Это сущая правда, я у кошки обрезал усы, она наступила на иголку и умерла.

Гвардии рядовой АРЦЫБАШЕВ

ОПАСНЫЕ СВЯЗИСТЫ

Издательство «В зрослая Л итература»

Артиллерийский офицер Шодерло де Лакло прославился романом «Опасные связи». Артиллерийский офицер и рядовой-ракетчик, есть в этом что-то преемственно объединяющее.

47030007 – 2010

П ----------------------- Издательство «Курскпечать»

Составление. Примечания

Новый роман-утопия Олега Арцыбашева (род.1964г.) о службе в Ракетных войсках стратегического назначения.

Роман написан в стиле анамнез-милитари (военизированная ахинея) и включает в

себя псевдовычурность и подкрашенную нереальность прошедшего..

Праздная философия, приправленная будничной ахинеей смешает сервированную стилистику Чапаева и Чонкина, Швейка и Рокоссовского.

Книга

Первая

(одноглавая)

Глава Первая

Я призвался в Ракетные Войска Стратегического Назначения.

P.S

Я демобилизовался из РВСН.

Вы прочитали мой рассказ про РВСН?

Забудьте.

Слушайте, как было на самом деле.

Слушайте, ведь я уцелел только потому,

Что должен был это рассказать.

ОТ АВТОРА

Гайдар написал рассказ РВС, я вам расскажу про РВСН

Расскажу вам всё: от корки до корки, от «альфа» до «омеги», от «Р» до «Н».

Вот только жаль, что мои рассказы бесполезны, иначе, как много полезного я бы мог в них рассказать. Вот и моя повесть об армии могла быть добрей и по-детски наивней, как у Аркадия Гайдара, если бы в 16 лет я самолично расстрелял 76 мирных хакасов.

И всё же, я расскажу вам про армию

1. Хочется вам рассказать. Буквально в двух словах.

2. Нет, не хочу рассказывать. Ну, разве что в двух главах.

Я не писатель. Я автор этого рассказа. И хоть в нём нет ничего личного и автобиографичного, неп о нятость моего повествования не в моей книге, а в вашей голове.

Книга

Вторая

(о двух главах)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«От» и «До»

Критику на комсомольских собраниях воспринимает болезненно. Дискредитирует в глазах товарищей по оружию чуткую руководящую роль офицерского состава…

(из личной характеристики)

23 февраля – бутылку водки и окна настежь.

Открываю дембельский альбом и пузырь «Столичной».

Склоняюсь над обшитой шинелью Воспоминанием, кипя-ченые слёзы капают на пожелтевшие фотографии, а мыс-ли уносят в далёкую юность.

25 лет минуло.

Помнится в царской армии столько и служили, а стало быть, я сейчас и есть – ДЕМБЕЛЬ.

Прошло четверть века.

Сижу и вспоминаю.

Я в форме, а моя часть расформирована*. Она также безвозвратно канула, как и те дни, счастливые и мокрые, серые и цветные, пахнущие порохом и портянками. Юные годы сменились грустью воспоминаний, но я, как и моя тельняшка, люблю вспоминать былые годы.

Это моё воображение читает между строк, между белой и синей полосками. Служба тянется долго, а воспоминания о ней проносятся мгновенно. 2 года промелькнули двумя десятками армейских фотографий.

Выхолостить, опустошить себя до дна.

Сосредоточиться в этом вакууме.

После опустошения заливаю себя водкой, примеряя на себя китель и лучшие кусочки армейской жизни.

Почему спустя столько лет я решил вернуться в армейс-кую юность? Трудно сказать.

Вероятно, это нужно было сделать раньше.

Лет 30 назад.

До службы в армии.

И вот, на белоснежной заднице тетрадного листа золотым пером выдавливаю чернильные прыщи полузабытых вос-поминаний.

