Глава 19. Нож в спину

Старенькое кашемировое пальто, доставшееся в наследство от сестры, плохо согревало на морозе, поэтому, нерешительно стоя на широкой каменной лестнице прокуратуры, Уинн дрожала, как осиновый лист.
Мимо нее сновали люди – работники и посетители, поглощенные своими мыслями, с чашкой утреннего кофе в руках или кипой бумаг. Будучи подростком, который мечтал о новых туфлях, в то время как в школу приходили работники полиции и рассказывали, куда следует обращаться, когда тебе стало известно имя маньяка-убийцы, Уинн теперь не знала, куда податься. Вероятнее всего, ее поднимут на смех или же просто выставят за дверь, толком и не выслушав.
Тогда она подумала: «К кому бы в таком случае пошла Мэдс?» и ответ напрашивался сам собой: к тому, кого она знала с детства, кто беспокоился о ней, кому она могла доверять и кто, конечно же, обладал какими-то полномочиями и правоохранительной силой. В свете всего вышеперечисленного кандидатура Лиз Форбс однозначно лидировала. Но загвоздка была в том, что Уинн не была Мэдс.
Мэдс… Вчера девушка закончила читать ее дневник – небольшую книжку в кожаном переплете, хотя пустые страницы оставляли чувство недосказанности и смазанной концовки. Не хватало жирной точки, яркого события, после которого можно будет написать на всю страницу «Конец». Наверное, это было оттого, что Мэдс никогда не сможет описать свою смерть и все, что за ней последовало.
Уинн было грустно. Если бы умерла она, родители бы поплакали некоторое время, но у них было столько детей, что тосковать по дочери элементарно не хватило бы времени. Пару одноклассников бросили бы грустные взгляды на ее пустую парту, и несколько посторонних мимолетно прочли бы заметку об ее смерти в какой-то не слишком популярной газете, где-то между статьей о разводе каких-то знаменитостей и рекламой хлопьев.
В случае с Мэдс все было совершенно иначе. Уинн бы отдала десять лет своей жизни за то, чтобы на один день стать Мэдс. Каждое мгновение короткой жизни загадочной мисс Шелдон было подобно яркой вспышке, которая ослепляет и запечатлевается в памяти навсегда.
Ее любили. Ее ненавидели. Ею восхищались и ее призирали, но главное: Мэдс никогда не забудут.
Телефонный звонок вывел девушку из задумчивости.
- Ало.
- Ты плохая сестра, - донесся из трубки голос четырехлетнего Кэвина, самого младшего члена их большой семьи.
- Послушай, Кэвин, у меня нет времени, - раздраженно ответила Уинн, не желая выслушивать сейчас глупые детские претензии брата. – Откуда ты звонишь? Впрочем, неважно. В моем письменном столе во втором ящике сверху есть небольшая коробка твоих любимых конфет. Я прощена? – нетерпеливо спросила девушка, желая поскорее закончить разговор.
- Ты плохая сестра, - повторил брат, и Уинн ощутила легкий укол беспокойства.
- Кэвин? Что у тебя с голосом? Ты заболел? У тебя что-то болит?
- Я очень-очень плохо себя чувствую, - в глоссе мальчика слышались слезы, душившие его, казалось, он говорил еле-еле.
- Где мама? – страх сдавил сердце девушки своей мерзкой, скользкой рукой.
- Мамы нет, - всхлипнул малыш. – Я один. Мне очень страшно. Из-за тебя. Потому что ты плохая сестра.
- Господи, Кэвин, скажи, что случилось! Скажи, где ты?
- Мне страшно, мне страшно! – у мальчика началась истерика, и волна паники перекатилась и на Уинн. – Ты плохая!
- Но что я сделала?
- Мама говорила тебе не брать чужие вещи. Ты не послушалась, - прошептал ее любимый малыш, а девушка почувствовала, как внутри все похолодело: чужая вещь…
- Тебя украли? – также шепотом поинтересовалась Уинн, чтобы кто-то злой и сумасшедший не смог ее услышать. Она знала, что могут сделать с ее солнышком… - Я верну, скажи, что я верну, Кэвин!
- Развернись и уйди прочь оттуда, - все еще плача, приказал мальчик. – Ты не должна там находиться, плохая, плохая Уинн! Тебя накажут, меня уже наказали из-за тебя!
- Нет… Нет!
Работники прокуратуры стали оглядываться на нее, поэтому девушка попятилась назад и поспешила уйти.
- Скажи, что я отдам, только пусть не трогают тебя! Я никому не скажу, клянусь.
Она знала, что ее услышат. Ей сейчас было неважно все, даже восстановление этой чертовой справедливости, главное, чтобы они не искалечили ее брата.
- Поздно, - был ответ Кэвина. – У тебя есть только один способ все исправить.
- Я сделаю все, что угодно.
- Я попал в злое королевство. Я – маленький принц. И злые волшебники обменяют меня только на принцессу. Но только на прекрасную принцессу! На Елену Прекрасную.

