Наркотизма (алкоголизация

И ДЕЗАЛКОГОЛИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВА)

В 1976—1980 гг., по заданию Отдела науки ЦК КПСС, мне при­шлось участвовать в выработке рекомендаций по части того, как быть с нарастанием в стране пьянства и алкоголизма. По ходу рабо­ты пришлось изучить гору литературы, которая открыла лично мне много сенсационного — нового, позволив существенно оптимизи­ровать отношения с алкоголем, почти полностью сведя к минимуму неприятные последствия общения с ним. А главное — понять при­чины нашего дикого пьянства и реальные пути минимизации этого бедствия. К сожалению, начальство не прислушалось к конструктив­ным рекомендациям ученых и предпочло «антиалкогольную аван­тюру», которая, как известно, кончилась крахом, и сегодня положе­ние дел на этом фронте еще катастрофичнее, чем прежде.

Собранные материалы, в конечном счете, вылились в книгу, з­казанную одним из тогдашних издательств. Но рукопись имела не­счастную судьбу. Издательство-заказчик реорганизовали, а в двух других издательствах она дважды нарывалась на алкоголиков. В одном случае — на зав. редакцией. В другом — на зам. главного редактора (с понятной похмельной реакцией обоих персонажей). И только в 1999 г. издательство «Физкультура, образование и наука», где по счастливому стечению обстоятельств на тот момент не оказалось ни одного алкоголика, выпустило книгу под названием «Пьян­ство как социальная проблема». (Ниже кратко излагаются основные положения этого труда — естественно, с серьезными поправками на прошедшие годы).

Эта лекция является завершающей только потому, что о ней спрашивают с самого начала спецкурса, с нетерпением ждут ее каждый год вот уже 20 лет, и наполняемость аудитории резко возрастает по сравнению с предшествующими, так что возникает опасение — по­ставь ее раньше, и слушатели, удовлетворив свое любопытство, по­теряют всякий интерес к прогнозированию.

Особое место в этом ряду занимает пьянство — не только по­вальное, но одновременно еще и особого вида, резко отличающееся от того, какое имеет место в США и других странах мира (за исклю­чением разве что Финляндии). Без его преодоления нечего и думать справиться с преступностью: подавляющее число агрессивных пре­ступлений совершается либо в состоянии сильного опьянения, либо в состоянии горького похмелья — наркотической «ломки», когда ради стакана спиртного наркоман-алкоголик готов на любое преступление, либо в погоне за вожделенной выпивкой — с той же готовностью на любые средства для этого.

Но повальное пьянство не только источник преступности. В его русском (украинском, белорусском и прибалтийском) варианте оно постепенно превратилось в «холеру XX века», действующую напо­добие СПИДА. Если его не преодолеть — Россия, Украина, Белоруссия обречены на гибель не позднее первой половины XXI века, даже если экономика этих стран будет полностью восстановлена на рыночной основе и тоталитаризм окончательно сменится демократией. По той же причине, по какой сегодня обречены на гибель малые народы Севера России, не успевшие выработать социальные меха­низмы защиты от губительного действия алкоголя.

Такие механизмы давно выработаны у народов, приобщивших­ся к потреблению алкоголя тысячелетия назад. Посмотрите, как они действуют у народов Восточно-Азиатской цивилизации (Китай, Ин­докитай, Корея, Япония), с их ритуальным потреблением неболь­ших доз рисовой водки по торжественным случаям, с заботливым ограждением от нее будущих отцов и матерей. У кочевых народов Средней Азии, с их ритуальным потреблением кислого конского молока (эквивалентного слабому пиву). У народов Северной Евро­пы (от Шотландии до России), с их ритуальным потреблением различных сортов пива — до появления крепких спиртных напитков после изобретения арабами в XVI веке способов их производства. Наконец, у народов Средиземноморья — от Испании и Франции до Грузии и Армении, позднее включая обе Америки, с их культурой ритуальных доз коктейля, аперитива, столового и десертного вина (обычно разбавленного водой), микродоз ликера, водки, коньяка на сытый желудок после обеда.

