|
Читайте также: |
Q d1-a4
Если бы кто-нибудь сейчас сказал Михаилу, что еще несколько недель назад он был спокойным, счастливым человеком, отцом, чья дочь собирается выходить замуж за любящего и любимого ею человека, он бы рассмеялся. Теперь в это невозможно было поверить. Как невозможно было поверить, что на этой Земле существуют еще спокойные счастливые люди. Все теперь воспринималось через призму горя. Опустошение в душе, опустошение в уме. И пустой дом…
Лара оставалась в больнице Святой Марии Милосердной и находилась под пристальным наблюдением врачей. Михаил почти все время проводил у ее постели. Его сердце обливалось кровью, когда он смотрел на дочь, такую маленькую и беззащитную. Она лежала, спокойная, умиротворенная, безучастная ко всему окружающему. И молчала. С того дня, как ее вытащили из Тибра, она не произнесла ни единого слова. Но это была не кома. Все жизненные процессы ее организма протекали в обычном режиме. Она была еще очень слаба, но, как сказал доктор, не было необходимости поддерживать искусственным образом работу ее органов. Внешне все было в порядке. Сильнейшая психологическая травма лишила несчастную Лару способности говорить. И никому не было известно, вернется ли к ней речь когда-нибудь, или нет.
Михаил часами сидел у ног Лары и пытался вернуть ее в реальный мир. Увы, этот реальный мир оказался к ней слишком жесток, он оказался слишком страшным для ее молодой, неокрепшей психики. Что бы ни делал Михаил, как бы не пробовал разрушить эту невидимую раковину молчания, в которую спряталась его дочь, ничего не помогало. Она молчала…
Очень часто Михаил оставался в больнице на всю ночь, но ту разговорчивую пожилую медсестру он больше в коридоре не встречал. Исчезла со стола и толстая книга в блестящем переплете. Он с содроганием вспоминал их разговор, а именно момент, когда дежурная невольно раскрыла ему правду о беременности дочери. На следующее же утро Михаил бросился к лечащему врачу Лары. Он был удивлен, что Михаил уже знает о том, что Лара ждет ребенка, хотя анализ крови были сделан лишь накануне вечером, но ничего не спросил. Только хмыкнул недовольно, наверное, догадался, кто может быть источником информации. Михаилу было жаль, что пожилая женщина не дежурила больше на этом этаже, в конце концов она проявила к нему участие. Сердце у нее было доброе, а таких людей так мало осталось в нашем быстро меняющемся мире…
Врачи наблюдали не только за состоянием Лары, но и за состоянием ее ребенка. Скорее всего, именно малыш был причиной, по которой Лару, не взирая на ежедневные робкие просьбы отца, все еще не отпускали домой. И осунувшийся, как-то посеревший Михаил, забросив все другие дела, целыми днями сидел у больничной постели дочери. Он рассказывал ей о том, что происходит в городе, обо всех последних новостях, о доме. Он рассказал ей о похоронах Флавио. Сначала Михаил сомневался, стоит ли травмировать девочку еще больше, возвращая ее воспоминания к тому ужасному дню, когда она пыталась броситься в реку. Но строгий доктор, которому Михаил очень доверял и с которым советовался по каждому поводу, сказал, что напротив. Если говорить с Ларой о событиях дня, как бы блокирующего ее разум, может произойти так называемый «вторичный шок», и, вполне возможно, что от него функции головного мозга восстановятся. «Такие случаи бывали в медицине», качая головой, задумчиво сказал доктор. И Михаил согласился…
- Солнышко мое, Лара, - он взял дочь за тонкую, бледную руку. Она смотрела в потолок, даже не повернув головы на его голос.– Сегодня мы похоронили Флавио. Ты знаешь, все было очень спокойно и тихо. Хорошо, что не было дождя. Народу было немного, только его семья, да и то не все смогли приехать. Ты ведь знаешь, что его сестры живут где-то далеко, кажется, в Америке. Или Англии, не помню… Священник был очень опечален, он ведь крестил маленького Флавио. А теперь ему же пришлось читать над ним заупокойные молитвы. Мы заказали красивую мессу, в церкви Сан Джованни. Я конечно помог его родственникам, я знаю, что и ты бы этого хотела, доченька. Мы с мамой послали им большой букет цветов с соболезнованиями…
Тут Михаил немного обманывал Лару. Букет послал он, Реджина даже не знала о том, что в траурной открытке было вписано ее имя. Но разве это важно? Пусть Лара думает, что и ее мать переживает вместе с ней.
