Сотворил тогда Зодчий Людей из деревьев и кустарников, гибких, сильных и ловких, сметливых и упорных. Долго сражались Люди Дерева, но и они пали пред Пламенем Раздора.

Я, Марк Штернберг… находясь в трезвом уме и твердой памяти…настоящим завещанием делаю следующее распоряжение…все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось… я завещаю… Роберту Штернбергу».

Роб вновь пробежал глазами листок, сложил и спрятал в нагрудный карман куртки. Он плохо знал деда, видел лишь пару раз в жизни – давным-давно в детстве, когда Роб с родителями переехал в Россию, и два года назад, на похоронах матери.

Старый хрыч ни слова не сказал, все пялился на могилу, думал, поди, что и ему скоро пора в ящик сыграть… черт дери, какой здоровый домина!

В меркнущем зареве заката перед ним высится темная громада особняка Штернберга. Дом, скорее похожий на бастион, подавляет мрачным величием. В нем всего два этажа и мансарда, но, построенный на вершине крутого холма, он кажется выше любого небоскреба, что видел Роб. Стены сложены не из кирпича, а из колоссальных глыб, подогнанных друг к другу так плотно, что и муравью не пролезть. Черепица с крыши кое-где обвалилась, краска облезла с оконных рам, плющ уже подбирается ко второму этажу, однако особняк выглядит неприступной крепостью, которая простоит еще много сотен лет. Свет в окнах не горит – вся прислуга в отпуске, пока улаживаются формальности с наследством.

Порыв холодного ветра вывел Роба из оцепенения. Надо ж было отгрохать такой замок… Наверное, там даже центрального отопления нет, а ветер из всех щелей продувает. На кой черт мне сдалась эта рухлядь? Ладно, зайду хоть, погляжу, что там за мусор мне дед оставил.

Он вытащил тяжелый ключ, вставил в замочную скважину. Потребовалось немало усилий, чтобы провернуть его до конца. - Черт, неужели тут даже замки не смазывают? Обалдуи, - пробурчал Роб и толкнул дубовую дверь. Скрипя петлями, дверь подалась и открыла ему путь в сумрачную прихожую. Надеюсь, хоть электричество до этой глухомани дошло. С трудом нашарив выключатель, Роб зажег свет.

Прихожая выходит в просторный холл, обшитый деревянными панелями, откуда широкая лестница ведет на второй этаж. Двери по сторонам холла заперты, вся мебель накрыта полиэтиленом, по стенам висят закрытые чехлами… картины? Роберт не поверил глазам. Гребаный барахольщик… да их тут сотни!.. с его деньжищами он мог бы купить все нужные лекарства, и мама бы выздоровела! Подонок, картины для него дороже дочери.

Он подбежал к ближайшей картине и дернул что есть силы за край покрывала. Его взгляду открылась какая-то невразумительная мазня. Роб прочел подпись на раме: «Пик.. Пикассо »… ну и дрянь! Он отшатнулся - работа мастера кубизма не пришлась по вкусу избалованному комиксами парню. Он подошел к другой картине и осторожно стянул с нее покрывало.

Дали. Моне. Ренуар. Гойя. Рафаэль. Казалось, его дед покупал все, что только появлялось на аукционах, совершенно не придерживаясь каких-либо направлений и принципов. Картины висят вперемежку, иногда друг под другом, некоторые даже стоят на полу, прислоненные к стене. Роберту уже надоело снимать чехлы, он попытался сосчитать количество картин, но после седьмого десятка сбился и плюнул на это дело. Чокнутый, ей-богу чокнутый! откуда у него столько бабла? Свинец в золото превращал, что ли? Тогда где он взял столько, черт подери, свинца?! Тут же картин на миллионы евро… и они теперь все… мои?

Роб остановился посреди холла, силясь осознать свое положение. Он - единственный наследник миллиардера. Для него - невообразимая ситуация, он в жизни не видел банкноты больше 50 евро. Когда отец умер, им с матерью пришлось очень туго. Денег, что мать получала в институте, едва хватало на пропитание и жилье. Робу пришлось искать места, где можно хоть немного заработать, как только он окончил школу. Он успел поработать и на стройке, и курьером, и грузчиком – благо, здоровье позволяло.

Однажды он встретил группу молодых людей, игравших музыку на улице. Ему не раз приходилось видеть оборванцев, бренчавших на расстроенной гитаре или выжимающих душераздирающие визги и всхлипы из аккордеонов. Но эти ребята играли очень здорово и ладно, у них были две гитары, флейта и маленькие барабаны-бонги. Он стоял и слушал их до позднего вечера. На следующий день они вернулись на то же место, и Роб уже ждал их – со своей гитарой.

После смерти отца мать с головой ушла в исследования и все меньше интересовалась жизнью сына. А тот проводил дни напролет на улице, играя для прохожих, а ночами гулял с новыми друзьями.

Роб сел на край кресла. Подумав, махнул рукой, стянул полиэтилен и расположился поудобнее. Кресло уютно втянуло в себя, глубокое, с высокой спинкой и подлокотниками. В таком кресле нужно сидеть в домашнем халате и тапочках, курить сигару и потягивать вискач, - подумалось Робу. Он вздохнул, вытащил из кармана джинсов измятую пачку сигарет и прикурил одну.

Кажется, это Жека приучил его к сигаретам. Картавый Жека, вечно звал Роберта Бобом, хотя тому никогда не нравилось – он терпеть не мог фасоль. Тем не менее, Жека был славным малым, всегда знал, где получше устроиться, где побольше денег можно срубить, а когда и свернуться пора… Сам-то дымил, как паровоз. Его образ отпечатался в памяти Роба таким – с окурком в зубах, сухощавый, взгляд с прищуром, вечно кепка козырьком назад, гитара в сшитом из мешковины чехле за спиной.

Из глубины воспоминаний выплыл другой образ. Алиса, девочка с флейтой. У нее чудесные волосы цвета безлунной ночи. И такие сладкие губы… Роб с тоской оглядел холл. Вся эта роскошь не стоила в его глазах и часа жизни на улице, с друзьями-музыкантами, с ней.

Ай, черт!! Роб не заметил, как сигарета дотлела до пальцев. На полу осталось пятно от упавшего бычка. Пофигу, потом уберут. Роб решил пройтись по другим комнатам первого этажа. В желудке к вечеру образовалось посасывающее ощущение пустоты, и Роб тешил себя надеждой найти холодильник.

В левом крыле особняка холодильника не оказалось, зато нашлась куча антикварного барахла в застекленных шкафчиках, стендах и прочих вместилищах. Хорошо хоть не колбы с заспиртованными уродами. Роб вздохнул и направился в правое крыло.

Ожидания и тут не оправдались. Правда, посреди комнаты расположился длиннющий обеденный стол, но в остальном помещение никак не походило на место, где может быть еда. На стенах древнее оружие, какие-то ветхие тряпки с рисунками. Гоблины… гублены… о, гобелены! -вспомнил Роб. В одну из стен встроен таких размеров камин, что там можно припарковать внедорожник. Нет бы телевизор повесить… такого же размера… Вид камина напомнил Робу картинку из забытой книжки, где на вертеле жарили целого кабана. Есть захотелось еще больше.

В поисках холодильника или иного пищехранилища Роб поднялся на второй этаж. В спальнях, которых оказалось целых три, он искать не стал. Еще одна комната заставлена музыкальными инструментами – от африканских барабанов и трещоток до колоссального черного рояля, стоящего посредине. Среди инструментов есть и гитары. Роб подошел к ним, погладил деки и грифы, снял одну. Струны послушно ластятся к пальцам, звук мягкий и томный. На душе стало чуть легче, повеяло теплом из прошлого.

Взгляд Роба упал на изящный футляр, лежащий на постаменте в углу комнаты. Заинтересованный, Роб подошел и открыл его. Внутри обнаружилась дирижерская палочка, похоже, из черного дерева, с прихотливым спиральным узором. Роб взвесил ее в руке – почти невесомая, но лежит удобно, словно вырезали под его ладонь. Он взмахнул ею, палочка со свистом рассекла воздух.

- Алохомора! – крикнул Роб и расхохотался. – Черт подери, Гарри Поттер, ни дать ни взять…

В животе возмущенно заурчало. Роберт приуныл. Хоть бы бутерброд себе наколдовать… а то так и отощать вконец можно. Роб подошел к высокому зеркалу в коридоре. Угрюмо посмотрел на него невысокий бледный парень лет восемнадцати, с растрепанными пепельными, почти белыми волосами. Глаза отливают сталью, черты лица, прямые и надменные, кажутся высеченными изо льда. Кожаная куртка Робу чуть велика, обвисает мешком на узких юношеских плечах. Джинсы поистрепались, а про кроссовки вообще нечего говорить – у новоиспеченного миллиардера еще не было времени сменить гардероб.

