Опыт рос, но снижался авторитет

Опыт у механика Толстякова набирался, но репутация его у руководства цеха после злополучной длительной замены прокладки заметно упала. Косились на него и слесаря. Они-то наверняка знали, что самоуверенность механика не имеет под собой прочного основания.

Но внешне Толстяков как будто не замечал направленных на него недоброжелательных взглядов и становился все резче и грубее. Он считал, что трудился добросовестно и грубость эта, по его мнению, была направлена лишь на пользу производству.

Необходимо было как-то срочно заменить участок трубы на выходе паров из колонны. Старая совсем прохудилась, и, уже несколько дней, колонна работала с «хомутом» и подающим азот приставленным к пропуску шлангом. Дело предстояло выполнить ответственное, ведь установка работала во всю мощь, а правила разрешают ремонт с применением сварки лишь в исключительных случаях и под неослабным контролем. Когда Николай уже в третий раз за утро поднимался на двенадцатую отметку с двумя массивными фланцами и пачкой электродов в руке, Виталий Иванович уже заканчивал подготовку рабочего места. Бригадир слесарей Ульянов с Маратом подтягивали переносной лебедкой кусок трубы, пожилой сварщик из ремонтного цеха Булатов, откинув на затылок щиток с темным стеклом, пощелкивая семечки, приглядывал за их действиями. За колонной просматривались два аппаратчика, поливающие со шланга воду. Вода тут же превращалась в тонкий блестящий лед, по которому Николай тут же заскользил, взмахнув свободной рукой и чертыхаясь. Был конец октября, и температура неуклонно снижалась день ото дня.

- Домой на коньках придется ехать, - язвительно подтрунил наблюдавший за ним сварщик, продолжая плевать подсолнухи. Перетянутый монтажным ремнем он походил на сноп соломы.

- Стоишь, насмехаешься, поднимай кабель-то! Ведь полдня почти прошло, а работа так и стоит не начатой! - с грохотом сбросив тяжелую ношу, произнес Толстяков. Ему неловко показалось, выказывать перед подчиненным свою неповоротливость. – Мальчики! А вы чего возитесь как раззявы! После работы оставаться хотите?

- Анатольевич!.. За мной дело не встанет! Как только приготовят, я махом заварю! - отговорился сварной.

- За тобой не встанет, за ними не встанет, а дело как стояло, так и не движется! Полезай, я сказал!

- Ты, на меня не покрикивай! Как это не начата? Трубу подогнали, а варить совсем ничего, дел-то на час с небольшим. - Заметив, что Николай открывает рот для нового нравоучения, Булатов бесцеремонно перебил его. - Молчи! Я не на тебя тружусь! Подготовь все по-человечески, тогда и командуй, молод еще, покрикивать. - Пожилой сварщик презрительно отвернулся и зашел в подветренную сторону за колонну.

Не найдясь что ответить, Николай поднялся по крутой лестнице на площадку и стал помогать тянуть непослушный ледяной трос. Труба встала на место, и он сразу же догадался, что нет отвода. "Сейчас опять скажет - не подготовил!" - в сердцах подумал Николай и стал торопливо спускаться.

- Пошли, отводы принесем! – на ходу приказал он шедшему навстречу худощавому слесарю Аверьянову.

- Николай Анатольевич, отвод мы искали, в смысле: - искали да не нашли! Весь склад перевернули, в смысле металлический, нет там отводов! - крикнул им вдогонку Генка Кичигин. Он в позе циркового артиста висел, пристегнувшись монтажным поясом, под шлемовой трубой.

- В мастерской надо было взять! Спросить «в смысле», его еще вчера приготовили, - подняв голову, передразнил Кичигина Николай, уже спускаясь вниз по металлической лестнице.

Несколько минут спустя, поднимаясь по пролету на обратном пути, они услышали веселый треск электросварки и шипение затухающих на ледяном полу искр. Булатов, также как ранее Кичигин, подвиснув в позе циркача, уверенно вел по стыку электродом, рука его стояла как влитая, и шов тянулся ровным розовым кругом. Выбросив огарок, он тут же вставил новый и повел розовый круг дальше. Чуть полюбовавшись искусной работой сварщика, Николай, удовлетворенный слаженным трудом, отвернулся и следил за движением руки уже только по голубоватому пляшущему отсвету пламени. Закончил Булатов действительно оперативно и слез с надменной ухмылкой. Он знал себе цену!

- Пускай колонну! Я же сказал, за мной дело не встанет!

- Пускать это не наше дело! Пускай технологи разбираются, а ты сматывай кабель и вали отсюда! Мальчики, соберите металл и помогите Булатову смотать кабель, - обратился он к подошедшему Ульянову.

