Глава 7. Лута сидел один на дальнем от Корина и остальных конце стола

Лута сидел один на дальнем от Корина и остальных конце стола, среди солдат и незнатных лордов, незнакомых ему, – это были люди, приехавшие в Сирну искать места при дворе. Но они знали, кто такой Лута, и с любопытством посматривали на него через края винных чаш; можно было не сомневаться: они пытались понять, что он делает тут, вдали от своего законного места. Возможно, они предполагали, что Лута впал в немилость, и это было близко к истине.

Стыд и негодование горели в сердце Луты, когда он смотрел на Корина и старших компаньонов. Они весело смеялись над чем-то вместе с Нирином, только Калиэль не обращал на них внимания и угрюмо смотрел в свой кубок. Лута стал компаньоном, когда ему исполнилось восемь лет, и с тех пор каждый день верно и преданно служил Корину. И Калиэль тоже. А теперь Корин почти не разговаривал с ними обоими. И все потому, что, едва они прибыли в крепость, Калиэль в первый же день предложил, чтобы кто-нибудь из компаньонов вернулся в Эро и выяснил, что на самом деле происходит с Тобином, а Лута его поддержал.

О Тобине постоянно ходили разные слухи: говорили, будто его семью преследует безумие, будто рядом с Тобином постоянно находится какой-то зловещий призрак, и, конечно, все сплетничали о нем и Ки. Но последняя новость вызвала полное недоумение. Они ведь много раз плавали голыми в море вместе с Тобином, и кто бы мог поверить, что он – девочка, переодетая в мужскую одежду? И теперь Лута разрывался между предположениями, что Тобин, возможно, просто сошел с ума или же внезапно оказался предателем и лжецом. Но Лута даже вообразить не мог, чтобы Тобин, которого он знал, выкинул такое. Да и Ки вряд ли стал бы поддерживать подобный фарс. Нет, в Эро действительно происходило нечто странное.

Устав от косых взглядов соседей по столу, Лута хотел только одного: сбежать в свою комнату вместе с Бареусом или Калиэлем и напиться до бесчувствия. Но Калиэль не мог уйти от Корина, а Бареус был слишком занят, прислуживая за столом за всех оруженосцев, погибших в Эро.

«Не много же нас осталось», – подумал Лута. Горло его внезапно перехватило, и он сделал еще глоток вина. Больше всего он грустил по Никидесу. Он был лучшим другом Луты при дворе, а теперь погиб. Бареус тоже тяжело переживал смерть Ника, и еще он тосковал по Лисичке, к которому питал особые чувства.

Если Корин и тосковал по старым друзьям, то заливал свою тоску вином и теперь напивался каждый вечер куда сильнее прежнего, а Нирин словно даже поощрял его разгулы. И поскольку Калиэль впал в немилость, а Танила больше не было, некому стало хоть немного сдерживать Корина. Наставник Порион относился к пьянству наследника так же неодобрительно, как всегда, но мало что мог сделать, учитывая его ранг. Корин больше не был учеником старого воина. Он стал его королем.

* * *

Странный и безрадостный двор окружал молодого короля. Корин объявил себя законным правителем Скалы и даже заставил какого-то перепуганного жреца короновать его, но они жили здесь как в изгнании, засев в уединенной крепости на продуваемом всеми ветрами перешейке.

Во дворе крепости все еще стоял запах крови и пожарища. Преданный Тобину гарнизон пытался оказать сопротивление, но Эриус назначил Нирина лордом-протектором этих мест, а у того в крепости была наготове собственная гвардия. Люди Нирина просто перерезали защитников Сирны и открыли ворота перед Корином. Когда в ночь их прибытия Лута увидел множество скаланцев, убитых своими же сородичами, его просто вывернуло наизнанку. Среди убитых были и женщины, и даже маленький паж, лет шести от роду, не больше. Кто-то пронзил его мечом. Да что же это за воины, если они убивают детей?

Сирна была мощным защитным укреплением, одним из самых важных в государстве. Она находилась в самой узкой части длинного перешейка, соединявшего Скаланский полуостров с богатыми плодородными землями на севере. С западной стены крепости сильный мужчина мог бы зашвырнуть камень в Осиатское море, а с восточной стены любой лучник без труда пустил бы стрелу во Внутреннее море.

Но это означало также и то, что, с какой бы стороны ни дул ветер, он приносил с собой влагу и соль, оседавшие на всех поверхностях. Простыни всегда были сырыми, а все двери в крепости покоробились, петли работали с трудом и громко скрипели от ржавчины. И сколько бы раз Лута ни облизывал губы, они всегда были солеными. Даже в главном зале постоянно было сыро и холодно, несмотря на огонь в большом очаге и факелы, горевшие день и ночь.

