Глава 18. Одиночки

Захара вышла из станции пилотирования, и турболифт доставил её прямо к самым нижним необитаемым уровням баржи. Она почти никогда не спускалась так глубоко, может быть, всего два раза, чтобы лечить заключённых, которые настолько разболелись, что им было опасно самим идти в медсанчасть. Ниже располагался только механико–технический подуровень, тесное царство дроидов–техников, ни разу не видевших дневного света.

Двери лифта открылись и выпустили её в пустой вестибюль с голыми проводами, свисающими с балок. Захара прищурилась, пытаясь рассмотреть детали. Похоже, разводка здесь сильно барахлила. Где–то наверху паровая труба с шипением извергала струю влаги, отвратительно пахнущий воздух напоминал отрыжку смертельно больного пациента. 2–1В нигде не было видно. Стоит ли идти куда–то без него? Сейчас уже это неважно, коль скоро других выживших нет, если не считать…

Она ахнула вслух, сама удивившись своим мыслям, и чуть не упала вперёд, успев ухватиться за влажную стену коридора. Однако рука скользнула, и Захара чуть не упала ничком.

Перед ней лежали тела стражников. Она насчитала пятерых, распластавшихся в самых странных позах. На всех были защитные комбинезоны и противогазы, за исключением одного, молодого, с которым Захара познакомилась месяц или около того назад, когда он пришёл в медсанчасть с жалобами на несильные кожные раздражения. Тогда он ей понравился, и они разговорились. Он рассказал ей о жене и детях на родной Чандрайле.

Сейчас, глядя на его труп, Захара заметила лист флимсипласта в его руке. Присев и подняв листок, она прочла:

«Кай!

Помню, что обещал тебе и детям вернуться после этого рейса. Но не судьба. К сожалению, на барже что–то пошло наперекосяк. Все болеют, и никто не знает, почему. Почти все уже умерли. Сначала я думал, что болезнь обойдёт меня стороной, но потом, похоже, тоже заразился.

Прости, Кай. Я знаю, что мальчикам будет тяжело. Передай им, что папа очень их любит. Мне жаль, что всё так вышло, но передай им, что я служил с честью, не боялся и не был трусом.

Люблю тебя всем сердцем».

В самом низу стражник попытался вывести своё имя, но из–за дрожи в руке буквы получились настолько кривыми и еле видными, что подпись скорее напоминала каракули.

Захара сложила листок и положила в нагрудный карман формы к фиалу с антивирусом. Она вынула из формы стражника ключ–карточку и пошла по указателю «Одиночные камеры». А потом остановилась. Где же Мусор? У него было предостаточно времени, чтобы спуститься, и обычно он с такой готовностью…

С ним что–то случилось.

Это произнёс знакомый внутренний голос, который не ошибался. Куда идти? Стоило ли вообще сюда спускаться?

Ты уже пришла.

Очень неохотно она наклонилась и подобрала бластер из рук мёртвого стражника. Оружие было холоднее и тяжелее, чем ей казалось. Перед поступлением на баржу Захара прошла тренировку по обращению с оружием, поэтому безошибочно отыскала предохранитель и перевела бластер в режим парализации.

Здесь располагалось три одиночные камеры.

У каждой была массивная металлическая дверь скучного серого цвета размером с крышку гроба, с панелью управления и прорезью для ключа–карточки в правом верхнем углу.

Захара подошла к первой двери и заметила, что едва дышит. Тело стало невесомым, будто ноги просто исчезли. Она почти чувствовала горячий медный запах собственного страха – неприятное и совершенно лишнее напоминание о том, насколько ей не хотелось всем этим заниматься.

Тебе и не нужно.

«Нет, нужно», – подумала она и вставила ключ–карточку в прорезь. Рука дрожала и не сразу попала в цель.

Дверь стала открываться.

Захара вскинула бластер, тыкая в полумрак. Внешний свет отбросил тень её силуэта в камеру, подобную куску чёрной ткани, вырезанному очень острыми ножницами. Приглядевшись, она заметила пустую скамью и стол, но куб размерами два на два метра был совершенно пуст.

Внутри никого не было.

Захара отошла назад и повернулась ко второй камере, вставила карточку и…

Из камеры донеслось нечто, похожее одновременно на удивлённый возглас и раздражённый рык. Захара отшатнулась. Бластер вдруг потяжелел и чуть не выпал из рук. Палец не мог нащупать спусковой крючок. Обитатель камеры бросился прямо на неё. Он был настолько огромен, что ему пришлось пригнуться и повернуть плечи, чтобы протиснуться в дверной проём. Зубы у него были белые, острые, а в глазах горел огонёк разума.

Пятясь назад, Захара пыталась крикнуть: «Подожди», – но слова застряли в горле. Всё равно, что пытаться крикнуть во сне, выталкивать слова из бессильных омертвелых лёгких.

Существо остановилось прямо перед ней и подняло лохматую голову, видимо, заметив бластер. Это был вуки, поняла она. Одновременно Захара услышала стук из последней неоткрытой камеры, сдавленные крики из–за стены.

– Подожди, – сказала она уже чётче и подняла бластер. – Не двигайся.

Вуки простонал. Захара подняла карточку–ключ. Как она будет удерживать обоих заключённых одним бластером? Но было уже поздно.

Дверь последней камеры с лязгом открылась. Показалась фигура человека, стоявшего у самой двери. Захара глянула на вуки, но тот не двигался с места. Переведя взгляд на другого заключённого, она поняла, что смотрит на темноволосого мужчину чуть моложе тридцати лет в мешковатой тюремной робе. Он тоже смотрел на неё с немым вопросом тёмных глаз.

– Что здесь происходит?

– Я доктор Коди, главный хирург, – ответила Захара. – Здесь…

– А где наш обед?

– Что? Нет, – она ждала враждебности, неадекватности или даже презрения, но от учтивости заключённого стало как–то даже не по себе, – тут произошло совсем другое.

Она подняла бластер. Вуки замотал головой и настороженно зарычал; так, что ей показалось, будто воздух вокруг неё задрожал.

– Ладно, ладно, – сказал мужчина. – Опусти бластер, хорошо? А то Чуви нервничает.

– Чуви?

– Чубакка, мой второй пилот, – ответил темноволосый мужчина, выйдя на свет. Она заметила, как он мимолётно улыбнулся. – А меня зовут Хан Соло.

Дата добавления: 2015-07-18