Глава 10. Пока миссис Дуглас распространялась на тему, в которой ровным счетом ничего не

Пока миссис Дуглас распространялась на тему, в которой ровным счетом ничего не смыслила, Джубал Э.Харшоу, бакалавр права, доктор медицинских наук, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, чрезвычайно популярный писатель и философ-неопессимист сидел у себя дома в Покопосе, около бассейна, почесывая седую поросль на груди и поглядывая на трех своих секретарш, плещущихся в воде. Все три были восхитительно прекрасны, все три были великолепными секретаршами. С точки зрения Харшоу принцип наименьшего действия требовал объединения профессиональных качеств с внешними данными.

Энн была блондинкой, Мириам — рыжей, а Доркас — брюнеткой; их комплекция представляла последовательный ряд от приятной полноты до стройной изящности соответственно. Им всем уже давно перевалило за пятнадцать лет, но невозможно было сказать, которая из них старше.

Харшоу работал. Большая его часть разглядывала хорошеньких девушек, вытворяющих разные штучки с солнцем и водой, меньшая, закрытая глухими ставнями, творила. Он всюду провозглашал, что его метод работы состоит в том, чтобы запараллелить гонады со спинным мозгом и отключить головной; его привычки придавали правдоподобие этой теории.

Микрофон на столе был подключен к диктописцу, но Харшоу пользовался им исключительно для заметок. Когда он был готов писать, он звал стенографистку и наблюдал за ее реакцией. Сейчас он был готов.

— Ко мне!! – рявкнул он.

— Очередь Энн, — ответила Доркас. — Я позову ее. Вон те круги на воде — это Энн.

— Давай, ныряй за ней. — Брюнетка ушла под воду. Несколько секунд спустя Энн выбралась из бассейна, набросила халатик и села за стол. Она ничего не сказала и не сделала никаких приготовлений: у нее была абсолютная память.

Харшоу взял ведерко со льдом, в котором стояла бутылка бренди, и как следует приложился.

— Энн, у меня готов душещипательный рассказ. О котенке, который забрел в сочельник в церковь погреться. Кроме того, что он был голодным, замерзшим и одиноким, у него, бог знает почему, была поранена лапка. Хорошо. Начали: «Снег валил не переставая с самого…»

— Под каким псевдонимом?

— М-м… пусть будет Молли Уодсворт. Достаточно сентиментален. Заглавие такое: «ДРУГИЕ ЯСЛИ»[9]. Начали. — Он диктовал, а сам время от времени поглядывал на ее лицо. Когда из ее закрытых глаз закапали слезы, он слегка улыбнулся и закрыл свои. К тому времени, как он закончил, слезы текли в три ручья у обоих, оба омылись слащавым умилением.

— Тридцать, — объявил он. — Вытри нос. Отошли его поскорее и постарайся, чтобы он никогда не попадался мне на глаза.

— Джубал, тебе никогда не бывает стыдно?

— Никогда.

— Однажды я не утерплю и садану тебя ногой в живот.

— Учту. А сейчас лучше прикрой своя ляжки и позаботься о рассказе, пока я не передумал.

— Слушаюсь, босс.

Она чмокнула его в лысину на макушке и ушла.

— Ко мне! — завопил Харшоу, и перед ним вытянулась Мириам. Громкоговоритель на крыше дома неожиданно ожил.

— Босс!

Харшоу пробормотал что-то энергичное, но малоразборчивое, Мириам фыркнула.

— Да, Ларри?

— Тут у ворот дама, — ответствовал громкоговоритель. — И еще труп.

Харшоу взвесил услышанное.

— Хорошенькая?

— Э… да.

— Так тебе что, тяжело кнопку нажать? Впусти ее, — Харшоу опустился в кресло. — Начали, — скомандовал он. — Монтаж из сцен городской жизни. Камера наплывает, показывая одну из сцен крупным планом. Это комната. На стуле с прямой спинкой сидит полицейский. Фуражки нет, воротник расстегнут, лицо покрыто потом. Между зрителями и полицейским видна спина еще одного человека.

Он поднимает руку, отводит ее назад, почти за пределы экрана, и отвешивает полицейскому полновесную пощечину. Обрыв. — Харшоу поднял голову и сказал. — Отсюда потом и начнем.