Роб хмыкнул, приосанился, попытался представить себя в строгом деловом костюме - не вышло. Роб привык надевать галстук и белую рубашку только на похороны, и едва ли смог бы себя заставить носить их постоянно. Что ни говори, а в жизни наследника ТАКОГО состояния много ограничений и минусов, о которых другие люди даже не подозревают. И он не подозревал, пока дедово наследство не рухнуло ему на голову, будто сосулька с крыши. Куча формальностей с бумагами, юристами, перелет в Германию, утомительная поездка в это захолустье…

Он показал язык отражению. Оно не преминуло ответить тем же. Оставшись квиты, они разошлись. Роберт пошел в дальний конец коридора, отражение исчезло за рамой зеркала. Интересно, а каково там, в Зазеркалье? Когда-то читал Кэрролла… Алиса в Стране Чудес и Алиса в Зазеркалье… Алиса…

Роб задумался так крепко, что даже удар головой о чердачную лестницу не сразу вывел его из размышлений. Потирая лоб, Роберт взглянул наверх. Люк на чердак открыт, лестница втянута до половины. Бардак… а еще немцы… - мелькнуло в голове. Надо бы посмотреть, что там. Роб сунул палочку за пазуху и притянул лестницу книзу.

На чердаке темно, сквозь чердачное окно силятся пробиться лунные отблески. Нащупать выключатель не удалось, Роб достал из кармана зажигалку. Лишь бы тут ничего пожароопасного не было… в такой темени грохнуться и случайно поджечь чего-нибудь проще простого… Наконец пляшущий огонек зажигалки выхватил из темноты очертания чего-то похожего на керосиновую лампу. Роб потряс ее – внутри забулькало. Ништяк! Да будет свет.

Свет от лампы разогнал тьму по углам. Чердак тесноват, в нем едва умещаются несколько сундуков, какие-то мешки и свертки. У стены, видимо, очередная картина, закрытая полотном. Роб осторожно снял покрывало, боясь уронить картину на себя, – она шире его в четыре раза и высотой метра в два, не меньше. Под полотном скрывался пейзаж кисти неизвестного художника, выполненный с фотографической точностью. Художник изобразил ночь, поляну в лесу, небольшой ручеек, в котором отражаются три луны… Стоп, откуда, к черту, три луны? Что курил художник? А что там на заднем плане, гора?! Не бывает таких гор… она, наверное, километров триста высотой!.. У деда вообще нормальные картины дома есть?

Разочаровавшись в картине, Роб отошел в сторону и поставил лампу на сундук. Рядом на сундуке увесистая… диджейская вертушка с громкоговорителем? Граммофон, что ли? Роб впервые в жизни видел такой древний проигрыватель. От него пахло бронзой и джазом. Близ граммофона несколько виниловых пластинок. Марк Штернберг? Дед писал музыку? Заинтригованный, Роберт поставил пластинку наугад, повертел ручки, приладил иголку…

Через несколько секунд треска и шипения из раструба полилась музыка. Музыка неземная, совершенная, абсолютная. Она льется, словно родник среди пустыни, утоляя жажду прекрасного, услаждает слух и исцеляет утомленную душу. Роб уже готов простить деду за эту музыку все… да что там! готов принять на себя все прегрешения человечества, прыгнуть в бездонную пропасть или перевернуть гору! Невыразимый катарсис наполнил сердце, заставил ноги кружиться в танце по чердаку. Неожиданно для себя Роберт вытащил из-за пазухи дирижерскую палочку и стал размахивать ею в такт. Музыка несет его на волнах, точно легкую рыбацкую лодчонку, точно кленовый листок, попавший в весенний ручей.

В сплетении лунных лучей и скачущих отблесков лампы Робу на миг показалось, что по поверхности картины пробежала едва заметная рябь. Музыка звучит все громче, заполняя собой чердак, весь дом, весь мир! Роберт вальсирует по неистово скрипящим половицам, как одержимый, напевая мотив, размахивая мерцающей в тусклом свете палочкой. Одна половица, наконец, не выдержала и, жалобно пискнув, просела под каблуком. Роб споткнулся и провалился в пустоту…

Ух… шайсе… как же меня угораздило… вылететь с чердака… черт подери… все тело отбил… ай, сука! кажется, ребра… вот ведь… фигня дела.

Роб перевернулся на спину и открыл глаза. Над ним раскинулось бескрайнее ночное небо, переливающееся бриллиантами звезд. Они сплетаются в ожерелья, сверкают, точно украшения самых прекрасных леди… или как ее глаза… Нет, ее глаза сияют ярче, чище и пронзительнее, как те луны…

Роб протер глаза. Нифига себе я башкой приложился… в глазах троится!

Роб закрыл глаза. Роб открыл их снова. Лун три.

- ТВАААЮУУУ МАААААТЬ!!! – разнеслось по лесу и затихло в шелесте листьев. Издалека ветер донес ответный вой. Роб вскочил и тут же вновь рухнул на колени – ребра ломит нещадно. Все тело - один сплошной синяк. Кряхтя, он вскарабкался на ноги и огляделся.

Особняка нет и в помине. Вместо каменистой вершины холма, где он стоял, под ногами Роберта оказалась высокая, почти по колено, трава, отливающая серебром в лунном свете. Поодаль чуть слышно журчит ручей. Деревья, высокие и ветвистые, обступили поляну плотным кольцом, легкий ветер шуршит в листве, где-то ухнула сова. Роб поднял взгляд в небо. Луны отказываются сливаться в одну и продолжают вести неспешный хоровод среди звезд. Звезды тоже ведут себя странно, сияют ярче обычного и будто дрожат. Взгляд Роба остановился на темном силуэте, маячившем далеко за верхушками деревьев. Невообразимых размеров гора устремила пик, казалось, в самую середину небосвода.

Это ни хрена не владения Штернберга…

Это ни хрена не Германия!

Это даже ни хрена не Земля!!

Я попал в чертову картину??!!

Ошарашенный, Роберт подковылял к валуну у ручья и сел. Холодный камень чуть остудил зуд ушибленного тела. Его твердость и незыблемость поставила точку в сомнениях парня – он действительно не спит и не галлюцинирует, он попал в лес, изображенный на картине с чердака. Роб вытащил мобильник – тот отчаянно пытается найти хоть какую-нибудь сеть. Вздохнув, Роб положил его обратно и извлек из кармана джинсов сплющенные остатки пачки сигарет. Из десятка уцелело всего две. Роб выматерился сквозь зубы, достал зажигалку и закурил.

Отлично. Замечательно. Просто офигеть как круто!! Торчу посреди леса черт знает где, голодный, весь в синяках, в карманах… что там в карманах… мелочь какая-то, ключи, мобила, сигареты… шайсе, одна осталась…

Под руку попался листок с завещанием. Роб криво ухмыльнулся – у него в кармане наследство на миллиард евро, а есть нечего. Бриллианты в пустыне стоят дешевле кувшина воды… Полцарства за коня! Наследство за пирожок, ааа, черррт… Желудок неистово заурчал. Роб похлопал по животу, пытаясь его утихомирить, пальцы ощутили за пазухой еще какой-то предмет. Дирижерская палочка! Он вытащил ее и осмотрел – несмотря на то, что он приземлился на живот, она цела и невредима. Затейливый узор, змеящийся по стержню палочки, поблескивает и переливается перламутром в звездном сиянии. Робу на миг показалось, что палочка тихонько вибрирует, но он списал это на дрожащие после падения руки.

Лучше б у меня в кармане был нож или что-нибудь типа того… С ним хотя бы в лесу не пропадешь… Роберт сунул палочку за пазуху и обхватил голову. Блин, откуда мне знать, я в жизни ни разу в лесу не был! Хорошо хоть, не на необитаемый остров... Хотя черт его знает, может, я на острове как раз. Хренов Робинзон…

Роб взглянул в безумные небеса с чокнутыми лунами. Щас еще сюда самолет рухнет, как в Лост, вообще будет красота… Ладно, надо бы хоть костер развести, что ли… прохладно тут.

Роберт встал и поковылял вокруг поляны в поисках хвороста, благо света трех лун и звезд хватает, чтобы неплохо осветить открытое пространство. Боль постепенно проходит, хотя каждый шаг отдается неприятным саднящим отзвуком по всему телу. Ласковый шепот листвы и жемчужный звон родника убаюкивает Роберта, изо всех сил борющегося с головокружением и дремотой. Собрав охапку сучьев, Роб вернулся к роднику и сложил их горкой. Почиркал зажигалкой – огонек уже слабый, видимо, кончается бензин.