Я избороздил столько бумаги, что хватило бы этим вооб-ражаемым листом накрыть чилийскую пустыню Атакаму. Я избороздил столько бумаги, по песчинке вкрапляя в них высохшие буквы, безжалостно комкал пустыни и вновь составлял дюны и барханы, которые знойным ветром наползали на мозг, закрывая пустоты и бр е ши.

Не парься - бреш и в пустоту.

Вот ещё одна перевёрнутая страница альбома. Всего нес-колько снимков, а за ними ночные марш-броски, пластун по ноябрьским лужам водяных стёкол, окапывание в мёрз-лой земле Рождества.

Отбивание от дедов, чтобы твоя индивидуальность не вы-линяла до бесцветности.

Сломанный нос, 7 суток ареста на «губе».

Переворачиваю страницу.

Второй порванный тельник летит под ноги – ХОЧУ В АРМИЮ. Ни в эту, обоссаную молочными дезертирами. Ни в эту, «закошенную», до травинки выщипанную лжи-выми желтушными языками.

А там, где спина к спине, где последний сухпай на взвод, где час за день, а день за год…

Последним листом альбома мысли вновь уносят на дем-бельский перрон. Я резко остановился, будто внутри меня сорвали ж/д стоп-кран. Заскрипели мои ржавые мысли.

Уставший и выпотрошенный, как после паталогоанатоми-ческого вскрытия, я качнулся и выпустил пар накопив-шихся воспоминаний.

Чтобы насладиться тишиной, не вспоминай о прошлом. Когда погружаюсь в воспоминания, в эти минуты перес-таю мечтать.

Кажется это одно и то же.

Часы воспоминаний тянутся с особым скрипом.

После дембеля прошло ровно 20 лет.

Ровно 20. 20 и ещё 5.

Двадцать пять лет.

Минул век гонки вооружений и долгоиграющих пласти-нок.

Взросл о поколение ассиметрии.

Отыгрались серебряные свадьбы, политического пусто-звона сменил политический мудозвон.

Вот он уже Устал/Ушёл, оставив неопохмеленную страну на ролевые игры двух самовлюблённых Карлов.

СССР развалили, Россию отдали в аренду.

Разрушили идеологию, и на обломках остались без идей.

Уже не так раздражают счастливоприделанные рожи рекламных баб, зажимающие разнофирменные тампоны между ног, а мне хочется быть мною в вино - водочном отделе магазина образца 1985 года.

Я достаю из планшета обрывки памяти и стряхиваю пыль воспоминаний со страниц дембельского альбома.

Экономический кризис, адронный коллайдер, конец света на носу, только дембельский альбом нет-нет, да и впустит в себя, отправив по дорогам воспоминаний.

Но вернёмся в настоящее.

Для кого-то армейские годы и воспоминания о них, как использованные тампоны «Тампакс»: скомканные и во-нючие.

Но для таких немытых мытарей и вся жизнь, как детский подгузник: сначала белая и пушистая, потом вся в говне.

А мои всплывающие строки – субтитры бессмертия:

730 шагов проделал студент Раскольников с топором под мышкой до дома старухи-процентщицы.

730 дней – двухгодичный срок службы в армии.

730 дней: день за днём, шаг за шагом.

Шаг за шагом по дороге, израненной переходами чёрных котов и баб с пустыми вёдрами. Баб с пустыми вёдрами и полными бёдрами. Из суеверных примет в прихожей ещё раз взглянул в зеркало, чтобы вернуться.

Узнает ли оно меня через 2 года. Я подмигнул этому пацану в отражении и по-гусарски открыл дверь ногой.

1.

Вспомнился случай, после нескольких дней в войсках, ко мне подошёл старослужащий:

- Боец, я хочу написать своей девушке, чтобы и красиво было, и почётно, и чтоб поверила. Вот, например, как вчера звезданул одного гуцула из соседней роты… Только вот не знаю, с чего начать.

