Читайте также:
|
Дело L-8. Выписки из томов 1, 4, 5
(использованы выдержки из дел: А-11 D-11, V-1)
Следователь: Ваше имя, дата рождения, звание?
Допрашиваемый: Фриц Линндер, 6 сентября 1923 года, рядовой.
С.: Вы служили в концентрационном лагере "Равенсбрюк"?
Д.: Так точно. Мобилизован в 1941 году. Военно-учетная специальность - механик-электрик. После ускоренных двухнедельных стрелковых курсов направлен в роту охраны лагеря "Равенсбрюк". Арестован в апреле 1945 года после взятия лагеря.
С.: Это ваше первое место службы?
Д.: Так точно. Первое и последнее.
С.: После окончания курсов вы знали, куда вас отправляют?
Д.: Никак нет. Я ожидал, что на фронт, и был поражен, когда оказался в таком месте.
С.: Что же вас поразило?
Д.: Понимаете, мне же тогда еще 18-ти не было. Так что насчет бабья почти еще никакого понятия. Разве что парни знакомые своими победами хвастались. Врали в основном. А в лагере поразило количество бабья. Нет, не то. Обращение с ними.
С.: Конкретней.
Д.: Ну, например, то, что с их одеждой связано. Даже не тех, которые прислуживали господам офицерам, их личных рабынь. Обычного бабья.
С.: И что именно?
Д.: Ну, на них же, понимаете, обычно серый балахон из толстой ткани был, с треугольниками [на левой стороне груди и правом колене к одежде заключенных пришивался треугольник, цвет которого указывал на причину ареста - пер.]. Так вот, еще на первом инструктаже нам сказали, что под балахоном бабье не имеет права ничего носить. Даже панталоны. И мы должны за этим следить. Но ведь через балахон не видно, есть там у нее что-нибудь или нет. Поэтому нам приказали, если заподозришь, что что-то там одето, то к ней подходить и вот так <делает жест пальцем> ей показывать. Понимаете? А бабье уже знало, что тогда надо балахон к шее задрать и показать, что под ним ничего нет. Ни панталон там, ни на буферах чего вроде лифчика.Или самому ей балахон задрать, можно спереди, можно сзади. Некоторые из наших парней любили именно сами задирать. И медленно, чтобы постепенно ее оголять. Сначала ноги, потом что под животом, и только потом, совсем по чуть-чуть, сиськи.
Так вот, понимаете, меня сразу и поразило, что это бабье совсем нас не стесняется. Заголиться всегда готово. Никакого понятия о стыде нет. Даже не краснеют, лицо не отворачивают. Прямо на нас подобострастно смотрят. Видно, привыкли. Поначалу все парни, да и я, конечно, просто балдели, что можно к любой подойти, и вот так, запросто, ей балахон до самого верха задрать. Понимаете, смотреть сколько угодно можно, и щупать где угодно. Хоть буфера, хоть между ногами всей рукой залезать. Или в сторонку отвести и что хочешь с ней делать. Если арийка, то ничего не запрещалось. Вставлять тоже можно было, понимаете? А среди них ведь и молодые были, и красивые, и совсем молоденькие цыплятки. Таких, конечно, больше всего и заголяли... какая радость на старуху смотреть...
А еще мы должны были следить, чтобы бабье спереди не подшивало балахон. Это раньше иногда они делали, если у кого буфера большие. Чтоб они не болтались. Понимаете, если подшивали, это считалось порчей казенного имущества. Тогда мы должны были ножом ей из балахона спереди большой кусок вырезать. Это уже порчей не считалось, конечно. И чтобы не только оба буфера голышом на улицу торчало, но даже пузо немного. А потом надо было веревку ей на каждую сиську намотать и крепко перетянуть. Пока она кровью не нальется, а сосок багровым не станет. Это легко было делать, буфера-то у такого бабья большие и отвислые были. А как обмотаешь, то сразу твердые становятся и вперед торчат. Потом сиськи надо было между собой связать, чтобы они больше не болтались. А она сама не имела права веревку развязать или ослабить. За это сразу в газовую камеру. Понимаете, балахон-то у нее уже с вырезом. Сразу видно, что веревки почему-то нет, или как следует не натянута. Через день - другой только, когда буфера уже совсем синие становились и холодные, она могла обратиться к начальнику караула. Тот ей еще наказание назначал, порку там, или в медицинский блок, или еще чего. А потом тогда распоряжался выдать новый балахон. Поэтому само бабье редко одежду подшивало, боялось.
А некоторые из охраны, если кто из заключенных приглянется или, наоборот, косо посмотрит, то и без причины буфера заголяли и перетягивали. Даже когда с балахоном все в порядке. Она ведь не побежит жаловаться. Но я так никогда, понимаете, не делал.
С.: А если месячные у женщин? Тоже ничего одевать, или хоть подвязывать вниз не могли?
Д.: Так у обычного бабья их и не было. Понимаете, они от переживаний еще по дороге в лагерь прекращались. Если и были у кого. Это ж вам не вольное бабье, а заключенное. И кормежка не та, и обращение тоже...
С.: Понятно... Так вы были поражены именно издевательствами, связанными с одеждой?
Д.: Понимаете, ну что вы все "поражен", "поражен". Сначала, как в лагерь попал, забалдел, конечно. Потом привык. А так... наказания всякие были... в бараках, понимаете, творилось всякое, не только тесно там было...
С.: Давайте по порядку. Какие наказания вы наблюдали?
Д.: Ну там всякий мордобой или даже плеткой между ног не в счет, это понятно. А много наказаний было таких, понимаете, что не просто заключенных наказывали, а именно бабье.
С.: Что вы имеете в виду?
Д.: Ну вот, понимаете, у входа в нашу казарму столб стоял. Видели, должно быть. А к стенке крючья прибиты. И в столовой нашей тоже крючья. Так если кто из курочек провинилась, то ее голышом привязывали. Если симпатичная, конечно. Иногда просто так привязывали. Иногда вниз головой с раздвинутыми ногами - чтобы лучше видно было. Из охраны кто проходит, ее или по буферам потреплет, или за волосы между ногами дернет. Но так - только с теми, кто недавно в лагере, кто еще стесняется. Понимаете, как кто подходит, то таким цыпкам стыдно было. Краснели, голову в сторону отводили. Глаза закрывали. Прикрыться, конечно, хотели, но связаны же были.
А вот кто подольше, то им голышом перед мужчинами показаться уж ничего не стоило. Поэтому с ними по-другому. Их так подвязывали, что ноги около ушей были. А все женское хозяйство раздвинуто и вперед торчало. И что-нибудь туда засовывали. Огурец там для смеху, или палку какую. Кто мимо проходил, то таким не сиськи щупал, понимаете, а этой палкой в ней ворошил. То из стороны в сторону покачает, то задвинет до упора и еще дальше толкнет, чтоб заорала. Такое бесстыжее бабье только так и пронять можно было. Особенно если у парня время есть, и он с ней подольше позанимается. Клитор еще пощиплет, например, а она от этого уже кончать станет. Сразу и кончает, и стесняется этого. Хрипит даже от балдежа и стыдно ей...
Только я так не делал. Я по отношению к бабью всегда только приказы выполнял, понимаете, а от себя ничего. Им ведь и так в лагере плохо приходилось.
С.: Предположим, что это правда... А насчет бараков что?
Д.: Тут один случай могу рассказать, как я впервые увидел, что в бараках творится. Понимаете, до этого туда не заходил. На второй неделе службы это было, вроде. Приехала в лагерь инспекция, не знаю, по какой линии. Трое: главный - штандартенфюрер, как наш Дед [прозвище начальника лагеря штандартенфюрера Клауса, производное от Санта Клауса - пер.], полковник и штатский какой-то. Уже пожилые, лет по 40-50, солидные такие... Начальство вокруг них так увивалось, что просто из мундиров вылезало. Даже Дед, понимаете, увивался. А он всегда такой надменный был, просто так не подойти к нему.