- Ну, грубиян ты стал Анатольевич! - выговорил ему сварщик, опускаясь на площадку по металлической лестнице. Спустившись, он снова зашел в подветренную сторону колонны.

- С вами только так можно работать! Обленились вконец! - вдогонку ему прокричал Толстяков и полез по той же лестнице осматривать качество стыков.

Придраться было абсолютно не к чему.

- Снимай заглушки Виталий Иванович! - крикнул он прямо с трубопроводов, задравшему голову, начальнику установки. – Запускайся!

- Опрессовать бы надо! Азотом, - не совсем уверенно промолвил Виталий Иванович.

- Ты, что мне не доверяешь? Я посмотрел, стыки отличные, запускайся - домой пора!

Но многоопытный начальник не стал рисковать и тщательно опробовал участок на прочность, процесс оказался длительным и Николай, оставив слесарей и сварщика, во всю ивановскую проклинал копушу начальника.

- В смысле теории, он конечно прав, но на практике мог и без опрессовки пустить! В смысле варил-то ни кто-нибудь, а сам Булатов! - разглагольствовал Кичигин, перемешивая надоевшие костяшки домино в мастерской. Булатов в его понятии был мастером экстра класса, и оскорбляло то, что качество работы подвергали сомнению.

Сидели, изредка перекидываясь словами, до глубоких сумерек. Стыки оказались действительно отличными. Домой направились усталые, но глубоко удовлетворенные результатами труда. Довольными пошли также начальник установки и сварщик. Обеих не только радовало отсутствие брака, но и вздымало ублаготворенное самолюбие. Все сделано хорошо!

Прошел еще один год. Зоя неделю тому назад взяла отпуск и укатила с дочкой в деревню. Помочь родителям привести в порядок обширный огород. Николай уже использовал свой отпуск и вынужден был посещать деревню лишь по выходным. На улице разошелся нудный осенний дождь, да к вечеру разбушевался он со снегом и Коля, как человек свободный, остался после работы поиграть с ребятами в настольный теннис. Играли навылет вчетвером, причем двое из бригады подчиненных ему слесарей. Кичигин был заядлый рыбак и свалил на рыбалку.

– В смысле рыбалки самая замечательная погода сегодня установилась! - философски заметил он, прощаясь с напарниками.

Играл Николай не мастерски, но не хуже остальных. Явно лидировал сегодня Сашка Аверьянов - худощавый и светловолосый парень. Как и все худые он не суетился, а четким движением ставил ракетку поперек стола и резаный мяч, упруго отскочив от крышки, резко уходил в аут. Николай занервничал и, раз за разом, проиграл ему уже несколько подач.

- Николай Анатольевич, проиграете с вас бутылка! - подкольнул ему Сашка и вновь подрезал в левый угол.

- Мальчики, - обратился Николай к сидящему на скамейке бригадиру Ульянову и внимательно следящему за исходом поединка флегматичному слесарю Марату, - давай, разбивайте! Я проиграю с меня пузырь, Сашка проиграет - он угощает!

- Где пить-то будем, Николай Анатольевич, на улице уже прохладно стало, - быстро подскочил к ним Ульянов, - держите руки!

- Ко мне пройдем, мальчики! У меня жена в деревню махнула! Хата маленькая, но полностью свободна, - ответил Николай.

Скрестив руки в дружеском пожатии, Николай и Сашка дождались, когда Ульянов резко разбил рукопожатие, и взялись за ракетки. Марат уже поигрывал шаром, перекидывая его с руки на руку.

- Начали! …На подачу! - бросил он шар и, отошедши на шаг, стал считать удары.

Николай играл на дальних, подрезая мяч из-под стола, то продернув ракетку вверх, то вывернув кистью наоборот, вниз. Сашка, стоя посреди стола у самой кромки отражал удары в защите, резким подставлением ракетки. Закрутки возвращались резкими, и шныряли по углам, отчего приходилось бегать и метаться от угла в угол.

При счете по тринадцати Николай взял подачу. "Коронная" подача его отличалась резкостью. Она пролетала очень низко, и шар почти скользил по столу. Но случалось, что он угождал в сетку. Три подачи отыграл легко, на предпоследней шар, подрезанный сеткой, вылетел в аут и пятую выиграл Сашка. Взяв подачу, он звонко засмеялся и облегченно вздохнул.

- Хана вам пришла, Николай Анатольевич, - сострил он, еще более подчеркнуто переходя на "вы", - может передохнете?

- Ничего, не спеши с выводами! …Русские не сдаются! - бодро ответил Николай, принимая мяч. Он, видимо, не исполнил полностью свои технические возможности именно потому, что не воспользовался представленной ему противником передышкой.

Мастерство игры у соперников различалось лишь самую малость, но нервы у Сашки оказались явно крепче. Выиграл он, хотя и с невеликим перевесом. У большого любителя спиртного Ульянова, желание продолжать теннисный матч сразу пропало.