- На кладбище вообще было много цветов. Пришли несколько молодых людей, друзья Флавио… Странно, я не знал, что у него были друзья. Он мне казался всегда таким одиноким… Он был очень привязан к тебе, Лара. И привязан к нашей семье. Поэтому конечно я не мог оставить их в такую трудную минуту…
Михаил говорил и говорил. Рассказывая ей о жизни внешнего мира, за стенами больницы Святой Марии, он, как делают наверное, все родственники на свете, немного добавлял от себя. Чуть-чуть приукрашивал правду, стараясь сделать ее более приятной, более милосердной. И сам же верил в то, что все было именно так. О Кае он не говорил. Он не знал точно, что случилось между ним и Ларой. Но он уехал куда-то, и Михаил просто сосредоточил все свое внимание на Ларе. Он был уверен, что когда-нибудь она выйдет из этого странного состояния и все ему расскажет сама.
- Знаешь, когда ты была еще маленькой девочкой, Лара, мы с мамой взяли тебя с собой на море. Мама надела тебе смешной восточный тюрбан, и ты танцевала на песке. Все окрестные мальчишки прибежали смотреть, как ты крутилась и извивалась. Прямо настоящая маленькая змейка! И где ты могла научиться тогда такому причудливому танцу, Лара? Наверное, увидела по телевизору. Или кто-то показал тебе? У тебя были такие маленькие ручки… Мы с мамой тогда смеялись над тобой до слез! Прости, Лара! Для тебя это было серьезно, а мы шутили и смеялись над тобой… К детям нужно всегда относиться серьезно. Они не понимают, что взрослые находят смешного в их поступках. И очень обижаются…
- А помнишь, как дядя Серджио учил тебя рисовать? Ты перепутала ему все краски и тюбики. Находить подходящую крышечку к тюбикам с краской было для тебя гораздо интереснее, чем проводить ровные линии, или подбирать цвета. В конце концов Серджио прогнал тебя. Потом мы с ним вместе долго сортировали его бутылочки, и он в сердцах сказал, что у тебя нет никакого дара к искусству… Может быть, он был прав, Лара, дорогая моя! Может быть, к искусству у тебя нет дара. Но у тебя есть другой, гораздо более важный дар – делать жизнь людей светлее, добрее, уютней. Ты будешь прекрасной матерью! Заботливой и терпимой. Я обещаю, что помогу тебе во всем… И мама… Она тоже тебе поможет… Она тоже очень любит тебя, Лара! Просто не может этого показать. У нее слишком независимый характер, нам надо с пониманием относиться к ней, вот и все…
Так сидел Михаил и разговаривал с тишиной. Лара не произнесла ни звука. Но Михаил знал, что она слышит его. Каждое его слово доходит до ее сознания…
Иногда он приносил в палату Лары свои любимые шахматы. Он расставлял на доске фигуры и начинал разыгрывать сложные партии сам с собой. Сделав ход, он переворачивал доску другой стороной и снова глубоко задумывался над следующим ходом. Случалось так, что он забывал, что противника на самом деле нет, что за оба цвета играет он сам. Он качал головой и сокрушенно бормотал:
- Ах, умен, старый черт! Какой ход, не оставил даже лазейки!
Однажды, в день, когда Михаилу было немного грустно, и как-то нехорошо покалывало под сердцем, он вошел в комнату, где лежала Лара. По своему обыкновению он достал из портфеля шахматную доску и начал расставлять на ней фигуры.
- Ты знаешь, Лара, мир – странная штука. Долгое время я думал, что мы в нем – как вот эти маленькие фигурки на клетчатом поле. Ничего не знаем, и ничего не можем по сути изменить. Но, милая Ларочка, теперь я понял, что это не так… Мы можем очень многое. И мир, как бы жесток он нам ни казался, очень гармоничен. И на толику зла в нем обязательно найдется столько же добра. А может, и чуть больше… От нас ведь требуется совсем немного, Лара. Быть стойкими, быть терпимыми друг к другу. Защищать свою Веру… Вот видишь, Лара, это – Король. Он как Бог, Лара. И все фигурки на этой доске сражаются, как две маленькие армии, только затем, чтобы защитить своего короля… Но и он не уходит с поля боя. Он остается с ними, до самого конца. И у каждой фигурки, Лара, своя роль… Если все мы – незначительные пешки, то над нами, между Землей и Богом, обязательно есть ангелы. И они помогают нам, доченька, в жизни. Они нас никогда не оставят… Но и у наших ангелов своя роль. Каждый из нас играет свою собственную партию против зла. Если знать правила игры, то можно найти способ продвинуться наверх, к Богу. Любая из пешек может встать на одну линию с королем… Я – старый солдат, и я это знаю… Главное – не нарушать правил, Лара, играть честно… Главное – играть честно…
И вдруг Михаил не выдержал и, опустив голову на подушку Лары, заплакал.
