Девятнадцать

Утром я проснулся навстречу солнечному свету, просеянному и позолоченному водопадом её волос на наших подушках. Я проснулся навстречу её улыбке.

— Доброе утро, вуки, — её слова прозвучали так близко и тепло, что я их едва уловил.

— Ты хорошо спал?

— М-м! — сказал я. — Ещё как! Да. Да, спасибо, я отлично выспался!

Может, вчера вечером мне приснился этот райский сон, что ты собиралась подвезти меня в отель? Я не мог удержаться и поцеловал тебя, а потом… какой прекрасный сон!

Единственный раз, единственный благословенный раз в жизни женщина, лежавшая рядом со мной в постели, не была здесь чужой. Единственный раз в моей жизни, место этой женщины, так же как и моё, было именно там, где она находилась.

Я коснулся её лица.

— Ещё минута и ты растаешь в воздухе, правда? Или зазвонит будильник или телефон, и ты спросишь меня, хорошо ли я спал. Не звони пока, пожалуйста. Пусть мой сон продлится ещё немного.

— Дзинь… — пропела она тоненьким голоском. Откинув простыни, она поднесла невидимую трубку к уху. Её освещенные солнцем улыбка, обнажённые плечи и грудь разбудили меня окончательно.

— Дзинь… Алло, Ричард? Как тебе спалось сегодня ночью? А?

В то же мгновение она преобразилась в невинную обольстительницу, чистую и добродетельную, — блестящий ум в теле сексуальной богини. Я даже зажмурился от той сокровенной близости, которую она создавала каждым движением, словом, мимолетным блеском глаз.

Жить с актрисой! Я и не представлял, сколько непохожих друг на друга Лесли могут уживаться в ней одной, в скольких ещё осязаемых и узнаваемых образах может она появиться на своей сцене, внезапно выхваченная лучами прожекторов.

— Ты… такая… восхитительная! — я запинался на каждом слове. — Почему ты мне не сказала, что ты так… прекрасна?

Телефон в её руке испарился, и наивная простушка повернулась ко мне с лукавой улыбкой. — Тебя же это никогда не интересовало.

— Можешь удивляться, но лучше тебе привыкнуть к этому, потому что я словесных дел мастер и, время от времени, не могу удержаться, чтобы не выпалить что-нибудь поэтическое. Это у меня в крови, и я просто не могу иначе… По-моему, ты просто потрясающая!

Она кивнула медленно, серьезно. — Вот это очень хорошо, словесных дел мастер. Спасибо. По-моему, ты тоже потрясающий. — В ту же секунду какая-то озорная мысль пришла ой в голову. — А теперь, для практики, давай-ка скажем то же самое, но без слов.

Я подумал: «Мне сейчас умирать от счастья, или немного погодя?»

Оказалось, что лучше немного погодя. Я плыл на грани смерти от радости, почти, но не совсем без слов.

Я не мог бы придумать более совершенной женщины для себя, думал я, настоящая, живая, скрывающаяся в знакомой уже много лет мисс Лесли Парриш под маской моего делового партнера, моего лучшего друга.

Только этот обрывок изумления и всплыл на поверхность сознания и тут же был бесследно смыт её образом в солнечном свете.

Свет и прикосновение, мягкие тени и шёпот, и это утро, переходящее в день, переходящее в вечер, и вновь найденный путь навстречу друг другу после целой жизни, прожитой порознь. Овсянка на ужин. И, наконец, мы снова были в состоянии разговаривать словами.

Сколько слов и сколько времени надо, чтобы сказать: Кто ты? Сколько времени, чтобы сказать Почему? Больше, чем было у нас до трёх часов ночи, до нового восхода. Декорации времени исчезли.

Светло было за стенами её дома или нет, дождь ли шёл, или было сухо, часы показывают десять, а мы не знаем утра или вечера, в какой день какой недели это могло происходить.

Для нас было утро, когда мы просыпались и видели звезды над безмолвной темнотой города; в полночные часы мы держали друг друга в объятиях, и нам снились часы пик в разгар дня в Лос-Анжелесе.

Родство душ невозможно, — это я усвоил за годы, с тех пор, как повернул Флайта в сторону делания денег и построил свою империю за высокой стеной. Невозможно для людей, бегущих одновременно в десятке различных направлений с десятком различных скоростей, для прожигателей жизни.