Корин теперь пьяно подшучивал над Албеном и тянулся за спиной Нирина к молодому лорду, чтобы дернуть того за ухоженные черные волосы. Албен смеялся и отталкивал руку Корина. Корин пошатнулся, сидя на скамье, и нечаянно толкнул Калиэля так, что у того выплеснулось вино из кубка. Албен повалился на Урманиса, сидевшего рядом с ним. Урманис выругался и оттолкнул его. Албен потерял равновесие и свалился со скамьи под общий хохот. Даже Старый Лис присоединился к веселью. В последнее время волшебник особенно сблизился с этими двумя и постоянно пытался обворожить Калиэля, но тот сторонился чародея.

Луту никогда особо не интересовали ни Албен, ни Урманис. Они были слишком высокомерны и часто вели себя как последние мерзавцы. Молодые люди всегда поддерживали все прихоти и выходки Корина, даже самые подлые, и в последние дни завоевали особое расположение короля.

А вот бедняга Калиэль – совсем другое дело. Он по-прежнему занимал свое место за столом, но между ним и Корином явно пробежала кошка. Темноглазый, золотоволосый Калиэль всегда был чем-то вроде солнышка в темных тучах дурного настроения Корина, он мог успокоить принца, удержать его от мерзкой выходки или увести в постель до того, как тот упьется до отравления. Но теперь Корин совсем не слушал старого друга.

* * *

Днем Корин был совсем иным – возможно, потому, что был трезв. Он все так же поднимался по утрам, приветствовал встревоженных вельмож, проводил время с оставшимися компаньонами и Порионом. И не по возрасту достойно справлялся со своим горем. Меньше чем за год он потерял жену, ребенка, отца и столицу. Тех, кто не заметил его смятения на поле сражения, привлекали его горящие глаза и неизменная улыбка. Они видели в Корине повторение его отца: сильного, добросердечного, обаятельного. Вельможи, достаточно старые для того, чтобы помнить еще деда Корина, со слезами на глазах преклоняли перед ним колени, чтобы поцеловать его кольцо и коснуться эфеса великого меча, висевшего на поясе молодого короля. И временами Лута почти забывал свои сомнения.

Однако поздно вечером в уединении собственных покоев Корин отчаянно напивался – и у него снова появлялся тот мрачный, рассеянный взгляд. Точно такими же были его глаза после их первого военного похода и еще когда по его вине все они оказались запертыми в крепости. Да, когда Корин напивался, все его страхи становились очевидными. И рядом с молодым королем всегда находился Нирин и что-то нашептывал ему.

Все то дерьмо, что он скармливал Корину, Нирин называл «советами».

В течение дня Нирина обычно не было видно, а Лута старался держаться подальше от чародея в любое время. Слишком часто он ощущал на себе пристальный взгляд волшебника. Все замечали, что Нирин приобрел чересчур большое влияние на Корина, что он пытается занять место его отца, – однако у Луты хватало соображения держать подобные мысли при себе.

Те немногие лорды и офицеры, которые осмелились высказать свои мысли вслух, были уже повешены во дворе крепости, включая и красавца Фарена, молодого капитана, очень популярного среди солдат; он был из полка герцога Ветринга. Его раздувшийся труп все еще висел во дворе, медленно вращаясь под порывами никогда не утихающего ветра, и на его шее болталась дощечка с надписью. Надпись состояла из одного слова, нацарапанного крупными буквами: «Предатель».

Один только Калиэль осмеливался еще возражать волшебнику, и Лута боялся за него. Другие тоже могли чувствовать неприязнь к Нирину, и Лута даже знал таких, но все молчали, а Калиэль был слишком горяч и предан Корину, чтобы попридержать язык. Он продолжал предостерегать друга, не обращая внимания на пьяные оскорбления, и всегда был рядом, даже если Корину того не хотелось.

– Ты можешь оказаться в темнице, а то и пострашнее что-нибудь случится, – однажды вечером сказал ему Лута, когда они устроились вдвоем в укрытом от ветров углу крепости.

Калиэль наклонился, приблизив губы к самому уху Луты:

– Я просто не могу стоять в стороне и наблюдать, как эта тварь калечит его душу.

От таких слов Лута похолодел, хотя их никто не мог слышать: Калиэлю не следовало вслух упоминать о Нирине.

Ведь кроме немногих уцелевших Гончих и его «серых спинок» у Нирина был еще Мориэль. Мориэль, с его белесыми волосами и длинным острым носом, ужасно напоминал белую крысу, но обладал при этом холодным и алчным сердцем жабы. Он шнырял вокруг и подсматривал за всеми при дворе с тех самых пор, как его первый покровитель, лорд Орун, пытался поставить его на место Ки, сделав оруженосцем Тобина.