- Снимай сетку, Николай Анатольевич, темнеет уже, магазин закроют еще, - сразу засуетился он вокруг стола.

- Не егози, выпивка уже припасена, прошлый раз достал в тридцать девятом магазине! - успокоил Николай, но ракетки сложил и стал одеваться.

Он достал две, и ему показалось жалко спаивать обе с трудом выстоянные в очереди бутылки водки своим же подчиненным. Знал, с них потом долги не взыщешь. Но и одной не обойдешься, это он понимал также прекрасно.

Трамвай, весело побренькивая на перекрестках, проворно довез ребят до остановки. От остановки до общежития, где Николай ютился с Зоей, было приличное расстояние. Многолетней ежедневной ходьбой было четко выверено: двадцать минут пути! Смеркалось. Вечерний город зажег все свои окна и дружно мерцал голубыми экранами телевизоров. По телевидению транслировали очередную серию фильма "Семнадцать мгновений весны" и прохожих на улице можно было перечесть по пальцам. Фильм этот нравился и Николаю, но он уже потерял надежду его досмотреть. Осенний ветер взвихренными порывами задувал в разгоряченные лица, и разговоры по дороге не клеились. Только когда вошли в его квартал, Ульянов, внимательно осмотрев здание общежития, с видом знатока произнес:

- 135 говоришь комната, ну это на пятый этаж подниматься!

- А ты как вычислил, профессор? - удивился, крупно шагавший с ним рядом, Марат.

- Да я же сам без малого четыре года в общаге кантовался! – пояснил Ульянов.

Бросив беглый взгляд на Николая, и поморщившись, словно от зубной боли, дежурная вахтерша лишних вопросов все ж не задала, и четверка друзей спокойно поднялась на пятый этаж. Предложив ребятам раздеться, Николай усадил их на просторный диван, сам вышел в общую кухню. Там царило бабье царство. Женщины, стоя у плиты, оживленно судачили, и поглядывали они в его сторону с пытливым любопытством. Все знали, что Зои дома нет, кому же он готовит такой изобильный ужин?

Пока он чистил и жарил картошку, мужики, разговаривая промеж собой, осматривали небольшую комнату.

- Полку-то сам что ли смайстрячил? – басовитым голосом поинтересовался бывалый Ульянов. Он был здесь впервые. - Не пойму, что-то у вас не так. У меня в комнате вроде как теснее было.

- Так у него же плательный шкаф поперек комнаты стоит! - усмехнулся Аверьянов и с размаха опустился на кровать.

Наскоро приготовив жаренную картошку, других блюд Николай не признавал, скорее потому, что не умел их готовить, он разлил по стаканам и разговоры потекли. Устроились мужики за самодельным треугольным столиком, который наскоро притулили к кровати. Разместились попарно на диване и мягкой постели. После выпитой водки и не особенно обильной пищи развезло всех сразу, но Николай пьянел быстрее и быстрее. Разговоры вращались вокруг работы.

Быстро захмелев, он расхвастался, как павлин:

- Мальчики, вы только работайте добросовестно. Я вам такую зарплату буду делать, закачаетесь!

- Пока твоих стараний не шибко заметно. Прошлый раз оставались после работы, ты почему сверхурочные не закрыл? - тут же отреагировал Сашка. Он уже перешел на «ты». В отличие от других ребят был он коренным жителем города, имел обширный круг друзей и не особенно признавал авторитет молодого начальника.

- Мальчики, я вам говорил, не смог уговорить Халикова! "Молод еще, чтоб чужими деньгами раскидываться", - сказал он! – тут Николай совершил промах: он спьяну выдал свою же собственную тайну. Ранее он об этом молчал. Ему хотелось, чтобы в нем подчиненные видели человека приближенного к цеховому руководству. - А, вообще-то, мальчики, работать надо получше! Ты, вот Аверьянов намедни, почему с насосом копался, после работы пришлось заканчивать, когда можно было управиться до обеда?

- Ты, я смотрю, только из нас можешь соки выжимать! Да прекрати ты нас "мальчиками" называть! Подумаешь, папаша многодетный нашелся! Намного ли ты старше меня? - Сашка сидевший на кровати с другой стороны стола в упор уставился в него пьяными глазами. В них разгорался злой и дерзновенный блеск. По-видимому, драма приближалась к развязке.

- Мальчики... - более по инерции, чем из принципа начал Николай, но досказать не успел. Сашка чуть привстал и, резко выбросив вперед костистый кулак, неожиданно ударил его в верхнюю губу. Чувствуя, как губа на глазах вздувается, а рот заполняется кровью, Николай тут же ответил встречным ударом, но Сашка, отпрянув, лег на кровать. Удар повис в воздухе. Потеряв равновесие, Николай упал плоской грудью на стол. Загремели тарелки. Вскочив, Николай бросился обходить стол, но оба других слесаря, схватив его за руки, гроздьями обвисли на них.

