|
Лежа в маленькой комнате "парадной" половины нашего деревянного домика
в ожидании повитухи, которая должна была помочь моему появлению на свет, моя
мать могла видеть из окна огромные эвкалипты, покачивающиеся на ветру,
зеленый холм и тени облаков, проносившихся над пастбищами.
- У нас будет сын, - сказала она отцу. - Сегодня мужской день.
Отец наклонился и посмотрел в окно, туда, где за расчищенными выгонами
высилась темно-зеленая стена зарослей.
- Я сделаю из него бегуна и наездника, - с решимостью произнес отец, -
Клянусь богом, сделаю!
Когда приехала повитуха, отец улыбнулся ей и сказал:
- Право, миссис Торенс, я думал, пока вы приедете, малыш уже будет
бегать по комнате.
- Да, мне надо бы приехать еще с полчаса назад, - резким тоном ответила
миссис Торенс. Это была грузная женщина, с пухлым смуглым лицом и
решительными манерами. - Но когда нужно было запрягать, Тед все еще смазывал
бричку... Ну, а как вы себя чувствуете, дорогая? - обратилась она к моей
матери. - Уже начались схватки?
- И пока она говорила со мной, - рассказывала мне мать, - я вдыхала
запах сделанной из акации ручки хлыста, висевшего на спинке кровати, - он
принадлежал твоему отцу, - и видела, как ты мчишься галопом на лошади и
размахиваешь этим хлыстом, высоко подняв его над головой, точно так же, как
делал твой отец.
Когда я появился на свет, отец сидел на кухне с моими сестрами. Мэри и
Джейн хотели, чтобы у них был братец, которого они могли бы водить с собой в
школу, и отец обещал им, что у них будет брат, по имени Алан.
Миссис Торенс принесла меня, чтобы показать им; я был завернут в
пеленки из красной фланели. Она положила меня на руки отцу.
- Как-то странно было смотреть на тебя, - говорил он мне потом. - У
меня сын!.. Я хотел, чтобы ты все умел делать: и верхом ездить, и справиться
с любой лошадью - вот о чем я думал тогда... И, конечно, чтобы ты хорошо
бегал... Все говорили, что у тебя сильные ножки. Я держал тебя на руках, и
это было как-то странно. Я все думал, будешь ли ты похож на меня или нет.
Вскоре после того как я начал ходить в школу, я заболел детским
параличом. Эпидемия вспыхнула в Виктории в начале девятисотых годов, а потом
из густонаселенных районов перекинулась в сельские местности, поражая детей
на уединенных фермах и в лесных поселках. В Туралле я был единственной
жертвой эпидемии, и на много миль вокруг люди говорили о моей болезни с
ужасом. Слово "паралич" они связывали с идиотизмом, и не одна двуколка
останавливалась на дороге, а ее хозяин, перегнувшись через колесо, чтобы
посудачить с повстречавшимся приятелем, задавал неизменный вопрос: "А ты не
слышал - дурачком-то он не стал?"
На протяжении нескольких недель соседи старались побыстрей проехать
мимо нашего дома и в то же время настороженно, с каким-то особым интересом
поглядывали на старую ограду, на необъезженных двухлеток в загоне и на; май
трехколесный велосипед, валявшийся возле сарая. Они звали своих детей домой
пораньше, кутали их потеплей и с тревогой всматривались в их лица, стоило им
кашлянуть или чихнуть.
- Болезнь поражает человека, как божья кара, - говорил мистер Картер,
булочник, который твердо верил в это. Он был директором воскресной школы и
однажды среди других объявлений, обводя учеников мрачным взглядом,
торжественно возгласил:
- В следующее воскресенье на утреннем богослужении преподобный Уолтер
Робертсон, бакалавр искусств, будет молиться о скорейшем исцелении этого
стойкого мальчика, пораженного страшной болезнью. Просьба ко всем -
присутствовать.
Отец узнал об этом и, встретив на улице мистера Картера, стал ему
объяснять, нервным движением руки покручивая свои рыжеватые усы, как я
умудрился подцепить болезнь:
- Говорят, что микроб попадает внутрь при вдохе: он носится по воздуху
всюду, И нельзя узнать заранее, где он появится. Он, наверно, как раз
пролетал мимо носа моего сынишки; тот вдохнул воздух - а тут все было
кончено. Он упал как подкошенный. Если бы в ту минуту, когда пролетал
микроб, он сделал бы не вдох, а выдох, ничего бы не случилось. - Он помолчал
и грустно добавил: - А теперь вы молитесь за него.
- Спина создана для ноши, - с набожным видом пробормотал булочник.
Он был членом церковного совета и в каждой беде видел руну божью. С
другой стороны, по его мнению, за всем, что приносило людям радость,
скрывался дьявол.
- На все божья воля, - произнес он с довольным видом, убежденный в том,
что слова эти понравятся всевышнему. Он не упускал ни одного случая снискать
расположение господа.
Отец презрительно фыркнул, выражая этим свое отношение к подобного рода
философии, и ответил довольно резко:
- Спина моего сына вовсе не была создана для ноши, и позвольте сказать
вам: никакой ноши и не будет. Уж если говорить о ноше, то вот кому она
досталась. - И он притронулся пальцем к сваей голове.
Немного спустя он стоял у моей кровати и с тревогой спрашивал:
- Алан, у тебя болят ноги?
- Нет, - ответил я ему. - Они совеем как мертвые.
- Черт! - воскликнул он, и его лицо мучительно исказилось.
Мой отец был худощав, бедра у него были узкие, а ноги кривые, -
следствие многих лет, проведенных в седле: он был объездчиком лошадей и
приехал в Викторию из глуши Квинсленда.
