Наука имени подкидыша

B мае 1828 года на базарной площади Нюрнберга был задержан странный юноша. Одетый в рваное крестьянское платье, он затравленно озирался и почти не умел говорить. По виду ему было лет шестнадцать. Ног его никогда не касалась обувь, к пище, кроме хлеба и воды, он выказывал явное отвращение.

Позднее, когда Каспар Гаузер (свое имя он знал) научился связно говорить, он рассказал, что с раннего детства его держали в темной конуре, воспитывая в глубокой тайне. Ежедневно какой-то человек давал ему хлеб и воду, но делал это, когда Каспар спал, и лица человека мальчик никогда не видел.

Премия баварского короля за раскрытие тайны юноши осталась неврученной. Каспара Гаузера отдали на выучку, но успехи были ничтожны. Через пять лет его убил кто-то, оставшийся неизвестным. Из сотен легенд, окруживших впоследствии это имя, наиболее правдоподобно звучала версия о том, что Каспар был сыном великого герцога Баденского от первого брака. Якобы вторая жена герцога подменила Каспара больным ребенком, который вскоре умер.

В нашем веке имя несчастного подкидыша стало часто употребляться в науке, не имеющей ничего общего с розысками королевских отпрысков. Наука об инстинктах – этология – назвала каспар-гаузеровскими опыты по выращиванию животных и насекомых без родителей – для выяснения навыков поведения, передающихся по наследству и хранящихся в генетической памяти.

Огромное количество внешне разумных действий живых существ заставило когда-то теоретика-богослова Фому Аквинского утверждать, что в каждом из них заложена частица «божественного разума». Другая «теория» стояла на том, что бог просто постоянно следит за своими творениями, направляя все их поступки, так что без его воли, решения и присмотра не движется ни одна муха, не говоря уж о слоне и человеке. Недавно поэт Аронов довел эту древнюю идею до веселого абсурда. Его стихотворение – лучший тезис в таком богословском споре. Поэт просто рассмотрел образ жизни творца, руководи тот всем, что делается на планете:

На белой полянке сидит старик.

Крылатое войско вокруг стоит.

Старик считает: «четыре, пять»,

потом сбивается и опять:

дорога, печка, коза, завод,

птичка пеночка, кашалот…

А там идут католики,

которые, как только

доходят до реки -

уже еретики.

Витийствуют комарики,

две мухи налегке…

Фанатики фонарики

несут в руке.

В руке фонарик, фонарик в реке.

В душе у них метания,

с одной стороны,

мы все магометане -

с другой стороны…

Старик считает: «четыре, пять»,

потом сбивается и опять:

звезда, восстание, зеленый лес,

пять рыб с хвостами, четыре – без,

боб, ров, минога

и много бобров.

Комментариев к этому «расписанию» божественной деятельности, как мне кажется, не нужно.

Так что предкам жилось гораздо легче – непонятное они валили на бога. Сегодняшним ученым не в пример труднее – они ищут реальные пружины происходящего. А многочисленные зоркие наблюдения верующих предшественников они приняли к сведению с благодарностью и пользой.

Одним из первых описал цепочки инстинктивных действий глубоко религиозный сельский учитель Фабр. Он не только наблюдал реализацию врожденных программ поведения, но и экспериментировал, каждый раз убеждаясь, что это в чистом виде проявления наследственной памяти, без намека на самостоятельную мысль.

Гусеницы шелкопряда идут за едой длинной цепочкой, так что задняя все время ощущает хвост идущей впереди. Фабр повернул цепочку так, что головная гусеница уперлась в хвост последней и тут же вцепилась в него. Гусеницы стали послушно кружиться на одном месте, пока цепь не распалась от утомления «звеньев».

