора к манипуляции. Да, оно скорее негативное. Вместе с тем, есть “манипуляции” и “манипуляции”. Флирт – разновидность именно такого (не негативного) типа общения, ораторские приемы регулирования интереса аудитории к информации, технологии эффективного обучения – тоже. В этом контексте обратим внимание на то, что Э. Шостром вообще говорит о наличии ситуаций, в которых манипулирование оказывается благом, так как поднимает общение от доминирования и насилия к манипуляции – в известном смысле, более гуманному типу отношения.

Есть целые области социальных отношений, где манипуляция вполне “законна” (хотя по-прежнему личностно несимпатична). Сферами “разрешенной манипуляции”, несомненно, являются бизнес и деловые отношения вообще, политика, идеология. Символом такого типа отношений давно стала концепция общения Д. Карнеги и его многочисленных последователей. Широко распространен манипулятивный стиль воздействия на партнеров по общению и в области пропаганды.

Вместе с тем, известно, что успешное овладение и широкое использование средств манипулятивного воздействия на других людей в деловой сфере, как правило, заканчиваются широким переносом таких навыков в остальные области своих взаимоотношений. Сильнее всего “страдают” от манипуляции отношения, построенные на любви, дружбе и взаимной привязанности. Разрушение таких связей и подмена их другими при использовании манипулятивных средств общения неизбежны. Такое отношение к другому приводит к разрушению близких, доверительных связей между людьми, будь то возлюбленные, родители и их дети, педагоги и их воспитанники. В целом, профессию педагога можно отнести к наиболее подверженным манипулятивной деформации. В любом обучении всегда присутствует элемент манипуляции (сделать урок интересней, “замотивировать” детей, привлечь их внимание и т.д.). Это часто приводит к формированию у профессиональных педагогов устойчивой личностной установки объяснить, научить, внушить (“заставить любить предмет”). Уместная в области предметного обучения, эта установка может пагубно сказаться на межличностных отношениях учителя с другими людьми.

Манипулятор живет в каждом человеке. На разной глубине, под разными личинами. Э. Шостром выделил восемь типов манипуляторов, которые легко объединяются в четыре пары:

1) Диктатор – Тряпка;

2) Вычислитель -– Прилипала;

3) Хулиган – Славный парень;

4) Судья – Защитник.

Вот их краткая характеристика.

Диктатор. Преувеличивает свою силу. Доминирует, приказывает, цитирует авторитеты и делает все, чтобы жестко управлять своей жертвой.

Тряпка – жертва Диктатора. Развивает большое мастерство во взаимоотношениях с Диктатором: не слышит, молчит, ловит на лету и с полуслова. В нужный момент легко меняется с диктатором местами. Так, муж – Большой начальник дома и на работе после выхода на пенсию часто оказывается “под каблуком” у жены-тихони.

Вычислитель. Преувеличивает возможности своего контроля над окружающими. Обманывает, увиливает с тем, чтобы перехитрить и “вывести на чистую воду”. Стремится всех и вся контролировать.

Прилипала. Полярная противоположность Вычислителя. Преувеличивает свою зависимость. Личность, стремящаяся быть ведомой, дурачимой, предметом забот. Позволяет делать другим работу за себя.

Хулиган. Преувеличивает свою агрессивность, жестокость, недоброжелательность. Угрожает. Тем самым получает выгоды для себя.

Славный парень. Преувеличивает свою заботу, любовь, привязывает к себе своей нарочитой добротой. В споре с Хулиганом чаще всего выигрывает. Доброта – серьезная добродетель в пашей культуре, ее трудно обесценить, даже если чувствуешь, что ею манипулируют.

Судья. Преувеличивает свою критичность.

Никому не верит, преисполнен негодования, обвинения, с трудом прощает. Этакий мститель.

Защитник. Противоположность Судье. Чрезмерно снисходителен к ошибкам других. Портит людей, сочувствуя им сверх меры, не давая им стать самостоятельными и самокритичными в своих оценках.

Человек, склонный к манипуляции, в определенном ключе чувствителен к партнерам, принадлежащим к противоположному типу. Так, жена-тряпка выбирает мужа-диктатора и образует с ним достаточно устойчивый союз, где один управляет другим с помощью удобных ему способов. Но беда, если один из супругов решил “выпрыгнуть” из манипулятивного жернова, перемалывающего его жизнь, чувства, отношения.

Таковы типы манипулятивного поведения.

Почему императив и манипуляция объединены нами под общей рубрикой “монологическое общение”? Обратимся в поисках ответа к отечественной традиции изучения общения.