- Остынь, Николай Анатольевич, это же подчиненный, подчиненных бить нельзя!

- Идите вы все домой, к чертовой матери вас! …Подчиненные! Поишь, вас, кормишь, а вы еще морду набить стараетесь! - закричал Николай визгливым дискантом. Сашка длинно заржал:

- Эх ты, начальничек! …Драться-то совсем не умеешь!

Николай зло посмотрел на ухмыляющуюся белобрысую Сашкину физиономию, и вошел по длинному коридору в умывальную комнату. Изо рта брызгала кровь, и он придерживал её, прижав к губе полотенце. Пока он полоскался, мужики увели распоясавшегося Аверьянова, которому он лишь успел крикнуть в дверь:

- В понедельник приходи с заявлением!

В деревню он не поехал. Не хотелось красоваться перед родственниками жены свежими синяками, благо погода позволяла оправдать его неповиновение жене сильной сыростью. Провалялся без толку весь выходной.

К понедельнику губа его смачно взбухла, на щеке расцвели две багровые царапины и пришел он на работу злой на себя и Аверьянова. "Приду сразу же уволю" - планировал он и, не заходя в кабинет, направился в мастерскую. Сашка, как не в чем не бывало, играл с ребятами в домино.

- Поди сюда на минутку! - пригласил он Аверьянова, стесняясь показать команде подчиненных расквашенный и перекошенный рот.

- Докончу и выйду, рабочий день еще не начался, - спокойно ответствовал невозмутимый Аверьянов, продолжая играть. Пришлось разъяренному Николаю поджидать его за дверью почти десять минут.

- Пиши заявление! - с ненавистью, прямо смотря в невозмутимое белобрысое лицо, сказал ему Николай, когда тот вышел. Лицо это стало постепенно розоветь, краснеть и, наконец, изрекло сквозь узко сжатые губы:

- Ты чего мелешь, какое заявление?

- Или пиши заявление или выгоню по статье! - попробовал припугнуть Аверьянова Николай, сам уже нутром предчувствуя, что с увольнением на сегодня у него ничего не получается!

- Шутник!.. Чего ты мне сделаешь? То, что схлопотал по пьянке, так ты везде сам виноват - сам же пьянку организовал. По работе у меня замечаний нет, я не прогуливаю и не опаздываю. Начнешь придираться, подскажу своим ребятам, и не так получишь! …Все понял? - презрительно взглянув на обескураженного механика, Сашка спокойно вошел в мастерскую и сел на скамью за столом играющих.

Побитый и как будто оплеванный, Николай, густо покраснев от бессильной злобы и обиды, направился в кабинет, за ремонтным нарядом. Он понимал, что даже если опустить все ранее сказанное Аверьяновым, против него наберется достаточно фактов. Но кое чему практичному стычка эта его все же научила. Он понял, что его роль не такая уж выдающаяся и кичится особенно нет оснований.

Время, между прочим, пробегало довольно резво. Телесные раны зажили и душевные затушевались. Накладываясь одно на другое, события учили, накапливался опыт и умение. Слово «мальчики» бесследно исчезло из его лексикона. Николай, завершив обучение в институте, продолжал трудиться механиком. Ему за это время от профкома завода выделили двухкомнатную квартиру и он обставил её немудреной обстановкой местной мебельной фабрики. Люди ехали за мебелью в столицу, но в круговерти разработки и защиты диплома, ему было недосуг заниматься шикарной обстановкой. Он перевез свой громоздкий шифоньер, самодельный столик и диван. В общем, довольствовался тем, что имелось под рукой. Дочь его незаметно подросла и уже ходила в школу. Частенько, встретив отца у самого порога, она вела его за руку в зал, и просила прочитать красочный букварь. Николай, пока жена готовила и накрывала на стол, с удовольствием листал цветной, пахнущий типографской краской букварь, и с завистью размышлял: " Когда я учился, букварь черно-белым был, теперь им что, одно удовольствие только заниматься! Даже дочке нравится!"

Трудился Николай весьма добросовестно, но на установке отношения формировались не особливо удачно. Если с Виталием Ивановичем у него складывались самые приятельские взаимоотношения, то с Халиковым почему-то дружба не клеилась. Особенно это заметно стало после неудачного ремонта теплообменника. Тот и придираться к нему не придирался, а как-то все более отдалял и не подпускал к себе. Как и все небольшие ростом люди, он оказался чрезвычайно амбициозным, честолюбивым и мнил себя высоким руководителем.

