Идея теории игр нашла широкое применение — иногда как метафора, иногда для определения количественных значений возможных результатов — при спо­рах и конфликтных ситуациях

Идея постиндустриального общества, являющаяся темой дан­ной книги, и представляет собой прогноз перемен в социальной структуре западного общества.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС

Структура общества — это не слепок с социальной реальности, а концептуальная схема. История — это поток событий, а обще­ство — переплетение многих разнородных отношений, которые познаются не только простым наблюдением.

Концептуальная схема — в том смысле, в каком я использую это словосочетание, — зиждется на осевом принципе и имеет осевую структуру. Моя цель в том, чтобы восстановить некото­рые значимые элементы прежних методов социального анализа.

Идея осевых принципов и структур является попыткой выя­вить не причинность (это может быть сделано лишь в теории эмпирических отношений), а центральность. В поисках ответа на вопрос, как функционирует общество, эта идея стремится определить в рамках концептуальной схемы его организующий остов, вокруг которого группируются прочие институты.

Многие видные социальные мыслители помещали идею осе­вых принципов иди осевых структур в центр своих формулиро­вок.

· Книга А. де Токвиля “Старый порядок” базируется на осевой структуре: подчеркивании централизации управления в руках государства.

· Для М.Вебера рационализация есть осевой принцип для понимания перехода западного мира от традиционного к современному об­ществу.

· Для К.Маркса производство товаров есть осевой принцип капитализма, а коммерческое предприятие — осевая структура;

· для Р.Арона в его теории индустриального общества таким прин­ципом служит машинная технология, а структурой — фабрика.

Концептуальные постулаты и осевые принципы ценны тем, что они позволяют занять комплексную позицию в попытке по­нять социальное изменение, но они не отрицают ценности вос­приятия логики ключевых институтов в рамках конкретной схе­мы. Так, термины “феодализм”, “капитализм”, “социализм” по­рождены концептуальными схемами, расположенными — в марксовой теории — вдоль оси отношений собственности. Термины “доиндустриальный”, “индустриальный” и “постиндустриальный” выступают следствиями использования в качестве осевого прин­ципа типа производства и разновидности используемого знания.

УТОПИЯ

Решена ли в настоящее время экономическая проблема? Ис­чезнет ли нехватка благ?Если говорить на языке, которым пользо­вались социалисты и утописты —языке XIX века, — ответ будет отрицательным, и он будет оставаться таковым в течение еще длительного периода времени. Быстро выяснилось, что “кибер­нетическая революция” оказалась иллюзорной; впечатляющего увеличения производительности не произошло. Подробное ис­следование, проведенное президентской комиссией по технике, автоматизации и экономическому прогрессу, показало, что за предшествующие два десятилетия не случилось резких скачков эффективности, и, если составить прогноз на ближайшие десять дет, — а только для такого периода можно выявить нарождаю­щиеся научно-технические нововведения, — то в недалеком бу­дущем подобного роста также не предвидится. В действительно­сти экономические перспективы выглядели совершенно противо­положными. Расширение сферы услуг — существенная отличи­тельная черта постиндустриального общества — стало помехой для роста производительности,приведшей, по расчетам журнала “Форчун”, к сокращению темпов экономического роста в США с 3 до 2,8 процента, что составляет падение выпуска продукции в ценах 1970 года на 40 млрд. долл.123 Кибернетика еще раз продемонстрировала склонность общественного мнения к повышенной драматизации и раздуванию ее до размеров, не соответствую­щих реальному эффекту (забывают, что в экономике с ВНП, рав­ным одному триллиону долларов, новая отрасль с объемом про­дукции даже в 1 миллиард долларов составляет только одну ты­сячную). Видение полностью автоматизированной производитель­ной экономики — с ее безграничными возможностями выпуска материальных благ — оказалось лишь фантазией социальной на­уки начала 60-х.

Парадоксально, но предчувствие Утопии вскоре оказалось вытесненным призраком Апокалипсиса. На смену идеям беско­нечного изобилия, свойственным 60-м годам, пришла картина хрупкой планеты с ограниченными запасами истощающихся ре­сурсов и отходами производства, загрязняющими воздушную и водную среду. Единственным путем спасения стадо казаться пре­кращение экономического роста.

Проблема, стоящая перед челове­чеством, сводится отныне не к выживанию, но к обеспечению определенного жизненного уровня, не к биологии, а к социоло­гии. Основные потребности оказались удовлетворенными, а воз­можность изобилия — вполне реальной.

Теория социального развития (периодизация)

Для аналитических целей можно подразделить обще­ства на доиндустриальные, индустриальные и постиндустриаль­ные и противопоставить их в различных аспектах. Поступая таким образом, я попытался показать в прилагаемой схемати­ческой таблице, насколько три упомянутых типа общества ра­дикально отличаются друг от друга по отдельным признакам (см. таблицу 1-1). Это, конечно, идеальные типы, но цель такой конструкции — наглядно показать существенные различия. Так, доиндустриальное общество организовано вокруг “взаимодей­ствия с природой”: ресурсы обеспечиваются добывающими от­раслями промышленности, а общество подчиняется законам сни­жающейся отдачи и низкой производительности. Индустриаль­ное общество — это “взаимодействие с преобразованной при­родой”, которое основано на взаимоотношениях человека и машины и использует энергию для превращения естественной окружающей среды в техническую. Постиндустриальное обще­ство основано на “игре между людьми”, в которой на фоне ма­шинной технологии поднимается технология интеллектуальная, основанная на информации. Вследствие столь серьезных разли­чий существуют огромные расхождения в характере экономи­ческого сектора и типах занятости. Методологическая основа каждого общества различна, и, что более важно, существуют качественно отличные осевые принципы, вокруг которых скон­центрированы институциональные и организационные атрибуты того иди иного социума.

ТАБЛИЦА 1-1!