Попытка развести костер не увенчалась особым успехом. Пламя облизывает ветки, опаляя, но не поджигая их. Подумав, Роб нарвал травы вокруг себя и положил сверху на кучу хвороста. Чирк-чирк – ничего. Чирк-чирк – огонек. Но трава, похоже, слишком влажная из-за близости родника – пламя совершенно не желает разгораться. Огонек появляется все реже. Роб озлобленно чиркал зажигалкой, пока не вывернул кнопку вконец.

- ТВОЮ МААААТЬ!!! – зажигалка просвистела в воздухе и взорвалась, врезавшись в камень. Снова эхом отозвался протяжный вой, уже ближе. Остыв, Роберт выругался – последняя надежда развести в костер разлетелась вдребезги вместе с зажигалкой. У меня есть особняк в Германии, набитый шедеврами искусства, а хренова коробка спичек нет!! Лузер, тупица, имбецил!!!

Роб сел на траву, лихорадочно вспоминая, как еще можно добыть огонь. Высечь искру от удара кремнем было бы неплохо… будь у Роба кремень. Жека когда-то учил его вертеть колышек в доске, пока тот не начнет тлеть. Подходящий кусок древесной коры нашелся быстро, а вот с колышком вышла незадача – ни один кусок дерева не подходит на эту роль, а вырезать его нечем. Роб загрустил над кучей хвороста. Мысли наползают хмурые. Ребра ноют. Желудок время от времени урчит, все громче возмущаясь положением дел. Роб похлопал по животу и снова наткнулся на палочку. Его осенило.

Палочку не составило труда воткнуть в кусок коры и расположить так, чтобы удобно было вертеть. Роберт с энтузиазмом принялся крутить ее ладонями, стараясь не обращать внимания на боль, то и дело пронзавшую тело. Палочка тихо жужжит в трещине, листья шепчут что-то ласковое ветру, родник сладко журчит, живот Роба вторит журчанию на свой манер.

На секунду Роб остановился. Ощущение перекатывающихся камушков в желудке прошло, но тихий рык продолжился. Он доносится не изнутри, а из-за деревьев, окружающих поляну. Меж стволов мелькнули несколько парных желтых огоньков. Парня обуял первобытный ужас. Даже видев всего лишь раз в детстве, в зоопарке, Роб сразу узнал их – волки. Палочка завертелась с умопомрачительной скоростью. Казалось, дым сейчас пойдет от ладоней…

- Гори… сука, гори!! Зажигайся давай!!! – вопил Роб. Немецкая кровь вскипела в жилах. – BRENNDU!!!

По палочке пронеслась огненная змейка и вгрызлась в кору. Над кучей хвороста вздулся и с оглушительным грохотом рванул пламенный пузырь. Роба отбросило на несколько шагов назад. Горящие сучья и ошметки земли полетели во все стороны, точно картечь. Волки, уже выступившие из-за деревьев и готовые было налететь и растерзать добычу, с визгом кинулись обратно в чащу. Некоторым несчастным тварям досталось от огненного дождя, остальные перепугались и пустились наутек. Взрыв всполошил лес, закричали птицы, деревья зашумели ветвями, даже родник, казалось, старается журчать громче. Но Роб не слышал переполоха, который устроил, – еще одно неудачное приземление надолго лишило его чувств.

Девушка с корзинкой легко, точно листочек на ветру, идет по просеке через лес. Утренняя роса скатывается по траве и приятно щекочет стройные ножки, обутые в мягкие кожаные туфельки. Ветерок игриво приподнимает край синего платья, скромного, но отлично сидящего на ладной фигурке. Девушка остановилась у края просеки, сорвала голубой цветочек и вплела его в черные, как воронье крыло, локоны. В зеленых глазах мерцают счастливые искорки.

Ее чудесное настроение ничто не может испортить. Брат вчера вернулся с ярмарки с замечательным поросенком, как проснется, пойдет за дровами, чтобы растопить печь. А тут, глядишь, и она вернется, с полной корзинкой ягод и грибов и с мехом ключевой водицы. Грибы она запечет к жаркому, а из ягод сделает вкуснейшую подливу и морс. Отцу с матушкой было бы приятно видеть, в какую замечательную хозяйку выросла их дочурка…

На миг ее лицо накрыла тень печали, но утренняя заря тут же смыла ее радостными лучами. Девушка улыбнулась взошедшему солнцу.

- Я знаю, Всадник Золотой, что ты охоч до красивых девушек, но не думай, твоей я не стану! Ко мне другой суженый приедет, тоже на коне, да покрасивше, чем твой! Будет у него сбруя алмазная, да грива серебряная, а глаза ярче самых ярких звезд, что Сестрицы пасут!

Девушка показала светилу язык и рассмеялась. Точно перезвон золотых бубенцов, смех разнесся по лесу. Ветер подхватил ее задор, зашуршал в ветвях, стряхнул росу с листьев и радостно помчался меж деревьев. Девушка направляется к знакомой поляне, где бьет из-под земли ключ с водой, чище которой в округе не сыскать. С такой водицей их с братом праздничный обед будет повкуснее пиров самых высоких и чистокровных господ! Предвкушая трапезу, девушка и не заметила, как выскочила на поляну с родником, - и остолбенела. Корзинка выпала из рук, собранные ягоды и грибы исчезли в высокой траве.

На поляне тут и там лежат обгоревшие сучья, а посередине в земле зияет такая ямища, что бык поместится. Шагах в десяти от нее лежит бездыханное тело молодого парня в странной одежде. Девушка осторожно, крадучись подобралась поближе и обомлела. У юноши белые волосы.

- Ледышка! – в ужасе прошептала девушка и спешно прикрыла рот.

Парень на мгновение открыл глаза.

- А… Алиса… - выдохнул он и снова провалился в забытье.

Испуганная девушка попятилась, чуть не свалившись в яму, и бросилась бежать. «Ледышка! Ледышка в лесу!» - билось в голове. Не разбирая дороги, перепрыгивая через коряги, она понеслась что есть сил к дому. Едва не порвав платье о сучья, она выбежала на опушку и столкнулась с высоким, крепко сбитым черноволосым парнем с топором.

- Ясень! Там… на поляне… Ледышка!!!

Парень нахмурился и сжал топор покрепче.

- Пойдем, Ива, покажешь.

По кристально чистым, белоснежным мраморным плитам мерно ступают тяжелые кованые сапоги. Звук четких офицерских шагов разносится по анфиладе, отражаясь от стен и колонн, сливается в неясный гул и затихает в углах. Его оттеняет чуть слышный шорох лазурного плаща, развевающегося за шествующим по коридору человеком. Он идет, распахивая двери, высоченного роста, широкоплечий и поджарый, настоящий вояка. Слуги испуганно жмутся к стенам, едва завидев его, а солдаты, сторожащие залы, мигом вытягиваются в струнку и салютуют.

У высокой стальной двери офицер остановился и обратился к стражу, стоявшему на посту:

- Канцлер Снег у себя?

- Так точно, командор Буран.

Командор удовлетворенно кивнул, страж открыл дверь и почтительно отстранился. Буран вошел в светлую приемную Канцлера, беглым взглядом окинул обычный порядок вещей: ромбовидные окна, у дальней стены под самый потолок стеллаж с уставами, сводами правил и трактатами Наставников, два жестких стула с высокими спинками у просторного стола, способного вместить гору бюрократических бумажонок. Взгляд остановился на острой, как сосулька, физиономии Канцлера Снега. Тот сидит за столом, сгорбившись и сплетя паучьи пальцы, буравит командора серыми, точно заиндевевшими глазами.

- Командор, вы осведомлены, что в сей ранний час я не имею обыкновения принимать посетителей, даже столь высокого ранга, как вы? – язвительно произнес он трескучим, точно январский мороз, голосом.

- Осведомлены ли вы, почтеннейший Канцлер, что в подведомственном вам районе сегодня ночью произошел несанкционированный Резонанс? – огрызнулся командор и расположился на стуле. Лицо Снега осунулось и стало еще острее.

- Откуда у вас сведения, командор? И где же именно это произошло?

- Инцидент произошел около полуночи в Рассветной Чаще, близ деревушки Кленовый Дол. По донесению моих людей, они слышали грохот и видели яркую вспышку где-то в лесу.

- Может, гроза? С чего они взяли, что это Резонанс? – отмахнулся Канцлер. Командор Буран презрительно прищурился.

- Вы недооцениваете профессионализм моих людей, Канцлер. Они прошли особую подготовку и прекрасно чувствуют разницу между естественными вибрациями Струн и искусственным Резонансом!

