Lt;Из Кэмбриджа в Нью-Йорк> 6 – VI – 44

Дорогая моя душенька,

вчера был день необыкновенных приключений. Началось с того, что утром, в ту минуту как я собирался в музей (с теннисной ракетой так как условился играть с Кларком в 4.30), позвонила Т.Н.,[251] очень взволнованная – привезла больного М. Мих.[252] из Вермонта а между тем приехали Добужинские[253] и не попали к ним в дом так как никого не было (Добужинские так и пропали среди последующих трибулаций, как сейчас увидишь). Я условился что после тенниса зайду проведать М. М., и потек в музей. Около часа дня, все такой-же здоровый и бодрый, позавтракал в Вурстхаузе, съев Virginia ham[254] со шпинатом и выпив кофе. Вернулся к микроскопу около двух. Ровно в 2.30. почувствовал вдруг позыв к рвоте, едва успел выбежать на улицу – и тут началось: совершенно гомерическая рвота, кровавый понос, спазмы, слабость. Не знаю как добрался домой, где ползал по полу и изливался в мусорную корзину. Каким-то образом нашел силы позвонить Т. Н. которая вызвала автомобиль скорой помощи, он повез меня в действительно жуткий, госпиталь,[255] где ты была с Митюшенькой. Совершенно беспомощный брюнет пытался выкачать мой желудок через нос – лучше не вспоминать, – словом я попросил, корчась от колик и блюя, чтобы меня скорее увезли в другое место. Т. Н. сообразив что там врач повезла меня к ним. Я был уже в состоянии полного колляпса. Этот врач, милейший (не помню имя), мгновенно устроил все и сам повез, и понес, меня в больницу где ты лежала. [256] Там меня поместили в палату с ужасно и хрипло умирающим стариком, – из-за этих хрипов я не мог заснуть. В жилы мне влили бутыль соляного раствора – и сегодня, хотя еще понос утром[257] продолжается, чувствую себя отлично, страшно голоден – и курить хочется, – а дают только воду. Лечит меня др. Cooney[258]

Только что он был, понос прекратился, он сказал что могу выписаться после завтра, в пятницу. Только-что дали в первый раз есть (5.30) – причем довольно странно (но ты это знаешь) ризото, бэкон, грушевые консервы. Бэкон я не ел. Пишу тебе это потому-что боюсь что произойдет какое-нибудь недоразумение – я ужасно беспокоюсь об операции мальчугашки – как странно что сегодня (среда) мы оба в больнице. Глупая история, но в общем я совсем теперь здоров. Об условиях пребывания здесь не стоит говорить. Чисто, но ужасно громко. Меня перевели в общую палату. Enfin.[259] Обедал я в очень приятной открытой галлерее куда меня выкатили и где я выкурил первую папиросу.

Доктор говорит что это был кровавый колит на почве отравления.

Т. Н. меня посетила, говорит что у М. М. Не выяснилась болезнь, какая-то аллергия. Принесла почту.

New Yorker[260] (еще не получивший рассказ) предлагает мне 500 долларов опционных т.е. чтобы я все им сперва показывал.

В общем бациллы приняли меня за invasion beach.[261]

Ни в коем случае не приезжай: я поправился.

Как поживает мой мальчик? Мой дорогой! Люблю вас обоих. В.[262]

Фото: Геннадий Барабтарло

Теннисный корт в Итаке, где Набоков – довольно сильный теннисист, дававший уроки в Берлине, – иногда играл с сыном

<Из Лоренса, штат Канзас, в Итаку, штат Нью-Йорк>

HUTSON HOTELS

Hotel Eldridge

Lawrence, Kansas[263]

Tuesday, 20 – IV – 1954

10.45 a.m.

Здраствуйте, моя душка,

вчера был очень трудный день, но я великолепно выспался до того (гостиница оказалась очень приятная и тихая, с преобладанием «вечных» старушек) и говорилось весело. В 10 a.m. говорил целый час о Толстом, затем у меня был час свободный до завтрака, я по твоему совету отступил в пустую комнату – куда с застенчивой улыбкой мне принес почитать свои на машинке отпечатанные мемуары тот профессор у которого в классе я только-что говорил. Обедал я со старушкой-писательницей и молодым автором (написавшим по роману о пограничной жизни в начале прошлого века – «отселe видишь») и у них-же говорил в сборном классе в 1 p.m. Класс мне показался умным, и я их одарил Art & Commonsense’ом[264] – и мне кажется они больше поняли чем их наставники. Промеж этого я был все время в бодром контакте с Элмером, очень обстоятельным симпатягой, страстным участником всяких конвенций – словом, понимаешь; впрочем не глуп (хотя на все отвечает с ненужными подробностями) и с юмором. Он успел меня повести осмотреть университетскую типографию, и потом мы покатались по кампусу. Все в сирени и в цветении иудиных деревьев, и так как кампус находится на холме то впечатление довольно итачье,[265] – крутые улицы и ужасные затрудненья с паркованьем. Я переоделся к чаю, и уже в четыре читал свои английские стихи перед небольшой но вдумчивой группой. Как всегда, появилась неизбежная чета Певзнеров, из Могилева, с печальной нежностью, сквозь туман, говорящих по русски. Чтение происходило в удивительнoй изящной зале – вообще, красоты и удобства кампуса неизмеримо превосходят наш бедный Корнель. Около шести я попал к молодой немецкой чете, Винтеры, у которых обедал: он был переводчиком в немецкой армии и дошел до Гатчины. Другой руководитель русскими занятьями, очень приятный Андерсен (бывший ученик Cross’a[266]), с двумя таксами, после обеда собрал у себя русскую группу, и я им читал мои переводы и показывал как выигрывал, и как обдернулся, Герман, так как наставники не могли это объяснить (никого не обидел). Попал домой около 10 p.m., и почти сразу заснул – и опять хорошо выспался. Сегодня энтомология, а вечером – речь о Гоголе. Обожаю вас, обнимаю вас.

В.

<Монтре, Швейцария>[267]

Дата добавления: 2015-07-11