Результатом всего этого становятся резкие отличия характе­ра структурных проблем, с которыми сталкивается общество каж­дого типа. В индустриальном обществе главной экономической проблемой была проблема капитала: как институционализировать процесс накопления достаточных сбережений и превратить их в инвестиции? Ее решили с помощью фондового рынка, инвести­ционных банков, самофинансирования и государственного нало­гообложения. Ячейкой социальных отношений являлись предпри­ятие или фирма, а основной социальной проблемой — проблема конфликта между работодателем и рабочим. В той мере, в какой инвестиционные процессы приобрели рутинный порядок, а “клас­совые конфликты” были изолированы таким образом, что вопрос классовой борьбы перестал быть единственным фактором соци­альной поляризации, прежние проблемы индустриального обще­ства оказались если не “решенными”, то, во всяком случае, ли­шенными остроты.

В постиндустриальном обществе главная проблема состоит в организации науки, а важнейшим институтом выступает универ­ситет иди научно-исследовательская лаборатория, где проводит­ся эта работа. В девятнадцатом и начале двадцатого века влия­ние государств определялось их производственной мощностью, основным показателем которой был выпуск стали. Мощь Герма­нии накануне первой мировой войны оценивалась по тому фак­ту, что она перегнала Великобританию по производству стали. После второй мировой войны научные возможности страны ста­ли решающим показателем ее потенциала, а исследования и раз­работки пришли на смену производству стали в качестве относи­тельного критерия силы государства. По этой причине характер и формы государственной поддержки науки, ее политизация, со­циологические проблемы организации научных исследований за­няли центральное место среди политических проблем постиндус­триального общества

(см. таблицу 1-2).

Измерения постиндустриального общества

Общество можно аналитически поделить на три части: социальную структуру, политическую систему и сферу культуры. Первая ох­ватывает экономику, технологию и систему занятости. Полити­ческий строй регулирует распределение власти и разрешает кон­фликты, порождаемые притязаниями и требованиями отдельных лиц и групп. Культура есть царство экспрессивного символизма и выразительности. Делить общество подобным образом полез­но, потому что каждый аспект подчиняется особому осевому прин­ципу. В современном западном обществе для социальной струк­туры таковым является экономизация — способ выделения ре­сурсов в соответствии с принципами наименьших затрат, заме­няемости, оптимизации, максимизации и т.д. Осевой принцип политической системы — участие, подчас мобилизируемое иди контролируемое, подчас исходящее снизу. Центральный прин­цип культуры — воплощение и совершенствование собственной личности. В прошлом три этих сферы связывались общей систе­мой ценностей (а в буржуазном обществе еще и общим характе­ром структуры). Но в наши времена имеет место их нарастаю­щая разъединенность, и в силу причин, которые я излагаю в Эпи­логе, таковая будет усиливаться.

Концепция постиндустриального общества оперирует прежде всего с изменениями в общественной структуре, уделяя внима­ние направлению, в котором трансформируется экономика и пе­рестраивается система занятости, а также новым взаимоотноше­ниям между теорией и практикой, в особенности между наукой и технологией.

Меня интересуют в этой книге главным образом социальные и политические следствия формирования постиндустриального общества. Цель моих усилий — проследить социетарные изменения в первую очередь в рамках социальной структуры.

Концепция постиндустриального общества является широким обобщением. Ее смысл может быть понят легче, если выделить пять компонентов этого понятия:

1) В экономическом секторе: переход от производства това­ров к расширению сферы услуг.

2) В структуре занятости: доминирование профессионально­го и технического класса.

3) Осевой принцип об-ва: центр. место теоретич. знаний как источника нововведений и формулирования политики.

4) Будущая ориентация: особая роль технологии и техноло­гических оценок.

5) Принятие решений: создание новой “интеллектуальной тех­нологии”.

Формирование сервисной экономики. Примерно тридцать дет назад К.Кларк в своих “Условиях экономического прогресса” аналитически разделил хозяйство на три сектора: первичный, вторичный и третичный. К первичному было отнесено главным образом сельское хозяйство; ко вторичному — обрабатывающая промышленность, или индустрия; к третичному — услуги. Любая экономика есть смешение в различных пропорциях всех этих сек­торов. Но К.Кдарк утверждал, что по мере индустриализации стран происходит неизбежная коррекция из-за различий в про­изводительности и, как следствие, большая часть рабочей силы перетекает в обрабатывающий сектор, а с дальнейшим ростом национального дохода появляется усиленный спрос на услуги, и происходит соответствующий сдвиг в этом направлении.

Согласно данному критерию, первой и простейшей характе­ристикой постиндустриального общества является то, что боль­шая часть рабочей силы уже не занята в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности, а сосредоточена в сфере услуг, к которой относятся торговля, финансы, транспорт, здраво­охранение, индустрия развлечений, а также сферы науки, обра­зования и управления.

Сегодня подавляющее число стран еще зависят от первичного сектора: сельского и лесного хозяйства, рыболовства и добывающей промышленности. Эти экономики целиком базируются на естественных ресурсах. Их производи­тельность низка, и они сталкиваются с резкими колебаниями доходов из-за скачков цен на сырье и продукты его первичной переработки. В Африке и Азии в аграрной экономике занято более 70 процентов рабочей силы. В Западной и Северной Ев­ропе, Японии и СССР большая часть рабочей силы занята в индустрии, или производстве товаров. Соединенные Штаты являются в настоящее время единственной страной, где в сфере услуг сосредоточено более половины всех работающих, и на нее Приходится более половины валового национального продукта (ВНП). Это первая сервисная экономика, первая страна, где большая часть населения не занята ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Сегодня около 60 процентов американской рабочей силы занято в сфере услуг; к 1980 году этот показатель поднимется до 70 процентов.