- Хорошо, командор! Со своей стороны позволю заметить, что ни один из моих инспекторов не мог находиться в это время в лесу, я гарантирую это…

- Вот именно, что не мог! – прервал его командор. Канцлер Снег скривился – такой дерзости себе не позволяли даже равные ему по рангу Люди Льда. Буран не придал этому значения и продолжил: - Если никто из ваших инспекторов не был там, то у нас остается два варианта. Либо это сделал кто-то из Людей Льда, забредших туда по ошибке, либо…

- …Это сделал кто-то не из Людей Льда… - договорил Канцлер. Его глаза сузились до маленьких, меньше замочной скважины, щелок, откуда блеснул колючий, полный возмущения взор. – Командор, поручаю вам расследовать этот инцидент и дарую свободу полномочий на вверенной мне территории. Виновник должен быть найден, арестован и препровожден в Палату Правосудия. Возьмите столько людей, сколько необходимо, и прочешите район!

- Уже исполнено, Канцлер, - белозубо улыбнулся Буран, встал, развернулся, щелкнув каблуками, и покинул кабинет.

Снег откинулся назад – насколько позволяет прямая, как стрела, дубовая спинка служебного трона. Иногда стремление к строгости, порядку и дисциплине, насаждаемое Людям Льда с детства, переходит грани разумного. Острые углы и обилие плоскостей в окружении делают Людей Льда колкими, угловатыми, с совершенно плоским чувством юмора – а чаще и вообще лишенных его. Тем не менее, аскетичность и строгость, сопровождающая Людей Льда с младых ногтей, помогает им сносить тяготы бренного существования высшей касты Вечного города. Они учатся ценить не богатство, но обеспеченность; не вкус, но чувство насыщения; не красоту, но упорядоченность. К комфорту у них тоже особое отношение. Все, что позволяет хоть чуточку расслабиться, предаться отвлеченным думам и неге, незамедлительно отправляется в топку.

Снег всегда думает о порядке. Его долг и суть состоят в том, чтобы размышлять, рассчитывать, надзирать и руководить. Семьи у него нет – ни одна достойная дщерь Людей Льда не смогла бы вытерпеть такого деспота и педанта. В те редкие минуты, когда Снег не работает и не спит, он наводит чистоту и порядок. Его белоснежные одеяния кажутся сотканными из облаков, и ни одно пятнышко никогда бы и не дерзнуло на них появиться – его тотчас предадут анафеме за святотатство. Порядок и чистота для Снега - среда обитания и высшая мера эстетического наслаждения.

Неудивительно, что сейчас Снег очень встревожен. Он барабанит пальцами по столу и почесывает пронзительный подбородок. В его домене творится непорядок, который надлежит локализовать и незамедлительно устранить.

Черт, как же трещит башка! Точно браги перебрал вчера… а может, и правда, перебрал… с бодуна и приснилось все это наследство, особняк, картина, три луны… поляна… взрыв… Ай, блин, больно!!!

Роб распахнул глаза и тут же зажмурился снова. Открыл один и осмотрелся.

Комната низкая, темная и холодная, пахнет древесной стружкой и мокрой травой. Сквозь оконце под потолком пробивается лучик солнечного света, стены бревенчатые, между бревен торчат пучки мха. В углу стоят бочонки, оттуда вкусно пахнет соленьями и медом. Роберт лежит на чем-то жестком и узком, ноги свешиваются к устланному соломой полу. Рядом сидит черноволосая девчушка лет шестнадцати, в синем платье, растирает его пучком какой-то терпко пахнущей травы. Ее лицо и зеленые, точно весенние листья, глаза показались Робу удивительно знакомыми.

- Алиса, ты? Что ты здесь делаешь? Что я здесь делаю, черт подери? – воскликнул он, привстав. Голос охрип и к концу фразы совсем скукожился, превратившись в шепот.

Девушка испуганно отпрянула и приложила палец к губам: - Я не знаю, кто вы, господин, и почему выглядите, как Леды… Человек Льда, и уж тем более не знаю, кто эта А-Лиса, о ком вы говорите, но сейчас вам нужно лежать. Вы очень измождены и изранены, господин. А находитесь вы в деревне Кленовый Дол, близ Рассветной Чащи, где мы с братом вас нашли…

- Кленовый Дол? Рассветная Чаща? Ох блиииин… - взвыл Роб и упал обратно. Надежды на алкогольный бред не оправдались – и наследство, и особняк, и странный мир за картиной с тремя лунами – все взаправду. Мысли в панике забились о стенки черепа, голова заныла еще больше. У черта на куличках с голой задницей очутился, красавчик! И что делать теперь… это тебе не на метро прокатиться, тут телефон не берет… черт подери, его у них тут и не изобрели еще, наверное! Вон какая рухлядь кругом…

- …Господин, пожалуйста, не кричите и не двигайтесь, вы еще очень слабы. Кажется, у вас сломана пара ребер, несколько ссадин и ожогов. Я наложила повязки с травами, через несколько дней все заживет…

Только сейчас Роб заметил, что лежит в одних трусах, и смутился. Разбитые колени и ссадина на боку замотаны бинтами, обгоревшие ладони в перевязках. От них идет резкий, пряный аромат. Девушка действительно постаралась на славу. Боль в боку едва ощутима, а ссадины уже покрылись корочкой и перестали сочиться. Роб взглянул на скромно молчавшую девушку.

- Ты извини, я спутал тебя с… одной знакомой. Как тебя зовут?

- Мое прозвище Ива, господин.

- Прозвище? А имя у тебя есть?

- У меня есть имя, но его суждено узнать только моему мужу в день Обречения… Простите, господин…

- Роберт. Можешь звать меня просто Роб.

- А что значит ваше прозвище, господин Роб?

- Эм? Это мое имя, нет у меня никаких прозвищ… Разве что Жека меня постоянно обзывал «хлыщом», но я даже толком не знаю, что это значит…

Глаза девушки округлились и стали похожи на два огромных изумруда в оправе из бархатных ресничек.

- Как же так, господин, вы мне назвали свое Истинное имя? Но ведь… вы не раб и не муж мне, зачем вы это сделали?

- Истинное? Оно у меня одно на все случаи жизни, - пожал плечами Роб.

- Вы странный, господин Роб, - промолвила девушка и потупила взгляд. Роб хмыкнул и оперся на локоть. Потревоженный желудок встрепенулся и громогласно напомнил о том, что со вчерашнего дня его ничем так и не наполнили. Роб скривился.

- Слушай, Ира…

- Ива, господин.

- Ива… у тебя есть что-нибудь съедобное? Я с голоду помираю…

- Ой… Простите, господин! Как я могла забыть…

Девушка вскочила и подбежала к стене. Роб в полутьме и не увидел вырубленных в стене ступенек. Комната оказалась погребом. Девушка мигом поднялась по лестнице – видимо, уже делала это бессчетное множество раз – и, хлопнув откидной крышкой, исчезла. Но Роб успел про себя отметить, что ножки у нее отпад.

Оставшись наедине с собой, он откинулся на спину и уставился в низкий дощатый потолок. Похоже, лежит он на чем-то вроде сундука с широкой крышкой, не очень высокого, но явно вместительного и крепкого. В углу что-то тихонько шуршит и поскребывает, наверное, мышь. Солнечный луч неторопливо ползет по стене, в струе света завораживающе танцуют пылинки. Одуряющий аромат трав смешивается с запахами погреба и кружит голову. Роб знал, что бывают разного рода галлюцинации, и порой сразу несколько органов чувств могут обманывать, но чтобы все сразу?! Он до сих пор не мог поверить, что оказался за много километров…лет…измерений?.. от дома, от друзей, от родного мира.

Лежу полуголый в темнице сырой, вскормленный на воле орел молодой… ушиблен башкою и ноют бока… спасите-спасите меня, дурака… ну и бред в голову лезет. Еще хорошо, что нашли меня, а то так бы и остался валяться в лесу… Ива… забавное имя, как у дерева… А она ничего… и до чего же похожа на Алису!

Люк открылся вновь, показались прелестные ножки Ивы. К запахам трав, солений и соломы примешался такой манящий… такой живительный и будоражащий… невообразимо сочный, щекочущий ноздри и радующий сердце аромат… ЖАРЕНОЕ МЯСО!!! Роб вскочил, пошатнулся и рухнул обратно на сундук. Ива спустилась, держа в руках накрытую корзинку.

- Извините, господин Роб, что заставила вас так долго ждать… не откажите разделить с нами обед… у нас сегодня праздник, и мы с братом зажарили поросенка с грибами. Надеюсь, вам понравится…

Она подставила к сундуку какую-то коробку и сняла скатерку с корзины. Запах еды ударил в голову и едва не отправил Роберта в нокаут третий раз за сутки. На скатерти мигом очутилась тарелка с внушительным куском жареной, с золотистой корочкой свинины в окружении печеных грибов, кружка ягодного морса и краюха темного хлеба.