По холму, направляясь к дому, катила машина. Джил сидела за рулем, рядом сидел Ларри. Лишь только машина остановилась, молодой человек выскочил с такой поспешностью, словно не желал иметь с ней ничего общего.

— Вот она, Джубал.

— Вижу, вижу. С добрым утром, девочка. Ларри, где там этот труп?

— На заднем сиденье, босс. Под одеялом.

— Никакой это не труп, — запротестовала Джил. — Это… Бен говорил, что вы… то есть… — она всхлипнула.

— Ну-ну, дорогая моя, — мягко проговорил Харшоу, — не так уж много найдется трупов, достойных слез. Доркас… Мириам… позаботьтесь о ней. Дайте ей выпить и умойте личико.

Он повернулся к заднему сиденью и поднял одеяло. Джил отстранила Мириам и торопливо, едва не срываясь на крик, заговорила:

— Вы должны выслушать меня. Он жив. По крайней мере, я надеюсь, что жив. Он… О господи! — По ее лицу снова покатились слезы. — Я так умоталась… и так боюсь!

— Похоже, что это труп, — пробормотал Харшоу. — Температура тела упала до температуры воздуха. Окоченение, впрочем, не совсем типичное. Когда он умер?

— Да не умер он! Можем мы привести его в чувство? Мне было так страшно тащить его!

— Хорошо. Ларри, помоги мне… Чего ты такой зеленый? Перестань. Если тошнит, сунь два пальца в рот.

Они взяли Валентайна Майкла Смита и опустили его на траву. Тело было напряженным и скрюченным. Доркас принесла стетоскоп, поставила его рядом с Харшоу, включила, повернула верньер усиления.

Харшоу воткнул в уши трубки и стал прослушивать предполагаемого мертвеца.

— Боюсь, вы ошибаетесь, — мягко сказал он Джил. — Тут я уже бессилен. Кем он был?

Джил вздохнула. С ее лица как-то сразу сошла вся краска, и она ответила ровным безжизненным голосом:

— Он был Человеком с Марса. Я так старалась.

— Уверен, что ста… Человеком с Марса?!

— Да. Бен… Бен Кэкстон говорил, что к вам можно обратиться.

— Бен Кэкстон? Я высоко ценю дове… Тс-с! — Харшоу жестом призвал всех к молчанию. У него был ошеломленный вид, вскоре сменившийся удивленным. — Сердце бьется! Я глуп, как старый бабуин. Доркас… наверх, в лазарет… третий ящик в запертой части холодильника; код «светлые сны». Неси ящик и один кубик гипосульфита.

— Бегу!

— Доктор, не надо никаких стимуляторов!

Харшоу обернулся к Джил.

— Что?

— Извините, сэр. Я простая медсестра… но это случай особый. Я знаю.

— М-м… теперь это мой пациент. Впрочем, сорок лет назад я обнаружил, что я не бог, а десятью годами позже открыл, что я даже не Эскулап. Что вы хотите сделать?

— Хочу попробовать разбудить его. Все, что вы будете делать, лишь ухудшит его состояние.

— Хм-м… что ж, валяйте. Только не пользуйтесь топором. А потом испробуем мои методы.

— Да, сэр. — Джил опустилась на колени и попробовала распрямить руки и ноги Смита. Брови Харшоу поползли вверх, когда он увидел, что ей это удалось. Джил положила голову Смита себе на колени. — Пожалуйста, проснись, — мягко проговорила она. — Это я, твой водный брат.

Грудь медленно поднялась. Смит сделал глубокий вдох, и глаза его открылись. Он увидел Джил и улыбнулся своей детской улыбкой. Он обвел глазами присутствующих, и улыбка сбежала с его лица.

— Все в порядке, — поспешно объяснила Джил. — Это друзья.

— Друзья?

— Все они твои друзья. Не беспокойся… и не делай больше так. Все в порядке.

Он спокойно лежал с открытыми глазами и внимательно разглядывал все, что его окружало. Он казался довольным, словно котенок на коленях у хозяйки.