Термин “услуги”, если его употреблять обобщенно, может создать обманчивое впечатление о подлинных социальных тен­денциях. Многие аграрные общества, например Индия, имеют значительную долю людей, занятых в сервисной сфере, но в ус­лугах личного типа (т.е. домашних слуг), поскольку рабочая сила дешева и часто недоиспользуется. В индустриальном об­ществе различные отрасли сферы услуг имеют тенденцию к рас­ширению из-за потребностей самого производства, например в транспорте иди распределении. Но в постиндустриальном об­ществе в первую очередь развивается иной вид услуг. Если вы­делить в сервисном секторе такие отрасли услуг, как личные (магазины розничной торговли, прачечные, гаражи, салоны кра­соты); деловые (банковское дело и финансы, торговля недви­жимостью, страхование); транспорт, коммуникации, коммуналь­ное хозяйство; а также здравоохранение, образование, научно-исследовательская деятельность и управление, — то именно раз­витие и рост последней категории являются решающим факто­ром для постиндустриального общества. Между тем экспансия этого сектора отражает рост новой интеллигенции — в универ­ситетах, исследовательских центрах, профессиональной сфере и управлении.

Ведущая роль профессионального и технического класса. Вто­рой способ определения постиндустриального общества связан с переменами в структуре занятости, причем учитывается не только то, где работают люди, но и какой вид труда они выпол­няют. В значительной мере род занятий в наибольшей степени определяет классовые различия и задает стратификацию в об­ществе.

Индустриализация породила новое явление — полуквалифицированного рабочего, который за несколько недель мог быть подготовлен для выполнения простых операций, применявшихся в машинном производстве. В индустриальных обществах полуквадифицированный рабочий превратился в крупнейшую категорию рабочей силы. Развитие “экономики услуг” с ее акцентом на офисную работу, образование и управление, естественным обра­зом вызвало сдвиг к тем видам труда, в которых были заняты “белые воротнички”. В Соединенных Штатах в 1956 году их чис­ло впервые в истории индустриальной цивилизации превысило количество “синих воротничков”. С тех пор разрыв постепенно рос; к 1970 году “белые воротнички” превосходили “синие” в пропорции более чем пять к четырем.

Но самое разительное изменение связано с экспансией про­фессиональной и технической занятости, — а такая деятель­ность требует образования на уровне колледжа, — которая ра­стет вдвое быстрее среднего показателя. В 1940 году в США людей с профессиональной и технической подготовкой насчи­тывалось 3,9 млн.; к 1964 году это число возросло до 8,4 млн., и, согласно подсчетам, к 1975 году их будет около 13,2 млн.; тем самым они станут второй по численности (после полуквадифицированных рабочих) среди восьми самых крупных групп насе­ления страны (см. таблицу 3). Дополнит картину еще один ста­тистический показатель, связанный с ролью ученых и инжене­ров, составляющих ключевую группу в постиндустриальном об­ществе. Если темп роста профессионального и технического класса в целом вдвое превышает средний темп роста рабочей силы, то увеличение численности ученых и инженеров идет втрое быстрее, чем общий рост трудящегося населения. К 1975 году Соединенные Штаты будут иметь почти 550 тыс. ученых (есте­ственные и общественные науки) против 275 тыс. в 1960 году и почти 1,5 млн. инженеров в сравнении с 800 тыс. в I960 году. Таблица 4 отражает всплеск количества профессиональных и технических работников, являющихся “сердцевиной” постин­дустриального общества¹⁵.

Центральная роль теоретических знаний. Определяя рож­дающуюся социальную систему, следует не только экстраполи­ровать тенденции, подобные, например, созданию сервисной экономики иди расширению профессионального и технического класса, но и исследовать фундаментальные общественные пере­мены. Концептуальную схему можно построить вокруг некоей специфической характеристики социальной системы, его осево­го принципа. Индустриальное общество представляет собой со­вокупность людей и машин, подчиненных производству благ. Постиндустриальное общество, заинтересованное в контроле за нововведениями и эскалации перемен, складывается вокруг зна­ний, что, в свою очередь, порождает новые общественные отно­шения и новые структуры, которые должны управляться поли­тическими методами.

Знание, разумеется, необходимо для функционирования лю­бого общества. Однако постиндустриальное общество отличает то, что изменился сам характер знания. Главным при принятии решений и управлении переменами стало доминирование теоре­тического знания, превалирование теории над эмпиризмом и ко­дификация знаний в абстрактные своды символов, которые, как в любой аксиоматической системе, могут быть использованы для изучения самых разных сфер опыта.

Каждое современное общество живет сейчас нововведениями и стремится контролировать происходящие перемены, пытаясь предвидеть будущее, с тем чтобы быть в состоянии определять ориентиры своего развития. Эта приверженность привносит в общество потребность в планировании и прогнозировании. Имен­но изменившееся осознание природы нововведения и делает зна­чение теоретического знания столь всеобщим.

В этом смысле первая мировая война была последней из “старых” войн человеческой цивилизации. Но с изменившейся ролью науки она стала также первой из “новых” войн. Наибо­лее известным символом “сплава” науки и войны явилась, ко­нечно, использованная в 1945 году атомная бомба. Это проде­монстрировало, как писал Дж.Холтон, “что цепочка экспери­ментов, начавшихся в научных лабораториях, может перерас­ти в событие, сравнимое по масштабам и неожиданности с ми­фологическим явлением”. За период после окончания второй мировой войны беспрецедентное развитие научной техноло­гии привело к рождению водородной бомбы, появлению сис­тем раннего обнаружения и предупреждения, координируемых компьютерными сетями, межконтинентальных баллистических ракет, вылилось во Вьетнаме в создание “автоматизированно­го” поля боя благодаря широкомасштабному применению элек­тронных сенсорных приспособлений и контролируемых ком­пьютером систем ответных ударов. Война оказалась под “ужас­ным” контролем науки, и ее характер, подобно характеру других видов человеческой деятельности, коренным образом из­менился.