Они по лагерю немного уже походили, посмотрели там чего. А я в это время мимо прохожу, меня и подозвали. Из разговоров слышу, что хотели было им показать, как принимают заключенных. Но в этот день, как назло, никаких новых поступлений. Так что велели мне показать, как бабье выдрессировано. Тут мимо, вижу, группа француженок с черными треугольниками идет [черный треугольник указывал на арест по причине неблагонадежности, у французов, дополнительно - нашивка "F" - пер.]. Во главе - капо, хлыстиком помахивает [капо - старшина барака, назначалась из заключенных, имела привилегии - пер.].
А я же, понимаете, тогда в лагере недолго еще был. Так что не знал - получится, не получится. Думаю, постараться надо. Затем узнал, что правильно думал так. Дед тогда еще запереживал, что я новенький. И если бы не получилось - меня на фронт сразу же. А так - первую благодарность потом получил.
Так вот, бабье я остановил, хлыст у капо отобрал. Быстренько десяток самых молодых курочек - в сторону. Остальных отпустил. Поставил я своих цыпок в линеечку, лицом к комиссии. Ровненько, надо сказать, встали. И велел рассчитаться на "первый - второй". Потом нечетным вот так показал <делает жест пальцем правой руки>, а четным - вот так <тот же жест и, дополнительно, горизонтальное движение левой рукой>. Сразу, понимаете, послушались. Нечетные балахон к шее задрали, а четные - до пояса только. Потом велел им шаг вперед сделать и уже всем заголиться.
Сразу видно стало, что отобрал я их хорошо. Буфера у всех, как налитые, соски упруго в стороны торчат. Между ногами треугольнички ровненькие и разноцветные. В основном темные треугольнички, но 3-4 светлые, а один рыжий. Это как раз, понимаете, полковник засмеялся, что цвета разные, как на подбор. Животики поджарые, ни грамма лишнего жира, ни обвислости какой. Стоят по-прежнему ровно, по струнке прямо. Ну я для порядку парочку по сиськам потрепал, у одной сосок в сторону оттянул. Но никто даже не шелохнулся, стоят по стойке "смирно" и просто едят меня глазами. Так что придраться не к чему. Вижу, Дед улыбается, доволен, как я с ними управляюсь.
Подождал я, когда инспекторы на них насмотрятся, им ведь в новинку. Потом бабью своему "кругом" скомандовал, нагнуться пониже и ноги расставить велел. Вид красивый, понимаете, получился. Ножки у всех стройные, задницы молодые, гладкие. Под ними волосы видно и розовое нутро чуть проглядывает. Вижу, от зрелища голых курочек, да в раскоряку, у инспекторов глаза загорелись. И начальство на меня одобрительно поглядывает. Думаю, надо еще что-нибудь показать.
Решил тут хлыстом воспользоваться, что у капо отобрал. Так что офицерам говорю, что заключенные обычно грязные. Их чистить надо, да и воспитывать тоже. Мол, разрешите приступить. Штандартенфюрер - инспектор удивленно брови приподнял, но кивнул.
Я тогда велел бабью еще ниже нагнуться и руками ягодицы пошире развести. Чтоб обе дырки напоказ. Потом к этому инспектору обратился, с какой начать. Тот как раз рыжеволосую, на которую я внимание обратил, и выбрал. Для начала я хлыстом этим ее пару раз по розовому нутру огрел. Она вздрогнула, но даже не пикнула. Тогда я в женское отверстие его засадил. И сильно так, до упора, туда-сюда двигать стал. Вначале она еще дергалась, а потом, видно, проняло. Навстречу подмахивать, понимаете, стала. И спина покраснела. Чувствую, забалдела. Ну, думаю, если сейчас еще кончать станет и закричит, влетит мне за плохую дрессировку. Так что кнут оттуда вытащил, в верхнюю дырку запихнул и там ковырять им стал. А офицерам объяснил, что этим грязным заключенным обе дырки надо чистить.
Но тут нарушение дисциплины произошло. Хоть кнут и был уже смазан ее жидкостью, но в заднице все-таки ей больно стало и она в сторону отскочила. Почему отскочила, мы сразу увидели. Понимаете, верхнее отверстие раскрылось совсем и из него кровь чуть сочилась. Нижнее, правда, тоже уже как следует разворочено было. Губы покраснели, отвисли, а с них капельки падали. "Нет, - говорю ей, - еще рано. Давай-ка на место и задницу как следует раздвинь". А она: "Не понимаю". Но как хлыстом ее саданул, сразу поняла, послушалась. Так, раком, как до этого стояла, ко мне и подошла. Ну, кнут-то я еще дальше, до самой ручки задвинул, конечно. И вращать там даже стал. Но сам думаю, что сейчас выговор получу.
Однако по-другому получилось. Дед заметил еще раньше, чем я, что все инспекторы уже слюни пускают. И брюки у них горбом. Так что эту сцену закончили. Я-то думал и других заключенных кнутом этим почистить. А, может, и в сторонку самых симпатичных отвести. Это, чтоб офицеры чужие с ними позабавились. Но начальство инспекцию в украинский барак повело. Вот тогда я в первый раз барак изнутри и увидел. Думал, там душно, воняет, но ничего подобного. Потом узнал, понимаете, что совсем не всегда так. Просто к нашему приходу готовились. Полдня никого там не было, двери нараспашку. А бабье только что загнали.
Так вот, понимаете, барак был рассчитан на 800-900 заключенных, а было их раза в четыре больше. Лежали они поэтому на нарах внахлест. На спине с раскинутыми ногами. И голова каждой на животе у другой была. Подальше, в глубине, они, может быть, и одеты были. Но те, что у нас перед глазами - совсем голые. Капо их, видно, отобрала и в порядок привела. Те курочки, что вдоль прохода - только совсем молодые и красивые были. Куда лучше, чем те, которых я на плацу показывал. Да это и понятно, выбор ведь в бараке поболе моего был. Но, мало того. Все причесаны как-то затейливо, губы намазаны, глаза подведены. Как все это само собой устроилось - тогда не понял. Потом узнал, что начальство в таких случаях руку прикладывает.
Как осмотрелись, то капо говорит инспекторам, что, мол, девочки у нас очень любят, когда им груди сжимают. Чем сильней, тем лучше, говорит. Врала, конечно, понимаете? И вообще это, мол, очень полезно для поддержания дисциплины. "Правда?" - это она к ним обращается. А те хором: "Так точно!". Так что выдрессировала она их тоже неплохо. Но инспекторы на это предложение как-то вяло посмотрели. Только немножко их буфера пощупали, похлопали по ним. Да еще за несколько сосков подергали.
Тогда капо командует: "Покажись!". И тут все цыпки разом на спине поперек нар поворачиваются к нам ногами. А потом дружно подхватывают их под коленками и наверх задирают. Так что женское хозяйство до конца раскрыто. Но лежат при этом так, что и сиськи тоже видны. А лицами на нас смотрят - им головы из соседнего ряда поддерживают. И не стесняются совсем. Понимаете, не краснеют, глаза не отводят. Сами ноги держат, хоть все их розовые женские причиндалы наружу торчат. Дырка в заднице тоже хорошо видна.
Тут я обратил внимание, что где-то у половины курочек вокруг живота розовая ленточка завязана. Раньше, понимаете, такого не видел. Это только внутри бараков делалось. И не только я, штатский тоже на капо брови приподнял. Она тогда поясняет: "Девственницы так помечены, чтоб не перепутать". Потом к ближайшей нагибается и причиндалы ей еще шире разводит: "Вот, убедитесь сами, настоящая целочка. И только три маленькие дырочки - рукоблудием тоже не занималась".
Тут инспекторы уже не выдержали, наклонились получше рассмотреть. Капо сразу опять: "Целки предъявить!". Цыплятки эти, с розовыми ленточками, задницы еще выше поднимают. Пальцами хозяйство свое разводят и щелку изо всех сил расширяют. Головы у них по-прежнему приподняты и на нас, понимаете, без смущения всякого смотрят. Главный инспектор, штандартенфюрер, тогда остальным пример подал. Пальцы в одну курочку засунул и трогать там ее стал. Остальные - за ним, только с другим бабьем. Еще бы, понимаете, каждому без привычки интересно в раскрытые причиндалы девственницы посмотреть, поковырять там. Это я уже, хоть и недавно в лагере, а насмотрелся. Так что мне не в прикол, а инспектора балдеть начали. Ну а мне, понимаете, интересней даже на офицеров этих смотреть, а не на бабье раскоряченное.