* * *
Святая битва! С ликом Ангела на знамени идущие вперед, побед великих память сохранила громы. Войска небесные, оружие их – Свет. А на щитах – резные башни Рая… Их полководец в сердце пламенем горит, глаза сияют, меч в руке их поведет через моря и горы. Святая битва, вечная, как мир. Защитник Бога и людей, во славу и незыблемость Добра, им в руки вложит то, что Верой назовут одни. Уверенностью назовут другие…
Хор ангелов сольется с поднебесным громом труб, когда навстречу выйдут темные войска. Там - ложь, там - тьма, там – подлость и гордыня. И завистью обуян враг, он сам себя вознес на трон, не зная, что тот трон из лести состоит. И соткан из тумана. При первых же лучах Божественного солнца растает он, как дым…
И поднимает Ангел меч. И, разрывая воздух, Имя Бога произносит. И Имя то в его устах горит, и режет, нанося сильнее раны, чем все оружие на Небе и Земле…
Ревут звериные войска, сверкают молнии, рождая штормы. А там, где ангельское войско пролетает, рождается от каждого крыла звезда…
Чем меньше сил у темного врага, тем больше сил у Ангела. Он светел, и за ним стоят плечо к плечу служители, собратья. Те, кто от идолов отрекся и те, кто душу посвятил любви…
Святая битва… Ангел Победитель, низвергший змея с чистого покрова Неба, стоит и смотрит. Каждую секунду святая битва повторится. И каждый раз окончится она победой. Святой Архангел взглянет прямо с Неба в твои глаза и спросит:
- Дай ответ! На чьей ты стороне сегодня бился? И столько крови потерял… За что?
И если сердце чистое твое, как озеро в горах высоких, к тебе опустится Великий Ангел и на свой щит положит душу бедную твою. И будет плакать над твоею раной, и закрывать тебя своим крылом бескрайним…
Ведь он, Бесстрашный воин, знает, как тяжела твоя борьба со злом…
… Кай очнулся от тяжелого, не приносящего отдыха, сна. Скорее это был не сон, а забытье, в которое Кай провалился, устав от постоянного всепоглощающего страха. Что же делать? Он встал на эту дорогу, он уже начал путь. Миновал уже несколько главных перекрестков и запутался. Он и сам уже не мог бы сказать, там ли он повернул. Может, не так были расставлены указатели, или он не понял из значения… Ничего он не понял вообще в этой жизни. Оттого и сидел сейчас один в гостиничном номере, умирая от страха…
После того, как Кай позвонил Реджине, ему стало немного легче. Как всегда во всех сложных жизненных ситуациях он переложил ответственность на другого. Он слаб и неспособен пройти эту дорогу один. Кай зарылся лицом в подушку, задыхаясь от бессильной злобы. Реджина расставила ему капканы, заманила его в них и теперь только она могла его спасти. Какая абсурдная, нелепая ирония!..
Дверь отворилась без стука, и в комнату вошла ослепительная Реджина. Кай повернул голову и зажмурился от сияния ее длинного серебристого плаща. Она подошла к кровати и, как хозяйка, присела на край. Тут же закурила сигарету:
- Ну что? Страдаешь?
Кай посмотрел на нее глазами преданной собаки.
- Что мне делать? – хрипло спросил он.
Реджина довольно улыбнулась. Казалось, вся ситуация доставляет ей огромное удовольствие. А наблюдая страдания Кая, она жмурилась, как кошка. Что за женщина?
- Теперь расскажи мне все по порядку, дорогой. Что случилось?
Она закинула ногу на ногу, и прикрыла глаза. Кай, заикаясь и путаясь от пережитого волнения, начал рассказывать:
- Он подошел ко мне… Я сидел один, смотрел на море. Сегодня было такое красивое море… Он неожиданно заговорил со мной…
Реджина слегка приоткрыла один глаз:
- Разве я не велела тебе сидеть в комнате и никуда отсюда не выходить?