Человек, рассматривая другого как объект своего воздействия, по сути дела общается сам с собой, со своими целями и задачами, не видя истинного собеседника, игнорируя его. Пользуясь выражением А.А. Ухтомского, человек видит вокруг себя не людей, а своих “двойников”. Он проецирует на них свои взгляды, предубеждения, установки, то есть видит самое себя. Искажение восприятия партнера происходит потому, что таковы цели человека, или, по выражению Ухтомского, его “доминанты”: “Человек видит реальность такою, каковы его доминанты, то есть главенствующие направления его деятельности” [105]. “Доминанта на себя” рождает двойников, монологический (по Бахтину) тип общения с другим. Человек ведет монолог с самим собой, глядя в окружающих людей как в отражения: своих недостатков, желаний, потребностей, чувств.

Отношению к другому человеку как к средству может быть противопоставлено отношение к нему как ценности. Изменение отношения, “доминанты”, позволяет выйти на совершенно новый, невозможный для манипулятора, уровень общения, который в отечественной психологии получил название “диалог” (М.М. Бахтин), а в западной традиции – гуманистический тип общения (К. Роджерс). В диалогических отношениях происходит открытие человеком некоторой иной реальности, отличной от самого себя и своих проекций. Прежде всего – открытие реальности другого человека, его мыслей, чувств, представлений о мире и, как следствие, – открытие иных горизонтов окружающего мира. Мира, каким он выглядит в восприятии собеседника. Открывается возможность избавиться от Двойника, которого Ухтомский определял как “бесконечное и навязчивое повторение в окружающем мире меня самого, моей собственной проекции, моего собственного надоевшего и абстрактного "Я"” [113, с. 383].

“Быть – значит общаться диалогически... Один голос ничего не кончает и ничего не разрешает. Два голоса – минимум жизни, минимум бытия”, – писал М.М. Бахтин [17, с. 338-339).

Очень важно правильно интерпретировать вышеприведенное утверждение. Быть – не значит физически существовать. Социальное существование вполне возможно (и в ряде случаев с меркантильных позиций даже выгоднее) поддерживать с помощью монологического общения – императива, манипуляции. Диалог – это естественное бытие человека как индивидуальности, творца своей жизни и отношений.

“Диалог – не средство, а самоцель... Здесь человек не только проявляет себя во вне, а впервые становится тем, что он есть... и не только для других, но и для себя” [17, с. 338].

Диалог – это равноправное субъект-субъектное общение, имеющее целью взаимное познание, самопознание и саморазвитие партнеров по общению. По определению А.У. Хараша, диалог – это состояние контакта “Я” с конкретным другим [123]. И этот другой непредсказуем и принципиально до конца непознаваем, благодаря чему общение с ним превращается в непрерывный творческий процесс взаимораскрытия, понимания, принятия иного взгляда на мир:

“Пока человек жив, он живет тем, что еще не завершен и еще не сказал своего последнего слова” [17, с. 78].

Диалог строится на принципиально других началах, чем монологическое общение. Прежде всего – цель диалога.

С одной стороны, она направлена на самого человека: самопознание, саморазвитие, удовлетворение потребности в понимании. С другой стороны, цель диалога – другой человек, так как только отношение к другому как к ценности позволяет достичь целей, касающихся самого себя. Другой важный момент – средства реализации диалогического мышления. На сегодняшнем формальном языке мы сказали бы – диалогические технологии. А.У. Хараш определяет их в общем виде, но очень емко: “слушание – слышание; смотрение – видение”. Более детально этот вопрос представлен в зарубежной гуманистической психологии, в частности – у К. Роджерса.

Определяя основополагающие принципы гуманистического общения, понятия по многим характеристикам близкого к понятию “диалог”, К. Роджерс выделяет следующие.

1. Конгруэнтность партнеров по общению, то есть соответствие между опытом (переживаниями), осознанием этого опыта и средствами общения, существующее у каждого из них. Конгруэнтность актуального состояния позволяет человеку вести себя в соответствии со своими истинными переживаниями, так как они адекватно осознаются им и принимаются в качестве имеющих право на существование. Осознавая ценность для другого своего личного опыта, человек не считает нужным лицемерить, лукавить с самим собой и партнером и реализует себя в общении в истинном человеческом качестве. Такая позиция открывает человека самому себе и делает его свободным в восприятии партнера, его чувств и переживаний. Таким образом, первое “технологическое” условие диалога – настрой на актуальное психологическое состояние самого себя и партнера, разговор “здесь и сейчас”.

2. Безоценочное восприятие личности партнера, априорное доверие к его намерениям. Как отмечают Ю.С. Крижанская и В.П. Третьяков:

“...в гуманистическом общении партнер (в идеале) воспринимается цельно, целостно, без разделения на нужные и ненужные функции, на важные и неважные в данный момент качества...” [49, с. 194-195].

