Вредные обычаи

Некоторые обычаи являются пагубными, хотя часто они имеют вполне объяснимую причину возникновения. Таков обычай уничтожать вещи умершего человека. При этом предполагалось, что почивший хотел бы жить в ином мире так же, как он хотел жить в этом. Уничтожение вещей умершего (домашней утвари, скота, орудий труда и т. п.) означало потерю капитала. Оно должно было негативно сказаться на интересе к жизни и могло серьезно воспрепятствовать развитию человеческой цивилизации. С таким обычаем мы связываем затраты труда и денег на возведение надгробных памятников, египетских пирамид, храмов, поддержку священников и ритуальных церемоний. Возможно, это та польза, какую приносит цивилизации человеческая смерть. Она символизирует наш интерес к потустороннему миру.

Вера в домовых продуцирует в нас такой сильный интерес к потустороннему, который берет вверх даже над земными интересами. Так, существовал запрет на употребление пищи, которая находилась в изобилии. Предполагалось, что подобное поведение может сократить запасы этой пищи. В одном из племен бушменов запрещалось употреблять сырое мясо козы, хотя эти животные представляли собой самое многочисленное поголовье домашнего скота.

Там, где существует тотемизм, он всегда сопровождается табу на употребление тотемных животных. Каким бы по форме ни был тот или иной тотемический принцип, по своему содержанию он касается пищевых запасов. У индоевропейской расы существовал обычай освящения коровы — ее запрещалось употреблять в пищу. То же самое можно сказать о древних финикийцах и египтянах. В некоторых случаях трудно установить смысл табу на пищу, до того он причудлив. Магомет не ел ящериц, полагая, что они — порождение клана израилевого в измененной форме. С другой стороны, предохранительное табу, запрещавшее убивать крокодилов, питонов, кобр и другие живые существа, являлось пагубным для интересов человека, какими бы мотивами оно ни вызывалось к жизни. В Южной Индии считалось, что человек, убивший кобру либо другой вид змеи, будет наказан в этой или следующей жизни одним из трех способов — бездетностью, проказой или воспалением глаз. В тех местностях, где существовали подобные верования, люди были заинтересованы скорее в разведении, нежели в уничтожении змей. Индия дает множество примеров пагубных нравов. Каждое проявление гуманизма доводится здесь до прискорбной крайности. Пожалуй, не найдется иной страны в мире, где было бы такое же количество консервативных традиций. В то же время нет другой страны в мире, где с такой калейдоскопической быстротой менялись бы виды религиозных верований. Каждый год тысячи людей погибают от всевозможных болезней только потому, что религия запрещает им обращаться за медицинской помощью и прикасаться к тем лекарствам, которые приписывают им наука и врачи. Люди, едва умеющие сосчитать до 20 и не знающие алфавита, скорее умрут с голода, нежели позволят себе прикоснуться к пище, приготовленной представителями низших каст, до тех пор, пока она не будет освящена служителями культа. Они скорее убьют свою дочь, нежели потерпят ее присутствие в доме после 12—13-летнего возраста, когда она по всем правилам должна выйти замуж, обрекая тем самым себя на позор и бесчестье. Подобные нормы должного поведения продиктованы народными нравами (mores). Интерес берет верх над тщеславием. Санкции, налагаемые кастовыми нормами, бойкотируются всеми членами касты. Подобные нормы часто очень пагубны. Частично авторитет касты основан на писаных законах, частично он покоится на легендах и устном предании, частично — на запрещениях священников и учителей, частично — на обычаях и общих правилах, частично — на причудах и субъективном мнении.

Обычаи могут быть «правильными»

Обычай — это «правильный» способ удовлетворить интересы всех людей, поскольку он основан на традиции и существует de facto.

Обычаи заполняют все пространство человеческой жизни. Они описывают правильный способ организации детской игры или свадебного обряда, выполнения своей роли женой или мужем, поведения на людях и в гостях, общения со своим и с посторонним, действий, необходимых при рождении ребенка, поведения на войне или в совете старейшин. Подобные способы поведения обычно определены негативно — через табу. «Правильный» способ — тот, которого придерживались твои предки и который завещан тебе к исполнению. Традиция и есть твоя правомочность. Она не требует от носителя традиции верификации (проверки) обычая своим жизненным опытом. Понятие правильности заложено в самом обычае. Оно не лежит вне его, в каком-то независимом источнике. Когда мы приступаем к обычаю, мы уже находимся в конце анализа. Все, что ни происходит в обычае, является правильным, ибо обычай является тем, что относят к традиции. Посему обычай содержит в себе авторитет духа предка. По существу обычай значит то же самое, что круг прав и обязанностей, правда, их степень различна в разных обычаях. Обязанность сотрудничать с другими людьми во время военных действий важнее, чем в мирной обстановке, и применяемые социальные санкции здесь сильнее, ибо на карту поставлены интересы всей группы. Другие нормы содержат очень слабые элементы обязывающего поведения, так как не ставят под угрозу общие интересы.

«Права» — это такие правила поведения, которые не только дают нечто индивиду, но и требуют что-то взамен, регулируя способ выживания и конкуренции в групповой жизни. Они в буквальном смысле навязываются членам своей группы (in-group), благодаря чему мир доминирует над рознью и враждой. Правила не есть нечто «природное» или «данное от бога». Они не являются абсолютными ни в каком смысле. Групповая мораль в данный момент времени представляет собой совокупность табу и предписаний, закрепленных в обычае, через который только и определяется то, что следует считать правильным поведением. Поэтому нормы морали никогда не могут быть интуитивными. По своей природе они образования исторические, институциональные или, наконец, эмпирические. Философия, политика, права и мораль — все они суть продукты обычаев.

Когда обычаи бывают «истинными»

По отношению к определенному миру философии обычаи с необходимостью являются «истинными». Примитивные люди верили, что умершие соплеменники в ином мире становятся душами и живут в потустороннем мире так же, как и в посюстороннем. Оба мира похожи: души умерших обладают теми же самыми потреб-

ностями, вкусами, страстями и т. п., какими обладают живые соплеменники. Такого рода трансцендентальные понятия служили исходной ментальной экипировкой человечества. Оно скорее верило в судьбу, нежели в рациональные соображения. Живые имели обязательства перед духами умерших, а последние обладали известными правами по отношению к первым. Духи, кроме того, имели принудительную силу заставить выполнять живых то, что они хотели. Живым следовало учиться тому, как надо обращаться с духами. На подобном фундаменте возводилось прочное здание философии посюстороннего мира, из которой логически выводилась практика и стратегия повседневной жизни. Когда людей постигали болезни, утраты и напасти, они естественным образом спрашивали: кто виноват в том? И в арсеналах посюсторонней философии всегда находился готовый ответ. В душах людей наступали спокойствие и уверенность в упорядоченности мира. Когда больной спрашивал, почему духи рассердились на меня и что такое сделать, чтобы умилостивить их, философия и тут находила нужный ответ, суть которого состояла в том, что надо уважать и бояться духов предков. Таким образом, все поступки и помыслы людей осуществлялись с постоянной оглядкой на духов умерших, в терминах философии уважения и трепета перед предками. Они постоянно закреплялись тренировкой соответствующих навыков и оформлялись подходящей случаю системой табу. Коллективные привычки и навыки поведения создавали практическую философию благополучия (welfare).

Дата добавления: 2015-07-11