Двадцать пять минут спустя гости уже лежали в постелях. Пока таблетка, которую Харшоу дал Джил, не начала действовать, она успела рассказать достаточно, чтобы он сообразил, что ухватил тигра за хвост. Он взглянул на общественную машину, на которой приехала Джил. На ней красовалась яркая надпись «ПРОКАТ РЕДИНГА — Вечный Наземный Транспорт. Обращайтесь к Дагмену!»

— Ларри, забор под током?

— Нет.

— Включи. Потом сотри все отпечатки пальцев с этого драндулета. — Когда стемнеет, перегони его куда-нибудь, где о Дагмене и не слыхали… лучше всего под Ланкастер… и пусти под откос. Потом отправляйся в Филадельфию, возьми скрэнтоновский челнок и возвращайся домой.

— Понятно, Джубал. Скажи… это и вправду Человек с Марса?

— Лучше думай, что нет. Если это он, и тебя схватят раньше, чем ты избавишься от этой развалины, и свяжут с этим парнем, тебя поджарят на медленном огне.

— Понимаю. Не грабануть ли мне банк на обратном пути?

— Пожалуй, это будет безопаснее того, что тебе предстоит.

— О'кей, босс, — Ларри поколебался. — Ничего, если я останусь в Филли на ночь?

— Дело твое. Но ради бога, что нормальному человеку делать ночью в Филадельфии? — Харшоу повернулся. — Ко мне!

* * *

Джил проспала до самого обеда и проснулась освеженной, но с каким-то тревожным чувством. Она понюхала поднимающийся из небольшой курительницы дымок и поняла, что доктор перебил действие гипнотика стимулятором. Пока она спала, кто-то унес ее грязную, порвавшуюся в нескольких местах одежду и оставил взамен домашнее платье и сандалии. Платье сидело на ней как влитое; Джил пришла к выводу, что оно принадлежало девушке по имени Мириам. Она умылась, подкрасилась, причесалась и сошла вниз, чувствуя себя так, будто заново родилась.

Доркас свернулась калачиком в кресле, она занималась вышиванием и кивнула Джил так, словно та была членом их семьи, потом вернулась к любимому занятию. Харшоу что-то смешивал в большом запотевшем кувшине.

— Выпьешь? — спросил он.

— Да, спасибо.

Он до краев наполнил высокие стаканы для коктейля и протянул один из них ей.

— Что это? — поинтересовалась она.

— Мой собственный рецепт. Одна треть водки, одна треть соляной кислоты, одна треть воды из радиатора… две щепотки соли и маленький жучок.

— Выпей лучше хайбол[10], – посоветовала Доркас.

— Занимайся своим делом, — отрезал Харшоу. — Соляная кислота способствует пищеварению, а жучок дает белок и витамины. — Он поднял стакан и торжественно произнес: — За благородных людей. Чертовски мало нас осталось.

Джил отпила сперва чуть-чуть, потом побольше. Что бы ни входило в состав этого коктейля, это было самое то. Джил почувствовала, как от желудка по всему телу разливается приятное тепло. Она выпила полстакана и позволила Харшоу восполнить убыль.

— Видели своего больного? — спросил он.

— Нет, сэр. А где он?

— Я осмотрел его несколько минут назад. Спит, как ребенок. Пожалуй, я переименую его в Лазаря. Он не захочет спуститься пообедать?

Джил задумалась.

— Доктор, я не знаю.

— Ладно, если он проснется, я об этом тут же узнаю. Он может присоединиться к нам, или же ему подадут обед в постель. Это у нас Зал Свободы, дорогая. Каждый делает то, что ему вздумается… а если он делает то, что не нравится мне, я вышвыриваю его ко всем чертям. Кстати, я не люблю, когда меня называют «доктор».

— Сэр…

— О, я не обидчив. Но когда начали присуждать докторские степени за сравнение народных танцев или за передовые методы ужения на муху, я оказался слишком гордым, чтобы пользоваться этим титулом. Я не имею привычки лить воду в виски и поэтому ничуть не горжусь степенями, которые дают за умение лить воду. Зови меня просто Джубал.

— Но в медицине степень дают не за умение лить воду.

— Не за горами время, когда докторов будут называть как-нибудь иначе, чтобы не путать с разными там специалистами в области спортивных игр. Девочка, что у тебя за интерес к этому парню?