Менее явно, но столь же серьезным образом меняющиеся отношения между теорией и эмпиризмом выражены в фор­мулировании правительственной политики, особенно в эконо­мической области. В период Великой депрессии 30-х годов по­чти каждое правительство пребывало в метаниях и не имело четкого представления о том, что же следовало предпринять. Б Германии экономисты социалистического толка, определяв­шие правительственную политику, настаивали на том, что деп­рессия должна “пройти свой путь”, имея в виду, что вызвав­шее ее “перепроизводство”, согласно их марксистской логике, неизбежно будет преодолено. В Англии царило такое же чув­ство безнадежности. Т.Джонс, доверенное лицо Стэнли Болдуина и член Управления помощи безработным, отмечал в письме к А.Фдекснеру 1 марта 1934 года: “На домашнем фронте у нас наблюдаются благоприятные, хотя и слабые признаки оживле­ния торговли, но нет никаких свидетельств уменьшения коли­чества безработных. Медленно, но все увереннее укрепляет­ся понимание, что большинство из них уже никогда не бу­дут работать. Люди вроде Линдсея, выпускника Баллиодьско-го колледжа, Т.Д. и им подобные бьются над огромной и посто­янной проблемой создания центров профессиональной подго­товки”²⁰.

В Соединенных Штатах Франклин Д.Рузвельт экспериментировал с широким набором программ. Через Национальное управление восстановления экономики он учредил сложную систе­му фиксирования и регулирования цен, напоминавшую корпора­тивное государство. По совету Дж.Уоррена он манипулировал золотым содержанием доллара с целью повышения уровня цен. Чтобы занять безработных, он развернул широкую программу общественных работ. Немногие из подобных мероприятий были почерпнуты из какой-либо общей теории экономического воз­рождения; таковой вообще не существовало. Как впоследствии отмечал Р.Тагвелл, один из экономических советников Ф.Рузвельта, президент испытывал одну “магическую формулу” за дру­гой в надежде найти хоть какую-нибудь комбинацию, которая привела бы экономику в движение²¹.

Более полное понимание того, как следует управлять эко­номикой, было достигнуто главным образом благодаря соеди­нению теории с политической практикой. Дж.М.Кейнс дал те­оретическое обоснование вмешательства государства в эконо­мическую жизнь как средства сокращения разрыва между на­коплением и инвестированием²². Работы С.Кузнеца, Дж.Хикса и других ученых в области макроэкономики обеспечили пра­вительственной политике прочную основу посредством созда­ния системы национальных счетов — совокупности экономи­ческих данных, включившей такие компоненты, как инвести­ции и потребление, в счета производства и доходов, — позво­лявшей измерять уровень экономической активности и решать, какие именно секторы нуждаются в государственном вмеша­тельстве.

Другой революцией в экономической науке стало активное использование весьма строгой, математически формализованной концепции, восходящей к общей теории равновесия Л.Вальраса и развитой в последние 30 дет В.Леонтьевым, Я.Тинбергеном, Э.Фришем и П.Самуэльсоном для ее использования в приклад­ной политике²³. В прошлом эти концепции и инструментарий — производственные функции, ряды потребления, временные пред­почтения и дисконтирование, — мощные в своей абстракции, были отдалены от эмпирического содержания, так как отсутство­вали количественные данные, необходимые для проверки и при­менения этой части теории²⁴.

В данном отношении развитие современной экономической науки стадо возможным благодаря компьютерам. Они позволи­ли соединить формальную теорию с накопленными в последние годы обширными базами данных; на основе этого возникли со­временная эконометрика и прикладные формы экономической науки²³. Важное значение имели модели взаимозависимости меж­ду отраслями, такие, как матрицы “затраты-выпуск (выпуск-потребление”), разработанные В.Леонтьевым, которые упрос­тили систему общего равновесия Л.Вадьраса и показали трансак­ции между отраслями, секторами или регионами. Модель “зат-раты-выпуск” американской экономики представляет собой сеть из 81 отрасли, начиная с “обуви и изделий из кожи” (1) и кончая “металлоломом и подержанными товарами” (81), сгруп­пированной по производительному, распределительному и сер­висному секторам экономики. Таблица денежных потоков по­казывает распределение выпуска изделий любой одной отрас­ли среди 80 остальных. Модель “затраты-выпуск” фиксирует состав и пропорции товаров на входе (от каждого или несколь­ких секторов), которые поступают в специфическое звено вы­хода (в долларовом исчислении или физических единицах). Об­ратная матрица показывает как косвенный, так и прямой спрос, порожденный движением товара. Таким образом можно про­следить влияние спроса конечного потребителя, скажем на ав­томобили, на объем (или стоимость) железной руды, хотя ав­томобильная промышленность не покупает железную руду на­прямую. В то же время можно оценить, какая часть железной руды входит в такие конечные изделия, как автомобили, ко­рабли, здания и т.д. Таким способом можно проследить за из­менениями в характере конечного спроса в категориях их диф­ференцированного воздействия на каждый из секторов эконо­мики²⁶. Таблицы “затраты-выпуск” являются основным инст­рументом общенационального экономического планирования и применяются также на региональном уровне, где с помощью компьютерных моделей оценивается воздействие на торговлю демографических изменений.

Было бы слишком технократическим утверждение о том, что управление экономикой есть лишь техническое последствие те­оретической модели. Решающие соображения имеют политиче­скую природу, и именно они обусловливают рамки решения. Од­нако экономические модели указывают на пределы, в которых можно действовать, и определяют последствия альтернативно­го политического выбора²⁸. Важнейшее обстоятельство связано с тем, что выработка экономической политики, хотя и не явля­ется точной наукой, опирается сегодня на теорию и часто дол­жна находить в ней необходимые подтверждения. Тот факт, что администрация Р.Никсона в 1972 году вполне могла принять концепцию “бюджета полной занятости”, который устанавли­вает уровень правительственных расходов, как если бы имело

В последние несколько лет, однако, появился и новый феномен — одновре­менный рост безработицы и инфляции. По невыясненным пока причинам без­работица уже не “дисциплинирует” экономику, вызывая снижение цен, но сис­тема существующих социальных пособий (например, страхования на случай место полное использование ресурсов (что означает автомати­ческое согласие с дефицитным финансированием), сам по себе служит показателем изощренности, которую обрело управление за последние 30 лет.