- Так и начни, - говорю я ему – «вчера звезданул гуцула из соседней роты»…... К чему это я? Да, о солдатских письмах расскажу позже, а пока начну незамысловато, как и советовал «дедушке».

На медицинской комиссии я боялся…

На медицинской комиссии я боялся, что у меня наковы-ряют «комиссованные болячки». И это небезосновательно На то были причины: во-первых, у меня было плоскосто-пие (весомая причина, чтобы лишить почётной обязаннос-ти защищать Отчизну), и, во-вторых, эту самую медко-миссию возглавляла моя матушка.

Надо заметить, что медкомиссия - зеркальное отображение маленького советского общества:

ВРАЧИ – ЕВРЕИ, ПРИЗЫВНИКИ – РУССКИЕ.

И всем этим руководит НАШ человек.

«Наш человек», как и всякая любящая мама, блюла надо мной – «теплей одевайтесь», «шарфик под грудочку», «не пейте холодную водку»… и прочие оберегательные настав-ления. Но тут я ультиматизировал: «Ма, если вдруг найдёшь типун на языке, прыщик на жопе или соринку в глазу, ТО….», и «пригрозил», как в пьесе «Гроза» улететь нептицей Екате-риной светлым лучом в тёмное царство.

Мои подстраховочные ультиматумы были излишни: мама сама, как майор мед.службы и не думала нас отмазывать (я призывался вместе с братом, который после пединститута не стал отсиживаться сельским учителем и тоже рванул в армию, подравняв разницу в возрасте высшим образованием).

Посредственная целеустремлённость - мама родила меня с мечтой о продолжении преемственности врача, а злой рок изнасиловал меня и сделал поэтом.

Да ещё с амбициями Защитника Отечества…

Армия – это испытание. Проверка на педикулёз.

Лазейка между честью и низостью.

И вот тут проявляется гниль косящих и смердящих. Отказники не становятся изощрённей, и схожи с прос-тотой барса – хитрый хищник, спрятавшись в поисках добычи, забывает спрятать хвост.

Насмотрелся я на медкомиссии, каких кадров там только не было. Памятуя, что кадры решают всё - эти кадры ничего решительно не решали. Если бы всех хлюпиков, косящих от армии согнать на уборку урожая, то сенокос

в стране был бы выполнен в срок.

А пока жатва идёт в кабинетах врачей.

Доктор, образец врачебной антисанитарии - шерстяные бакенбарды вожака прайда уныло сползали вниз, щети-нясь, сливались под носом, образовывая усы.

Из этих зарослей донеслось:

- Как здоровье, юноша?

Паренёк с неотработанным артистизмом уставился в сте-ну и носком правой ноги виновато выписывает на полу танцевальное «па».

- Не жалуюсь… Его нет. Я просто не жалуюсь.

Врач/бакенбард, видавший виды сенокосы, достаёт гигантский шприц с иглой-шпагой, толи бутафорский, толи ветеринарный, но, заранее приготовленный.

- Это дело поправимое: в опытных руках и клизма – мумиё.

Изворотливый тупица, доселе с лицом спокойным, как гладь Ангары перед плотиной, в мгновение переменился, взгляд стал бледный и колющий, как школьный транспор-тир. Сказалась псевдотворческая непрочность психики.

И тут он спружинил вверх, будто под ним взорвалась ми-на или паркет превратился в батут. Он вспрыгнул на стол, и высоко задрав от пола ноги/пружины, прижал их к гру-ди, пытаясь спрятать лицо в коленях. Затрясло так, что со стола стали падать ручки, карандаши и чинки.

- Не надо иголок. Я их боюсь до коликов. У меня с детства две боязни: если наступить на иголку, она вопьется, дойдет до самого сердца, и тогда умрешь.

И ещё - если у кота отрезать усы, то он умрет.

Это сущая правда, я у кошки обрезал усы, она наступила на иголку и умерла.

Дата добавления: 2015-12-08