А капо тут начала показывать, кого она приготовила. Вот, говорит, обратите внимание, какая эта молоденькая - волосики между ногами только-только расти начали. Пока еще совсем маленькие и редкие, но уже темные. А вот у этой щель такая высокая, что чуть в живот не упирается. До нее, говорит, я вообще никогда такого не видела. Я тут, помню, не выдержал, посмотрел. Действительно высокий разрез, хоть до пуза все-таки далеко. А у этой, продолжает капо, хоть она и девственна, клитор очень большой вырос. Не побрезгуйте, мол, потрогать. Увидите, как она от этого кончать станет. Она вообще возбудимая. Клитор у этой цыпки действительно, чуть не полтора сантиметра был. Из венчика очень заметно вылезал. По мне, вообще-то, понимаете, и ничего особенного. Хоть редко, но встречаются такие. Я в лагере уже видел это, ребята из охраны специально показывали. А возбудимая на самом деле оказалась. Штандартенфюрер - инспектор только чуть этот клитор покачал - та уже нервно задышала и лицо покраснело. Но не только у нее покраснело, все инспектора уже совсем забалдели.
Тут вижу, Дед так выразительно на мой кнут посмотрел и глазами на одну из розовых ленточек показал. Цыпленочек этот красивый был. Лет 12-13, с темной длинной косой. А волосики под животом почему-то светлые, редкие. Ноги она развела так, что причиндалы совсем наружу выпирали. Короче, раскрытые были совсем, и цвета даже не розового, а еще светлее. Сиськи только наливаться стали. Сосочки острые, как иголки, в стороны смотрят. Ну я сразу понял, что начальство от меня хочет. Приходилось уже. Так что одной рукой ее за косу схватил, голову еще ближе придвинул, спрашиваю: "Целкой надоело быть? Хочешь бабой стать?". Как капо перевела, она сразу: "Так точно", - и только покраснела.
Тогда я офицерам: "Вот пленка нетронутая, а вот одни лохмотья", - и второй рукой кнут одним толчком - прямо в щелку. Кнут там и оставил, пусть торчит, а ленточку сразу с нее содрал. Уже не положено. Курочка, как я ее протыкал, чуть дернулась, губу закусила. Но ни звука. А инспектор в штатском от неожиданности громко так выдохнул и тихо говорит: "Зачем же? Разве так надо девственности лишать?". Дед сразу на это головой капо кивает. Та в ответ чеканит просто: "Разрешите доложить. У нас много таких, сами видите. Извольте выбрать, сколько хотите. Чтоб отдельно их осмотреть. Имеется специальное помещение". А Дед добавил: "С ними что угодно можно делать. Их у нас несчетно".
Выбрали офицеры для себя бабье: инспекторы по 2-3 на каждого, а наши по одной - и без того все мы в лагере сытые ходили. Отобрали самых красивых. Правда ту, у которой клитор большой, тоже взяли, а она не очень была. Капо велела им слезть с нар и стоя себя показать. Те сразу вскочили, ноги в стороны расставили, руки к грудям, покачивают ими, улыбаются. Довольные, понимаете, что на них выбор пал. Надеялись, должно быть в личные рабыни попасть [привилегии "личных рабынь" подробно описаны в допросе Греты Вильке (фигурант 4) - пер.]. Пошли было, но вдруг штатский инспектор к капо оборачивается: "А может мы и тебя хотим там осмотреть?". Та сразу: "Так точно. Прикажете снять?" - и сразу балахон с себя сдергивает. Она уж старая, лет 40. Так что вид у нее был не чета отобранным. Буфера хоть и большие, но провисать начали. На животе складки. Правда, ноги еще ничего. Зачем такая им понадобилась, не знаю. Меня с собой не взяли, так и пошли. Только Дед еще напоследок обернулся. Приказал через полчаса к ним в эту комнату Лошака привести.
С.: Кто это такой?
Д.: Шарфюрер из команды сортировки. У него, понимаете, член такой огромный был, словами не передать. Заключенных им так разорвать мог, что у них чуть изо рта не вылезал. Да и в этот раз тоже. Нас потом послали три трупа оттуда убирать. Среди них и ту, с клитором.
С.: Что-то вы слишком восторженно говорите об этом... Разве не понятно, что все эти показания могут быть использованы против вас? Расскажите лучше, что такое "велосипед". Мне кажется, это вам ближе.
Д.: Ну... это у нас в столовой для рядового состава установка такая. Там ведь у нас и официантки были. Вообще обслуга всякая. И в казармах тоже, уборщицы, например. И для личного использования. Так это бабье, понимаете, наказывать-то надо было. Если суп там прольет, или ноги не так задерет. Или, к примеру, делать что без удовольствия будет. Тогда ее в очередь на "велосипед" записывали. И все время как мы в столовой, на "велосипеде" кто-то крутился. Это - чтоб у рядовых какое-никакое развлечение было. Вроде цирка, понимаете? Чтоб посмотреть было на что.
С.: Так все-таки, что это такое?
Д.: Понимаете, установка такая. Ну... от велосипеда-то там только педали, да цепная передача. Сиденье еще меньше велосипедного. Только чтоб зад немного в него упирался. И спинка длинная. Голую курочку к этому сиденью пристегивали. Она на спине лежала, почти горизонтально. Руки назад за шею, голова поэтому приподнята, буфера торчат. А ноги раздвигали, поднимали вверх и к педалям привязывали. Так что все, что у нее посередке было, раскрывалось совсем, на нас смотрело. Тут пришлось весь педальный узел переделать, ось нарастить. Понимаете, на велосипеде педали ведь близко. Поэтому, если не нарастить, ноги в стороны не разведутся. Потом к соскам и клитору "крокодилы" прицеплялись и, через реостат с автоматическим управлением, - к электросети.
С.: Что такое "крокодилы"?
Д.: Зажимы такие, вроде прищепок для белья. Только металлические. И к ним провода припаяны.
С.: Хорошо, продолжайте.
Д.: Ну так вот, велосипедная цепь соединялась с кривошипом. А там два искусственных члена в цыпку вставлялись. Потолще - в женскую дырку, поуже - в задницу. Членов много было разных. Подбирали такие, понимаете, чтобы в нее с натягом влезали и до самого упора. Перед этим смазывали их, конечно. А наверху бачок был и насос, с членами соединялись. Обычно в бачок мыльный раствор наливался. Ну а если она уж очень провинилась - то чего поострее, разведенный уксус, например. Как она вращала педали, то члены по очереди в нее входили: большой-маленький, большой-маленький. А на каждом 20-м обороте немного жидкости из бачка через оба члена впрыскивалось.
С.: А электричество причем?
Д.: Так там, понимаете, два режима было. Первый, при вращении педалей, примерно 10-15 V. От этого у нее только пощипывало и балдела она. А если переставала крутить, то сразу 70-80 V ударяло. И по нежным местам больно было. Так что опять должна была на педали нажимать.
С.: И зачем надо было так изощряться?
Д.: Так ведь, понимаете, зрелище какое было! Лежит голая цыпочка. Хозяйство все наружу, прямо у всех перед глазами. И наяривает педалями изо всех сил. Дырки ее членами раздираются. Все бабьи складки в движении, то внутрь вместе с приборами залезают, то наружу вытягиваются... Кончать самое большее уже через 5-10 минут начинает. Вначале еще сдерживаться пытается. Особенно, если из стеснительных. Покраснеет, что мы на ее причиндалы смотрим, губу закусит. Педали-то крутит, куда денется. Но старается не забалдеть. А потом уж не до того ей. Извиваться вся начинает, членам сама подмахивает. Мычит, как корова недорезанная. Еще потрогать ее, когда кончает, интересно. Она ж в это время дергается, подвывает, глаза закатит. И так вспотела, что ручьями течет с нее. От балдежа, понимаете, не чувствует даже, если щипают ее. Только больше полутора часов никто из бабья не выдерживал. Сознание теряли и тогда никакие вольты не помогали. А иногда и прямиком на тот свет. Так что боялись они все в велосипедный список попасть...