- Но я не мог, сидеть тут совсем одному очень трудно, неужели ты не понимаешь? Я почти уже сошел с ума…
И вдруг он вскинул голову, в его глазах заметались искорки темной ненависти:
- Боже мой, у меня в жизни все было так спокойно, так мирно, безоблачно. Зачем я поехал на тот семинар? Зачем вошел в проклятый ресторан? Зачем?
- Ах, - спокойно протянула Реджина. – Причем же здесь ресторан? Ну как можно быть таким глупеньким, Кай? Ты познакомился со мной в том ресторане, это правда. Но я-то тебя знала уже очень давно. Если бы ты не пришел тогда поужинать, то на следующий же день случайно, как тебе нравится это слово, мой дорогой, случайно попал бы под колеса моей машины… Не нужно придумывать своих вариантов развития событий, Кай. Все уже давно придумано за тебя, и не преувеличивай своих возможностей. Выше головы не прыгнешь, дорогой. А выше такой красивой головы и пытаться прыгать не стоит – только время терять… Но вернемся к твоему рассказу. Ты сидел и смотрел на море…
- Да…
Кай поник. Он уже совсем ничего не понимал в речах обольстительной Реджины, не понимал, осыпала она его комплиментами или оскорблениями. Подобно маленькой неповоротливой мухе он увязал то одной лапкой, то другой, в блюдце полном меда. И ожидать его мог только один конец, который легко можно было предугадать, и которого не избежала еще ни одна муха на свете, польстившаяся на золотистый мед…
- Он подошел к тебе, когда ты сидел на террасе?
- Да.
- Как же он представился?
Кай наморщил чистый белый лоб. Как он представился? Никак. Он просто сказал…
- Он просто сказал, что приехал из Флоренции.
- И что? Он показал тебе полицейский значок?
- Да нет же! – расстроился Кай. – Он вообще не сказал, что он полицейский. Он сказал, что журналист какой-то газеты. Или журнала. Я не помню, назвал ли он журнал…
- Но тогда почему ты решил, что он сыщик? Ведь ты говорил мне по телефону, что тебя нашел сыщик?
- Ну да!
Кай вскочил:
- Реджина, неужели ты мне не веришь? Подожди, я сейчас вспомню…
Кай подошел к окну и сжал обеими руками голову, зарывшись пальцами в сильно взлохмаченные волосы.
- Он сказал, совершенно точно, сказал, что выполняет задание отца убитой журналистки…
Он повернулся к Реджине, которая по-прежнему, не меняя позы, сидела на кровати.
- Убитой! Понимаешь? Он знает, что она… Что она не просто сама… случайно… упала.
- Ммда, - задумчиво пробормотала Реджина. – Так он и сказал?
- Да. Он так сказал… Что же теперь делать? – затянул снова свою песню Кай. Реджина отмахнулась от него.
- Я должна подумать. Значит, его, этого журналиста, послал к тебе Серджио… Он назвал имя Серджио?
- Нет. Кажется… По-моему, нет…
В душе Кая вдруг вопреки всему начала зарождаться слабенькая надежда, что все это ему показалось, просто померещилось. Он перепутал, все перепутал, трусливый никчемный дурак! От страха, от сознания собственной вины ему просто повсюду мерещатся полицейские. Но ведь тот щуплый парень не назвал ни одного имени! Почему же Кай решил, что все это относится именно к нему?.. Его вернул на землю голос Реджины.
- …Но это неважно, - закончила она. – Все равно это может означать только одно – Серджио нанял детектива, чтобы уличить тебя в убийстве…
И Кай застонал, будто какой-то невидимый, жестокий мучитель чуть-чуть приподняв на секундочку тяжелую гранитную плиту с его груди, тут же швырнул ее обратно. И присовокупил к ней еще пару таких же. Пытка продолжалась…
- В убийстве, - со смаком повторила Реджина и достала еще одну сигарету.
- Что же ты ему на все это сказал, мой дорогой?
- Ничего, - промямлил Кай.
- А имя? Ты зазвал ему свое имя?
- Я сказал, что меня зовут… Карл, - не очень уверенно произнес бедный Кай, и тут же испугался. Потому что Реджина откинулась на смятые одеяла и громко расхохоталась.
- Карл? Сказал, что тебя зовут Карл?.. Ха-ха-ха! Ну почему же не Наполеон Бонапарт? Или не царица Савская?