— А? Я же говорила вам, док… Джубал.

— Ты рассказала мне, что случилось, но не рассказца, почему. Джил, я видел, как ты говорила с ним. Ты что, влюблена в него?

Джил покраснела.

— Вот еще!

— Вовсе нет. Ты девушка, он парень — превосходное сочетание.

— Но… Нет, Джубал, это не то. Я… ну, он был словно заключенный, и я думала… то есть, Бен думал, что он в опасности. Мы просто хотели, чтобы не ущемлялись его права.

— М-м… дорогая, все же я подозреваю, что интерес твой не совсем бескорыстен. Железы у тебя, как я посмотрю, работают нормально, так что либо Бен, либо этот бедняга с Марса. Ты как-нибудь на досуге поразмысли о своих мотивах, а потом реши, как поступать дальше. Как бы то ни было, чего ты хочешь от меня?

На такой общий вопрос было трудно ответить. С того мгновения, как она перешла свой Рубикон, Джил не думала ни о чем, кроме бегства. У нее просто не было никаких планов.

— Я не знаю.

— Вижу, что не знаешь. Исходя из предположения, что ты не хочешь потерять работу, я взял на себя смелость отправить из Монреаля письмо на имя вашего шефа. Ты, мол, просишь отпуск по причине болезни близкой родственницы. О'кей?

Джил вдруг полегчало. Она старалась не думать о собственном благополучии, но все равно где-то в глубине души тяжкой глыбой лежал вопрос о работе.

— Ох, спасибо, Джубал! — и добавила: — Я не прогуляла сегодняшний день, я отпросилась вчера.

— Хорошо. Что ты намерена делать дальше?

— У меня не было времени подумать. Ну, я свяжусь с банком и возьму немного денег… — она умолкла, стараясь припомнить состояние своего счета. Он никогда не был особенно велик, и иногда она о нем забывала.

— И сюда сразу заявятся копы, — перебил Джубал. — Не лучше ли остаться здесь, пока все не уляжется?

— Джубал, я не хочу причинять вам неудобства.

— Ты уже причинила. И не переживай, детка: здесь всегда кто-нибудь топчется. Никто не беспокоит меня против моей воли, так что успокойся. Теперь о твоем больном: ты говорила, будто вы хотите, чтобы он получил свои права. Я должен чем-то помочь?

— Ну… Бен говорил… Бен думал, что вы могли бы…

— Бен ничего мне не говорил. Меня мало интересуют так называемые «права» этого юноши. Его претензии на Марс — пустая адвокатская болтовня. Я сам юрист и не испытываю к ним ни малейшего уважения. Что до богатств, якобы ему принадлежащих, тут все зависит от решения совершенно посторонних людей и от наших странных племенных обычаев. Он может не получить ничего. Ему же будет лучше, если его обведут вокруг пальца… и я даже не взгляну в газету, чтобы узнать, чем все это закончилось. Если Бен ожидал, что я буду бороться за «права» Смита, ты постучалась не в ту дверь.

— О, — Джил ощутила пустоту и обреченность. — Я, пожалуй, подготовлю его к перелету.

— Не надо!.. Если только вам здесь не надоело.

— Вы же сами сказали…

— Я сказал, что не интересуюсь всеми этими фикциями. Но гость под моей крышей — другое дело. Он может оставаться здесь, пока хочет. Я просто хотел прояснить, что не собираюсь связываться с политиками только ради того, чтобы удовлетворить романтические устремления — твои или Бена Кэкстона. Дорогая моя, некогда я думал, что служу человечеству… и эта мысль была мне приятна. Потом я обнаружил, что человечество не нуждается в моих услугах, напротив, оно негодует в ответ на любую попытку служить ему. Поэтому с той поры я делаю только то, что приятно Джубалу Харшоу. — Он отвернулся в сторону. — Время ужинать, не так ли, Доркас? Кто-нибудь что-нибудь делает?

— Мириам, — она отложила вышивание и поднялась.

— Никогда не мог понять, как эти девчонки делают свою работу.

— Босс, откуда тебе это знать? Ты же никогда ничего не делаешь… — Доркас ткнула его пальцем в живот. — Зато никогда не пропускаешь ужин.