Неужели я ошибался?

Однажды около полуночи, хотя для нас это было утро, я вернулся в её спальню, держа в одной руке поднос с нарезанными яблоками, сыром и крекерами.

— О! — сказала она, садясь в постели, мигая сонными глазами и приглаживая волосы, так что они лишь слегка спутанными прядями падали на её голые плечи. — Ах, ты мой хороший! Заботливый — фантастика!

— Я мог бы быть ещё заботливее, но у тебя на кухне нет ни пахты, ни картошки, чтобы приготовить картофельную запеканку.

— Картофельная запеканка! — изумилась она. — Когда я была маленькой, моя мама готовила такую запеканку. Я думала, что, кроме меня, никто в мире этого уже не помнит. А ты умеешь её готовить?

— Рецепт надежно хранится в этом выдающемся уме, по наследству от бабушки Бах. Ты единственная, от кого я услышал это слово за последние пятнадцать лет! Нам надо бы составить список всего того, что у нас…

Я взбил несколько подушек и устроился так, чтобы хорошо её видеть. Боже, думал я, как же я люблю эту её красоту!

Она заметила, как я смотрю на её тело, и на какой-то момент села в постели выпрямившись и наблюдая, как у меня перехватило дыхание. Потом она натянула простыню до подбородка.

— Ты ответил бы на моё объявление? — спросила она неожиданно робко.

— Да. А какое?

— В разделе «требуется». — Она положила прозрачный ломтик сыра на половинку крекера. — Ты знаешь, что в нём говорится?

— Расскажи мне. — Мой собственный крекер трещал под весом ломтя сыра, но я счёл его достаточно прочным.

«Требуется: стопроцентный мужчина. Должен быть умным, обладать творческими способностями и чувством юмора, должен быть способным на глубокое чувство и радость. Хочу разделять с ним музыку, природу, мирную, спокойную, радостную жизнь.

Не должен курить, пить, употреблять наркотики. Должен любить знания и постоянно расширять свой кругозор. Красивый, высокий, стройный с крепкими руками, чуткий, нежный, любящий. Страстный и сексуальный, насколько возможно».

— Вот так объявление! Да! Я отвечаю!

— Я еще не закончила, — сказала она.

«Должен быть эмоционально уравновешенным, честным и порядочным, а также положительной конструктивной личностью; высокодуховной натурой, но не принадлежать к какой-либо организованной религии. Должен любить кошек».

— Да это же я, точь-в-точь! Я даже люблю твоего кота, хотя и подозреваю, что не пользуюсь его взаимностью.

— Дай ему время, — сказала она, — Какое-то время он будет немного ревновать.

— А, вот ты и проговорилась.

— В чём? — спросила она, позволив упасть простыне, наклонившись вперед и поправляя подушки.

Результатом этого простого действия, этого её наклона, было то, что меня словно швырнули изо льда в огонь. Пока она была неподвижна, я мог устоять перед её притягательностью. Стоило ей шевельнуться, и свету её мягких округлостей и изгибов измениться, всё слова у меня в голове смешивались в счастливую беспорядочную кучу.

— Хм..? — сказал я, глядя на неё.

— Ты животное, — сказала она. — Так в чём я проговорилась?

— Пожалуйста, если ты будешь сидеть совершенно спокойно, мы прекрасно сможем поговорить. Но должен тебе сказать, что если ты не оденешься, то это небольшое перемещение подушек совершенно выбьет меня из колеи.

Я тут же пожалел о сказанном. Она потянула простыню, чтобы прикрыть грудь и, придерживая её руками, строго посмотрела на меня поверх своего крекера.

— А, ну да, — сказал я. — Сказав, что твой кот будет ревновать какое-то время, ты тем самым проговорилась, что, по-твоему, я вполне соответствую требованиям твоего объявления.

— А я и хотела проговориться, — сказала она. — И я рада, что ты это понял.

— А ты не боишься, что если я буду это знать, то смогу использовать это против тебя?

Она подняла бровь, позволив простыне опуститься на дюйм.

— Ты разве бы смог сделать это?

Огромным усилием воли я дотянулся до неё и поднял повыше белое полотно.

— Я заметил, что она падает, мэм, и в интересах спокойного разговора с тобой ещё хотя бы минуту, я подумал, что мне следует позаботиться о том, чтобы она не спускалась слишком низко.