Осы Сфекс с анатомической точностью ядовитый стилет в жизненные центры жуков, пауков, сверчков и гусениц. Потом оса тащит свою парализованную жертву в норку – там ее съест прожорливая личинка. Перед тем как втащить добычу в норку, оса отваливает камушек, залезает в нее и тщательно осматривает – это весьма целесообразно: жилище мог кто-нибудь захватить, – и лишь потом она втаскивает живые консервы. Но если сверчка. за время отсутствия осы чуть отодвинуть, то, подтащив его на прежнее место, оса опять бездумно полезет осматривать норку. Фабр терпеливо повторил эксперимент сорок раз! И сорок раз оса исправно совершала ставший бессмыслицей осмотр. Фабр написал удивительно точные слова: «Инстинкт все знает в той неизменной области действий, которая ему предначертана; инстинкт ничего не знает вне этой области».

В сущности, он на языке натуралиста выразил сегодняшнее убеждение ученых: инстинкты – это серия записанных в наследственной памяти программ действия, причем переход от программы к программе осуществляется при наличии очередного пускового стимула. Так, оса, увидев сверчка, втаскивает его в нору. Но если она сначала тащила его хоть полметра, то предварительно она должна залезть в нору.

Поэтому изучение инстинктов в их чистом виде – без влияния обучения – проводится на насекомых и птицах, отнятых у матери еще до или немедленно после рождения. И наследственная память проявляет себя машинной четкостью поступков этих живых автоматов.

Только что вылупившийся гусенок хранит, оказывается, в памяти команду следовать за первым же появившимся в его жизни движущимся предметом. Обычно это мать, но сейчас ее нет. И гусята преданной вереницей отправляются… за ученым, производящим этот эксперимент (они до рождения не знали, как выглядит мать, записано лишь, что она поведет). Птенцы послушны каждому движению человека: останавливается он – застывают гусята, он идет дальше – пушистые комочки следуют за ним.

Молодой паучок от рождения одинок в этом страшном мире. Мать его далеко, а отец был съеден матерью сразу после спаривания. Но все, что понадобится для существования, уже хранится в памяти сироты: он идеально ткет паутину и бросается на попавшуюся муху, если она трепещет крылышками. А бросить неподвижную – он в страхе убежит. Всунуть в сеть вибрирующий камертон – и дрожание нитей послужит паучку достаточным стимулом: он вмиг оплетет камертон прочными клейкими канатами.

Птицы, вылупившиеся в инкубаторе, начинают осенью беспокоиться и безошибочно летят в направлении, обычном для перелетов их породы. Юный кукушонок первые четыре дня исполняет программу жестокую и безжалостную: выбрасывает из гнезда своих названых братьев. Так работает инстинкт – наследственная память, передаваемая программа действий. У кого же она богаче – у муравья или человека?

Ответ будет несколько неожиданным. Новорожденных детенышей – выдру и павиана – воспитывали без матерей и в неестественных условиях. Выдра видела воду только в блюдце для питья, а павиан ни разу не бывал в лесу. Кроме того, выдренку не давали рыбы, а юному павиану – насекомых. Потом их вернули в нормальные условия. Молодая выдра немедленно бросилась в реку, ловко поймала большую рыбу и съела ее, как будто раньше только этим и занималась. Павиан же оказался совершенно неприспособленным: он путался в зарослях, чуть не наелся ядовитых ягод, жалобно орал от голода и страха, но даже не пытался искать под камнями насекомых.

Чем совершеннее живое существо, тем меньшее количество наследственных программ оно получает при рождении. Да и полученное – не столько навыки готового поведения, сколько умение обучаться, любопытствовать и узнавать. Отсюда же и длительная беспомощность младенца человека, столь разительно отличающая его от новорожденных птиц, зверей и насекомых. Наша память при рождении – почти чистый лист, но зато впоследствии на этом листе помещается чрезвычайно обширная информация. Мнемозина, богиня памяти у древних греков, недаром считалась матерью всех муз – покровительниц наук и искусства.

Дата добавления: 2015-07-12