В этой связи представляет интерес многотысячелетний опыт средиземноморской алкогольной цивилизации, выявивший оптималь­ные дозы приема алкоголя по семи его конструктивным функциям:

• Пиво и некоторые сорта сухого вина для обострения наслажде­ния при утолении жажды (разжигаемой, если надо, разными соле­ньями). Маленькими глотками на протяжении часа-полутора доза­ми 0,5 л. на мужчину и 0,3 л. на женщину.

• Коктейль для оживления длительной беседы (маленькими глот­ками 20—40 г. на протяжении одного-двух часов).

• Аперитив для обострения аппетита перед едой (15 г. залпом).

• Столовое вино для запивания еды за обедом и ужином (100— 150г.). При любых тостах бокал только пригубливается.

• Десертное вино для запивания фруктов (включая шампанское). Та же доза и та же процедура при тостах.

• Водка, коньяк или ликер по выбору (только одно что-нибудь!) для оживления беседы на сытый желудок за чаем после обеда или ужина. Доза — 15 г. маленькими глотками на полчаса-час.

• Лечебное вино (кагор выздоравливающему, водка с перцем озябшему и т.п.). Доза 30—50 г. Вино — мелкими глотками, водку — залпом.

Следует уточнить, что чуда не произойдет. Алкоголь свое черное дело сделает. Напомним, что во Франции — 5 млн. алкоголиков на 50 млн. населения, и каждый из них — отнюдь не подарок. Но это — не столь буйные алкоголики, как наши туземные. Главное же, перечис­ленные процедуры позволяют полностью получать все, что вы ожи­даете от алкоголя, но в десятки раз дешевле и без тех ужасающих последствий, когда дозы удесятеряются, а похмелье — ужасающе.

Народы России в данном отношении, как уже говорилось, сна­чала шли в общем русле «алкогольной цивилизации» Северной Ев­ропы, а затем, после появления в XVI в. крепких спиртных напитков, пути разошлись: германцы, от англичан до шведов, постепенно «перебежали» в романский лагерь, а восточные славяне и угро-финны (исключая Венгрию, но включая Финляндию) пошли своим путем. Польша в данном отношении составила как бы «буферное простран­ство» с элементами той и другой культуры, преимущественно пос­ледней.

Это не могло объясняться экономическими причинами (в Финляндии и России разная экономика, а пьют одинаково). Не могло объясняться и расовыми причинами (финны и венгры — одного племени, а пьют различно). Кроме того, те же финны и русские, эмигрировав, ска­жем, в США, минимум во втором поколении, если не в первом, пьют не как финны и русские, а как все американцы. Значит, дело в социальных особенностях. Рассмотрим их внимательнее.

На просторах Северо-Восточной Европы невозможно было раз­вить ресторанную культуру Средиземноморья. Люди жили, в ос­новном, хуторами или малыми деревнями по полдюжине изб в каж­дой (правда, напоминаем, что в каждой избе размещалось до полу­тора-двух десятков людей, из них половина — дети). К тому же почти ни у кого не было денег: сплошное рабство. К тому же от деревни до деревни — многие версты плюс сплошное бездорожье, плюс моро­зы под 40 градусов С. А выпить хочется. И мои предки нашли гени­альное решение проблемы, чему я самолично был свидетелем в детстве, поскольку многовековые питейные традиции сохранились в моем родном селе до начала 30-х гг., пока их не уничтожила «коллек­тивизация сельского хозяйства» и последующая урбанизация.