По сути дела, в данном случае речь идет о принятии другого в качестве некоторой безусловной ценности. М.М. Бахтин определял принятие как “любовное устранение себя из поля жизни” другого [18, с. 16]. Принятие другого нерасторжимо связано с доверием, готовность самому раскрыться навстречу другому, стать для него некоторым “объектом переживания”, “моментом личного опыта”. Восприятие партнера как равного, имеющего право на собственное мнение и собственное решение. На первый взгляд, это положение делает невозможным применение диалогического метода в воспитании, ведь учитель и ученик, воспитатель и воспитанник (а если последний еще и нарушитель закона?) не могут быть равны, они занимают различные социальные позиции, несут разную ответственность. Но не стоит понимать равенство партнеров примитивно, как их фактическое равенство. Человек самой возвышенной души и человек нравственно падший равны друг другу в своей истинной человеческой сути, в одном раскрытой, развившейся, в другой еще дремлющей, но живой. Неравенство в актуальном состоянии и идеальное равенство. Если учитель пытается сквозь шелуху и наносное проникнуть в душу своего воспитанника, он стоит с ним на равной позиции. Т.А. Флоренская приводит в пример Сократа:

“Реально он не равноправен со своими собеседниками и находится, по собственному определению, в роли “повивальной бабки”, помогающей рождению истины в своих оппонентах. При всей простоте и мудрости Сократа для всех очевидно превосходство его мудрости. Но, помогая рождению истины в человеке, Сократ верит, что каждый его собеседник... способен прийти к ней; в этой возможности он равноправен со всеми, даже с глупцами” [117, с. 34].

3. Проблемный, дискуссионный характер общения, разговор на уровне точек зрения и позиций, а не на уровне аксиом и вечных истин. Диалог разрушается там, где партнер переходит на язык догм, где нет места спору, уточнению точки зрения, возможности не согласиться. Ссылки на непререкаемые авторитеты, народную мудрость и вековые наблюдения подтачивают диалог изнутри, ведь за всеми

ними собеседник часто прячет свою неготовность предъявить и отстоять (пусть даже и бездоказательно с точки зрения собеседника) личную точку зрения на проблему. Кстати о народной мудрости. Ее достаточно трудно привлечь в качестве авторитетного щита своей пошатнувшейся позиции в споре. Она диалогична по своей сути, по любому вопросу вы найдете прямо противоположные утверждения, что справедливо: людей много, взглядов на мир много, все они имеют право закрепиться в виде некоторых обобщений. И придуманы они не для того, чтобы безапелляционно цементировать чью-то точку зрения, а для того, чтобы служить психологическим подтверждением: хорошо, что не я один так думаю и раньше кто-то именно так смотрел на эту ситуацию...

4. Персонифицированный характер общения, разговор от имени собственного “Я”: “Я считаю”, “Я думаю” и т.д. Сравните: “Всем известно”, “Давно установлено”, “Не вызывает сомнений”. Вызывает, да еще как! И именно потому, что неизвестно, Кем установлено и Кому известно. Появление в речи подобных безличных, обобщенных оборотов понятно. Они выполняют все ту же защитную функцию. Когда говоришь от имени “прогрессивного человечества”, кажешься весомее и в собственных глазах, и в восприятии партнера. Может быть, и весомее, но диалог это разрушает.

Гуманистическое общение, как понимал его К. Роджерс, позволяет достичь большой глубины взаимопонимания, самораскрытия партнеров, создает условия для глубокого взаимного обогащения. Несомненно, реализация такого типа общения требует и соответствующей жизненной ситуации, и внутренней готовности партнеров. Невозможно представить себе общение такого типа в деловой, социально заданной ситуации. Вместе с тем, способность к такому общению – величайшее благо для человека, так как оно обладает психотерапевтическими свойствами, приближает человека к большему психическому здоровью, уравновешенности и целостности. Диалог – важный инструмент профессиональной психологической работы, его технологии во многих случаях составляют основу консультативного психологического процесса. И здесь мы снова обращаемся к отечественным традициям понимания диалога. К. Роджерс в основном подчеркивал ту сторону гуманистического диалога, которая может быть охарактеризована как центрация психолога на клиенте, включение в его переживания и страдания. В терминологии Ухтомского это звучало как “доминанта на собеседнике”. Но это лишь одна сторона диалога как психотерапевтической или педагогической технологии. Она обеспечивает понимание, но не саму готовность помочь, вывести клиента или воспитанника на уровень, когда ему уже не будет требоваться помощь. Другой стороной гуманистического общения является “вненаходимость” как определенная жизненная позиция участника диалога. Вненаходимость в трактовке М.М. Бахтина – это позиция бескорыстия, отсутствия прагматической заинтересованности в собеседнике, а также лично-эмоционального привязывания к человеку [117]. В профессиональной деятельности психолога, психотерапевта такая позиция позволяет ему сохранить внутреннюю целостность, психическое здоровье, глубоко сопереживая при этом проблеме своего клиента.

Дата добавления: 2015-07-15