Сочетание науки, технологии и экономики символизирует­ся в последние годы словами “исследование и развитие (research and development, R&D)”. Именно отсюда возникли наукоем­кие отрасли индустрии (компьютерная, электронная, оптиче­ская, полимерных материалов), которые все более доминиру­ют в производительном секторе общества и обеспечивают ин­дустриально развитым странам ведущую роль в циклах выпус­ка товаров. Но такая, основанная на науке индустрия, не по­хожая на созданную в XIX веке промышленность, зависит преж­де всего от теоретической работы, предваряющей производ­ство различных изделий. Компьютер не был бы создан без иссле­дований в области физики твердого тела, начатых 40 лет назад Ф.Блохом. Лазер появился благодаря проведенным 30 лет назад исследованиям И.А.Раби по молекулярным оптическим пучкам. (Можно сказать без чрезмерного упрощения, что “Ю.С. стил корпорейшн” является образцовой корпорацией первой трети XX века, “Дженерал моторе” — второй трети, “Ай-би-эм”— последней трети. Контрастирующие отношения этих компа­ний к исследованию и развитию являются мерилом происшед­ших изменений.)

То, что истинно для технологии и экономической науки, ис­тинно для всех видов знания: продвижения в любой области ста­новятся все более зависимыми от первичности теоретической ра­боты, которая кодифицирует уже известное и указывает путь эмпирическому подтверждению. Фактически теоретическое зна­ние все больше становится стратегическим ресурсом, осевым социальным принципом, а университеты, исследовательские орга­низации и интеллектуальные институты, где оно кодифицирует­ся и обогащается, оказываются осевыми структурами нарождаю­щейся цивилизации.

Планирование технологии. Располагая новыми способами тех­нологического прогнозирования, постиндустриальные общества (и это мой четвертый критерий) могут достичь нового измере­ния общественных перемен — планирования и контроля техно­логического роста.

Современные индустриальные экономики превратились в ре­альность, когда общества оказались способными создавать но­вые институциональные механизмы, позволяющие делать накоп­ления (через банки, страховые компании, акционерный капи­тал и биржу, государственные инструменты, включая займы и налоги) и использовать их для инвестиций. Возможность по­стоянного ежегодного реинвестирования по крайней мере 10 про­центов ВНП превратилась в базу того, что У.Ростоу назвал точ­кой “взлета” экономического роста. Но любое общество, чтобы избежать стагнации, или “зрелости” (что бы ни имелось в виду под этим туманным словом), обязано открывать новые техно­логические горизонты с целью поддержания производительно­сти и более высокого уровня жизни. Если общество становится все более зависимым от технологии и нововведений, то в систе­му вводится опасная “неопределенность”. (К.Маркс утверждал, что капиталистическая экономика должна расширяться иди уме­реть. Последующие марксисты, например В.Ленин и Р.Люксем­бург, предполагали, что подобное расширение по необходимо­сти должно быть географическим; отсюда вытекала теория им­периализма. Но основным направлением экспансии оказались интенсивное использование капитала и технологии.) Как под­держивать рост без новой технологии? Развитие прогнозирова­ния и “техники отображения” делает возможным новую фазу в экономической истории — фазу сознательного, планируемого продвижения технологических изменений и на основе этого уменьшения неопределенности хозяйственного будущего. То, что можно сделать в решении этого насущного вопроса, обсуждает­ся в главе 3.

Но, как мы убедились, технологический прогресс имеет вредные побочные эффекты, обусловливающие такие следствия вто­рого и третьего порядка, которые часто не замечаются, хотя и являются, безусловно, ненамеренными. Растущее применение дешевых удобрений произвело революцию в производительности сельского хозяйства, но сток нитратов в реки стад одним из худ­ших источников загрязнения. Использование ДДТ спасло уро­жаи, но одновременно погубило массу животных и птиц. В авто­мобилях бензиновые двигатели оказались эффективнее паровых, но они загазовывают воздух. Все это объясняется тем, что вне­дрение технологий осуществлялось бесконтрольно, а их инициа­торы были заинтересованы лишь в весьма узких результатах.

Но дальше так не должно продолжаться. Механизмы контро­ля вполне доступны. Как показали некоторые исследования, об­суждавшиеся в Национальной академии наук, если бы техноло­гии “оценивались” до их внедрения, можно было бы зачастую предложить альтернативные технологии или иной порядок ис­пользования уже имеющихся. Исследовательская группа докла­дывала: “Мы полагаем, что в некоторых случаях применение бо­лее широких критериев могло бы привести и в будущем приведет к отбору или поощрению иных технологий иди по крайней мере модификации существующих, причем альтернативные варианты будут связаны с меньшими “социальными издержками” (хотя не обязательно меньшими общими расходами). Например, для борьбы с сельскохозяйственными вредителями можно использовать био­логические препараты, а не простые химические вещества. Воз­можны также инженерные разработки в противовес чисто хими­ческим средствам повышения эффективности двигателей и вне­дрение новых массовых моделей, повышающих доверие к част­ным автомобилям”²⁹.

Оценка технологий осуществима. Для нее необходим политический механизм, позволяющий выполнять подобные иссле­дования и устанавливать критерии для регулирования исполь­зования новых технологий³⁰. Данная проблема рассматривается в главе 4.

Расцвет новой интеллектуальной технологии. “Величайшим изобретением XIX века, — писал А.Уайтхед, — было изобрете­ние самого метода изобретения. Новый метод вошел в жизнь. Чтобы понять нашу эпоху, можно пренебречь всеми конкретны­ми деталями перемен, подобными железной дороге, телеграфу, радио, вязальным машинам и синтетическим красителям. Мы должны сконцентрировать внимание на самом методе; это и есть реальное новшество, разрушившее основы старой цивилиза­ции”.

В таком же смысле можно сказать, что вторая половина XX века в методологическом аспекте приносит управление орга­низованной сложностью (большими организациями и система­ми, теорией с огромным числом переменных), определение и воп­лощение стратегий рационального выбора как во взаимодействии с природой, так и в отношениях между людьми, и, в конечном счете, развитие новой интеллектуальной технологии, которая к концу столетия может стать столь же важной для человечества, какой была машинная технология" на протяжении последних по­лутораста лет.