Потребление спиртного, согласно этим традициям, приурочива­лось только к ритуалам свадьбы, похорон, церковных праздников и т.п. Застолье собиралось обычно в одной избе, куда приглашалось много гостей из соседних изб и даже из соседних деревень. «Поса­дочных мест» — максимум два-три десятка, а приглашенных — в несколько раз больше. Как быть? Сначала сажали за стол «патриар­хов» — глав патриархальных семейств (кстати, после 30—35 лет за­вершивших свой детопроизводный цикл: их жены к тому времени становились бабушками и в большинстве своем теряли способность рожать после пятых или десятых родов — заметим это особо). На их долю приходилась львиная доля спиртного. Но особенно засижи­ваться за столом было нельзя: своей очереди ждали другие. Поэто­му оставалось выпить залпом большую «чарку» крепкого спиртного, быстро заесть выпитое, повторить эту процедуру еще один-два раза и отойти поболтать в стороне, освободив место следующему.

Следующими были «матриархи» — почтенные матери семейств, которым традиция предписывала самое умеренное потребление спиртного, грозя осуждением за излишество. И только потом насту­пал черед молодежи, на долю которой обычно оставались жалкие, символичные остатки спиртного, причем «добрачная» публика на­прочь исключалась из этой процедуры, все особы женского пола, а также женихи строжайше обязывались только «пригубливать», т.е. имитировать прием спиртного, не принимая внутрь ни капли — тоже под страхом осуждения всесильным тогда общественным мне­нием окружающих.

Так минимизировалось алкогольное зло. При массовом перехо­де от традиционного сельского к современному городскому образу жизни вековые ритуалы исчезли, а связанные с ними стереотипы потребления алкоголя остались. Вот почему русский человек счита­ет элементарным качеством настоящего мужчины опрокинуть в себя залпом стакан любого спиртного — от крепчайшего спирта до теп­лого шампанского, затем, если возможно, повторить эту процедуру второй и третий раз, а заодно с презрением отозваться о «бабе-немце», который часами смакует едва ли десятую долю дозы водки, приличествующей каждому уважающему себя мужчине.

При массовом распространении подобного стереотипа практически на каждодневное потребление крепкого алкого­ля последствия оказались сходными с эпидемией чумы или холеры. Не секрет, что стакан (0,2 литра) 40-градусной водки делает почти каждого человека явно сумасшедшим — нередко просто буйно по­мешанным — на срок от двух до четырех часов. А два-три стакана — тем более. Теперь представьте себе, что должно произойти, если стакан водки принимает рабочий за станком, шофер за рулем, про­фессор на кафедре и даже министр на совещании. А это — в поряд­ке вещей у десятков миллионов людей каждый день.

Во-первых, начинается массовая гибель людей — напрямую от алкоголя (отравление, несчастный случай) или косвенно (ослабле­ние организма). Подсчитано, что прямо или косвенно за счет зло­употребления алкоголем можно отнести почти каждую третью смерть. Алкоголики вообще редко живут более 50 лет, но в России миллионами мрут от пьянства 30—40-летние. При прочих равных условиях смертность в России значительно выше, чем за рубежом (причем мужчины умирают в среднем на 10 лет раньше женщин), — и прежде всего по вине стакана водки.

Во-вторых, начинается разорение страны, сопоставимое по мас­штабам с войной или землетрясением. Государственная монополия на продажу спиртного давала казне в 70-х гг. до 58 млрд. руб. ежегод­но — без этого невозможно было свести концы с концами в 400-миллиардном бюджете. Но затем проклятый стакан водки уносил из национального бюджета до 120 млрд. руб. в год. После стакана водки поезд словно сам собой врезается в другой состав, теплоход — в другой теплоход, автомашина таранит в лоб другую автомашину — десяток убитых, опрокидывается в кювет автобус с полусотней пас­сажиров, врезается в стену трактор, ломается дорогостоящий ста­нок, сотни пожаров каждый день в самом буквальном смысле раз­веивают в дым миллиарды рублей — а причиной почти каждого пожара был и остается пустой стакан водки и непогашенная сигаре­та в руках задремавшего после такой дозы спиртного человека. Дос­таточно сказать, что десятилетиями в сельское хозяйство каждый год бесплатно направляли чуть ли не миллион тракторов — и каждый год получали соответствующую груду металлолома, а количество тракторов росло незначительно. Как вы думаете, в трезвом виде можно угробить такую армаду?