Осенью Николай остался на установке один. Шеф пошел в очередной отпуск, его назначили исполнять обязанности. Отношения отношениями, но когда Виталий Иванович уходил в отпуск, на своем месте он настоял оставить именно Николая.

- Ты обеспечивай ремонт, а с технологией они сами разберутся! - мудро наставлял он при расставании.

- А как задания персоналу выдавать, как с документацией быть? - поинтересовался Николай. Документации у начальника установки было много более чем у механика, на первый взгляд прямо непочатый край.

- Задания пиши лишь касаемые наведения порядка, остальное, говорю же я тебе по-русски, Халиков напишет. Да не умер же я! Пройдет месяц и вернусь.

Новая должность захватила, и Николай отдавал ей все рабочее и прихватывал по вечерам личное время. Оставаться на устранение всевозможных неполадок приходилось нередко.

Месяц действительно проскочил незаметно и довольно скоро. Сегодня начальник установки весьма довольный и посвежевший вышел из отпуска. Он с семьей катался в Анапу. В кабинет к нему один за другим захаживали инженеры цеха, и он, по-хозяйски расположившись за рабочим столом, всем подробно рассказывал о Кавказских горах, зеленом с просинью море и янтарных винах. Николаю тоже страсть как хотелось послушать его курортные байки. Заполнив наряд-допуск и, кое-как пояснив четверым работягам из ремонтного цеха как собрать высокооборотистый компрессор, Николай постоял около них еще с полчаса и, сгорая от нетерпения, вошел в управление. В кабинете уже сидели полноватый мастер электрогруппы и пожилой механик цеха. Механик молча кивнул головой в знак вопроса. Толстяков поднял руку ладошкой вперед: мол, все в порядке, работают! Он сел на свой стул, напротив Виталия Ивановича и, жадно заглядывая тому в рот, слушал его неторопливое повествование. Сам он на Кавказе не бывал, и курорт представлял чем-то загадочным и таинственным. "Вот подрастет дочка, надо с Зойкой обязательно съездить в Анапу!" - подумалось ему. Заглядывая в рот Виталия Ивановича, он не заметил, как пролетело время. На обед они дружно прошлись с Виталием Ивановичем мимо компрессорной, даже не взглянув в её сторону.

После обеда пройдя по рабочим местам, он опять постоял некоторое время у разобранного компрессора. Наблюдая за слаженной работой ребят, он с одобрением отметил, что слесарь Смоленков, словно опытный доктор, прижав ухо к туго натянутой струне, добросовестно обтягивает ключами чугунную станину. Чуть продернет ключ и сосредоточенно прислушается, продернет ключ и опять вслушивается. Все трое помощников его, безотрывно наблюдая за артистической деятельностью бригадира, подобными же рывками тянули анкерные болты в обоих концах вала. В подвале компрессора, слесарь Кичигин и Аверьянов собирали обвязку по воде.

"Вот ведь какой талант у человека!" - с завистью подумал Толстяков, проходя мимо Смоленкова, но вслух сказал указание:

- Вы не забудьте затем проем монтажный закрыть, как домой пойдете!

- Как же, обязательно открытым оставим! - недовольно проворчал крепкий парень Давыдов. Он числился в ремонтном цехе, недолюбливал тощего механика и не скрывал этого. - Вот приди и проверь, а то все больше по кабинетам штаны протирать мастак стал.

- В смысле проема, будьте уверены Николай Анатольевич! – снизу затараторил скороговоркой Кичигин, - я сам прослежу, мне спешить сегодня некуда, в смысле жены дома нет, я обязательно прослежу, потом уж домой пойду!

Проверить Николаю не удалось. Да и на Кичигина он надеялся, простецкий и бесхитростный парень ему нравился. Подошел заместитель Халиков и Виталий Иванович начал новый виток рассказов. Он еще чувствовал себя в отпуске и лишь для виду листал папку с заводскими приказами, доставая одну за другой сигареты "Прима". Начальник цеха не зря катался на север. Он подыскал неплохое место и отрабатывал необходимый по кодексу срок. Халикова прочили в начальники и его нахождение здесь как бы, само собой, прикрывало присутствие остальных. Пять часов пропикало неожиданно быстро. Уточнив у старшего смены о полной готовности компрессора, Виталий Иванович пригласил своих слушателей к себе домой.

- Фотографии посмотрим, винишком кавказским побалуемся! - с улыбкой пообещал он.

Голубая, с изморозью пены, вода на ярких фотографиях еще снилась Николаю, когда надрывно зазвонил телефон. Телефонный звонок разбудил лишь только с пятого гудка. Он долго тыкался в потемках, пытаясь нащупать трубку, и натыкался на спинку кресла. Наконец трубка нашла свое место у правого уха. Сон прошел, и возникла почти осязаемая тревога.