Прозвучал гонг, и они отправились в столовую. Если готовила Мириам, следовало ждать каких-нибудь модных полуфабрикатов. Она сидела во главе стола и была холодна и прекрасна. Кроме трех секретарш, за столом был человек чуть постарше Ларри по имени Дюк, который отнесся к Джил так, словно она всю жизнь прожила здесь. Прислуживали неандроидные механизмы, ими управляла Мириам со своего конца стола. Пища была превосходной и, насколько могла судить Джил, не синтетической.

Один Харшоу был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, что мясо жесткое. Он объявил, что Мириам подала на стол вчерашние остатки. Никто, казалось, его не слышал, но Джил начала беспокоиться за Мириам, когда Энн положила свою вилку.

— Он все никак не забудет, как готовила его мать, — сказала она.

— Он опять возомнил, будто он босс, — возразила Доркас.

— И давно это с ним?

— Дней десять.

— Да, пожалуй, процесс зашел далеко. — Энн взглянула на Доркас и Мириам. Все трое поднялись из-за стола. Дюк спокойно продолжал есть.

— Девушки, только не сейчас, — заволновался Харшоу. — Погодите, пока… — Они двинулись к нему, машина-официант вильнула в сторону, освобождая дорогу. Энн взяла Джубала за ноги, остальные за руки, застекленная дверь разошлась в стороны, и они с визгом выволокли его в сад. Визги оборвались тяжелым всплеском.

Девушки вернулись. Ни в их одежде, ни в прическах не было ни малейшего беспорядка. Мириам села на свое место и повернулась к Джил:

— Еще салата?

Харшоу вернулся в пижаме и халате вместо джемпера. Машина накрыла его тарелку, как если бы он на минутку отлучатся. Теперь она сняла крышку, и он принялся за еду.

— Я всегда говорил, — провозгласил он, — что женщина, не умеющая готовить, это сто долларов убытка. Если меня перестанут как следует обслуживать, я обменяю всех вас на одну собаку и пристрелю ее. Что на десерт, Мириам?

— Земляничный пирог.

— Он больше похож на себя, чем то, что было раньше. Все свободны до среды.

* * *

После ужина Джил прошла в гостиную, намереваясь поглядеть программу новостей и опасаясь обнаружить в ней упоминание о себе. Она не смогла найти ни приемника, ни чего-либо, что могло маскировать стереобак. Она подумала и не смогла припомнить, чтобы видела в доме хотя бы один аппарат такого рода. Не было и ни единой газеты, хотя повсюду во множестве валялись книги и журналы.

Поблизости никого не было. От начала соображать, который сейчас час. Свои часы она оставила наверху и поэтому принялась оглядываться вокруг. Ей не удалось найти ни одних, и, порывшись в памяти, она поняла, что не видела ни часов, ни календаря ни в одной из комнат, через которые проходила. Она решила, что лучше всего лечь спать. Одна стена была сплошь заставлена книгами. Она обнаружила катушку с киплинговскими «Такими вот историями» и взяла ее с собой.

Кровать в ее комнате была последним словом техники: с автомассажером, кофеваркой, пультом микроклимата, читальной машиной и так далее, и тому подобное, однако будильник отсутствовал. Джил решила, что она вряд ли проспит завтрак, забралась в постель, вставила катушку в читальную машину, легла на спину и стала смотреть, как по потолку бегут строчки. Вскоре пульт управления вывалился из ее ослабевших пальцев, огни погасли, она уснула.

Джубалу Харшоу не удалось заснуть так легко: он досадовал на себя. Его интерес пропал, наступила реакция. Полвека назад он поклялся страшной клятвой никогда больше не подбирать бездомных котят. И вот теперь — груди Венеры Милосской! — ему привалило счастье подобрать сразу двоих… нет, троих, если считать еще и Кэкстона.

То, что он нарушал эту клятву по паре раз в год, мало тревожило его: он никогда не отличался последовательностью. И не то чтобы два содержанта могли причинить ему неудобство — дрожать над медяками было не в его характере. За свою бурную жизнь он много раз разорялся, бывал и богаче, чем сейчас; он относился и к тому, и к другому, как к причудам погоды, и не обращал особого внимания на перемены. Но тарарам, который подымется, когда за этими ребятами явятся сыщики, приводил его в дурное расположение духа. А тарарам будет, да еще какой, в этом он не сомневался: наивный младенец, которого приволокла Джил, наследил за собой, словно трехногая корова!