***

- Милая? – Кэтрин встала из-за столика в одном из Лондонских кафе и пошла навстречу сестре. – У тебя был такой взволнованный голос по телефону… Что-то стряслось?
Леди Эббигайл Картер, для родных просто Эбби, сняла солнцезащитные очки, заставив сестру возмущенно ахнуть.
- Господи, Эбби! Кто с тобой так?!
Вокруг усталых темных глаз виднелись фиолетово-синие очертания, скрыть которые не сумело даже изрядное количество тонального крема.
- Муж, - только и выдохнула Эбби, опустившись за столик.
- Итан? – не поверила своим ушам Кэтрин. – Но… Он ведь так сильно тебя любит, Эбби!
- Я сама во всем виновата, сестра. Кэт, я… Изменяю ему. Уже долгое время.
Кэтрин не могла поверить своим ушам. Эбби, милая, добрая сестра, примерная дочь и жена, изменяла своему мужу. Еще год назад, на свадьбе Эбби и Итана все говорили, что это брак, заключенный на небесах. Но спустя несколько месяцев благовоспитанный и безупречный Итан по необъяснимым причинам стал проигрывать все семейное состояние в казино, а теперь избил любимую жену, которая, как оказывается, давно ему изменяет!
Мир сходил с ума, а Кэтрин не могла понять почему.
- Кто это? – спросила она негромко. – Я его знаю?
При мысли о любовнике в глазах Эбби появился блеск, а на губах – легкая улыбка.
- Его все знают. Клаус…
Клаус – лондонская легенда. Именно Клауса Итан обвинял в том, что превратился практически в банкрота, а Эбби…
- Но он ведь… Он подонок! Как ты можешь?
- Ты его не знаешь! – горячо возразила Эбби. – Все, что о нем говорят, – неправда. Жалкие завистники. А он… Он мой принц.
Глупая, романтическая сестренка!
- Эбби, прошу тебя, умоляю, не встречайся с ним, – у Кэтрин ком застрял в горле. У нее было очень плохое предчувствие. - Вспомни, сколько скандалов в Лондоне из-за него было. Подумай об отце: ты ведь можешь разрушить его политическую карьеру. А мама? У нее больное сердце!
- А как же я?! – воскликнула Эбби. – Я люблю его, понимаешь, Кэт, люблю! И буду с ним, несмотря ни на что. Я просила у Итана развода.
- А он?
- Отказал. Считает меня своей собственностью. Но это пустяки, мы с Ником все равно уезжаем скоро.
- Куда?!
- В Нью-Йорк. Его семья переезжает, и я с ним.
- Подумай, что ты делаешь. Ради Бога, Эбби, не уезжай!
Кэтрин с силой сжала руку сестры.
- Прости… Но я всю жизнь делала то, что твердит долг и мораль. Теперь я буду слушать сердце. А оно велит следовать за Клаусом.
- У меня такое предчувствие… Что если ты уедешь, то не вернешься никогда.
- Не накручивай, сестренка. Я вернусь, родная, обязательно вернусь.
Эбби заключила сестру в объятья, окружив неизменным тонким ароматом фиалок. Это был день, когда Кэтрин видела сестру в последний раз.