С.: Откуда же это чудо техники?
Д.: Несколько человек из лагерных мастерских сделали. По распоряжению начальника лагеря.
С.: Вы уходите от ответа. Кто это придумал? По чьей идее этот "велосипед" сделали?
Д.: <молчит>
С.: Кто отвечал за то, чтобы "велосипед" всегда был в порядке, электрика в нем работала? Кто следил за правильной укладкой женщин на "велосипед"? Кто хвастался этим перед всеми и приглашал посмотреть на "велосипед" в действии?
Д.: <молчит>
С.: А кого поэтому прозвали "Велогонщик"?
Д.: <молчит>
С.: "Станок" тоже вы придумали? [Казарменные развлечения со "станком" описаны в допросе Айрин Вайсур (фигурант 6) - пер.]
Д.: <молчит>
С.: Отвечайте на вопрос.
Д.: Да, я.
С.: Для тех же целей?
Д.: <молчит>
Опись 4689439/960-g
Архив RAV140934
Штамп 1: Материалы не подлежат открытой публикации до 07 октября 1996, ввиду возможного ущерба общественной нравственности. Дата: 07 октября 1946г.
Штамп 2: Разрешен ограниченный доступ. Дата: 08 октября 1996г.
Второй фигурант (первый допрос)
Дело W-14. Выписки из томов 1 и 6
(использованы выдержки из дел: L-14, М-3)
Следователь: Ваше имя, дата рождения, звание?
Допрашиваемый: Гюнтер Веккер, 6 января 1919 года, шарфюрер СС.
С.: Вы служили в концентрационном лагере "Равенсбрюк"?
Д.: Так точно. После окончания школы СС города Фюрстенберга в 1938 году был командирован в лагерь, где и проходил службу вплоть до ареста союзными войсками в апреле 1945 года.
С.: То есть вы служили в лагере практически со дня его основания?
Д.: Так точно.
С.: В "Равенсбрюк" с самого начала содержались в основном женщины?
Д.: Так точно. Женщины и их дети. Только с 1939 года 7-й барак мужским сделали, но он небольшой, где-то на 500-700 заключенных.
С.: А почему персонал в лагере был почти исключительно мужской?
Д.: Так ведь сначала женский был. А мужчинами заменили, когда полностью перевели по линии СС.
С.: Ваша должность в лагере?
Д.: До марта 1944 года - денщик господина оберштурмфюрера Ланге. После присвоения звания шарфюрера - его порученец.
С.: Ланге руководил первоначальной сортировкой прибывших заключенных?
Д.: Так точно.
С.: Вы тоже принимали в этом участие?
Д.: Никак нет. Только присутствовал и выполнял непосредственные приказы руководства.
С.: Это противоречит полученным нами показаниям. Тем не менее, вы в деталях знакомы с технологией сортировки?
Д.: Так точно.
С.: Расскажите об этом подробно.
Д.: Видите ли, первоначальная сортировка проводилась по-разному до декабря 41-го и после.
С.: С чем это связано?
Д.: Из-за успехов на Восточном фронте лагерь переполнился. В конце 41-го стало поступать уже по эшелону в неделю, а то и больше. Руководство меры, конечно, принимало. Но все равно смертность была недостаточно низкой. И трупы трудно было ликвидировать. Поэтому в ноябре 41-го были опробованы, а в декабре - запущены газовая камера и крематорий.
С.: Так в чем разница между сортировкой до декабря 1941 и позже?
Д.: До 41-го прибывающие заключенные осматривались, проходили через отдел конфискации и после душевой все размещались по баракам. Ликвидировались сразу только немощные и больные. Остальные по полной программе использовались для различных нужд. Сельскохозяйственные работы в окрестностях, эксперименты в медицинском блоке, внутрилагерные нужды и так далее. А потом все было изменено. Расово неполноценные - еврейки, цыганки и их дети - после отдела конфискации сразу направлялись в газовую камеру. С 42-го и часть политических - тоже. Остальные трудоспособные - по баракам. Дети и привлекательные молодые женщины, если не расово неполноценные, через отдел конфискации не проводились. Они сразу после осмотра шли в душевую, потом использовались для других целей. [Эксперименты в медицинском блоке приведены в допросе сержанта Хонстеля (фигурант 3), работа отдела конфискации - в допросе Айрин Вайсур (фигурант 6) - пер.]
С.: Для половых целей?
Д.: Не только. Использовались и в медицинском блоке, и в качестве анатомических пособий школы СС в Фюрстенберге [по поводу этих "пособий" см. допрос Ганса Найтера (фигурант 7) - пер.].
С.: Откуда у вас столь подробная информация?
Д.: В мои служебные обязанности входило составление сопроводительной документации.
С.: Давайте теперь по порядку. Как вы проводили осмотр прибывающих заключенных?
Д.: Я не проводил, я только присутствовал при осмотре. Проводило руководство.
С.: Вас не спрашивают, кто проводил. Как это делалось?
Д.: Осмотр каждый раз проводился по инструкции. Заключенных выводили на плац. Они там раздевались и по одной проходили под навес к проводящему осмотр. Одежду и грудных детей держали на руках. Дети, естественно, тоже должны были быть раздеты. Заключенная должна была открыть и показать рот, подмышки, приподнять груди и показать кожу под ними. Потом она вставала на скамеечку и раздвигала паховые волосы до голого тела. Затем поворачивалась спиной, нагибалась, разводила ягодицы и раскрывала естественные отверстия. Если с ней был ребенок, то она и ребенка показывала. На основании увиденного проводящий осмотр разделял заключенных на группы: ликвидация, работа, медицина, внутренние службы. После этого они одевались и становились в очередь к отделу конфискации.
С.: А зачем они одевались перед отделом конфискации, ведь там опять требовалось раздеться?
Д.: Так ведь погода была разная. Иногда и дождь или снег. А ждать перед отделом долго приходилось. Поэтому и осмотр проводился под навесом.
 |
С.: Все заключенные безропотно проходили осмотр?
Д.: В основном - да. Если было сопротивление, оно подавлялось.
С.: Как?
Д.: Физическими методами.
С.: Какими?
Д.: Их тогда били.
С.: Вы?
Д.: Очень редко, только по приказу господина оберштурмфюрера Ланге, когда ему не хотелось отрываться от личных рабынь. Обычно это делал сам господин оберштурмфюрер.
С.: Вы сказали, что женщин, сопротивляющихся этой унизительной процедуре, только били? Разве им не отрезали соски?
Д.: Я к этому не имею никакого отношения. Это сделал сам господин оберштурмфюрер Ланге и только один раз, когда удары не подействовали. Но зато все остальные тогда стали по полной программе все делать, точно по инструкции.
С.: А зачем было приказано съесть эти соски дочке изуродованной женщины? Тоже по инструкции?
Д.: <молчит>
С.: Дочка послушалась?
Д.: Так точно. Но не сразу.
С.: Ее тоже били?
Д.: Никак нет. Просто в чувство привели.
С.: Поясните.
Д.: Так точно. С чего ведь началось. Мать под навес зашла, но ребенком своим и одеждой все прикрывается. Стесняется, видите ли, что голая. А чего стесняется, сама, должно быть, не понимает. Ясно ведь совершенно - мы тут женщин во всех видах по уши насмотрелись. Ну и не только, конечно, насмотрелись, тоже ей должно быть понятно. Да и сейчас она не первая была. Сама тут видела, что все заключенные слушались беспрекословно. И дочка у нее до конца не раздетая. Штанишки на ней остались. А тут смотрю, остальные женщины из этого эшелона раздеваться перестали. Все только на нее смотрят, что дальше будет. Господин оберштурмфюрер Ланге тоже это увидел. Понятно, решил неповиновение пресечь. Со своего места для этого встал и сам лично пощечину ей влепил. Дочку рядом велел поставить, а руки по швам. Это еще послушалась. Покрасневшая, правда, стоит, уши горят. На щеке белый отпечаток пятерни.