- Ммм… Ива, ты волшебница… и завязывай называть меня господином! Я обычный человек, - улыбнулся он.

- Но госпо… Роб, вы так похожи…

- И на Вы ко мне тоже не надо обращаться! – перебил Роб, отрывая кусок мяса. - Я себя чувствую старпером каким-то от этого…

- Как скажете…скажешь, Роб. Просто ты так похож на Леды… на Человека Льда, - обескураженно пролепетала Ива.

- Мфто ефе жа Шелофек Мвда? – прочавкал Роб, подхватывая грибочек. – Ай, горяфо…

- Странно, что вы…ты не знаешь. Люди Льда – это высокие господа с белоснежными волосами, как у тебя, они судьи и жрецы, наши государи. Они самые мудрые и справедливые, и они могут Нарекать.

- В шмысле?

- Ну, давать Истинные имена и повелевать силами природы…

- Колдуны, что ли? – Роб даже жевать перестал.

- Нет, Нарекатели! Колдунам у нас не место, их сразу в кандалы да в Палату Правосудия отправляют! Так-то! – воскликнула Ива. – А еще Люди Льда учат нас Согласию, как написано в тратата…трак-та-тах Наставников.

- Стоп-стоп, погоди… Согласие, трактаты Наставников… Какая-то религия, да? – Роб покончил с мясом и доел последний грибок.

- Рили… не знаю. Зодчий создал все, и мы его творения, а все, что создано не по его промыслу, - плохо, - Ива прикрыла глаза, будто вспоминая забытый урок, - Раздор поглотит нас, если мы не будем жить по заветам Наставников, и Крах сожжет наши души, а наши тела отдаст на съедение Белым Чертям.

- Мде, хорошенько у вас тут мозги промывают, - протянул Роб и отхлебнул морса. Морс чудесен - прохладный, подсахаренный, но с приятной кислинкой. Хочется его пить и пить, не останавливаясь, наслаждаясь каждой капелькой. Роб опрокинул в себя всю кружку, поднял глаза и чуть не поперхнулся. Поодаль, согнувшись под потолком и скрестив руки на груди, стоит здоровенный детина с черными, как смола, волосами. Рубашка едва не лопается под напором мощных мускулов, а в ядовито-зеленом взгляде проскакивают искорки раздражения.

- Хорош дармовые харчи жрать, найденыш, - пробурчал он. Голос у него глубокий и глухой, как из дупла. – Меня Ясенем кличут, дровосек я. Ты у мя дома, а сталбыть, бушь вести ся смирно, будь ты хоть Ледышка, хоть Белый Черт.

- Брат! – возмутилась Ива. – Ну как же ты с гостем разговариваешь?!

- Ива, не гость он. Мы его в лесу нашли полудохлого, так что он нам теперича обязан…

Роб окинул его холодным взглядом. С такой громадиной лучше не спорить. Но и грубить себе он не позволит.

- Ясень, говоришь? Ты, я вижу, парень крутой, поэтому ссориться с тобой не буду. Но и ты повежливее будь, а то я человек злопамятный… могу и накостылять потом, и чего похуже…

Как ни странно, «чего похуже» подействовало, Ясень сглотнул и уже спокойнее спросил:

- Сказывай-ка, чего ты в роще ночью делал-то? И почему на те одежа такая диковинная была…

- В это трудно поверить. Я сам до сих пор поверить не могу. В общем, я был на чердаке дома своего деда, там была картина с лесом и тремя лунами и музыка, я чего-то расплясался, споткнулся и влетел в картину. Очнулся с синяками и помятыми ребрами на поляне у ручья. Хотел костер развести, чтобы зверей отпугнуть, а ничего не получилось… зажигалку расколотил, пытался потом трением добыть, а оно как шандарахнуло… больше ничего не знаю.

Ива смотрела на него, не моргая. Изумрудные глаза горели жгучим интересом. Она робко подала голос:

- А что такое кратина? и… му… мудзыка?

Роб удивленно воззрился на нее, перевел глаза на Ясеня – тот непонимающе взглянул в ответ.

- Картина – это такой предмет искусства, когда на холсте или бумаге рисуют что-нибудь… А музыка… ммм…

- Рисуют? И-искусства? – Голос Ясеня дрогнул и скатился в шепот, точно переспевшее яблоко в траву.

- Ну да… Живопись называется.

- Но ведь искусство запрещено! – прошептал Ясень и оглянулся, будто за ними в погребе кто-то может подслушивать.

- В моем мире нет. У моего деда весь дом битком набит этим искусством, уж и не знаешь, куда от него деваться, - махнул рукой Роб.

- В твоем мире? – ахнула Ива. – Так ты…

- Не Ледышка, - заключил Ясень и вздохнул с облегчением. Но, взглянув еще раз на Роба, нахмурился. – А мож, ты Белый Черт?

- Ясень, ты что, забыл дедушкины рассказы? – покачала головой Ива. - Белые черти больше человека в три раза, у них острые зубы и когти, а еще они слепые, лысые и безухие! Разве ж он похож на Белого Черта?

- И впрямь, не особо похож… - почесал затылок Ясень.

- Я никакая не Ледышка и не Белый Черт, меня зовут Роберт Штернберг, 1991-го года рождения, родился в Германии, вырос в России, недавно получил от деда гребаный особняк в наследство, из-за которого и вляпался в это дерьмо! – раздраженно выпалил Роб. В ребрах закололо от напряжения. – А теперь я нахожусь черт знает где, в каком-то погребе в деревне Хреновый Дом…

- Кленовый Дол… - тихонько поправила Ива.

- Да пофиг уже, - отмахнулся Роб. – Верните мне мои вещи, я пойду к этим самым Людям Льда, они, похоже, у вас тут вроде волшебников, пусть отправляют меня обратно.

Ясень хранит молчание. Его непривыкший к столь неоднозначным ситуациям мозг пытается обработать груду поступивших данных. Шестеренки в мозгу ворочаются так рьяно, что кажется, даже волосы шевелятся от натуги. Наконец он просиял.

- Раз ты не Ледышка и не Белый Черт, знач, ты не опасен! – радостно возвестил он. – Тогда можь оставаться у нас дома стоко, скоко треба.

- Я не собираюсь оставаться, - буркнул Роберт.

- Роб, ты еще слишком слаб, - сказала Ива, убирая остатки обеда со скатерти в корзинку. – Даже если раны будут заживать быстро, это займет не меньше трех дней. А еще… - она запнулась, взглянув на волосы Роба. – А еще тебе не стоит показываться на глаза людям. Особенно Людям Льда.

- Это почему еще? – возмутился Роб.

- Потомушта токо у Людей Льда белые волоса, - вставил Ясень. – А ты не из Людей Льда. А ежели они об этом проведают, то, скорее всего, в кандалы закуют и в темницу посадят, пока не разберутся, кто ты и откудова.

- Чего разбираться-то, я и сам им скажу. Пусть только домой меня отправят. Ты же говоришь, они все могут? – он повернулся к Иве. Она пожала плечами.

- Не знаю. Они могут все, на что есть воля Зодчего. А дырки между мирами – это вряд ли… - она боязливо посмотрела на Роба. Нет, на посланца Краха и вестника Раздора он не смахивает, хотя характер у него и не сахарный.

- Вот дерьмо. А кто знает?

Ясень триумфально вознес перст к потолку.

- Я знаю, у кого можно поспрошать!

- Какой инте'ешный молодой тшеловек! Гово'ишь, п'ибыл к нам иж д'угого ми’а? Иж Хе’мянии, гово’ишь? – прошамкал щербатый рот.

- Германии, Дедушка Пень.

- А так похож на наших… и балакаешь по-нашеншки ждо’ово! – подмигнул Дедушка Пень подслеповатым глазом.

- А мне показалось, это вы по-русски все болтаете.

- Не жнаю никаких ‘ушких, я гово’ю так, как меня мои п’едки наутшили, а их – их п’едки, а их п’едков – их п’едки, а…

- Понял я. Скажите лучше, знаете ли вы что-нибудь про то, как можно мне в свой мир вернуться?

- Ась? – не расслышал старик.

- Я спрашиваю, как мне в мир мой вернуться! – прокричал Роб, сложив руки рупором.

- А… Гово’или шта’ики, а им шкаживали их п’едки, а их п’едкам – их п’едки, а…

- Короче, Склифосовский!

- Не жнаю такого. В обшем, было у Людей Льда тайное жнание о д’угих ми’ах, шотво’енных Жодтшим! – Старик сделал театральную паузу и продолжил зловещим шепотом. - Но оно было таким опашным и таким шложным, што они навек жаму’овали в лед на ве’шине Поднебешного Пика того, кто отк’ыл это жнание, и вшех его утшеников!