- Она была моей сестрой, - прошептала Кэтрин. В темной загадочной бездне ее глаз Элайджа мог прочесть сожаление и боль.
Ему тоже было очень жаль. И очень больно. Но он понял ее выбор, молча встал и пошел к двери.
Кэтрин хотелось заплакать, разрыдаться в голос. Ей хотелось броситься за ним, спрятаться в его объятьях от этого гнусного мира, полного страданий и предательств. Элайджа был тем, от чьих поцелуев ей хотелось просыпаться каждое утро; она хотела сына с его глазами и его улыбкой; именно с ним она хотела состариться; и, когда она будет умирать, ей хочется, чтобы именно его лицо было последним, что она увидит в этом мире. Но даже ради всего этого Кэтрин не могла предать любимый образ сестры, навеки сохранившейся в ее сердце.
Стук двери эхом отозвался в каждой частичке сердца. Он ушел.
Первое, что бросилось в глаза девушке, когда она открыла папку, - маленький букет засушенных фиалок. Именно эти цветы всегда служили Кэтрин напоминанием о сестре, и однажды, собираясь на званый вечер, она украсила этим самим букетом свое черное вечернее платье. А позже тем же вечером, согласившись шпионить за Элайджей, она с ложной торжественностью прикрепила цветы к его пиджаку, лучезарно улыбаясь и ненавидя его всей душой, ибо в нем текла кровь Клауса.
Эти цветы находились в черной папке, в одном файле с единственным исписанным листом бумаги.
«Моя любимая Катерина… Я очень надеюсь, что ты никогда не прочтешь этих строк, ведь это будет значить, что между нами уже все кончено. В Англии моя семья успела нажить себе много врагов, в том числе и среди правительства, но и друзей у нас много. Меня сразу предупредили, что ко мне хотят подослать человека, который должен будет войти в доверие и собрать на меня информацию, которая позволит моим недоброжелателям навсегда разрушить мою политическую карьеру, а может, даже упрятать за решетку. Я сразу понял, в чем дело, когда сестра несчастной Эбби так ослепительно мне улыбалась, но особенно тебя выдало выражение твоих глаз. Ты ненавидела меня, я видел это. Но я был влюблен, как мальчишка, поэтому согласился на эту рискованную игру. Я знал, что никакого уничтожающего компромата ты не найдешь – его попросту нет, но я верил в то, что со временем ты полюбишь меня. И мне казалось, что ты действительно полюбила. Ты просила быть всегда рядом, никогда не оставлять тебя… А потом мои нью-йоркские друзья из ФБР позвонили и сказали, что некая Бонни Беннет тщательно проверяет мою биографию времен пребывания в Нью-Йорке. Я знал о том, что она твоя подруга, но отказывался верить, что все то время, которое для меня было самым счастливым в жизни, ты все еще мечтала меня уничтожить. Я встретился с Бонни лично пару дней назад и сказал, что мне все известно об услуге, которую она тебе оказывает. Она пожала плечами и сказала, что мне нечего бояться, и она только успокоит тебя. Но я попросил ее об одолжении. Она долго не соглашалась, но я сказал, что это наш с тобой последний шанс. Твоя подруга поняла меня, не сердись на нее. Я не могу любить человека, который мне не верит, Кэт. Я никогда бы не предал, не обманул и не обидел тебя. Поэтому я надеюсь, что эта папка сгорит в огне и ты сейчас соглашаешься стать моей женой вместо того, чтобы читать это. Но если читаешь, просто знай, что я любил тебя.
ПС: Если внимательно посмотреть, над левой бровью моего брата есть едва заметный шрам – память об Эбби. Не нужно мстить ему за свою сестру, поверь, наш отец позаботился о том, чтобы Клаус и Ребекка понесли наказание. О том, чтобы они заплатили за остальное, я позабочусь сам.
Элайджа».
Дрожащие пальцы открыли маленький черный футляр. Кольцо с аметистом такого же цвета, как и цветы, которые все это время хранил Элайджа, Кэтрин надела на безымянный палец левой руки – другого там никогда не будет.
Рука сжалась в кулак.
«- Если этот Клаус тебя когда-нибудь обидит, знай – я с ним поквитаюсь, - пообещала она тогда сестре.
- Не нужно, Кэт, пойми: не нужно».