Дальше. Рот открыла, показала. Подмышки тоже. А груди руками поднимать не хочет. Хотя чего уж тут такого особенного - не понятно. Что там секретного под ними может быть такого? Господин оберштурмфюрер тут ее даже уговаривать не стал. По другой щеке заехал и двух своих рабынь подозвал. Те ее за сосцы схватили и вверх груди подтянули. Больно, видно, схватили, она даже вскрикнула. Потом, когда отпустили, то сосцы набухшие у нее остались и очень большие. Думаю, тогда как раз господин оберштурмфюрер и подумал что-нибудь с ними сделать.
Затем до скамеечки дело дошло. Забраться-то она на нее забралась. Но руками опять и груди, и пах загородила. Зачем загородила, от дурости что ли? Ведь видели уже ее. Да и ничего интересного, кстати. Фигура - так себе. Не таких тут осматривали. Бывает, красавицы попадутся - пальчики оближешь! Да, так господин оберштурмфюрер ей по заднице тогда плеткой. Думал, поможет. За ягодицы она, конечно, от этого сразу схватилась. Но шерсть в паху раздвигать не стала. Хоть и приказано ей было категорически. А это ведь непорядок - мало ли что там может быть. Вши, например. Опять с рабынями пришлось. Одна ей руки за спиной схватила, чтоб не вырвалась, другая в паху ковыряется.
А я чувствую, господин оберштурмфюрер Ланге заводиться начинает. Губы сжал, лицо сердитое. Думаю, добром дело не кончится. И рабыни тоже поняли. Так что эту заключенную и уговаривать дальше не стали. Решили сами все за нее по полной программе сделать. Спиной к нам повернули, нагнуться заставили. А потом одна держать ее осталась. Другая ноги ей расставила и ягодицы раздвигать стала. Ну и я тоже, чтобы беды не случилось, решил подключиться - тем временем с ее дочки панталончики стаскиваю.
Как эта заключенная почувствовала, что ей задницу для лучшего обзора расширяют, да еще увидела, как я с ее чадом чего-то делаю, сразу со скамейки соскочила. Дочку у меня выхватила и сразу на руки - успокаивать. А чего ее успокаивать, она и так тихо себя вела. Что я, не знаю, что ли, как с детьми надо? Девчонке вообще года 4-5 было только, так что она и не нервничала совсем. Ну а вот господин оберштурмфюрер от такого своеволия совсем рассвирепел. Бить даже не стал. Велел мне руки ей за спину завернуть и так держать, чтоб не вырвалась. А сам подходит поближе и достает из кармана ножик, которым он ногти чистил. Раскрывает ножик и заключенной этой сосок оттягивает. Чик - и нет его. Пока она не опомнилась, второй тоже отхватил. Та кричит, вырывается, по грудям кровь течет. А господин оберштурмфюрер два красных катышка на ладони подкидывает, думает, что дальше с ними делать.
Вижу, бросил он взгляд на дочку. Я подумал было, что он и ее будет резать. А это ведь не за что, девочка же ни в чем не виновата. Тем более, как кровь на материнских грудях увидела, от страха в обморок упала. На земле лежит, бледная вся, глаза закатились. Велел мне в чувство ее привести. По щекам девочку похлопываю. Без толку - как лежала, так и лежит. Говорю господину оберштурмфюреру, что водой надо, иначе не получится. А где же ее взять, воду-то? Если к управлению идти, то далеко, времени много уйдет. А нам ведь остальных заключенных осматривать надо. Те, кстати, как увидели, что с непослушной случилось, сразу опомнились. Не только голышом все стоят, но и не прикрываются даже, так что к осмотру готовы полностью.
Так я про девочку эту начал. В себя ее привести надо, а воды нет. Господин оберштурмфюрер тогда на меня сначала посмотрел, а потом рукой махнул. Мол, без тебя обойдемся. И одной из своих личных рабынь велел на нее помочиться. Та как раз была и одета соответственно. На талии пояс, а от него вместо юбки ленты вниз спускаются. Под "юбкой" такой, конечно, ничего. Только чулки с резинками. И даже просто так все тело видно, ленты-то редкие и узкие. А при каждом шаге - вообще все наружу. Так эта рабыня тогда к девчонке подходит, ленты в руку подбирает и над ее лицом усаживается. Мы-то к таким зрелищам привычны, а какая-то из новых заключенных даже вскрикнула, слышу. Особенно, когда из рабыни полилось. На корточках она сидит, под себя смотрит и ерзает, чтобы все лицо облить.
Действительно помогло, девочка глаза открыла. Наверх смотрит и, видно, не понимает, что это за сооружение над ней, откуда соленая вода льется. Глаза растерянные такие... Рабыня, как увидела, что девчонка очнулась, слезла с нее сразу. За руку взяла и к господину оберштурмфюреру подводит. Тот спрашивает: "Голодная?" - она кивает. "Ешь", - говорит. И ладонь с отрезанными сосцами к ней подносит. Так и съела. Ребенок же маленький, еще ничего не понимает. Да и разобрать ей было трудно, что он ей протягивает...
Но что я еще хочу тут сказать. Ведь если бы господин оберштурмфюрер этого по полной программе не сделал, вся группа возражала бы против осмотра. И тогда не только эта заключенная пострадала бы, но и другие. Так что, вот так со стороны, да еще после войны запросто судить трудно.
С.: А зачем под навесом был вкопан кол? Вы сажали на них заключенных?
Д.: Никак нет, я не сажал. Это делали личные рабыни по непосредственному приказу господина оберштурмфюрера Ланге. Я только смотрел, чтобы все работали слаженно.
С.: Как это делалось?
Д.: Но это же только, если сопротивление осмотру было массовым. Так что это вообще была превентивная мера. Наказывалась только одна вместо всех.
С.: Вам был задан вопрос. Как это делалось?
Д.: Так точно. Ноги заключенной привязывались к плечам, чтобы была похожа на "полуподушку" [об изготовлении и использовании "подушек" и "полуподушек" рассказывает сержант Хонстель (фигурант 3) - пер.]. Кол смазывался маслом и вводился во влагалище. Личные рабыни заключенную держали, чтобы не упала в сторону. А она могла за кол держаться руками, поэтому насаживалась на него не сразу. Надеялась еще, что ее снимут. Умоляла, говорила, что все приказы будет беспрекословно выполнять. Рабыни по приказу ее тогда еще немного поддерживали, чтобы помедленней проседала.
С.: Сколько времени длилась эта пытка?
Д.: Минут через 10-20 заключенная уже переставала кричать. А еще минут через 5-10 опускалась на землю, а кол выходил сверху. Но я еще раз хочу сказать, что это делалось из гуманности, потому что страдала только одна заключенная из всего эшелона. Все остальные уже не сопротивлялись.
[Более подробно о сажании на кол см. в допросе личной рабыни Греты Вильке (фигурант 4) - пер.]
С.: А зачем же тогда остальным вы выкручивали соски, били по грудям и животу?
Д.: Никак нет, я это не делал. Обычно это делал только сам господин оберштурмфюрер. И не всем, только самым медлительным. Или самым грязным. Понимаете, ведь это была не самая приятная работа - осматривать этих женщин сразу после эшелона. Они там были набиты, как сельди в бочке. Ехали стоя и испражнялись под себя. Так что естественные отверстия у них были грязными и очень плохо пахли.
С.: Так что вам всем при осмотре приходилось ужасно страдать?
Д.: Так точно.
С.: Мне тоже ваши откровения было не очень приятно слушать. Давайте мы на этом сегодняшний допрос закончим.
Д.: До свидания.
Опись 4689439/960-g
Архив RAV140934
Штамп 1: Материалы не подлежат открытой публикации до 07 октября 1996, ввиду возможного ущерба общественной нравственности. Дата: 07 октября 1946г.
Штамп 2: Разрешен ограниченный доступ. Дата: 08 октября 1996г.
Второй фигурант (второй допрос)
Дело W-14. Выписки из тома 6
 |
Допрашиваемый: Здравствуйте.
Следователь: Здравствуйте. Мне хотелось бы кое-что уточнить. В лагере у вас была кличка "Лошак"?
Д.: Так точно.
С.: Почему?