- Алло! – сиплым голосом глухо сказал он в трубку, - алло, я слушаю!

- Николай Анатольевич! - раздался в том конце тревожный голос старшего, - у нас неприятности! Машинистка в проем упала!

- Какая машинистка, ты чего мелешь - толком говори, - недовольно перебил он старшего.

- Слесаря оставили проем открытым, она полы мыла, да оступилась и прямо в проем бухнулась! Мы её на машине скорой отправили, в больницу. – Эти объяснения рассеяли всякие сомнения, но вызвали глухое раздражение, быстро перешедшее в ярость.

- Да как вы смели, без моего разрешения, остолопы! - грубо закричал Николай, он сразу вспомнил прошлогодние разборки и накачки, - что у неё ноги оторвало что ли? Потом, начальник же вышел, что же ты мне звонишь?

- Оторвать не оторвало, а шесть метров все-таки летела - могут переломы быть, - оправдывался старший аппаратчик, видимо не расслышав его последних слов.

- Начальнику доложили? - хмуро спросил Николай. Он почему-то вспомнил, как они с Халиковым выпили за будущую дружбу последний бокал кисловатого краснодарского "Алиготе".

Наутро Халиков, делая вид, что между ними ничего не было, с визгливым криком напрягая и без того красное с похмелья лицо, изрыгая вместе с винным духом самые крепкие выражения, накачивал Николая за безалаберность.

- Да я им сразу после обеда сказал, закройте проем! - оправдывался Николай, отворачивая лицо от ставшего крайне антипатичным Халикова.

- Сказал, сказал... Проверить надобно было! Вам за что зарплату платят, только за сказал, или за контроль тоже? – выслушав его ответ, перешел тот на громкий тон..

Выручило Николая на сегодня лишь то обстоятельство, что молодая машинистка, свалившись в проем, не упала, а скатилась по наклонным трубопроводам, обхватив их ногами. Отделалась она мелкими ушибами, Толстяков отделался визгливыми наставлениями Халикова, а Виталий Иванович ни за что, ни про что схлопотал выговор. Не успевшая завязаться будущая дружба их дала крупную трещину.

"А что же этот подлец, в смысле Кичигин, так подвел?" - несмотря на крайнюю напряженность обстановки, Николай почему-то не мог допустить мысли, что Кичигин оставил проем открытым и ушел домой. Не такой он человек! Но Кичигин работал на установке и как назло не попадался на глаза. «Чует свою вину, напакостил, зато и избегает!» – недовольно думал Николай.

За грибами

Легко спрыгнув с высокой ступеньки, Кузьмич с силой хлопнул дверцей. «Камаз» плавно стронулся и покатил по широченной мостовой дальше, дыхнув на него черной гарью выхлопной трубы. Сегодня Иван Кузьмич возвращался с работы весьма усталый. День был насыщен организацией доставки в институт партии алюминия.

В начале лета он закончил институт. Его начальник Олег Владимирович Сидорук, используя совсем еще свежие знания технологических процессов подчиненного, затеял реконструкцию насадки в колонне отмывки. Сам Сидорук теоретические науки, с его слов, изрядно подзабыл, поэтому Кузьмич вечерами почти два месяца корпел над расчетами. Он просчитывал результативность этой самой насадки, её эффективность и экономическую целесообразность затеи. Уроки преддипломной суеты не прошли даром. Показав предварительные наметки главному инженеру, они, с его благоволения, подключили преподавателей с механической кафедры. Важный и осанистый главный инженер завода больше беседовал с Кузьмичом, который встречался с ним, хотя не впервые, но не часто, а разговаривал с глазу на глаз вообще в первый раз. Он краем уха слышал, что образование тот получил в ВПШ и пришел на завод с партийной работы. В общем, главный на него произвел двоякое впечатление: не особенно мудрого, но оборотистого и прижимистого руководителя. Хватка в нем больше житейская чувствовалась, разбирался он лучше в коммерческом плане, и пытал Кузьмича в разрезе экономическом. По итогам результатов первого приближения решили изготовить опытный образец и провести пробег. Ему же, как недавнему выпускнику хорошо знающему преподавателя Клокова, Сидорук дал экстренное задание: отгрузить и сдать Клокову полтонны листового алюминия. До самого обеда Кузьмич пробегал по управлению, оформляя машину и документы на получение материала, чуть перекусив, после обеда сразу, прихватив двух человек, направился на базу, где сам же занимался с ними погрузкой. Управился лишь к концу дня. И вот он на глухо урчащем двигателем автомобиле «КамАз» въезжает во двор института. Водитель остановил грузовик у лабораторного корпуса и заглушил двигатель. Кузьмич резво спрыгнул с подножки и осмотрелся.