В-третьих, алкоголь, как известно, — такой же наркотик, как и никотин, только слабее кокаина или морфия. Все государства мира, объявляющие преступлением продажу наркотиков, жульнически исключают из их списка алкоголь и никотин, потому что иначе неяс­но, почему за одни наркотики грозит тюрьма, а другие продаются свободно, в том числе самим государством. В этом отношении наши государственные мужи напоминают того средневекового монаха, который перекрестил поросенка в карася, чтобы с аппетитом съесть его во время поста. Но ведь природу не обманешь. И если сотню, даже полсотни лет назад алкоголиков в России было в десятки раз меньше, чем, скажем, во Франции, то теперь СССР с его более чем полудюжиной миллионов алкоголиков обогнал Францию. К этому надо прибавить вдвое большее число неалкоголиков, но «сильно пьющих» (не менее стакана — двух водки каждый день) и поэтому как бы кандидатов в алкоголики. Огромная армия тяжело больных людей, сопоставимая по масштабам со всеми остальными больны­ми, вместе взятыми. Их надо лечить, а средств не хватает даже на «нормальных больных». Поэтому часть особо опасных алкоголиков загоняли, как сумасшедших (каковыми они, по сути, и являются), в «диспансеры» — своего рода тюрьмы. А остальных предоставляли произволу судьбы — на великое горе их близким и на великую ра­дость начинающим пьяницам, для которых они играют роль автори­тетных учителей. Ныне сеть диспансеров в развале, и миллионы ал­коголиков брошены на произвол судьбы — к ужасу окружающих.

В-четвертых, к стакану водки стали все чаще прикладываться женщины, молодежь, даже подростки. Сравнительно недавно на сто мужчин-алкоголиков в России приходилась лишь одна женщина-алкоголичка, сегодня соотношение 10:1, и дело быстро идет к запад­ным стандартам, по которым соотношение близко 1:1. Но в России положение особое, здесь женщина всегда была главным оплотом борьбы против пьянства. И вот теперь рушится последний оплот... Что касается молодежи и подростков, то их вовлечение в повальное пьянство означает, во-первых, лавинообразное разрастание после­днего, а во-вторых, окончательный подрыв генофонда народа, пото­му что резко увеличивается процент зачатий в состоянии опьянения и соответственно ускоряется процесс олигофренизации населения (есть сельские районы, где процент дебилов и маргиналов намного превысил 10% и приближается к 25%, число таких районов растет).

Все это еще в начале 70-х гг. позволило квалифицировать алко­гольную проблемную ситуацию в СССР как остро критическую, с тенденцией перерастания в катастрофическую. По распоряжению правительства было образовано несколько исследовательских групп (в одну из них входил автор этих строк), которые с 1976 по 1980 г. независимо друг от друга изучали проблему и к 1981 г. представили свои рекомендации в Сводный отдел Госплана СССР. Рекомендации оказались поразительно единодушными, различаясь лишь в незначи­тельных деталях. В самых общих чертах они сводились к следующему:

• Сделать бюджет возможно менее зависимым от «алкогольных инъекций» (переход от «пьяного бюджета» к «трезвому бюджету»). Без этого любая борьба против пьянства изначально разбивалась об экономику, упиралась в «экономический фронт». С такой целью было предложено около двадцати программ расширения производ­ства товаров народного потребления, от сборных коттеджей и авто­машин до модной одежды и коллекционных книг. Реализация давала доход, намного превышавший доход от государственной монополии на спиртное.

• Развить «индустрию досуга», уровень которой в стране до сих пор близок к нулевому. Миллионы людей принимают стакан водки только для своего рода «самоубийства на четыре часа», так как психика человека не выдерживает тоски «ничегонеделания». А занять себя не умеют: старые традиции исчезли, новые не появились, обра­довался опасный «досуговый вакуум», заполнить который, по ми­ровому опыту, могут только игровые автоматы и другие аттракционы (лучше в комплексе «лунапарков») плюс клубы по интересам, о которых уже шла речь.

