Flgl^eiiib, эта мысль слишком глубоко во мне засела? jp ты как думаешь? др—йо, да, но теперь я от нее избавляюсь.

^;Xopoшо. Теперь вернись к тому месту, где Я «вьппел на Щену», как ты выразился, и дал тебе возможность дальше готовиться к той работе, которую ты уже решил делать в ' мире.

Получив опыт, за которым я пришел на радиостанцию, я быс­тро ушея оттуда. Случилось это абсолютно неожиданно. Од­нажды меня попросили оставить пост директора программ и стать разъездным продавцом эфирного времени. Я думаю, вла­дельцы станции считали, что я не оправдываю их ожиданий как директор программ, но не хотели сразу же увольнять меня и дали мне шанс остаться на работе.

Сегодня я думаю, что в мире нет труднее занятия, чем про­давать эфирное время на радио или телевидении. Я постоянно выпрашивал у бизнесменов минутку в их распорядке дня, что­бы «закинуть наживку», а потом изо всех сил старался убедить их сделать то, чего они делать не хотели. Потом, если они капи­тулировали и соглашались потратить несколько долларов на рекламу, мне приходилось трудиться в два раза усерднее, чтобы умилостивить их и написать остроумный, эффективный тексг для рекламной заставки. И после всего этого я не находил себе места от беспокойства, опасаясь, что мои труды окажутся нап­расными и рекламодатели перестанут снами сотрудничать.

Мне выплачивали комиссионные от полученных мною зака­зов, как и большинству коммивояжеров, и каждую неделю, когда я не отрабатывал свои комиссионные, я чувствовал вину, так как мне платили за то, чего не сделал, — и безумно боялся, что меня уволят. Из-за этого мое настроение было отнюдь не радостным, когда я утром шел на работу.

Я помню, как однажды сидел в машине на стоянке торгового центра, где я должен был сделать пробньм заход. Я ненавидел пробные заходы, я ненавидел свою новую работу и ненавидел себя за то, что взялся за нее, хотя, казалось, у меня не было выбора. Как раз перед, переездом на юг я женился, и скоро должен был родиться мой первый ребенок. Я сидел в машине, несчастный и взбешенный, и колотил кулаками по рулю, опят;. требуя у Бога (на этот раз выкрикивая вслух):

— Вытащи меня отсюда!

Какой-то прохожий странно на меня посмотрел, а потом быстро открыл дверь.

— Что случилось? Не можешь открыть дверцу изнутри? Я жалко улыбнулся, взял себя в руки и потащился в магазин.

Я спросил, не могу ли я увидеть менеджера или владельца, и в

ответ услышал:

— Вы коммивояжер?

Когда я ответил, что да, мне сказали:

— Он не может сейчас вас принять.

Так случалось часто, и я начал питать отвращение к словам «Я коммивояжер». Я залез обратно в машину и вместо того, чтобы ехать к очередному возможному клиенту, поехал прямо домой. Я не мог больше терпеть ни дня такой работы, но у меня не было мужества бросить ее.

Следующим утром, когда раздался ужасный звонок будиль­ника, я злобно дернулся, пытаясь дотянуться до кнопки, чтобы выключить его. Тут меня и поразила боль. Казалось, что кто-то воткнул мне нож в спину. Я не мог пошевелиться, не испытывая мучительной боли.

Моя жена позвонила нашему семейному врачу и передала мне трубку. Медсестра спросила, смогу ли я прийти к ним.

— Не думаю, — поморщился я. — Я не могу пошевелиться. Так что, верьте или нет, врач пришел ко мне на дом. Доктор сказал, что у меня смещение диска, что на выздоров­ление понадобится от двух до трех месяцев, и на протяжении этого времени мне нужно как можно меньше находиться на ногах. Вероятно, придется применить вытягивание. Я позвонил своему боссу и рассказал, что случилось. На следующий день меня уволили.

— Извини, — заявил Том, — но мы не можем выплачивать тебе комиссионные в счет будущих контрактов на протяжении трех месяцев. Тебе придется отрабатывать их целый год. Тебе не повезло, но нам придется уволить тебя.

— Да, — эхом повторил я, — не повезло. Я с трудом удержался, чтобы не расплыться в улыбке. У меня была законная причина оставить свою работу! Это бьм жестокий мир, но так иногда выпадает карта. Таково было

мое мировоззрение, миф, с которым я вырос. Мне никогда не приходило в голову, что я сам его создал, что «жестокий мир» был моей собственной конструкцией. Понимание — которое можно назвать самореализацией* — пришяо намного позже.