- Блеск. Я застрял здесь навеки, - уныло пробормотал Роберт. Он уже битый час разговаривает с этой развалиной. Дедушка Пень и впрямь походит на трухлявое полено, поросшее мхом седины, с парой уцелевших зубов в дупле рта. Старика привели Ясень и Ива, представив его как самого старого и мудрого жителя их деревни. В старости Роб убедился мгновенно – Дедушке Пню явно под стольник! – а вот мудрость его сомнительна. Поначалу тот долго осматривал Роба, то щурясь, то широко открывая выцветшие глаза, несколько раз осенил его каким-то святым знамением – проверял, не исчезнет ли он, как наваждение Гнева. Ясень и Ива все это время сидели поодаль и почтительно молчали.

- А тшем плохо у наш? – удивился старик. – Бабы к’ашивые, выби’ай любушку да женишь, жаведи хожяйштво, детишек и ‘адуйша жижни, да’ованной Жодтшим!

- Бабы-то, может, и красивые, - ответил Роберт, покосившись на Иву, - да только у меня дома свои, родные. Да и дела там остались кое-какие незавершенные. И наследство на пару миллиардов, ага. Так что мне кровь из носу нужно домой попасть. Да и к тому же, вы сами говорите, что я похож на этих самых Людей Льда, почему же они мне не захотят помочь?

- Да потому што ты иштшадие К’аха, мальтшик, - ощерился остатками зубов Дедушка Пень. – То ешть, мне-то, штарику, уже вше ‘авно, я на швоем веку много повидал, и кажни, и болежни, и Тше’тей Белых, а вот они… Они тебя шко’ее на коште’ пошлют или хуже того – жабой жделают, тшем домой отп’авят.

- Неохота мне на костер. А жаб я никогда не любил, - задумчиво протянул Роб, постукивая пальцами по столу. – Жна… тьфу, значит, мне никто не может помочь?

- Потшему? – лукаво ухмыльнулся Пень. – Шлухами жемля полнитшя. Шлыхал я, што ешть где-то кудешник один, што умеет На’екать, как Люди Льда, и даже шильнее.

- Замечательно! И как его зовут? Где он? – воодушевленно воскликнул Роб. Ясень и Ива завороженно слушали.

- А Белый Тше’т его жнает. Люди клитшут его Мо’ок, потому што никто его до ших по’ не поймал, хотя видели его во многих мештах. Гово’ят, он умеет во мгновение ока пе’емешатша иж одного мешта в д’угое! Может, и тебе подшобить ему под шилу…

- Очень здорово. Мне надо найти волшебника, которого никто не знает, где искать, и убедить помочь мне вернуться обратно домой. Легче легкого. Как два пальца об асфальт. Обрадовал, старый хрыч.

- Ась? Твоя палица отвалилашь? – Дедушка Пень сочувственно покачал головой. - Жнаешь, гово’ят, ошобый ко’ешок от этого помогает… выпьешь отва’ на нотш, и твоя палица готова к бою хоть до ут’а…

- Старик, что за чушь ты несешь? Извращенец ископаемый…

- Потшему тшушь? Пока моя баба жива была, шовшем не жаловалашь…

- И не стыдно тебе, старый ты Пень? При девушке-то? – Роб кивнул на зардевшуюся Иву.

- А тшего штыдитша-то? Ей тоже шко’о жамуж по’а, - Старик оценивающе оглядел девушку. – Штаном шт’ойна, литшом п’игожа, волошом че’на, как во’оново к’ыло. К’ашавитша! Небошь, хо’ошей женой будет, а? Вожмешь ее в жены?

Ясень вспыхнул и вскочил с лавки.

- Дедушка Пень, идти пора. И пожалста, не говорите никому, что у нас такой… гость.

Пень перевел белесые глаза на него и ухмыльнулся. Кряхтя, встал, оперся на сучковатую палку и поковылял к выходу. Ясень проследовал за ним. Ива все еще красная, как малина, исподлобья бросает взгляды на Роберта. Тот сидит к ней полубоком, уставившись невидящим взором в окно.

Итак, что мы имеем… Я в мире, где рулят какие-то Люди Льда. У них есть сила управлять стихиями и даже открывать врата в другие миры, но они сами боятся это делать. Помогать они мне не станут, потому что я для них – исчадие какого-то там Краха… Где-то в этом мире шхерится неуловимый Морок, которого надо найти и неизвестным образом убедить или заставить вернуть меня домой. Все просто офигительно, я тащусь!..

Из раздумий его вывело робкое прикосновение Ивы. Она стоит рядом, положив ему на плечо руку. Тепло ласковых пальцев успокаивает. Как же она похожа на Алису… Роберт улыбнулся ей:

- По крайней мере, я теперь знаю, что мне делать.

- Я знаю, каково потерять дом, - тихо проговорила она. – Мы с братом пришли в эту деревню после того, как сгорела наша. Местные люди приютили нас, подарили дом на окраине, помогали с едой поначалу. Но все равно у нас с братом никого, кроме друг друга, нет… Матушка с батюшкой погибли в пожаре…

- Мне очень жаль, Ива, - произнес Роберт, встал со стула и взял девушку за руку. – Я понимаю твою утрату, моя мать умерла два года назад, а отец еще раньше. Но в мире еще есть добрые люди, ты же знаешь, они помогут.

- Я очень надеюсь, что этот Морок – добрый человек, - сказала Ива, подняв лицо. В уголках глаз дрожали крохотные капельки. Она прильнула к груди Роберта, такая гибкая, стройная, хрупкая и беззащитная, что хочется обнять ее покрепче и не отпускать…

- Гхм, - послышалось у двери.

- Ой, брат… - Ива отпрянула от Роба и подбежала к Ясеню. – Что это? Ты принес нашему гостю одежду?

- Да, - ответил он и бросил колючий взгляд на Роба. Тот стоит, как ни в чем не бывало, и рассматривает печь. Печь изумительно интересная – вон там такая живописная трещинка, а здесь кусок побелки отколупался совсем… Ива подхватила сверток с одеждой и положила его на стол. Ясень отвернулся и отошел к окну.

- Ему не стоит показываться на улице в той странной одежке. Она грязная, обгорела кое-где, да и выглядит не по-нашенски. Пущай вот наденет это, да волоса свои белые спрячет. Глядишь, в шапке и за Деревяшку сойдет…

Роб отвлекся от созерцания печки и подал голос:

- А помыться у вас тут есть где? Душ, ванная, баня хотя бы?

Ответом была тишина и взгляд двух пар удивленных глаз.

Золотой Всадник уже миновал зенит, когда поисковый отряд, возглавляемый бригадиром Скалой, вышел на поляну в Рассветной Чаще. Ветер затих, листва не шелохнется, лесные звери притаились по норам, и даже ручеек посреди поляны журчит как-то боязливо. Отборные воины Каменного Круга, прошедшие специальный курс подготовки, мигом уловили в Струнах остаточные колебания. Взгляд Скалы остановился на обгоревшей яме.

- Осмотреть место происшествия! – раздался властный голос бригадира.

Воины бросились врассыпную по поляне, поднимая и осматривая горелые сучья, приглядываясь к траве в поисках следов. Их гибкие доспехи, сшитые из дубленой кожи и кольчуги, сливаются с телами и повинуются движениям рук и ног безо всякого шума. У каждого на спине покоится рунный самострел и колчан с болтами, а у бедра в ножнах – длинный кинжал-крис. Шлемы с кольчужными забралами делают их неотличимыми друг от друга. Каждый стоит целой армии и готов отдать жизнь за своего бригадира.

Через некоторое время воины собрались вокруг Скалы полукругом.

- Разрешите доложить о результатах осмотра! – отчеканил один.

- Докладывай.

- Некто появился на поляне ночью. Каким образом, неизвестно, нигде нет следов, ведущих на поляну. Видимо, он пытался развести костер и собрал охапку хвороста, но вместо того, чтобы поджечь сучья, вызвал Резонанс, от которого случился взрыв. У края поляны мы нашли волчьи следы, похоже, волки собирались напасть на него, но испугались взрыва. Того, кто вызвал Резонанс, отбросило в сторону, там трава все еще примята. Похоже, он лежал там до утра, а потом его кто-то нашел – мы обнаружили у дальнего края мужские и женские следы. Считаю, его унесли в сторону деревни Кленовый Дол, она ближе всего к этому месту.

- Отлично, Валун.

- И еще, бригадир… Я нашел странные осколки и вот это, - Валун протянул бригадиру найденные остатки зажигалки Роберта. – Никто из нас прежде не видел ничего подобного.