С прогрессом науки мы имеем дело уже не с малым числом взаимозависимых переменных, но с упорядочением больших чи­сел: движение молекул в статистической механике, уровни ожи­даемой продолжительности жизни в актуарных таблицах, рас­пределение наследственных признаков в популяционной генетике. В общественных науках таковой стала проблема опреде­ления “среднего человека” — степень распространенности ин­теллекта, уровни социальной мобильности и т.д. Все это, ис­пользуя выражение У.Уивера, проблемы “дезорганизованной сложности”, но их решения стали возможны благодаря выдаю­щемуся прогрессу теории вероятностей и развитию статистики, которые могут формулировать результаты на языке случайных событий.

Главными интеллектуальными и социологическими проблема­ми постиндустриального общества являются, если продолжать использовать метафору У.Уивера, проблемы “организованной сложности” — управление крупномасштабными системами с ог­ромным числом взаимодействующих переменных ради достиже­ния определенных целей. В настоящее время мы располагаем тех­никой управления таковыми, что стало результатом упорного труда современных системных теоретиков.

Начиная с 1940 года произошел удивительный расцвет тех областей науки, чьи выводы могут быть применены к проблемам организованной сложности: теория информации, кибернетика, теория решений и игр, концепция полезности. Они породили и специфические методы, такие, как линейное программирование, статистическая теория решений, аппликационные цепи Марко­ва, теория случайностей и решения по принципу минимизации и максимизации, которые используются для прогнозирования аль­тернативных оптимальных результатов разного выбора в страте­гических ситуациях. За всем этим стоит развитие математики и то, что Дж.Сингх называет “всеобъемлющей цифирью”³³. Усред­ненные свойства, линейные отношения и отсутствие обратной связи являются упрощениями, использовавшимися ранее и по­зволявшими осуществлять математические расчеты вручную. Вычисления прекрасно подходили для проблем с немногими пе­ременными и медленными темпами изменений. Но проблемы орга­низованной сложности должны описываться в терминах вероят­ностей — просчитываемыми последствиями альтернативных дей­ствий, которые привносят ограничители в виде конфликта или сотрудничества, — и, чтобы решить их, следует выйти за рамки классической математики. С 1940 года прогресс в теории вероят­ностей (некогда интуитивной, а ныне строгой и аксиоматичной), в теории игр и концепциях принятия решений привел к еще бо­лее широкому применению теории как таковой.

Я назвал использование новых достижений “интеллектуаль­ной технологией” по двум причинам. Технология, как ее опреде­ляет Г.Брукс, “есть применение научного знания для выявления способов совершать воспроизводимые действия”³⁴. В этом смысле создание госпиталя или международной торговой системы есть общественная технология, подобно тому как автомобиль иди чис­ловое программное управление станком есть машинная технология. Интеллектуальная технология представляет собой замену интуитивных суждений алгоритмами (правилами решения про­блемы). Эти алгоритмы могут быть воплощены в автоматической машине, компьютерной программе иди наборе инструкций, бази­рующихся на статистической иди математической формуле; ста­тистические и логические методы, которые используются для обращения с “организованной сложностью”, являются попыткой формализовать набор правил, в соответствии с которыми прини­маются решения. Кроме того, без компьютера новый математи­ческий инструментарий представлял бы главным образом чисто интеллектуальный интерес иди использовался, говоря словами А.Раппопорта, с “очень низкой разрешающей способностью”. Цепочка бесконечных расчетов, многовариантный анализ, отсле­живающий путь взаимодействия многих переменных, одновре­менное решение нескольких сотен уравнений — все это, будучи основой всеохватывающей цифири, является возможным только благодаря инструменту интеллектуальной технологии — компь­ютеру.

Отличительная особенность новой интеллектуальной техно­логии — ее попытка определить рациональное действие и пред­ложить средства его совершения. Во всех ситуациях присутству­ют ограничители (например, расходы) и альтернативы. Любые действия предпринимаются в условиях определенности, риска или неопределенности. Первая наличествует тогда, когда ограничи­тели фиксированы и известны. Риск означает, что набор воз­можных результатов известен, а вероятность каждого из них может быть выявлена. Неопределенность означает, что спектр возможных результатов может быть очерчен, но вероятность их проявления полностью неизвестна. Помимо этого, различные ситуации можно определить как “взаимодействие с природой”, где ограничителями являются внешние факторы, иди как “игры между людьми”, где ход действий человека с необходимостью формируется под влиянием ответных суждений и намерений дру­гих лиц³⁵. Во всех таких ситуациях под желательными действия-

Идея теории игр нашла широкое применение — иногда как метафора, иногда для определения количественных значений возможных результатов — при спо­рах и конфликтных ситуациях

Цель новой интеллектуальной технологии состоит ни боль­ше, ни меньше как в том, чтобы воплотить мечту социального алхимика: “упорядочить” массовое общество. Ныне в этом обществе миллионы людей каждодневно принимают миллиарды решений: что купить, сколько иметь детей, за кого голосовать, на какую пойти работу и т.д. Любой частный выбор так же не­предсказуем, как и движение атомов в квантовой физике, про­извольно воздействующих на измерительный прибор, но все же совокупную составляющую можно выявить столь же четко, как это делает геодезист, определяя методом триангуляции высоту и горизонт. Если компьютер — прибор, то теория принятия решений — его хозяин. Подобно тому, как Паскаль пытался играть в кости с Богом, а физиократы намеревались составить экономическую таблицу, которая способна будет упорядочить все обмены между людьми, так теоретики решений пытаются найти свою собственную tableau entiere — “компас рациональ­ности”, или “лучший” выбор из озадачивающих людей альтер­натив.

То, что подобная мечта — в своем роде столь же утопичная, как и мечта об идеальном обществе, — неосуществима, связано, по мнению ее приверженцев, с человеческим сопротивлением ра­циональности. Но это может происходить и из-за самой идеи ра­циональности в том виде, в каком она движет организациями — из определения функции без обоснования смысла. Это также вхо­дит в круг тем, которые я исследую в данных очерках.