Прошло всего пять недель, и я почувствовал себя уже гораз­до лучите (разве не удивительно?). Врач сказал, что мое выздо­ровление проходило быстрее, чем он ожидал, и, предостерегая меня против спешки, разрешил мне время от времени выхо­дить из дома. Это было как раз вовремя. Мы едва сводили концы с концами, живя на зарплату моей жены, которая была физиотерапевтом, и было ясно, что очень скоро мне придется искать работу. Но что я мог сделать? Ни в Балтиморе, ни в старом добром Аннаполисе мест на радио не было. А ничем иным я никогда не занимался...

Конечно, когда-то я писал статьи для школьного еженедель­ника в Милуоки, но этого было явно недостаточно, чтобы по­лучить настоящую работу в газете.

Но снова мне напомнили, как Бог посту] iaer в качестве на­шего лучшего друга, помогая нам достичь нашей цели и давая нам инструменты, с которыми мы можем создать опыт, способ-сгвующий расширению нашего осознания и в конечном счете готовящий нас к выражению того. Кем Мы Являемся в Дейс­твительности.

Я рискнул пойти в офис «Ивнинг Кэпитал», ежедневной аннаполисской газеты. Я встретился с Джеем Джексоном, кото-рьш в то время был главным редактором, и — в отличие от случая с Ларри Ла Рю — молил его принять меня на работу.

К счастью, Джей знал обо мне, так как работа на радио в Аннаполисе принесла мне некоторую известность. Я сообщил ему, что потерял работу в Балтиморе из-за проблем со здоровь­ем, что моя жена беременна, и сказал:

— Мистер Джексон, мне очень нужна работа. Любая. Я буду мыть полы. Буду копировальщиком. Кем угодно.

^ Англ. realization — понимание, реализация, xlf-realizcitiw — самореализа­ция. — Прим. перев.

Джей сидел за сголом и молча слушал меня. Я закончил, но он продолжал молчать. Я подумал, что он размышляет, как от меня избавиться. Но он наконец спросил:

— Вы умеете писать?

— Да, сэр, я писал для школьной газеты, и у меня был курс журналистики в колледже, — ответил я с надеждой. — Думаю, что смогу слепить пару строк.

После еще одной паузы Джей проговорил:

— Хорошо, можете начинать завтра. Я назначу вас в отдел новостей. Будете писать некрологи, церковные новости и клуб­ные объявления —тут вы не сможете наломать слишком много дров. Я буду перечитывать ваши статьи. Через пару недель посмотрим, какие у вас будут успехи. Если дело не выгорит, вреда не будет, вы просто заработаете несколько долларов. Если вы мне покажете что-то стоящее, у нас будет еще оди н штатный автор. Как иногда бывает, у нас как раз не хватает одного чело­века.

(Разве не удивительно?)

Ничто не может избавить вас от предрассудков быстрее, чем работа газетного репортера, особенно в местном издании ма­ленького городка, потому что приходится писать обо всем. Обо всем. Сегодня берешь интервью у губернатора, а завтра пишешь очерк о новом тренере Малой лиги. Улавливаете ассортимент? Видите красоту замысла?

Я всегда хотел быть проводником Божьей любви. Сначала я был в замешательстве, а потом стал негодовать из-за учения о Боте страха. Я знал, что настоящий Бог не может быть таким, и мое сердце болело от желания поделиться с людьми тем, что я чувствовал в глубине души.

Наверное, на каком-то уровне я знал, что мне предназначено стать вестником Бога, и отчетливо понимал, что мне для этого нужно. Часть меня (моя душа?), вероятно, знала, что я буду иметь дело с людьми разного происхождения и различного жизненного опыта и что мне придется взаимодействовать с ними на глубоко личном плане. Для этого требуются хорошо развитые навыки общения с людьми разных культур и занятий.

Я не удивлен (теперь), что в начале своей карьеры я оттачи­вал именно эти навыки —вначале на радио, потом, переехав на юг, встретился с чуждым мне отношением к расовому вопросу, после этого — попав в ситуацию, которая помогла мне понять расовые предрассудки изнутри, и, наконец, создав проблемы со здоровьем, что позволило мне найти новую работу. На этой работе я копался во всем, начиная с описания мрачных поли­цейских будней и заканчивая выяснением, что движет новым пресвитерианским пастором.

Переживая эти моменты, я называл одни из них везением, другие —невезением. Но теперь, с высоты сегодняшнего пони­мания, я вижу, что все они были частью одного процесса — процесса жизни и моего становления. Я научился не судить и не порицать, но невозмутимо прини­мать обстоятельства своей жизни, зная, что все происходящее совершенно и все случается в нужное время.