- Зачем ты так? – покраснел Кай до самых кончиков волос. Реджина прекратила смеяться также внезапно, как и начала.
- Хорошо. Что же ты сделал потом?
- Я? – растерялся Кай. – Я просто ушел…
- Или убежал? – женщина скривила в усмешке красивые губы. Откуда? Ну откуда она все знает? От нее невозможно ничего скрыть. Или он, Кай, настолько прост и понятен ей, как детская книжка с картинками? Открывай на любой странице и читай, - не пропустишь ничего важного…
- Я просто ушел, - упрямо повторил Кай, отведя глаза в сторону.
- Ну хорошо, не надо сразу обижаться. Совсем как ребенок… В любом случае, теперь он думает, что конечно же уличил тебя. Это плохо.
- Плохо, - эхом отозвался Кай.
- Значит, Серджио может пойти в полицию и потребовать поднять это дело и начать его пересмотр…
Реджина говорила тихо, как бы сама с собой. Ее пальцы перебирали хвостик серебристого пояса, то закручивали его в аккуратную улитку, то снова отпускали. И пояс безвольно падал ей на колени, где его тут же ловили тонкие пальцы с ярко-красными ногтями. И все начиналось сначала…
- Может быть, Серджио уже пошел в полицию… Когда, ты говоришь, он приезжал, этот журналист?
- Когда? Наверное, пару дней назад… Не знаю! Я потерял счет времени… Я почти свихнулся в этом одиночном заключении!
- Некоторые привычки могут и пригодиться, как знать, - ехидно заметила Реджина, отчего Кай снова застонал и ударился головой в стену. Картина с видом Венеции покосилась и чуть не упала. Мягкой неслышной походкой Реджина приблизилась к отчаявшемуся молодому человеку и одной рукой повернула его лицо к себе, другой поправила картину.
- Не надо отчаиваться, мой мальчик, - проникновенно сказала она, глядя прямо в его полные ужаса и тоски глаза.
- Я знаю, что надо делать. Мы навестим старика Серджио в его вилле во Флоренции.
- Но, - запнулся Кай. – Ты хочешь сказать, что…
Он не договорил. Он боялся произнести вслух то, о чем подумал.
- Мы навестим его. И заставим его молчать о своих подозрениях, - договорила за него Реджина. И добавила:
- Молчать навсегда…
Кай побледнел как полотно.
- Нет, - прошептал он одними губами. – Я не могу. Я… Я не хочу…
Повисла короткая пауза. Будто крошечный электрический разряд родился из ниоткуда в одном углу, молниеносно пересек комнату по диагонали и бесследно исчез в другом.
- Ну что ж, тогда отправляйся в тюрьму!
Реджина развернулась на каблуках и направилась к двери. До нее было всего шагов пять-шесть, не больше. Реджина была умной женщиной. Она знала, что у Кая нет выбора, и нет такого сильного характера, который позволил бы ему выдержать суд и неизменно последующий за ним обвинительный приговор. Но самой Реджине характер Кая и не был нужен. Ей было нужно совсем другое – молодость, страсть, поклонение, вечность. И она не собиралась делить эти бесценные дары с тюремной камерой… Она дала ему максимум четыре секунды на то, чтобы он осознал, что она, Реджина, – его единственное спасение…
Четыре секунды – четыре шага по направлению к двери… Один шаг, второй, третий… Но даже в этом она невольно наградила Кая большей смелостью, чем он на самом деле обладал.
- Постой! – услышала она за спиной. И Кай бросился за ней, одним прыжком преодолел расстояние до двери и закрыл ее собой, схватившись побелевшими пальцами за дверной косяк.
- Постой!
В его глазах застыло такое неподдельное отчаяние, что Реджине стало немного жаль его. Она притянула его дрожащее тело к себе, и Кай, опустив голову, прижался к серебристому плечу женщины.
- Так ты согласен? – вкрадчиво спросила она, чуть отстранившись. И почувствовала, как он кивнул, не поднимая головы. Тогда она сжала его в объятиях и блаженно закрыла глаза.
- Прекрасно, - прошептала она. – Прекрасно…
И, помолчав, добавила:
- Все, ты проиграл, Серджио… Ты проиграл…
ЭПИЛОГ
... - Ты проиграл, Серджио! Шах! – радостно воскликнул Михаил и удовлетворенно откинулся на спинку красивого кожаного кресла с ножками в виде львиных лап. Вся гостиная была уставлена старинной мебелью, от лестницы до окна. И сейчас весело потрескивающий огонь огромного камина выхватывал из темноты то величественную дубовую этажерку, то притулившийся у стены ажурный столик из муренского стекла…
- Подожди-подожди, как это проиграл?