Мне задавали вопрос, почему я назвал эту гипотетическую концепцию “постиндустриальным обществом”, а не обществом знания, иди информационным обществом, или обществом про­фессионалов, хотя каждый из этих терминов описывает значи­мые черты нарождающегося состояния. В то время я, безус­ловно, находился под влиянием Р.Дарендорфа, в своей работе “Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе” писавшего о “посткапиталистическом” обществе, и У.Ростоу, предложившего в “Ступенях экономического роста” понятие “постзрелой” экономики⁴⁵. Смысл идеи был (и остается) в том, что мы являемся свидетелями масштабного исторического из­менения западных обществ, в ходе которого старые обществен­ные отношения (основанные на собственности), властные структуры (сконцентрированные на узких элитах) и буржуаз­ная культура (базирующаяся на принципах экономии и отло­женного удовлетворения) подвергаются быстрой эрозии. Источники переворота имеют научную и технологическую при­роду, но являются также культурными, поскольку, как я пола­гаю, культура обрела в западном обществе автономный харак­тер. Какими будут эти новые общественные формы, не совсем ясно. Маловероятно, что они обретут единство экономической системы и структурную цельность, присущие капиталистиче­ской цивилизации с середины XVIII до середины XX века. Упот­ребление префикса “пост-” указывает, таким образом, на то, что мы живем в переходный период.

СХЕМА

Социальная структура постиндустриального общества (американская модель)

I. Статусные группы: ось стратификации основывается на знании (горизонтальные структуры) А. Класс профессионалов — четыре сословия:

1. научное

2. технологическое (прикладные типы знания: инженерные, экономические, медицинские)

3. административное

4. культурологическое (художественная и религиозная

деятельность) Б. Техники и полупрофессионалы В. Служащие и торговые работники Г. Ремесленники и полуквалифицированные рабочие (“синие воротнички”)

II. Ситусные группы: сферы приложения профессиональной деятельности

(вертикальные структуры)

А. Экономические предприятия и коммерческие фирмы

Б. Правительство (юридическая и административная бюрократия)

В. Университеты и научно-исследовательские институты

Г. Социальная сфера (больницы, службы быта и т.д.)

Д. Военные Ш.Контролирующая система: политическая организация общества

А. Высший эшелон власти

1. Аппарат президента

2. Лидеры законодательной власти

3. Руководители бюрократии

4. Высшее военное руководство

Б. Политическе группы: социальные объединения и группы давления:

1. Партии

2. Эдиты (научная, академическая, деловая, военная)

3. Мобилизованные группы:

а) функциональные группы (деловые, профессиональные, группы, выделяемые на основе специфики труда)

б) этнические группы

в) узконаправленные группы:

(1) функциональные (мэры городов, бедняки и т.д.)

(2) группы носителей специфических интересов

(молодежь, женщины, гомосексуалисты и т.д.).

С точки зрения статуса (престиж, признание и, возможно, до­ходы) класс профессионалов может стать высшим классом нового общества, но в самой его структуре отсутствует потенциал для формирования нового класса как на основе корпоративных харак­теристик нового экономического класса, так и нового политиче­ского класса, претендующего на власть. Причины этого становят­ся очевидными после изучения вышеприведенной схемы.

Класс профессионалов, как я его определяю, состоит из четы­рех сословий: научного, технологического, административного и культурного. Хотя эти сословия в целом связаны общим этосом, они не имеют объединяющих их глубинных интересов, за исклю­чением совместной защиты идеи познания; фактически их мно­гое разделяет. Научное сословие осуществляет фундаментальные исследования и, естественно, озабочено поиском путей защиты условий их проведения, свободных от политического и любого другого внешнего влияния. Технократы, будь то инженеры, эко­номисты, физики, основывают свою работу на системе кодифицированных знаний, но применение таковых для социальных или/ хозяйственных целей оказывается ограниченным политикой об­щественно-экономических структур, к которым они принадлежат. Управленческие сдои заняты руководством организациями, и они связаны как эгоистическими интересами самой организации (ее сохранением и расширением сферы ее влияния), так и выполне­нием социальных задач, и могут входить в конфликт с любой другой профессиональной общностью. Культурное сословие — представители искусств и религиозные деятели — выражает себя в символизме (пластическом иди идейном) форм и понятий; од­нако в том случае, если оно будет в большей степени увлекаться понятийным символизмом, оно может входить во все более враж­дебное состояние по отношению к технократам и управленцам. Как я уже отметил в Предисловии, осевой принцип современной культуры с ее сосредоточенностью на личности является антиномичным и антиинституциональным и потому враждебен принци­пу функциональной рациональности, который в целом определяет специфику применения знаний технологическим и админист­ративным сословиями. Таким образом, в постиндустриальном обществе все больше обнаруживает себя отрыв от социальной структуры, который неизбежно влияет на взаимосвязи и даже затрагивает корпоративное сознание четырех профессиональных сословий.

В то время как классы могут быть расположены горизон­тально по статусному принципу (возглавляемые четырьмя про­фессиональными сословиями), общество организовано верти­кально по принципу разделения на ситусы, которые являются действительным фокусом профессиональной активности и ин­тересов. Я использую не вполне привычный социологический термин ситусы, чтобы подчеркнуть тот факт, что в повседнев­ной деятельности взаимодействие и конфликт интересов происходят скорее между организациями, к которым относятся люди, нежели между более расплывчатыми классами иди статусными группами. В капиталистическом обществе собственники иди бизнесмены, взятые как класс, сосредоточены исключительно в коммерческих фирмах иди корпорациях, и, таким образом, ста­тусные и ситусные группы совпадают. В постиндустриальном обществе, однако, члены четырех профессиональных сословий входят в состав различных ситусов. Ученые могут работать на предприятиях, в государственном аппарате, университетах, в сфере услуг иди в военной области (хотя значительная часть “чистых” ученых может быть найдена в университетах). Анало­гичным образом распределены технократы и управленцы. Из-за этого “разброса” вероятность чистого корпоративного созна­ния, способного к яркому политическому выходу, имеет тен­денцию к уменьшению.