• Организовать эффективное лечение миллионов алкоголиков на специальных сельскохозяйственных фермах по принципу самообеспечения себя продуктами при личном трудовом участии пациентов (все остальные варианты, ввиду нехватки продуктов, были и остаются нереальными). Кстати, имелось несколько конкретных многообещающих проектов на сей счет, детально разработанных и опробо­ванных на практике. Разумеется, параллельно должна развертываться широкомасштабная профилактическая работа по предупреждению ал­коголизма.

• Нейтрализовать «теневую» экономику (подпольное час­тное производство спиртного в подрыв государственной мо­нополии), которая одна способна свести на нет любые усилия по борьбе с пьянством. Для этого приблизить цены на спирт­ное к реально-рыночным (они были занижены, что открывало ши­рокий простор для перепродажи с целью наживы), применять разо­рительные штрафы для крупных подпольных производителей спир­тного — на страх миллионам мелких, затяжная борьба с которыми не давала и не могла давать заметных результатов.

• Ввести жесткие санкции за появление в общественных местах пьяным (в одной только Москве милиция подбирает ежедневно до 4 тыс. буянящих пьяных хулиганов или валяющихся без сознания мер­твецки пьяных) — вплоть до лишения «вида на жительство», состав­ляющего главную ценность (выше денег!) в глазах каждого советско­го человека, и ссылки для принудительного лечения в специальные трудовые колонии.

• Широко пропагандировать более высокую культуру потребле­ния спиртного, разъяснять анахронизм традиций — пережитков про­шлого, возбуждать чувство стыда у людей за скотское пьянство, за неумение потреблять спиртное без потери чувства человеческого достоинства.

• Создать массовое общество борьбы за трезвый образ жизни, заимствовать ценный зарубежный опыт (особенный интерес представлял опыт организации «Анонимные алкоголики», сделать пьян­ство в глазах людей предосудительным.

• Широко развернуть мелкое предпринимательство (ремесла, торговля, садово-огородные участки и т.д.), памятуя, что миллионы людей приобщились к спиртному от отчаяния безысходности, от невозможности найти применение своей инициативе в условиях тоталитаризма.

При этом подчеркивалось, что рекомендации носят принципи­ально комплексный характер, могут дать эффект только в совокуп­ности. Достаточно провала на любом из восьми перечисленных «фронтов», чтобы все начинание оказалось обреченным на неудачу.

Как повелось в СССР, рекомендации были положены под сукно. О них надолго забыли. А напомнить как следует было некому. Пото­му что — тоже как повелось в СССР — специалисты по проблемам алкогольной ситуации разделились на два смертельно враждующих лагеря: сторонники немедленного введения «сухого закона» («алкофобы» или «алконавты», по прозвищам, данным им противниками и сторонники постепенного распространения более высокой культуры потребления спиртного, по западным стандартам («алкофилы», или «бормотологи», по ответным прозвищам со стороны их противников; последнее трудно переводимо на иностранные языки и происходит от фольклорного термина «бормотуха», которым обо­значаются самые низкие и вредные сорта спиртного). Я не принад­лежал ни к одному из них, и поэтому мне жестоко доставалось от обоих. Горький опыт «сухого закона» в России, США и Финляндии в 20-х гг. наглядно показывал, что любая авантюра подобного рода изначально обречена на провал и лишь обогатит «теневую» эконо­мику, т.е. стоящую за ней мафию. С другой стороны, любая попытка за несколько лет приобщить скифскую алкогольную цивилизацию к стандартам средиземноморской (для чего странам Северо-Запад­ной Европы понадобилось, для примера, несколько веков) напоми­нает попытку за тот же срок перевести Россию с русского языка (или США — с английского), скажем, на эсперанто. То есть в обоих случа­ях заведомо гибельная утопия.