Д.: Понимаете... у меня большой половой орган... господин оберштурмфюрер смеялся, что, как у коня...
[Из справки о медицинском осмотре Гюнтера Веккера:...патологическая гиперфункция полового члена: длина (в невозбужденном состоянии) 27 см, диаметр 45 мм, длина головки 60 мм, диаметр головки в утолщении 55 мм. Приапизм в легкой форме - продолжительная (до 30 мин.) и полная эрекция наступает уже при легком тактильном контакте с измерительной линейкой (осмотр проводился врачом - мужчиной в прохладном помещении)...]
С.: Объясните, какая связь между вашими анатомическими особенностями и кличкой?
Д.: Из-за большого органа мне было приказано присутствовать не только на предварительном осмотре прибывших заключенных. Также и при дополнительной сортировке части ликвидационного контингента.
С.: Вы только "присутствовали"? И больше ничего не делали?
 |
С.: Хорошо, к этим "развратным действиям" мы вернемся позже. У вашего "господина оберштурмфюрера" тоже была кличка?
Д.: Так точно. Правда, он, если слышал, то обижался. "Сисятником" называли.
С.: Почему?
Д.: Господин оберштурмфюрер был неравнодушен к женским грудям и, особенно, сосцам. Предпочитал, чтобы груди были небольшие, твердые, а сосцы длинные и острые. Это у девочек часто бывало. А в последний год для него еще фигурные сосцы делали, по заказу. Он там с кем-то разговаривает, или думает, или документы какие читает. А рядом обычно всегда такая личная рабыня находится, или "подушка" такая. Заключенные в лагере ведь уже воспитанные были, а рабыни - особенно. Так что и полураздетые, и совсем голые никого не стеснялись. Ну а он, даже если офицеры рядом были, почти всегда сажал рядом свою рабыню какую-нибудь. И все время ей груди тискал или сосок двумя пальцами крутил. Или "подушку" на стул соседний положит. Или, если еще ребенок - к себе на колени. Им, правда, иногда и клитор теребил. Он любил, чтобы "подушки" для него делали с большим клитором. Ну а те всегда радостно ему улыбались. Даже если больно было. Поэтому господин оберштурмфюрер такое прозвище и получил.
С.: Мы остановились на дополнительной сортировке. Когда и как она происходила?
Д.: Это делалось в двух местах. Во-первых, с расово полноценными заключенными, предназначенными к ликвидации. Это, если они не успели пройти предварительный осмотр. Проводилась сортировка в предбаннике газовой камеры, уже после отдела конфискации. А во-вторых, после душевой с контингентом, не проведенным через отдел конфискации.
С.: Этот "контингент" предназначался для половых целей?
Д.: Так точно.
С.: Расскажите сначала, как проводилась сортировка "во-первых", перед газовой камерой.
Д.: Чтобы заключенные не сопротивлялись, им объявлялось, что они сейчас пойдут в душ. Даже выдавалось по куску мыла. А сам предбанник камеры был оформлен под раздевалку душа. Там просторные секции со скамейками, крючки для одежды прибиты. В некоторых группах и мужчины бывали. Поэтому предбанник вдоль разделялся невысокой, до плеч примерно, перегородкой. Чтобы они лица друг друга видели и спокойней были. Заключенные в этих секциях раздевались. Затем в конце предбанника открывалась дверь газовой камеры и их туда загоняли. Уже всех вместе, конечно, и женщин, и мужчин.
Так вот, в самом начале, как камеру только запустили, офицеры по одному в предбанник заходили. Гуляли по секциям, смотрели, как заключенные раздеваются. Иногда при их приближении женщины отворачивались, пытались прикрыться. Или девочка какая-нибудь из стеснения решит панталончики не снимать. Тогда провинившуюся сначала плеткой или стеком наказывали. А потом уж по полной программе - приказывали как можно шире раскрыть естественные отверстия. Например, лечь на спину и задрать ноги. Или нагнуться и ягодицы раздвинуть.
Затем офицер выбирал одну или двух девушек или детей, вел их мыться в душ. Потом в дальнем углу предбанника насиловал. После этого опять ко всем остальным отводил. Если их секция к этому времени уже в камере была - сразу туда заталкивал. Иногда, если ребенка брал, то и мать вместе. А когда насиловал, матери приказывал своей дочке ноги раздвинуть и держать их. Если в этой партии и мужчины были, то обычно выбирали тех девушек, у кого рядом за перегородкой муж или отец. Тогда этого мужчину с собой брали и он ноги держал.
Охрана сначала даже сочувствовала немного заключенным. Особенно, когда у нее по ногам еще сперма стекает. Вперемешку с кровью от потерянной девственности. Она плачет, еле идет в раскоряку. А в только что использованную промежность офицер ботинком со всей силы бьет. И в газовую камеру заталкивает. Ну а вскоре охранники привыкли. Сами заключенных стали по полной программе использовать. Им это не запрещалось. Конечно, только после того, как офицеры для себя женщин отобрали. Хоть и в казармах у них девок полно было, но все равно свеженького хотелось.
Только охрана их обычно никуда не уводила. Прямо в секциях и насиловала. Они же ни в СС не входили, ни офицерами не были, так что имели право. Позора мундира СС тут никакого не было. По-моему, им так больше нравилось. Чтобы все вокруг видели, что происходит. Родители ее и знакомые. Да как выберут кого, окружающие заключенные должны были охраннику помогать. Опять таки, за ноги, например, держать. Или велят одной заключенной на четвереньки встать, другую ей на спину положат. По очереди входят то в одну, то в другую. Или во время полового контакта велят еще какой заключенной себе мошонку или заднее отверстие вылизывать. Или основание члена пальцами поджимать, или грудями о себя тереться. Или еще чего-нибудь придумают. А если кто возражать начнет, то сразу стреляли...
Но так только в начале делали, потом все это упорядочили. Ходили осматривать раздевающихся заключенных уже не по одному. Сразу целая группа офицеров. И для себя отбирали, и для солдат. Чтобы те на территории лагеря на женщин не бросались. Если какая-нибудь заключенная понравится, ее к себе подзывали. Заставляли по полной программе всю себя показать, ощупывали потом. Если все нормально, брали с собой. Девочек почти всех забирали, особенно маленьких. Мать, если симпатичная, тоже обязательно брали. Так и шли целой группой. Впереди офицеры. За ними охрана подгоняет отставших и тоже их щупает с шуточками разными.
А потом после душа их по одной подводили к глазку в газовой камере. Это, чтобы они видели, как другие из их эшелона задыхаются, корчатся. Потом падают, под себя испражняясь. Затем их "крючники" оттуда вытаскивают. Отобранным заключенным объясняли, что если слушаться не будут, там же окажутся. После этого они совсем смирными становились. С радостью все приказы выполняли. И перед офицерами что угодно делать, и в казарму к солдатам идти. И в бордель, и в медицинский блок на "подушку" или эксперименты.
С.: Вы говорили, что проводили "развратные действия". В том числе при этой "дополнительной сортировке"?
Д.: Так точно. Но только по приказу господина оберштурмфюрера Ланге.
С.: В чем заключались эти ваши "развратные действия"?
Д.: Ну вот, например, когда дополнительную сортировку проводили еще по одному. Господин оберштурмфюрер как раз только узнал, что у меня большой член. Взял с собой. В предбаннике большая группа неблагонадежных из Моравии раздевалась. И среди них девочка лет 12-13 попалась очень стеснительная. Не только панталончики не сняла, но и в грудки свои так руками вцепилась, что не оторвать. Господин оберштурмфюрер сначала пару раз стеком ее по рукам ударил. Не подействовало. Ну а рядом мать ее стояла, лет 30, но очень симпатичная. С длинными, до талии, светлыми волосами, тонкой талией. А груди хоть и большие, но высокие, с острыми сосцами. Мать эта не только не прикрывалась, а наоборот, выпятилась, себя показывая. Она у кого-то уже узнала, что лучше всего попасть в личные рабыни. Начала дочь уговаривать, а та замерла совсем. Тогда мать сама ей руки назад отвела и перед нами выставила. Девочка вроде как успокоилась и руки опустила. А ими собственно и прикрывать-то нечего было, грудки у нее были небольшие, только набухать стали.