Наконец, если важнейший исторический поворот последней четверти века сводится к подчинению экономической функции социальным целям, то политическая система неизбежно превра­щается в контролирующую структуру общества. Но кто управля­ет ею и в чьих (или каких) интересах? Прежде всего это измене­ние может означать, что традиционные социальные конфликты просто сместились из одной сферы в другую, что борьба тради­ционных классов в сфере экономики, где люди добивались срав­нительных преимуществ в статусе, привилегиях и влиянии, в на­стоящее время переместилась в сферу политики, и по мере этого процесса группы носителей специфических интересов и этниче­ские группы (бедные и черные) сейчас стремятся подучить по­средством политических действий привилегии и преимущества, которые они не в состоянии приобрести в экономической сфере. Именно этот процесс происходил в последние годы, и он будет продолжаться в будущем. Второй, и в структурном отношении более глубокий, сдвиг сводится к тому, что в постиндустриаль­ном обществе ситусы в большей мере, чем статусы, будут пред­ставлять собой зоны сосредоточения основных политических интересов. В какой-то мере это проявляется в уже знакомом фе­номене групп давления. Однако в постиндустриальном обществе более вероятно, что именно ситусы достигнут больших корпора­тивных связей между собой и станут главными претендентами на общественную поддержку и основными факторами, определяющими государственную политику. И тем не менее те же силы, которые восстановили примат политической системы в техноло­гическом мире, создали обстановку, при которой потребовалось определить ряд взаимосвязанных целей этого процесса и четко сформулировать общественную философию, которая представ­ляла бы собой нечто большее, чем сумму политических амбиций людей, объединенных по принципу единой сферы общественной деятельности иди социальных групп. В попытках создания этой взаимосвязи можно обнаружить зачатки конституирующих прин­ципов профессионального класса постиндустриального общества.

Новая социальная система, в отличие от того, что утверждает К.Маркс, не всегда зарождается в недрах старой, но в ряде слу­чаев вне ее. Основу феодального общества составляли дворяне, землевладельцы, военные и священнослужители, чье богатство было связано с собственностью на землю. Буржуазное общество, зародившееся в XIII веке, сложилось из ремесленников, купцов и свободных профессионалов, чья собственность состоит в их квалификации или их готовности идти на риск и чьи земные цен­ности совершенно несовместимы с уходящей театральностью ры­царского стиля жизни. Однако оно зародилось вне феодальной землевладельческой структуры, в свободных общинах иди горо­дах, которые к тому времени уже освободились от вассальной зависимости. И эти маленькие самоуправляющиеся общины ста­ли основой европейского торгового и индустриального общества¹⁰.

Такой же процесс происходит в настоящее время. Корни пост­индустриального общества лежат в беспрецедентном влиянии науки на производство, возникшем в основном в ходе преобразо­вания электроэнергетической и химической отраслей промыш­ленности в начале XX века. Но, как заметил Р.Хейдбронер: “на­ука, как мы знаем, зародилась задолго до капитализма, но не получала своего полного развития до тех пор, пока капитализм прочно не встал на ноги”. И наука как квазиавтономная сила будет развиваться и после капитализма. Исходя из этого можно сказать, что научное сословие — его форма и содержание — яв­ляется монадой, содержащей в себе прообраз будущего общества*.

О КОНФЛИКТЕ

В течение многих десятилетий тема классового конфликта доминировала в западном обществе. Конфликт между рабочим и боссом (капиталистом или корпоративным управляющим) преобладал над всеми другими конфликтами и был осью, вокруг которой вращались все остальные социальные конфликты общества. В постиндустриальном обществе этот конфликт отошел в прошлое. Конфликт между рабочим и менеджером на производстве относительно условий труда, заработной платы и участия в управлении производства стал институционализированным. Радикальные методы классовой борьбы отошли в прошлое. Изменилась и сама психология политического поведения и принципа социального взаимодействия между группами.

Сферой социального конфликта в настоящее время является сфера взаимодействия <закрытых статусных групп>, различающихся по расовым, этническим, лингвистическим, религиозным и другим признакам. Отношения этих групп друг к другу, их связи и эмоциональная идентичность более значимы в настоящее время, чем классовая идентичность. Именно между этими группами, а не классами разворачиваются основные социальные конфликты.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Постиндустриальное общество, как я указывал уже несколько раз, представляет собой прежде всего изменение характера социаль­ной структуры, изменение принципа измерения общества, а не всей его конфигурации. Оно является “идеальным типом”, пост­роением, составленным социальным аналитиком на основе различ­ных изменений в обществе, которые, сведенные воедино, стано­вятся более иди менее связанными между собой и могут быть про­тивопоставлены другим концепциям. Три компонента этих пере­мен можно описать следующим образом: в экономике имеет место сдвиг от обрабатывающих отраслей к сфере услуг; в технологии утверждается ведущая роль основанных на науке отраслей про­мышленности; в социологическом измерении формируются новые технократические элиты и возникает новый принцип стратифика­ции. С этих позиций можно сделать шаг назад и сказать, что пост­индустриальное общество означает появление новых осевых струк­тур и новых осевых принципов: переход от товаропроизводящего общества к информационному обществу, или обществу знаний, а в самих формах производимых знаний — сдвиг по оси абстрак­ции от эмпиризма, или метода проб и ошибок, к теории и кодифи­кации теоретического знания ради управления потоком нововве­дений и формулирования политики. Любые значимые социальные перемены создают новые управленческие проблемы для общества, и в этом Эпилоге я попытался очертить круг вопросов, которые возникают с рождением постиндустриального общества: новые иерархии технических элит и бюрократизация науки; меритократия и равенство; антиномичное развитие альтернативной культу­ры; коммунальное общество и проблематичность консенсуса. Та­ков диапазон проблем: от этоса общества и его ценностей до по­литической системы и социальной организации.

При этом неявных проблем может быть гораздо больше — изменения в сознании и космологических представлениях, полу­тень которых всегда присутствовала на периферии человеческих представлений о себе и мире, сейчас обретают центральное фе­номенологическое значение.

Дата добавления: 2015-11-26