Значит, в его дом ворвутся совершенно незнакомые люди, начнут задавать вопросы, предъявлять требования… и ему придется принимать какие-то решения, совершать какие-то действия. Он же был убежден, что любые действия суетны сами по себе, поэтому-то ближайшие перспективы делали его крайне раздражительным.

Он не ожидал от таких созданий, как люди, осмысленных действий: большинство людей — кандидаты на превентивный арест. Он желал лишь одного: чтобы его оставили в покое… все, за исключением тех немногих, кого он выбрал товарищами своих развлечений. Он был уверен, что, предоставленный самому себе, сумеет в конце концов достигнуть нирваны… погрузиться в собственный пупок и исчезнуть из виду, словно индийский факир. Ну неужели нельзя оставить человека в покое?

Около полуночи он загасил двадцать седьмую сигарету и сел в кровати. Зажегся свет.

— Ко мне! — завопит он в микрофон.

Появилась Доркас в халате и шлепанцах.

— Что нужно, босс? — спросила она, позевывая.

— Доркас, последние лет двадцать или тридцать я был отвратительным зловредным паразитом.

— Это всем известно. — Она опять зевнула.

— Никогда никому не льсти. В жизни каждого человека наступает время, когда он должен перестать быть благоразумным… время расправить плечи и заявить о себе… зажечь огонь во имя свободы… поразить зло.

— У-а-а-у.

— Прекрати зевать, ибо это время пришло.

Она оглядела себя.

— Тогда, может быть, мне стоит переодеться?

— Да. И зови сюда остальных. Дела хватит на всех. Вылей на Дюка ведро воды и скажи, чтобы стер пыль с этого маленького трепача и сделал его работоспособным. Я нуждаюсь в новостях.

Доркас ошарашенно уставилась на него.

— Ты говоришь о стереобаке?

— Делай, что тебе говорят. Скажи Дюку, если эта штука через полчаса не будет в порядке, пусть подыскивает себе другое место. А теперь — брысь! Нам предстоит горячая ночка.

— Хорошо, — согласилась Доркас с сомнением в голосе. — Но сперва я должна померить тебе температуру.

— Молчи, женщина!

* * *

Дюк подключил приемник как раз к тому времени, когда повторяли второе интервью с подставным Человеком с Марса. Комментарий включал в себя слухи о перелете Смита в Анды. Джубал сложил два и два и после этого до утра звонил разным людям. На рассвете Доркас принесла ему завтрак — шесть сырых яиц, вылитых в бренди. Он глотал эту смесь и размышлял о том, что одно из преимуществ долгой жизни то, что человек знаком со всеми мало-мальски известными персонами… и может в случае надобности позвонить кому угодно.

Харшоу смастерил хорошенькую бомбу, но не собирался отпускать чеку, пока сильные мира сего сами не вынудят его к этому. Он понимал, что правительство может снова запрятать Смита под замок на основании того, что тот неправомочен. Его собственное мнение заключалось в том, что Смит слабоумен по обычным стандартам и является психопатом с точки зрения медицины, что он жертва уникального, феноменального психоза, порожденного двойственностью ситуации: с одной стороны, воспитанием негуманоидной расой, а с другой — помещением в чуждое для него общество.

Но и слабоумие Смита, и его психоз мало заботили Джубала. Это человеческое животное сумело основательно и довольно успешно приспособиться к негуманоидному обществу… правда, будучи неразумным младенцем. Сможет ли оно взрослым, со сложившимися привычками и устоявшимся мышлением, приспособиться еще раз так же успешно? Ведь для взрослого это во много раз труднее. Доктор Харшоу намеревался узнать это: впервые за несколько десятков лет у него проснулся настоящий интерес к медицинской проблеме.

К тому же его приятно щекотала мысль о возможности сделать что-то наперекор сильным мира сего. Анархичность — это прирожденное качество каждого американца — была доминирующей чертой его характера. Предстоящая схватка с правительством планеты придала его жизни неизведанную доселе остроту.

Дата добавления: 2015-07-18