Тем не менее, именно борьба новоявленных «остроконечников» и «тупоконечников» (помните лилипутов Свифта?) составила все содержание попыток решения алкогольной проблемы на протяже­нии первой половины 80-х гг. К середине 80-х гг. верх одержали сто­ронники «сухого закона», печатно пригвоздившие своих оппонентов к позорному столбу. Вот почему, когда правительство Горбачева в поисках первых, возможно более эффективных шагов начинав­шейся «перестройки» решило одним махом преодолеть действи­тельно серьезную алкогольную проблемную ситуацию, оно выбра­ло «сухой вариант» — при этом самый глупый из всех возможных.

Упор был сделан на постепенное ограничение потребления спир­тного административными мерами. Были установлены «зоны трез­вости» — целые районы, где перестали продавать спиртное. И «вре­мя трезвости», резко ограничившее часы и пункты торговли спирт­ным. Результат нетрудно было предугадать. По оценкам специалис­тов, взрослое население СССР (за исключением мусульманских рес­публик) в отношении потребления алкоголя делилось в пропорции 20:60:20. В первую составляющую входили трезвенники (соотношение мужчин и женщин 10:90), во вторую — «символически», «мало» и «умеренно» пьющие («символически» — рюмка по праздникам, «мало»— несколько рюмок по праздникам, «умеренно» до полу­стакана, т.е. до 100 граммов не обязательно каждый день; соотноше­ние мужчин и женщин 50:50); в третью — «сильно» пьющие (стакан более крепкого спиртного почти ежедневно) и алкоголики (соот­ношение тех и других 3:1, соотношение мужчин и женщин 90:10). Таким образом, кампания оказалась направленной против 80% взрослого населения, не представляющего себе ни одного сколько-нибудь значительного события в жизни без застолья со спиртным. Миллионы людей немедленно выстроились в километровые очере­ди. И тогда начала действовать мафия.

Поражение правительства Горбачева оказалось сокрушитель­ным. За какой-нибудь год подпольное производство спиртного срав­нялось по своим масштабам с государственной монополией. По­требление алкоголя осталось на том же уровне, а государство стало терять ежегодно десятки миллиардов рублей — контрибуция по­беждающей мафии. Сначала попытались дать ей бой, но когда выяс­нилось, что придется арестовывать ежегодно миллионы человек (именно таково оказалось количество мелких подпольных производителей спиртного), правительство капитулировало полностью. Начатая в 1986 г. кампания уже к 1988 г. бесславно провалилась. Еще несколько лет шли «арьергардные бои»: правительство сдавало одну позицию за другой. Все кончилось осенью 1991 г., после провала августовского путча и распада Советской империи. По сути, прави­тельство отказалось от государственной монополии на продажу спир­тного, и города России оказались заваленными спиртным (наполовину — отечественным, наполовину — импортным), дающим ко­лоссальные прибыли частным торговцам и мафии.

Тем самым оказался вновь включенным часовой механизм «ад­ской машины», рассчитанный, как уже говорилось, на 30—50 лет, после чего народы Восточной Европы должна постичь судьба тех племен Вест-Индии и Океании, которые были стерты с лица земли алкогольным половодьем.

Положение усугубляется тем, что алкогольная проблемная си­туация перерастает через критическую в катастрофическую на фоне очень высокого потребления никотина, очень плохого состояния окружающей среды и очень плохого состояния здравоохранения. Оно усугубляется также тем, что Россия оказывается совершенно беззащитной перед лицом надвигающегося цунами сильных нарко­тиков. До сих пор СССР не представлял для мировой наркомафии никакой ценности: охотиться за неконвертируемой валютой может только сумасшедший. Но теперь российская валюта стала факти­чески конвертируемой (правда, по совершенно безумному ажио­тажному курсу, в несколько раз превышающему реальное соотно­шение покупательной способности рубля и доллара). При этом наркомафия, как известно, не платит налогов и пошлин, поэтому для нее может оказаться выгодным освоение даже российских рынков сбы­та. И тогда России, не имеющей опыта борьбы с наркотиками, — конец, если не помогут ООН, ВОЗ, Интерпол и другие международ­ные организации.

Лекция 25 (заключительная)

Дата добавления: 2015-07-15