- Возможно, происки мятежников. Они не оставляют попыток придумать оружие, способное противостоять мощи Каменного Круга и власти Вечного Города! Ты молодец, Валун, объявляю тебе благодарность за зоркость глаз!

- Служу Вечному Городу! – Воин приложил кулак к груди, обозначая свое рвение. Это вызвало у бригадира Скалы улыбку.

«Мужчины… как они любят громкие слова… Даже такие милые и верные, как мои псы, а все равно питают слабость к напыщенным речам и жестам. Если бы не жесткая дисциплина, они бы только и делали, что отдавали честь и кричали, что служат Вечному Городу… Забавно… Женщина отдает свою честь всего раз своему Нареченному мужу… а солдат – постоянно, каждому встречному офицеру, что выше его по рангу… А если женщина отдаст свою честь не мужу, а кому-то другому, ее обрекут на вечный позор… а разве солдату отдавать честь офицеру, который не достоин этого, не позор? А таких у нас много… очень много… Но придет день, и все изменится…»

Скала улыбнулась своим мыслям и поправила черный локон, выбившийся из-под шлема. Десять верных ей мужчин, куда вернее, чем какой-нибудь Нареченный муж, стоят перед ней, готовые отправиться хоть на вершину Поднебесного Пика, хоть в Бездну Раздора, готовые убить любого по мановению ее руки. Она гордо оглядела их – безукоризненная выправка, мощные мускулы, преданные глаза, горящие сквозь кольчужные забрала. Ее детища, сама отобрала их среди сотен стражей Вечного Города, обучила и вымуштровала.

- Мои верные псы! – обратилась Скала к воинам, - мы отправляемся в Кленовый Дол. Наша цель – найти и арестовать преступника, вызвавшего несанкционированный Резонанс, во что бы то ни стало. В путь!

Роб поражен. Конечно, в этом захолустье понятия не имеют, что такое туалет, душ или ванная! В конце концов, откуда им знать такие слова. Но доступ в нужник ему предоставили незамедлительно, и он оказался даже не дыркой в полу с сеном для смягчения смрада, а вполне цивилизованным стульчаком с неплохой, хоть и слегка непривычной системой слива.

Но каково было его удивление, когда он увидел «струелив»! Внушительных размеров чан с колодезной водой на подпорках во дворе, а подле него - самая настоящая душевая кабина. Под чаном небольшая, но достаточно жаркая металлическая печурка, которая быстро разогрела воду до комфортной температуры. В кабинке на полке даже оказались скребок и мыло! А вода поступает сверху, из штуки, похожей на дуршлаг, и исчезает в сточном отверстии под ногами.

Едва вода нагрелась, Роб залетел в кабинку и повернул вентиль. Благословенная влага хлынула сотнями тонких струек и зазмеилась по телу, слегка пощипывая ссадины. В кабинке тотчас стало парко, банно, уютно. Мыло сварено из свиного жира, для аромата в него добавили пряные травы, Роб с наслаждением вдохнул щекочущий ноздри запах. Стараясь не потревожить раны, он орудует скребком, растирает кожу и массирует затекшие от долгого лежания мышцы.

Ах, какой же кааайф… Не такие уж они и отсталые, оказывается. Я уж боялся, что тут и не знают про мыло, моются, когда дождь ливанет… ммм, я с того времени, как в Дрездене под душем постоял, не мылся… вроде меньше двух дней прошло, а кажется, целая вечность… столько всего… особняк… картина… этот странный мир… Черт, а шампунь у них не придумали? у меня какая-то дрянь в волосах…

- Госпо… Роб! – донеслось снаружи сквозь шум воды.

- Бррлбрл…тьфу… Что, Ива?

- Я тебе принесла полотенце и одежду, что дал Ясень. Это его вещи, он просто вырос из них.

- Ага, в такую дылду вымахал. Чего он вообще такой огромный? – вспомнил Роберт габариты братца.

- Батюшка наш, Тополь, даже повыше будет… был…

- Мм… Ладно, спасибо. Спинку не потрешь? – ухмыльнулся Роб.

- Ой… Я… Мне… - кажется, Ива от стыда себе места не могла найти.

- Да пошутил я, не красней там! Я выхожу.

Роб открыл дверцу кабинки. Перед ним на земле лежала сложенная одежда, небольшая кожаная сумка и полотенце. Ивы не было видно – застеснялась и спряталась. Хмыкнув, Роб вытерся насухо и расправил сверток с одеждой. Ясень особо не шиковал, да и со вкусом у него, судя по всему, туго, но одежда добротная, ладно скроена и крепко сшита. Рубаха оказалась Робу великовата, ниже пояса, но если подвязать кушаком, то сидит удобно. Штаны широкие, наподобие шаровар, но заканчиваются едва ли ниже колен. Взамен кед Робу выдали кожаные сандалии на деревянной подошве с высокой шнуровкой. В сумке оказались все его вещи: ключ от особняка, деньги, уже разряженный и совершенно бесполезный сотовый, листок с завещанием и палочка. Завершала наряд широкая соломенная шляпа, немного похожая на те, что распространены в Китае. Небось, на клоуна похож щас…

- Тебе очень идет это платье, - раздался голос Ивы откуда-то сбоку.

- Здорово, зашибись. Когда у вас ближайший показ мод? – съязвил Роб.

- Не знаю, о чем ты. Но тебя теперь никто не отличит от обыкновенного Человека Дерева. А волосы под шляпой и не видно совсем.

- Человека-Дерева? Хочешь сказать, я на Буратино похож? – надулся Роберт.

- Да нет же… Не похож ты на… Бурую Тину? Просто народ наш так называется, Люди Дерева, - Ива сделала лицо примерной ученицы и выдала явно зазубренный текст. - Все мы родом от деревьев и трав, что растут на нашей благодатной земле, сотворенной Зодчим. Мы рождены от деревьев и к ним возвратимся, когда настанет наше время уходить…

- Рождены от деревьев? Это что ж, вас в дупле находят или как? – недоумевая, спросил Роб. Ива рассмеялась, точно жемчуг летнего дождя рассыпался по листьям.

- Смешной ты, Роб. Я тебе расскажу Предание, которое нам читал Клерик Стужа. Садись и слушай…

В ту пору, когда не было Времени, Ночь была Днем, а День – Ночью, Золотой Всадник странствовал по Хрустальному Куполу вместе со Звездными Пастушками, сей Мир был совсем иным. Господь наш Зодчий и брат его, Крах, ударили по Струнам Мироздания и сотворили посреди Пустоты твердь, и разделили ее на две половины. В своем пределе, Верхнем Мире, Зодчий устроил Согласие и Порядок, и населил его животными и растениями. Крах не в силах был превзойти творение брата и воспылал жгучей завистью. В сердце его зажегся огонь Раздора, земли Нижнего Мира заполонили твари мерзкие и сорные травы.

Полный ненависти и злобы, отправил Крах тварей разрушить мир Зодчего. Тот же сперва слепил Людей из глины черной и красной, чтобы сразились они с исчадиями Краха. Отчаянно бились Люди Грязи, сильные телом, но слабые духом и разумом. Одолели их черти лютые.

Сотворил тогда Зодчий Людей из деревьев и кустарников, гибких, сильных и ловких, сметливых и упорных. Долго сражались Люди Дерева, но и они пали пред Пламенем Раздора.

Третьими создал Зодчий из камней и металлов Людей Камня. Крепки телом и духом Люди Камня, верные и настойчивые, не сломать их исчадиям Краховым. Но загремела молния – Кнут Краха, гром сотряс землю и Хрустальный Купол, посыпались звезды наземь и сразили Людей Камня.

Вознесся тогда Зодчий на вершину Поднебесного Пика, зачерпнул льда и снега, смешал с пылью звездной и сотворил Людей Льда. Он наделил их частью своей божественной силы и научил Нарекать вещи и деяния Истинными Именами. Истинное Имя даровало Людям Льда полную власть над Нареченным. Собрав воедино силу других Людей, Люди Льда возглавили их и победили в великой битве тварей из Нижнего Мира, прогнали их под землю и запечатали божественными печатями.

И сказано Зодчим, что покуда в Верхнем мире будут блюсти Люди Четыре Добродетели - Смирение, Верность, Трудолюбие и Воздержание, - будет им Согласие и Покой. Но лишь стоит в сердцах людей поселиться искрам Четырех Пороков - Смятения, Измены, Лености и Искушения, - рассыплются печати, Исчадия Раздора снова поднимутся из Нижнего Мира и уничтожат Верхний Мир.