- Я это сделал из-за детей, - объяснял он, - ведь там, в глуши, школ
нет и в помине. Если бы не они, никогда бы я оттуда не уехал!
У него было лицо настоящего жителя австралийских зарослей - загорелое и
обветренное; проницательные голубые глаза прятались в морщинах, порожденных
ослепительным солнцем солончаковых равнин.
Один из приятелей отца, гуртовщик, как-то приехавший навестить нас,
увидев отца, который вышел к нему навстречу, воскликнул:
- Черт возьми, Билл, ты и сейчас прыгаешь не хуже эму!
Походка у отца была легкой и семенящей, и ходил он всегда с опущенной
головой, глядя в землю; эту привычку отец объяснял тем, что он родом из
"страны змей".
Иногда, хватив рюмку-другую, он носился на полуобъезженном жеребце по
двору, выделывая курбеты среди валявшихся там кормушек, поломанных старых
колес и оглобель и разгоняя клохчущих кур; при этом он испускал
оглушительные вопли:
- Неклейменный дикий скот! Наплевать на все! Эй, берегись!
И, осаживая коня, он срывал с головы шляпу с широкими полями и
размахивал ею, как бы отвечая на приветствия, и раскланивался, поглядывая
при этом на дверь кухни, где обычно в таких случаях стояла мать, наблюдавшая
за ним с улыбкой - чуть насмешливой, любящей и тревожной.
Отец любил лошадей не потому, что с их помощью он зарабатывал на жизнь,
а потому, что находил в них красоту. Он с удовольствием рассматривал каждую
хорошо сложенную лошадь. Наклонив голову набок, он медленно похаживал вокруг
нее, тщательно изучая все ее стати, ощупывая ее передние ноги в поисках
ссадин или припухлостей, говоривших о том, что ей приходилось падать.
- Хороша такая лошадь, - не раз повторял он, - у которой крепкая,
добрая кость, лошадь с длинным корпусом и к тому же рослая.
Для него лошади не отличались от людей.
- Это факт, - утверждал он. - Я их довольно повидал на своем веку. Иные
лошади, если чуть дотронешься до них кнутом, дуются на тебя, точно дети.
Есть такие ребятишки: надери им уши - и они с тобой много дней говорить не
будут. Затаят обиду. Понимаешь, не могут забыть. Вот и с лошадьми то же
самое: ударь такую кнутом - и сам не рад будешь. Поглядите на гнедую кобылу
Коротышки Дика. Она тугоузда. А я ее заставил слушаться узды. Суди сам...
Она вся в своего хозяина - Коротышку. Кто захочет его взнуздать, порядком
намучится. Он мне до сих пор фунт должен. Ну, да бог с ним. У него и так
ничего за душой нет...
Мой дед по отцу, рыжеголовый йоркширец, был пастухом... Он эмигрировал
в Австралию в начале сороковых годов прошлого века. Женился он на ирландской
девушке, приехавшей в новую колонию в том же году. Я слышал, что дед явился
на пристань, как раз когда пришвартовался корабль с ирландскими девушками,
прибывшими в Австралию, чтобы устроиться прислугой.
- Кто из вас согласится сразу выйти за меня замуж? - крикнул он
столпившимся у поручней девушкам. - Кто не побоится?
Одна крепкая голубоглазая ирландка с черными волосами и большими руками
оглядела его и после минутного раздумья крикнула в ответ:
- Я согласна! Я выйду за тебя замуж!
Она перелезла через поручни и прыгнула вниз... Он подхватил девушку,
взял ее узелок, и они вместе ушли с пристани; он увел ее, обняв за плечи.
Отец, самый младший из четырех детей, унаследовал от своей матери
ирландский темперамент.
- Когда я был еще малышом, - рассказывал он мне, - я угодил одному
возчику пониже уха стручком акации, - а ты ведь знаешь, если сок попадет в
глаза, можно ослепнуть. Парень чуть не спятил от злости и бросился на меня с
дубиной. Я кинулся к нашей хижине и заорал благим матом: "Мама!" А тот
малый, черт побери, шутить не собирался. Когда я добежал до дома, он меня
почти настиг. Казалось, что спасения нет. Но мать асе видела и уже ждала у
дверей, держа наготове котелок с кипящей водой. "Берегись, - крикнула она, -
это кипяток! Подойди только, и я ошпарю тебе физиономию..." Черт возьми,
только это его и остановило. Я вцепился в подол ее платья, а она стояла и
смотрела на парня, пока он не ушел.
Мой отец начал работать уже с двенадцати лет. Все его образование
ограничилось несколькими месяцами занятий с вечно пьяным учителем, которому
каждый ученик, посещавший дощатую лачугу, служившую школой, платил полкроны
в неделю.
Начав самостоятельную жизнь, отец колесил от фермы к ферме, нанимаясь
объезжать лошадей или перегонять гурты. Свою молодость он провел в глухих
районах Нового Южного Уэльса и Квинсленда и мог без конца о них
рассказывать. И благодаря рассказам отца эти края солончаковых равнин и
красных песчаных холмов были мне ближе, чем луга и леса, среди которых я
родился и рос.
- В тех глухих местах, - как-то сказал мае отец, - есть что-то
особенное. Там чувствуешь настоящую радость. Заберешься на поросшую сосной
гору, разведешь костер...
Он умолк и задумался, глядя на меня взволнованно и тревожно. Потом он
сказал:
- Надо будет сделать какое-нибудь приспособление, чтобы твои костыли не
увязали в песке: мы ведь когда-нибудь отправимся в те края.
Дата добавления: 2015-07-14; просмотров: 69 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
ОБ АЛАНЕ МАРШАЛЛЕ И ЕГО КНИГЕ | | | ГЛАВА 2 |