Серджио, поправив постоянно спадающую на лоб прядь давно уже отросших и молящих о ножницах парикмахера волос, нагнулся над шахматной доской. Он наморщил лоб, вглядываясь в комбинацию фигур, расставленных по клетчатому полю.
- Бесполезно! – засмеялся Михаил. – Партия проиграна, король повержен наземь королевой… Какая ирония! Женщина взяла верх…
- Да ну как же повержен? – попробовал сопротивляться Серджио. – Еще можно побороться, я вижу тут…
Он зашевелил губами и бровями, но тут же немного театрально махнул рукой:
- От женщин одни неприятности!.. Хотя, тут у тебя еще конь на пути… Если мне как-то его убрать… Хммм…
Но Михаил уже стоял у темно-вишневого секретера и наливал коньяк в низкие пузатые бокалы.
- Двенадцатилетней выдержки, - торжественно провозгласил он, возвращаясь к креслу и протягивая другу бокал.
- Мне бы сейчас подошло и обычное пиво, - буркнул Серджио.
- Итальянцы не умеют варить пиво, - добродушно перебил его Михаил. – Ну, что? За победу!
- Я не буду пить за эту глупую победу, - продолжал упрямиться Серджио.
- Ну, тогда за нашу дружбу, - тут же согласился Михаил. – Пусть она продлится еще много-много лет. И когда мы с тобой будем дряхлыми, никому не нужными стариками, мы по-прежнему будем сидеть вот так, в этих креслах, и играть в самую лучшую в мире игру!
Серджио согласно крякнул. Они выпили янтарный коньяк залпом и оба, не успев еще проглотить пряную жидкость, вдруг стукнули опустошенными бокалами по столу. Бокалы звякнули в унисон, не размазав звук даже на тысячную долю секунды. Они засмеялись…
За окном выл ветер. А в уютной гостиной было тепло, пахло сосновыми дровами, сложенными кучкой у камина, и старинными книгами. Тикали большие напольные часы. Михаил и Серджио еще поговорили немного о разных мелочах, похлопывая друг друга по плечу и иногда взрываясь приступами беспечного смеха. Немного погодя Серджио засобирался.
- Ну куда ты так рано? – расстроился Михаил.
- Уже стемнело, дружище! Посмотри за окно, - улыбнулся Серджио. – И потом мне нужно еще поработать.
- Серджио, - воскликнул в ответ Михаил. - Никто не сомневается, что ты станешь великим художником, вторым Леонардо, не иначе! Но ты должен больше отдыхать! Познавать столицу не только через карандаш и бумагу… Встречаться с девушками, наконец!
- Ах, брось! – отмахнулся от него Серджио. – Мне это не интересно. И вообще я никогда не женюсь.
- Тогда я тоже, из солидарности с тобой, никогда не женюсь! Да здравствует Клуб Убежденных Холостяков!
Они снова засмеялись.
- А над чем ты сейчас работаешь? – успокаиваясь, уже в коридоре, спросил у друга Михаил. Тот помялся:
- Да так, написал один незначительный этюдик… Но что-то в нем не так. Как будто законченности не хватает, понимаешь?
- Ах, эта вечно мятущаяся душа! – снова расхохотался Михаил. – На таких, как ты, Серджио, зиждется этот прогнивший, погрязший во грехе, мир! Поиски совершенства, в бесконечной погоне за истиной и красотой – вот твой удел!
- Ладно, хватит! – смущенно улыбнувшись, перебил его Серджио. – Увидимся завтра? Реванш?
- Как обычно! – кивнул Михаил.
Он вышел на балкон и видел, как Серджио, такой маленький отсюда, поплотнее намотав на шею мохеровый шарф, открыл дверь и вышел на улицу. Сильный порыв ветра подхватил полы его пальто и задрал их чуть не до головы.
- Эй, постой! – крикнул вдруг ему в след Михаил. Серджио обернулся.
- А как будет называться твоя новая картина?
- «Мост Святого Ангела», - прокричал Серджио в ответ, потом повернулся и поспешил вниз по набережной, вдоль реки по аллее могучих, качающих ветками, кленов.
В спину его подталкивал вольный и вечный, как римские птицы, ветер…
Конец.
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 78 | Нарушение авторских прав