Роб сидел и молчал, любуясь Ивой, пока она рассказывала Предание. Ее глаза восторженно горят, переливаясь нефритовыми бликами, девичья грудь взволнованно вздымается. Несомненно, она верит в это Предание от первой буквы до последней. Бедная девочка, понапихали ей всякого бреда в голову… Зодчий, Крах, Раздор… Чушь вся эта религия… а что это за добродетели такие – Смирение, Воздержание? Будьте покорными овцами, держите себя в черном теле ради высокородных господ? Как они позволяют так собой помыкать…

- …а значит, и смысла в этом нет. Эй… Куда ты смотришь, Роб? Ты меня слушаешь вообще? – возмутилась Ива. Роб отвел глаза от ее рук, беспокойно мнущих травинку. Все-таки невероятно похожа…

- Да, слушал…ммм… То есть вы действительно верите во все это? Что мир создали два бога, что небо над вами сделано из хрусталя, а если вы не будете соблюдать эти заветы, то война между богами начнется вновь?

- Да, верим! Потому что это Истина! Как в нее не верить? – удивилась Ива. - К тому же, война между Зодчим и Крахом, а точнее, Согласием и Раздором, как учил Клерик Стужа, идет постоянно в сердце каждого из нас, и каждый из нас ответственен за бедствия, что постигнут нас, если мы не будем блюсти Четыре Добродетели…

- Понял, понял… Ну и бреееед… А что за сумятица с Именами? То есть, я так и не понял, что они с ними делают, Люди Льда? И это… Наречение… это вроде магии, да?

- Ну… Я… Плохо сама разобралась… - замялась Ива и приложила палец к алым губкам в раздумьях. – Нам при рождении дается Истинное Имя на Речи Имен. Оно определяет нашу суть и судьбу, и мы должны смириться с ним. Узнать его могут лишь наши родители и супруги. Ну… еще, кажется, где-то в Вечном Городе хранятся списки всех Имен…

- Ого… Прямо-таки всех? – изумился Роб. – Наверное, уйма книжек.

- Больше, чем ты можешь себе представить, - с неожиданной гордостью ответила Ива, будто ее работа заключалась в том, чтобы собирать и содержать эту библиотеку. – А Наречение… Ну, это происходит примерно так: Человек Льда проводит ритуал, произносит волшебные слова на Речи Имен, Струны слышат его и повинуются. И получается так, как сказал Человек Льда…

- Струны… Ну, со струнами я всегда был в ладах, хаха! – Роб ухмыльнулся, порадовавшись случайному каламбуру.

- Так ты тоже умеешь… Нарекать? – Ива едва не задохнулась от смеси испуга и изумления.

- Да не, я не про то… На гитаре я играть умею, - улыбнулся Роберт. Улыбка быстро пропала – Ива понятия не имела, что такое «гитара» и даже, похоже, что значит «играть». В ее глазах чуть приубавилось испуга, но все равно она выглядела ошарашенной.

Роб встал и потянулся. Тело, сытое и помытое, наливалось силами. Ссадины перестало саднить, боль в ребрах лишь изредка напоминает о себе.

- Может, прогуляемся? Покажи мне деревню, - предложил он. Ива вышла из оцепенения, поднялась и улыбнулась.

- Тебе будет интересно, Роб. У нас сегодня Праздник Памяти.

Канцлер Снег наводит порядок в своем кабинете. Это всегда успокаивает, направляет мысли в нужное русло. Когда вокруг нет ни пылинки, вещи лежат на своих местах, полки в идеальном порядке, то и дух становится незамутненный, собранный, спокойный.

Снег протер стекла в окнах, сделал настолько прозрачными, точно их нет вовсе. Воздух в горах показался бы серой кирпичной стеной по сравнению с ними. Священная форма ромба, символизирующая четырьмя сторонами Четыре Добродетели, а четырьмя углами - Четыре Светила, не позволяет забывать о важнейшей миссии, возложенной на Канцлера – блюсти Согласие и Порядок во имя Зодчего. Но червячок беспокойства подгрызает сердце.

Снег начертил на полу нехитрое Наречение, и вся комната стала идеально белой, пыль и мелкий сор сами собой собрались в углу. В иное время он взялся бы за метлу, но последние месяцы его беспокоили боли в пояснице – видимо, чересчур долго сидел на одном месте. Сейчас же радикулит притаился, а беспокойство все растет.

Канцлер Снег перешел к радикальным методам – начал неистово переставлять бесчисленные тома на полках по порядку. Сначала решил расставлять по времени написания, но не обнаружил на некоторых книгах даты. К сожалению, Наставники запрещают сквернословить, поэтому Канцлеру оставалось только огорченно вздохнуть. Тихо негодуя, он сменил категорию и вознамерился расставить книги в алфавитном порядке. Алфавитный порядок никогда не подводил. Тем временем мысли витают далеко за пределами кабинета.

Этот безмозглый солдафон Буран не придумал ничего лучше, как доверить дело стерве Скале. О ней ходят страшные и грязные слухи по всему Вечному Городу, и все страшатся крутого характера бригадира. Ее отец, маршал Гранит, хотел мальчика, но мать умерла при родах, дав жизнь девочке. Горю маршала не было предела, однако он взял себя в руки и дал себе клятву, что воспитает из девочки настоящего воина. С самого детства он учил ее сражаться, нападать, обороняться, разрабатывать стратегию и тактику, руководить отрядом и убивать, убивать. Когда пришло время отдавать ее на службу, он отправил ее в самом низшем звании в казарму вместе с другими солдатами. Те, конечно же, были в восторге, ведь никогда еще вместе с тремя десятками парней в одной казарме не находилась юная девушка. В первую же ночь несколько негодяев вознамерились изнасиловать ее. Через несколько минут вся казарма была на ногах, разбуженная истеричными воплями одного из отморозков. Он корчился на полу в луже крови, зажимая пах, а над ним стояла Скала, стискивая в кулаке его детородный орган. Остальные в ужасе жались к стенам. Улучив момент, она молниеносно запихнула окровавленный ошметок в рот ублюдку и, дав ему помычать еще несколько мгновений, проломила череп непутевого насильника.

Канцлер Снег поморщился. Методы Скалы чересчур жестоки и лишены изящества, хотя и эффективны. Если бригадир найдет неизвестного, вызвавшего Резонанс в Рассветной Чаще, то арестант, скорее всего, умрет при задержании или по пути в Вечный Город.

Снег охнул и схватился за кисть. Очередная книга выпала из рук и бухнулась на пол. Она отличается от других железными уголками и замком, скрепляющим темный кожаный переплет. Похоже, Снег чересчур задумался и оцарапался об уголок. Он поднял книгу и взглянул на ее название.

"Призвание усопших из Нижнего Мира путем повторного Наречения как метод сотворения вечных слуг, не знающих усталости, страха и боли". По спине Канцлера пробежал холодок. Призвание усопших уже несколько сотен лет как запрещено постановлением Совета… этой книге много, много столетий. Каким образом она попала на полки Снега, он и представить не мог, но ему было доподлинно известно – если кто-то из других Людей Льда узнает о том, что у него есть эта книга, Снега ждет Палата Правосудия. Снег подошел к столу и начертал едва заметное Наречение. В крышке образовалось углубление, подходящее для того, чтобы спрятать там книгу. Еще одно безмолвное Наречение, и столешница выглядит так же, как и раньше.

Мысли Снега уже не касаются ни таинственного Нарекателя, ни жестокой Скалы. Он сидит за столом и думает об абсолютном Порядке и Покое. Пальцы мерно постукивают по столу. Где-то совсем неглубоко под ними лежит книга, которая грозит ему гибелью – и невероятно манит новыми, запретными знаниями.

- И это ты называешь праздником??

Роб ошеломленно уставился на толпу, собравшуюся перед местной церквушкой – или деревенской управой, непонятно. В любом случае, перед самым большим домом в деревне достаточно открытого пространства, чтобы вместить почти все население. Население тем временем занимается чем-то совершенно неясным. Сцепив руки, они медленно ведут хоровод вокруг четырехгранного деревянного обелиска с какими-то непонятными, но смутно знакомыми угловатыми письменами. У каждого из празднующих серьезнейшая мина: брови сходятся на переносице, лбы бороздятся морщинами, губы сжимаются, как кузнечные тиски. Все выглядят так, будто на важном экзамене им задали недоученный вопрос.

- Да, это очень важный и радостный праздник для каждого из нас! – торжественно заявила Ива.

- А чего ты с Ясенем к ним не присоединишься, в таком случае? – поинтересовался Роб.

- Ну, мы с Ясенем сделали это на утреннем Кругу… Больше нам нечего вспоминать.

Роб представил Иву и Ясеня в этом унылом шествии и расхохотался. Его смех быстро затих, под уничтожающими взглядами десятков людей Роб приж

Дата добавления: 2015-12-08