Тут господин оберштурмфюрер услышал, что через перегородку мужчины что-то спрашивают, а мать им отвечает. Выяснилось, что там отец этой девочки. И еще соседский мальчишка года на два старше, который за ней вроде как ухаживал. Во всяком случае, нравилась она ему. Господин оберштурмфюрер приказал этим мужчинам через перегородку сюда перебраться. Как девочка своего паренька рядом увидела, да еще голого, сразу к нам повернулась, к нему спиной. Видно, застеснялась и себя ему показать, и смотреть на него. Господин оберштурмфюрер от этого засмеялся и велел тогда целую скульптурную группу изобразить. Девочке приказал взять за члены отца и паренька. Ну а мальчишка должен был одной рукой уцепиться за волосы на лобке матери, а другую засунуть дочке в штанишки. И там ее за пах схватить. Как стеком он по ним прошелся, то все так и получилось. Только дети от смущения покраснели, как вареные раки.
Я ведь почему это помню так хорошо? Это же в первый раз было, когда господин оберштурмфюрер меня к заключенным взял. До этого я с ними почти и не общался. Так вот, этой скульптурной группой они к душевой кабинке и пошли. В самый конец предбанника, мимо всех заключенных. Ну на них все смотрели, конечно. Они глаза в сторону отводили. Понятно ведь всем, зачем шли.
Кабинка открытая там, без стенок, и метрах в 2-3 от нее стулья стояли. Это чтобы офицеры могли руководить заключенными при мытье. На эти стулья мы и уселись. Господин оберштурмфюрер сначала велел пареньку с девочки самому панталончики снять. Потом распределил, кто кого подмывает. По очереди велел, головка у душа ведь только одна. Сначала девочка вымыла органы отцу и мальчишке. Господин оберштурмфюрер все время делал ей замечания. То крайнюю плоть велит задрать, то поцеловать там, то еще что. И стеком по ягодицам бил, если не слушалась.
А потом мальчишка мыл промежности обеим женщинам. Его господин оберштурмфюрер не бил, он сам слушался. Паренек намыленной рукой во все их отверстия залезал, смывал водой, целовал там. От этого у мальчишки встал. Господин оберштурмфюрер даже засмеялся: "Что, сразу обеих <...> хочешь?" [Здесь и далее по тексту купюры оригинала - пер.] Девочка от такого мытья зажималась, прикрыться пыталась. Мать, наоборот, по полной программе сама все подставляла, и так, чтобы мы видели. Муж ей за это замечание сделал. Она ему ответила, что так для них всех лучше будет. Потом прикрыла глаза и двигаться даже на мальчишкином пальце стала.
Затем к дальнему отсеку мы все пошли. Там для разогрева господин оберштурмфюрер разложил на скамейке мать. Мужу велел ее ноги задрать и держать, а девочке мальчишеский орган туда засунуть. И не зажмуриваться, смотреть, как они совокупляться будут. Ей стыдно делать это было, покраснела вся. Да и заревновала сразу к матери, но послушалась. На самом деле, видно хотела, чтобы он ее девственности лишил. Но уже поняла, что не дождется. Не для того их сюда привели, чтобы они сами между собой только. Так вот, мальчик мать эту сношает, а мы все смотрим, и девочка тоже. От такого зрелища забыла даже, что голая, прикрыться и не пытается. И отец ее глядит, как мальчишка с его женой прямо на его глазах, при всех.
А как парень в раж начал входить, господин оберштурмфюрер велел ему в сторонку отойти. Но мальчишка уже и не слышит ничего. Только еще сильнее ее долбит. Он с женщиной вообще в первый раз, должно быть. Тогда девочке приказано было его оттащить. Она это, кажется, даже с удовольствием выполнила. Все-таки к матери действительно заревновала. В бок девчонка его бедром стукнула, за член уцепилась и сразу вытащила. Мальчишка стоит весь красный, ничего не соображает. Дергается, а его набухший орган ухажерка в кулаке сжимает. И что с ним делать дальше, не знает. Смешное зрелище было...
Тут и до меня очередь дошла. Господин оберштурмфюрер приказал девочке встать передо мной на колени и брюки расстегнуть. Как она мой орган увидела, то чуть в обморок не упала. Решила должно быть, что эта громадина сейчас прямо в нее полезет. Но господин оберштурмфюрер приказал ей только взяться за мой орган. И его, вместо мальчишеского, в свою мать задвинуть. Это ей спокойней сделать было, хоть не ревновала. Ну а отцу уже не до ревности было, он за жену испугался. Все-таки размеры у меня далеко не мальчишеские. Но ноги ее не посмел отпустить, поднятыми держал.
Не напрасно он испугался. Хоть я вначале и осторожен был, а та все-таки закричала. Видно я ей там во внутренностях женских что-то повредил. А господин оберштурмфюрер понял, что я слишком аккуратно делаю. Велел мне тогда войти в нее по полной программе, до конца. Это первый раз в жизни у меня было, когда я свой орган до предела в женщину ввел. Еще и наполовину не влез, а уже в матку уперся. Но все равно до самого основания его туда задвинул. Мне-то приятно стало, а она еще больше закричала. И из нее по члену сразу много крови потекло. Яйца у меня болтаются, а с них не капает даже, струей кровь льется. Муж с дочкой, как это увидели, сразу на меня кинулись, оттащить было попытались. Господин оберштурмфюрер тут рявкнет на них: "Назад!". Девочка отскочила, а отец не послушался. Тогда господин оберштурмфюрер достал револьвер и сразу в него выстрелил. В живот. Он скорчился и на пол повалился. А дочка сразу на месте застыла и со страха даже обмочилась. Желтая струйка прямо по ноге потекла.
Подмыть ее после этого надо было, но душ далеко был. Так что паренек ее там подлизал. А мать помогала ноги держать, хоть кровью исходила и по мужу ревмя ревела. Но все равно они уже послушные стали. Потом господин оберштурмфюрер приказал девчонке к себе подойти, орган достать и пососать его. Но у нее ничего толком не получилось, не умела она. Да и испугана была очень.
Все равно господин оберштурмфюрер решил приступить к делу. Он опять мать на спину уложил, а дочке велел ей на живот лечь. Но не вдоль, а поперек, крестом вроде. А потом пареньку приказал ноги ей вверх задрать и смотреть, как его подружку девственности лишают. В девочку он очень грубо зашел, с размаху. И за грудки и сосцы так ее сжимал и дергал, что чуть не оторвал. Она чуть взвизгнула, но отстраниться даже не попыталась. А парень ноги ей держит и вниз туда между ними смотрит. Наблюдает, что с ней делают. Органы мужские его прямо над ее лицом болтаются, мошонка до носа достает. Губу он даже от напряжения прикусил, но член стоит хорошо, сам бы, значит, не возражал.
Ну а я в это время мать обрабатываю. И уже не осторожничаю, на всю длину в нее залезаю. Да и она уже не кричит, только стонет каждый раз. Вначале мы вдвоем в женщин входили, но господин оберштурмфюрер быстро кончил. Велел тогда мне перейти от матери к ребенку. Так что по его приказу я и в девочку сразу до самого корня вошел. Мне стало еще приятней, чем в матери. Во-первых, влагалище было совсем узкое, крепко меня обжимало. Да на матку я раньше наткнулся. Ну а во-вторых, от господина оберштурмфюрера там спермы много осталось - смазка была. Но девочка от меня даже закричать толком не успела. Как я ей там что-то порвал, сразу сознание потеряла. И крови полилось больше, чем из матери. Хорошо, хоть брюки я еще раньше снять успел. Мальчик от всего этого бледный стоит, даже член у него опустился, хоть кончить так и не успел. Тогда господин оберштурмфюрер приказал ему груди обеих женщин сразу трогать. Он тогда чуть оживился. А когда я от его подружки оторвался, у него опять даже немного стоял.