Я не знаю, когда именно на протяжении моего первого ме­сяца в газете меня официально «приняли». Я бьм слишком занят написанием некрологов, церковных новостей, приведе­нием в порядок заметок от бойскаутских отрядов, любитель­ских театров и клубов Льва и Кайваниса. Но однажды утром на своем столе я обнаружил записку, написанную толсгым крас­ным фломастером: «Твоя зарплата поднимается до $50 в неде­лю. Джей».

Я был на постоянной работе! Все в комнате развернулись в мою сторону, когда я вслух произнес:

— Хорррошо!

Некоторые из старых служащих улыбнулись. Наверное, до­гадались, в чем дело, или им уже сказали. Теперь я был одним из них.

Мне понадобилось немного времени, чтобы вспомнить, как я любил писать для газеты в школе. А теперь я был в настоящем отделе новостей, слышал, как стучат пишущие машинки (да, механические пишущие машинки), вдыхал запах типографс­кой краски и газетной бумаги. Через пять месяцев после моего прихода мне дали мой первьш «горячий материал» об админис­трации округа, и вскоре мое имя появилось под передовицей.

Какое волнующее, радостное событие! Думаю, только газетный репортер может понять, что я чувствовал в те дни —постоян­ное ликование. С тех пор ничто не превзошло его, кроме ощу­щения, которое я испытал, увидев свое имя на обложке книги.

Сегодня некоторые друзья со ветуют мне не упоминать здесь подобные вещи. Они говорят, что, если я признаюсь, как был взволнован, увидев свое имя на книге, обо мне станут хуже думать и это обесценит информацию, которая пришла через меня.

Наверное, я должен притвориться, что меня это ничуть не трогает, что я выше всего такого — ведь я духовный вестник, я должен быть над этим. Но я не считаю, что как духовный вест­ник я не могу быть счастлив тем, что я делаю, или не быть вне себя от радости оттого, что все идет так хорошо. Мне кажется, что духовное просветяение измеряется не тем, насколько нам безразличны награды для эго, но тем, насколько наш покой и счастье зависят от них.

Эго само по себе не так уж плохо — плохо только эго, вы­рвавшееся из-под контроля. Нам нужно внимательно следить за тем, чтобы оно не управляло нами, но мы можем приветство­вать эго, которое помогает нам двигаться вперед.

В своей жизни мы постоянно продвигаемся к новым вели­ким достижениям. Эго — Божий дар, как и все в жизни. Бог не дал нам ничего, кроме сокровищ, и го, являются ли они для нас сокровищами, зависит от того, как мы их используем.

Я уверен, что эго — как деньги — просто приобрело дурную славу. Его несправедливо обвинили. Плохо не эго, или деньги, или власть, или свободное сексуальное выражение. Нам вредит и мешает нам понять, Кто Мы Есть в Действительности, непра­вильное их использование. Если бы эти веши сами по себе были плохими, зачем Бог создал бы их?

Поэтому я спокойно признаю, что я был вне себя от радости, когда увидел свое имя» под передовицей «Ивнинг Кэпитал», и что я и сегодня радуюсь каждый раз, когда вижу свое имя на обложке новой книги,, хотя я все еще говорю, что эти книги написаны не мной, но через меня. Ты написал эти книги, и совершенно естественно сказать об этом. Ни тебе, ни кому-то другому нет необходимости держать свет под спудом. Я уже указывал на это. Если ты не оценишь. Кем Ты Являешься и что ты сделал, ты никогда не сможешь оценить, Кем Являются Другие и что сделали они.

Это правда, что Я вдохновил тебя издать эти принципы. Это правда, что Я дал тебе слова, которые ты пишешь. Но разве твое достижение из-за этого умаляется? Если так, тогда вам не следует почитать Томаса Джефферсона за то, что он написал Декларацию Независимости, Альберта Эйнштейна за формулирование теории относительности, мадам Кюри, Моцарта, Рембрандта, Мартина Лютера Кин­га, мать Терезу иди любого другого, кто оставил след в истории человечества, — потому, что Я их всех вдо­хновил.

Сын Мой, Я не могу сказать тебе, скольким людям Я давал чудесные слова, но они их так и не написали. Я не могу сказать тебе, скольким людям Я дал чудесные песни, но они никогда их не спели. Тебе нужен список тех, кто пре­небрег Моими дарами?

Дата добавления: 2015-07-11