***

Говорят, нет ничего хуже, чем нож в спину. Елена была бы согласна умереть, не видя глаз убийцы.
Все, во что верят люди, - глупости.
Они верят в Бога, но как Бог может спокойно смотреть на все то, что творится на Земле?
Они верят в любовь, но после всего пережитого Елена поняла, что и это прекрасное чувство – редкая гадость, как и все прочее оружие массового поражения, придуманное людьми.
Люди верят в священность семьи… Тогда почему родной человек может стать самым изысканным палачом, почему даже кровное родство не останавливает от того, чтобы жестоко отнять жизнь своей родни?
Мэдс не верила в подобную чепуху. Ей было фиолетово до Бога, она насмехалась над любовью, семейные ценности для нее были пустыми словами. Но даже она верила во что-то. И эта вера была такой стойкой и непоколебимой, что в ней не смел сомневаться никто из окружающих.
Дружба – святое понятие. Друзья важнее всего. Пятеро людей, которые за тебя горой, – и больше от этой жизни ей было ничего не нужно.
- Предатель! – сорвался громкий крик с крепко сцепленных губ Елены, заставив прохожих оглянуться.
Горячие слезы катились по щекам, ноющая боль в сердце и пустота где-то там, где когда-то была ее душа. Боль мешалась между собой – физическая и душевная, терпеть у девушки больше не было сил.
Он обернулся, услышав ее голос. Она шла к нему, в ее глазах пламенем горела ненависть, она была слабой, едва не валилась с ног, но не сдавалась. Елена была его совестью.
Он стоял в тени дерева, недалеко от озера. Ему было так тяжело смотреть на нее, так невыносимо.
Девушка подошла так близко, ее дыхание опаляло ему лицо.
- Посмотри мне в глаза, - велела она. – Посмотри! Я не хотела верить. Видит Бог, я не хотела верить до последнего.
Елена знала правду. Правду, которую он скрывал даже от самого себя. Мир рухнул.
- Я любил тебя… - проговорил он. Его единственное оправдание.
- Любил, - произнесла она с насмешкой. – Ты хотел, чтобы я принадлежала тебе, и ради этого готов был даже брата убить. Мой дедушка ни за что не составил бы это завещания без чьей-то подсказки. Кто-то близкий должен был сыграть на его единственной слабости – компании. И ты сыграл. Ты не мог попросить составить завещание с условием женитьбы на тебе, но подстраховка ведь нужна, не так ли? Наверное, слишком эгоистично с моей стороны думать, что это было проделано исключительно ради меня. Была и другая цель, не так ли? Компания. Джузеппе всегда видел Деймона во главе корпорации, тебя он никогда не брал в расчет. Он сын от любимой женщины, а ты – нет. Ведь это говорил тебе папочка перед сном, правда? И Мэдс – дочь, которой он восхищался. Но он никогда не восхищался тобой, Стефан. Поэтому ты убил ее? Просто потому, что отец любил ее сильнее? Потому, что брат любил ее сильнее? Двери были заперты – в дом Локвудов никто не проникал. Сигнализация на высшем уровне. Мэдс убил кто-то из ее самых любимых. Это было так удобно. Она заперлась в комнате родителей Тайлера и не пускала его внутрь. Но она пустила тебя. Когда все уснули, милый, добрый Стефан взял нож и поднялся к ней. Она была зла на Тайлера, на то, что проявила слабость. Но ты был тем, кому она позволяла видеть себя слабой. Так она написала в своем дневнике. Один удар – и ты разрушил все. Наш мир умер вместе с Мэдс. Стефан, которого все знали и любили, умер вместе с Мэдс. Тайлер… Просто подвернулся удобный случай, или ты спланировал и это? Тая за решетку – и концы в воду. Но не все так просто. Спустя пять лет он вернулся и разворошил прошлое. Он похитил Кэр, и мы с Деймоном кинулись ее спасать. Но Деймон не мог не предупредить младшего брата. Он позвонил ему по дороге, сказал быть осторожным, рассказать все, мол, так и так. И вот тогда тебе стало страшно. Страшно, что, если мы соберемся вместе и Тайлер заставит нас во всем разобраться, мы начнем тебя подозревать. Ты приехал раньше и проник на кухню – мы ведь играли когда-то в том домике. Тайлер слетел с катушек, едва не прикончил меня, и все вроде спокойно, его опять посадили за решетку. Но Кэр перешла на сторону мятежа. Ты не мог убить ее, как Мэдс, но уверена, ты предпринимал какие-то действия. Потом вернулась Ребекка. О, ты испугался, ведь она так хорошо знала, кто ты на самом деле. Но Клауса и Ребекку ты боялся, ведь, узнай они, что именно из-за тебя папочка так долго наказывал их… Смерть той девушки вовсе не была случайностью. Кэтрин рассказала мне о ней. В Лондоне ходили сплетни о романе Эбби с Клаусом, она потащилась за ним в Нью-Йорк, да он бы в жизни так не подставился, убивая ее! Но он вполне мог сделать ее объектом игры – она бы потом простила и не создала проблем. Это было еще одной ниточкой. Если об игре знал Клаус, то знала и сестренка, а та наверняка показала тебе флакончик и рассказала секрет. Подменить таблетки не составляло труда. Бекка была слишком опасной, повторюсь, она могла раскрыть нам глаза на тебя. Но ты такой не оригинальный, Стефан! Теми же таблетками, которыми ты убил Эбби, впоследствии напичкал Викки. Опять же – ненужный свидетель. Но что же знала Викки? У меня есть теория. Викки знала о моем ребенке. Она рассказала тебе. Мой идеал рухнул в твоих глазах. Я была нужна тебе, но не с ребенком твоего брата. Ты не хотел воспитывать чужое дитя, как твоя мать. Ты боялся, что мой ребенок будет вылитым Деймоном. Или вылитой Мэдс. И еще ты не мог допустить нашей свадьбы – не мог позволить, что я буду принадлежать твоему брату вечно. Именно с твоего места было удобнее всего бросить записку. Господи, Стефан, даже со мной! Даже со мной ты поступил так чудовищно… Еще один подонок Сальваторе. Но твой отец и Деймон даже рядом не стояли по сравнению со всей степенью твоей ужасной сущности.
- Прости меня… Прости…
Она подняла руку и со всех сил ударила его по лицу. Стефан Сальваторе упал перед ней на колени, слезы текли по его щекам, и он умолял о прощении. О прощении, которого он никогда не сможет получить.

Дата добавления: 2015-12-07