Прошло всего лишь несколько месяцев, как он получил диплом, но на территорию института шагнул с торжественным благоговением. Там по ту пору как раз никого не было, коридор поразил безлюдностью и непривычной, почти звенящей тишиной. Учебный семестр пока не начался и нашел преподавателя он после длительных поисков в механической мастерской. Суетливый Клоков в длинном темносинем халате и с заискивающе улыбающимся лицом, сам лично открыл широкие ворота и взялся командовать водителем при въезде в помещение мастерской. Кузьмич вошел в знакомое помещение впереди машины и с удивлением остановился у стоящего близь стены блестящего крупными косыми зубьями редуктора. При нем такого агрегата в помещении не было. Подошли несколько молодых преподавателей и Кузьмич, еще чувствующий перед ними небольшую неловкость как бывший студент, влез в кузов и стал деловито скидывать легкие листы алюминия на бетонный пол.

- Вот на этом аппарате я буду нарезать вам насадку! – все также заискивающе улыбаясь и протирая мокрые руки платком, показал Клоков на диковинную машину, когда они закончили выгрузку. – И работает он очень просто. Вот смотрите!

Кузьмич, весь день кидавший, хотя и не тяжелые, но несподручные листы, изрядно устал, и делал вид, что слушает внимательно, с большим усилием. Клоков включил электродвигатель и ловко продемонстрировал его работу. На густо смазанных шестиметровых полозьях с помощью рычагов бесшумно перемещались два шестеренчатых редуктора. Пропущенный между ними узкий лист тут же покрылся глубоко вдавленными отпечатками зубьев.

- Потом завернем эти полосы в плотный рулон и загрузим в вашу колонну, - продолжал любовно демонстрировать свое давнее изобретение Клоков, но Кузьмич слушал не особенно чутко.

Распрощавшись с любезным бывшим преподавателем, Кузьмич попросил водителя подвезти его до дома. Хотя рабочий день закончился уже давно, но благодаря прямой доставке, домой он прибыл несколько ранее обычного.

Во дворе уже неподалеку от подъезда его встретил катающийся на велосипеде сын, двенадцатилетний подросток Константин.

- Пап, как хорошо, что ты рано пришел! Мамка сказала за грибами с тобой сейчас поедем! – сразу же радостно сообщил он отцу, лихо подкатывая к подъезду.

- Да устал я, сынок, сегодня изрядно, - попробовал отговориться Кузьмич.

- Ничего, пап, ты пока кушать будешь и отдохнешь, а грибы я тебе опять носить буду! Помнишь, как в прошлом году носил?

Надежда, полнотелая жена Кузьмича, наблюдавшая в окно с третьего этажа, как они беседовали с сыном, встретила мужа с плутоватой улыбкой:

- Ну, что, получил указание?

- Да вы момент выбрали не совсем подходящий, - посетовал Кузьмич. Но жаловаться на усталость еще и жене не стал.

- На рынке сегодня была, там опят навезли тучу! Говорят косой косить можно. Давай уж не тяни, а то народ так и прет в лес толпами. Ты достань велосипед с подвала, пока я ужин разогрею.

…Час спустя Кузьмич, беспечно разговаривая с сыном, входил в невысокий лес, распростершийся по горбатым холмам правой стороны речки. От былой усталости, несмотря на проделанный на велосипедах пятикилометровый путь, не осталось и следа. Солнце стояло еще высоко, осенний воздух был прозрачен и сух. С высоты этих холмов позади них на обширной площади раскинулся и как на ладони просматривался весь их небольшой город, с густо дымящими в северной части трубами промышленных предприятий. Они несколько минут постояли, любуясь раскинувшейся панорамой.

- Пап, а твой завод отсюда видно? – спросил его Константин.

- Я то вижу, да ты вряд ли разглядишь, - ответил Кузьмич и, водя по горизонту пальцем, попытался объяснить ему расположение его установки.

Но, так и не достигнув цели, он объяснение прекратил. Они сели на велосипеды и, с веселым смехом скатившись с горки, въезжали по узкой просеке ведущей в гущу леса. Еще более оживил их расположение духа медленно ползущий по утрамбованной колесной колее молодой уж. Он, вальяжно извиваясь, полз по правой колее, совершенно не обращая внимания на аккуратно объехавших его велосипедистов. К низу дорога расширилась. Там они сошли с велосипедов, пересекли растоптанную деревенским стадом кочковатую и сырую лощину, пешком спустились по лощине в густой черемушник.

Пройдя по заросшей крапивой вырубке не более сотни метров, Кузьмич обратил внимание на выглядывающие из травы небольшие, с пятикопеечную монету величиной пятнистые шапки грибов. Пригнувшись, он сорвал один и принюхался. Сладко запахло густым и вкусным грибным запахом. Шапка снизу была девственно белой и упругой – это, вне сомнения, был самый настоящий осенний опенок.