Господин оберштурмфюрер после этого сказал ему, что за такие зрелища надо платить. По полной программе платить, всем мужским достоинством. А мне велел его кастрировать. Я никогда этого раньше не делал, но сразу сообразил. Мошонку ему оттянул, ножом распорол, яйца оттуда сами вывалились. Так что их только отрезать оставалось. А потом эти яйца по его приказу я затолкнул в оба влагалища - и дочке, и матери. Глубоко затолкнул, как он велел. Девочка по-прежнему в себя не пришла, а мать с парнишкой на ногах все-таки держались. Так что им было приказано ребенка на руки взять и к своим идти. Остальные тем временем уже в газовую камеру входили. Ну и наши трое туда же. Отца потом охрана оттащила.
С.: Вы с таким сладострастием об этом рассказывали. Вы что, действительно, не чувствуете за собой никакой вины в содеянном? В пытках ни в чем не повинных людей, изнасилованиях, убийствах? Или, как вы про этого несчастного паренька говорили, просто "вошли в раж"?
Д.: Господин следователь, я же все это делал не по своей воле. По непосредственному приказу господина оберштурмфюрера Ланге делал. Вы считаете, я мог отказаться выполнять приказы своего непосредственного начальника?
Так что я не должен ни за что отвечать, моей вины нет.
Опись 4689439/960-g
Архив RAV140934
Штамп 1: Материалы не подлежат открытой публикации до 07 октября 1996, ввиду возможного ущерба общественной нравственности. Дата: 07 октября 1946г.
Штамп 2: Разрешен ограниченный доступ. Дата: 08 октября 1996г.
Четвертый фигурант (первый допрос)
Дело 3712W-4. Выписки из томов 1, 5
(из этических соображений допрос ведет следователь - женщина)
Следователь: Как вас зовут, когда родились?
Допрашиваемая: Грета Вильке, родилась 8 сентября 1932 года.
С.: Каким образом и когда вы попали в "Равенсбрюк"?
Д.: Арестовали нас с мамой 8-го сентября 44-го, как раз в мой день рождения. Помню, это пятница была, утро. Я еще в школу собиралась, а мама меня только поздравила и часики подарила.
Еще до меня мама за социал-демократов всегда голосовала. Не просто голосовала, активисткой была, какой-то пост во всей Силезии занимала. Рассказывала, что, даже когда меня в животе носила, тоже на всякие сходки бегала, выборами занималась. Только как я родилась, перестала быть предательницей. Мама думала, что ее преступное прошлое уже забыто давно, тем более мы квартиру сменили. Что у Фюрера более важные дела есть, чем за ней гоняться. Но местное гестапо вспомнило... <плачет>. Мама им все говорила, что только она виновата перед Рейхом и Фюрером. Что дочка не причем. А муж вообще пал смертью героя, защищая Родину от жидокоммунистов. Просила, чтобы меня в интернат для детей врагов Рейха отправили. Ну а ей отвечали, что я уже взрослая почти и идеологически испорченная, туда таких не берут. А это неправда, меня воспитывали всегда верной дочерью Фюрера. В Гитлерюгенд сразу даже приняли, без испытательного срока. И мама тоже давно исправилась. Осознала свои преступления и преданной духу национал-социализма стала. Я ведь очень поздняя дочь была, маме бы сейчас 55 было... <плачет>
С.: Успокойся, девочка, тут уж ничего не поделаешь. Дальше рассказывай.
Д.: Когда обыск у нас был, то все перерыли, предательскую литературу искали. Ничего не нашли, конечно. Ведь при мне в доме уже и не было ничего такого. Но все равно арестовали. У них ордер уже с собой был. А перед тем, как в машину сажать, личный обыск был. И эти здоровенные мужчины стали меня с мамой ощупывать, оружие как будто хотели найти. По всему телу прошлись, и грудь, и попку, и ноги, и между ними. Затем даже юбку подняли и в панталоны заглянули, сначала сзади, а потом спереди. Помню, стыдно мне было страшно. Руки у них огромные, шершавые, противные такие, изо рта табачным перегаром несет. Стояла красная, как рак. Юбку даже сама должна была задранной держать, чтобы им удобнее осматривать было. Потом, в лагере, конечно, еще хуже. Но это, самое первое унижение, очень хорошо помню.
Как в гестапо привезли, совсем догола раздеться велели. Одежду просмотрели, во все мои места заглянули, в самые укромные - тоже. Но это хоть не так стыдно было - только женщины с нами занимались, мужчин не было.
Потом суд. Я так и не поняла, в чем виновата перед Рейхом и Фюрером. Но мне присудили два года лагеря, а маме - пять. Потом нас в крытый грузовик с решетками посадили, человек 20. Воровки и незарегистрированные падшие женщины в основном. Затем две иностранки. А одна совсем избитая была, ничего не говорила. Так что про нее ничего не знаю. Я самая младшая, а мама старше всех. Везли целый день. Прямо в грузовике кормили - поили, а три раза по нужде останавливались. Нас из машины тогда выводили, а мы в линейку должны были присаживаться у охраны на глазах. А они на нас автоматы наставят и хохочут. Сравнивают, кто громче и у кого струя толще. Я, поэтому, первый раз от стыда даже не смогла сесть, еле до второй остановки дотерпела.
Когда в лагерь приехали, повели нас на осмотр. Это в самом центре, на плацу, где навес. Командовал какой-то оберштурмфюрер, потом-то я... ну... очень близко с ним познакомилась. Это господин Ланге, он всегда новых заключенных принимал. Офицеры его меж себя "Сисятником" называли, и не зря... Но это я все позже узнала... <плачет>
С.: Успокойся... Как проходил осмотр?
Д.: Поздний вечер уже был, или ночь даже. Но лагерь вообще хорошо освещался. А на плацу такие прожекторы, что светлее, чем днем. Под навесом еще скамеечка была, так на нее лучи со всех сторон направлены были, снизу даже. Сначала нам велели раздеться, совсем догола. Но это еще куда ни шло - в темноте было, да одеждой можно было прикрыться, да и вообще все вместе... А потом по списку по одной стали к себе под навес вызывать. Я-то в конце алфавита. Пока до меня очередь дошла, видела, как они женщин осматривают. И как понимала, что и я вот-вот там окажусь и то же самое делать должна буду, дрожь била. Осматривали не только лагерные. Оберштурмфюрер Ланге пригласил туда и охранников, которые нас везли: "Посмотрите, если хотите, с кем вы ехали. А то, должно быть, в дороге поближе с ними так и не познакомились". Так что они тоже стояли и ухмылялись. Всего человек 6-7, должно быть.
А еще там под навесом три девицы какие-то крутились. Тогда подумала, что падшие женщины должно быть. Это потому, что они почти совсем обнаженные были, да всем вокруг свои тайные женские места показывали. Их тоже все мужчины за эти места трогали. Но толком я тогда в темноте на них внимания не обратила. Не до того было. Это потом уже на их месте оказаться пришлось... такой же срамницей стать...
Предпоследней меня вызвали. До этого я в сторонке была, раздетая, конечно, но одежду у груди держала. Зубы только стучат. А тут слышу: "Вильке Грета, подойти!" У меня сердце вздрогнуло. Зашла под навес. "Одежду - сюда! Руки по швам, ноги на ширине плеч!" Как оберштурмфюрер меня совсем голую увидел, то даже языком прищелкнул. Я ведь тогда очень красивой 12-летней девочкой была, мама меня еще белокурой валькирией называла. Волосы пшеничные, густые, ниже талии. Глаза голубые, ресницы длинные. Не то, что сейчас...<плачет>
Женские дела тогда у меня еще толком не начинались. Только в низу живота иногда болело. Но груди уже начали вырастать, хотя еще маленькие совсем были. Когда я подошла, волосами они были закрыты совсем. Живот сверху тоже прикрыт. Я надеялась, что может так и обойдется... хоть на самом деле и понимала, что не получится... Так и вышло: "Волосы на спину, руки за голову, грудь вперед!". Конечно, послушалась, хоть и стыдно было очень. Ты же освещена со всех сторон, а тебя, совсем обнаженную, мужчины рассматривают. А я даже не вижу их, меня прожекторы слепят.
Дата добавления: 2015-07-12; просмотров: 202 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Введение | | | АКТЁРСКИЕ ШТАМПЫ |