Ни Тобин, ни Корин не желали иметь с ним ничего общего, однако после смерти Оруна ему удалось завоевать расположение Нирина, и теперь, похоже, не было никакой возможности избавиться от этого маленького куска дерьма. Он называл себя секретарем волшебника, и, несмотря на то, что ни на шаг не отходил от Нирина, таскаясь за ним, словно бледная тень со слезящимися глазами, он успевал оставаться соглядатаем. У него был острый взгляд и длинные уши и отвратительная привычка появляться там, где его меньше всего ожидали. Среди солдат ходили слухи, что капитана Фарена повесили именно по доносу Мориэля.

Лута заметил его, когда Мориэль шел по стене в их сторону. Калиэль негромко фыркнул, потом наклонился вниз через парапет, словно они с Лутой просто обсуждали окрестные пейзажи.

Мориэль подошел к ним и остановился, словно ожидая услышать приветствие. Калиэль холодно повернулся к нему спиной, Лута сделал то же самое.

– Прошу прощения, – промурлыкал Мориэль елейным, вкрадчивым голоском, которому он научился, живя в доме лорда Оруна, – я вовсе не хотел мешать свиданию влюбленных.

Калиэль подождал, пока Мориэль отойдет подальше, и пробормотал:

– Грязный маленький лизоблюд! Как-нибудь я все же найду причину перерезать ему глотку.

Лута толкнул его локтем, кивая в сторону призрачной фигуры в белом плаще, проходившей через двор прямо под ними. Невозможно было угадать, кто это – сам Нирин или один из его чародеев, но теперь любой в этой крепости мог оказаться шпионом.

Калиэль молчал, пока волшебник не скрылся из вида. Лута заметил, что Калиэль с отсутствующим видом потирает золотое кольцо на указательном пальце правой руки. Это было кольцо с изображением ястреба, сделанное для него Тобином. Калиэль по-прежнему носил его даже здесь, точно так же, как сам Лута носил на шее сделанный Тобином амулет-лошадку.

– Не за Скалу меня заставили сражаться, – пробормотал Калиэль.

Лута думал, что Калиэль добавит еще: «И это не тот Корин, которого я знал», – но Калиэль просто кивнул ему и зашагал прочь.

Не испытывая пока желания забираться в сырую постель, Лута остался на месте. Луна время от времени выглядывала из-за облаков, превращая в серебро туман, поднимавшийся над Осиатом. Где-то вдали, за беспорядочно разбросанными островами, лежали Ауренен и Гедре. Спит ли сейчас их друг Аренгил, думал Лута, или тоже смотрит на север, вспоминая их.

Лута все еще внутренне съеживался при воспоминании о том дне, когда Эриус застал их врасплох на крыше Старого дворца, где они учили девочек сражаться на мечах. После этого Аренгила с позором отослали домой, а Уна исчезла. Свидятся ли они снова? Никто на свете не умел управляться с охотничьими птицами лучше Аренгила.

Рассматривая звезды, Лута уголком глаза вдруг заметил на балконе башни какое-то движение. Там в окнах еще горел свет, и Лута рассмотрел высокую фигуру. Сверху на него смотрела Налия – супруга короля. Не успев подумать, он помахал ей рукой. И ему показалось, что она махнула в ответ, прежде чем исчезнуть.

– Спокойной ночи, твое высочество, – прошептал он. По праву она оставалась принцессой, но по сути была почти пленницей.

Лишь однажды Лута разговаривал с молодой женщиной, в день ее поспешного бракосочетания с Корином. Леди Налия не была красавицей, к тому же ее невыразительное лицо портило большое родимое пятно на щеке. Но она была хорошо воспитана и грациозна, и во всем ее облике светилась печальная гордость, задевшая Луту за живое. Никто не знал, где Нирин нашел эту девушку благородной крови, но Корин и жрецы, похоже, были довольны ее родом.

Однако что-то настораживало. Она явно вышла замуж не по своей воле, после свадьбы ей не разрешалось покидать башню, кроме редких случаев, и по ночам вокруг башни выставляли усиленную охрану. Налия никогда не сидела рядом с Корином за столом, никогда не отправлялась вместе со всеми на верховую прогулку или на охоту, как полагалось знатной даме. Нирин утверждал, что ей небезопасно выходить из крепости, что она драгоценна как последняя истинная наследница высокого рода и что времена нынче слишком ненадежные.

– Но разве не странно, что она даже никогда не спускается в главный зал поужинать с Корином? – спросил однажды Лута Калиэля. – Если уж ей здесь грозит такая опасность, значит, дела совсем плохи!

– Да не в этом дело, – проворчал в ответ Калиэль. – Просто он ее видеть не может, бедняжку.

Сердце Луты сжалось от сочувствия. Если бы Налия была пустышкой вроде первой жены Корина, он, наверное, смог бы забыть о ее заточении в башне. Но он постоянно ловил себя на том, что волнуется за Налию, особенно когда замечал ее в окне или на балконе, в то время как она с тоской смотрела на море.

Лута вздохнул и пошел в свою комнату, надеясь, что Бареус уже согрел для него постель.

Дата добавления: 2015-07-12