- Вот здесь и остановимся! – предложил он сыну и, сойдя с дороги, приставил велосипед к дереву. Сбросил рюкзак, вынул из него корзину и посмотрел на Константина.

- Я штаб делать стану, вон на том дереве, пап! В войнушку поиграю, пока ты грибы собирать будешь! – сын деловито осмотрел раскидистую черемуху, бросил велосипед рядом с родительским, и тут же полез на дерево исполнять свои фантазии.

Сероватые упругие головки свеженьких опят радовали, они стелились под травой бесконечной чередой, но собирать их после трудного дня было довольно утомительно. Слушая воинствующие кличи сына, Иван Кузьмич изрядно намучился, и едва разгибал спину, но рюкзак и корзину все же настрогал. Набрал он также немного разноцветных листьев сыну для гербария. Было начало сентября и лист еще не окрасился в яркие краски, поэтому довольствовались только резными крупными листьями кленов и каких-то широколистных трав.

Упаковав туго набитый рюкзак и, тяжело закинув его на плечи, Кузьмич позвал сына в обратный путь. Костя, с сожалением окинув обжитый «штаб», приподнял велосипед и пристроился сзади за родителем. Поднимаясь в горку, уже почти на самой опушке, они оживленно переговаривались, когда совсем неожиданно, лицом к лицу столкнулись с озабоченным главным инженером завода.

- Здравствуйте Алексей Александрович! – вежливо поздоровался Кузьмич, и инстинктивно посторонился, уступая ему дорогу.

- Здравствуйте! …Кажется Иван Кузьмич? – ответил главный близоруко приглядываясь, он его хорошо запомнил после нескольких встреч при работе с расчетами. Потом покосился на набитый рюкзак и жадно осмотрел нагруженную доверху корзину. – Говорят тут грибов полно? – спросил он.

- Да есть немного, я набрал три корзинки! – скромно похвалился Кузьмич.

- И где люди набирают, мы два часа мечемся, даже полкорзины не собрали! – оскорблено промолвил главный инженер. - Ты вот где насобирал столько?

- Да, вон там, по лощине вниз спуститесь, там полным полно этих самых опят! – Кузьмич оглянулся и ткнул пальцем свободной руки вниз по просеке. Но в глубине её уже устанавливалась мрачноватая темень.

- Вот как!.. А я всерьез подумал, что едва войду в лес и сразу заполню корзину! – разочарованно протянул шеф. - Мы, было, сунулись туда, да там дорога сплошь коровами разбита, не проехать на «Волге». Вот и бегаем по опушке, а здесь они почему-то не попадаются! – невесело промолвил Алексей Александрович и пошел вдоль опушки.

Однако, пройдя лишь несколько шагов, он возвратился.

- Послушай, - спросил, доставая из прикрытой широким кленовым листом корзины розоватую шляпку помятого гриба, - если ты такой знатный грибник, не подскажешь ли, что это за порода? Съедобный или нет? Там на опушке их много встретилось, брать - не брать, черт те знает!

- Сыроежка ж это! – лишь бросив беглый взгляд, сразу определил Кузьмич. – Очень даже съедобные грибы. Только сотрутся в порошок, пока довезете до дома! Я таких не беру.

Главный повернулся и направился к дороге. Там по направлению к городу сквозь прозелень кустов просвечивал блестяще-черный бок «Волги». В салоне краснел цветной платок, по-видимому, его жены.

- Хм!.. Приехали за грибами, а сами даже сырояжку от поганки отличить не могут! И в лес еще зайти боятся! – упрекнул главного Константин, пристраиваясь на кожаное сиденье велосипеда. В предвечернем чистом воздухе его звонкий голос разнесся слишком явственно и главный оглянулся. Он явно все слышал. – Эх и прокатимся сейчас с горки! Поехали пап, с ветерком!

Эта встреча с заводским боссом второй по значимости величины не была знаковой, и Кузьмич вовсе не придал ей значения, но она сыграла в его инженерной судьбе много негативного. Он как-то прочно попал в немилость главного инженера и так и не смог впоследствии из неё выбраться.

Обратный путь почти весь был под горку, дорога оказалась плотно укатана возящими свеклу автомобилями и, Кузьмич с сыном, скатываясь с горки на горку, без особых приключений через каких-нибудь полчаса резво докатили до дома. Надежда суетливо кружилась вокруг них, когда Кузьмич любовно разглаживая кучу руками, высыпал чуток примятые шляпки в большую ванну.

- Вот, полную ванну тебе настрогали! – горделиво сказал он жене, освобождая рюкзак.

Дата добавления: 2015-12-07