— Очень мило с твоей стороны.

— Ты веришь, — спросил я её, — в ангелов-хранителей?

— Чтобы защищать, оберегать и направлять нас? Иногда верю.

— Тогда скажи мне, зачем ангелу-хранителю заботиться о наших любовных делах? Зачем им направлять наши любовные связи?

— Это просто, — сказала она. — Для ангела-хранителя любовь важнее, чем что бы то ни было. Для них наша любовная сторона жизни важнее всех других сторон! О чём же ангелам ещё заботиться?

Конечно, — подумал я, — она права!

— А как по-твоему, не может ли быть так, — сказал я, — что ангелы-хранители принимают друг для друга человеческий облик, чтобы раз в несколько человеческих жизней стать любовниками?

Задумавшись она откусила кусочек крекера. — Да. — И чуть позже: — А ангел-хранитель ответил бы на мое объявление?

— Да. Наверняка. Любой ангел-хранитель ответил бы на это объявление, если бы знал, что дала его именно ты.

— Мне такой как раз и нужен, — сказала она, и чуть погодя, — А у тебя есть объявление?

Я кивнул и сам себе удивился.

— Да, я его годами писал:

«Требуется: стопроцентный ангел-хранитель женского рода в человеческом образе. Независимая, любительница приключений, с незаурядным умом. Предпочтительно умение творчески реагировать на многие формы общения. Должна владеть лошадиной латынью».

— Это всё?

— Нет, — сказал я.

«Обращаться только ангелу с чудесными глазами, сногсшибательной фигурой и длинными золотистыми полосами. Требуется выдающееся любопытство, неуёмная жажда знаний. Предпочтительны профессиональные навыки в сферах творчества и бизнеса, опыт работы на руководящих должностях. Бесстрашная, готовая на риск. Со временем гарантируется счастье».

Она внимательно слушала.

— Вот эта часть про сногсшибательную фигуру и длинные золотистые волосы, — не слишком ли это приземлено для ангела?

— А почему бы ангелу-хранителю не иметь сногсшибательную фигуру и длинные волосы? Разве станет она из-за этого не такой ангельской, менее совершенной для своего смертного подопечного и не такой способной в своей работе?

— В самом деле, почему ангелы-хранители не могут быть такими? — думал я, жалея, что со мной нет блокнота. — Почему бы не быть целой планете, населённой ангелами, освещающими жизни друг друга тайнами и приключениями? Почему, хотя бы немногим из них, не находить друг друга время от времени?

— Значит, мы принимаем такой телесный образ, какой наш смертный подопечный сочтёт для себя наиболее очаровательным? — спросила она. — Когда учительница хорошенькая, тогда мы обращаем внимание на то, что она говорит?

— Верно, — сказал я. — Одну секунду…

Я отыскал блокнот на полу у кровати, записал то, что она сказала, потом поставил тире и букву «Л» — от Лесли.

— Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?

— Он может быть самым красивым в мире мужчиной, — сказала она, — но может подурнеть, как воздушная кукуруза, когда ему нечего сказать. А самый некрасивый мужчина заговорит о том, что для него важно, и почему это для него важно, и через пару минут он становится таким красавцем, что хочется его обнять!

Я полюбопытствовал:

— И со многими некрасивыми мужчинами ты появлялась на людях?

— С немногими.

— Почему, если в твоих глазах они становятся красивыми?

— Потому что они видят стоящую перед ними Мэри Кинозвезду, этакую расфуфыренную красотку, и думают, что она смотрит только на Гарри Красавчика. Они редко просят, чтобы я появлялась с ними в свете, Ричард.

Дураки несчастные, — подумал я. — Они редко просят. Из-за того, что мы берём на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее — это не то, что мы есть на самом деле.

Когда мы находим ангела с блестящим умом, её лицо становится ещё прекраснее. А потом она говорит нам: «Да, кстати, у меня ещё вот такое тело…»

Я записал это в блокнот.

— Когда-нибудь, — сказала она, ставя поднос с завтраком на ночной столик, — я ещё попрошу тебя почитать твои записки. — От её движения простыня снова упала. Подняв руки она сладко потянулась.

— Сейчас я просить не буду, — сказала она, подвигаясь ближе. — Хватит на сегодня вопросов.

Поскольку думать я уже не мог, меня это вполне устраивало.

Дата добавления: 2015-07-14