Минская кольцевая автодорога

Гродненско-Вильнюсское шоссе (М6/М7)

Мы покидаем Минск и за кольцевой автодорогой выезжаем на шоссе Гродно ¾ Вильнюс. Согласно национальной нумерации дорог начальный участок этой автотрассы имеет обозначение М6/М7. Сегодня это ¾ одна из наиболее благоустроенных автомобильных дорог Беларуси сразу двух крупных западных направлений.

Прежде всего, она связывает столицу страны с древним городом над Неманом ¾ Гродно. До него отсюда 260 км. На 70-м километре, недоходя до Воложина, шоссе разветвляется, и от него в северо-западном направлении уходит дорога к столице Литвы ¾ Вильнюсу. Общая протяженность пути Минск ¾ Вильнюс ¾ 170 км.

Облик этого узла дорог в общих чертах сложился в 1980-х годах. Инфраструктура дороги, включающая в себя асфальтированное полотно, мосты и развязки, крытые стоянки для пассажиров, площадки для отдыха, придорожные кафе, станции технического обслуживания транспорта, бензозаправки и иные сооружения, формирует тот единый, целостный организм дороги, который живет своей самостоятельной будничной жизнью.

И в то же время эта повседневная жизнь автострады неразрывно связана с прошлым края, ибо вдоль дороги, в близком или дальнем соседстве с нею, расположились древние города, села, памятные места, исторические достопримечательности. Не случайно поэтому Максим Танк назвал дорогу «шэрай бясконцай нiткай з вузламi памяцi». И таких узелков на нашем пути встретится сегодня немало. Один из них дорога приберегла для нас совсем неподалеку отсюда. Справа от шоссе мы видим указатель на Птичь. В верховьях реки Птичи, у села Городище, что располагается слева в 10 км отсюда, по мнению многих историков, и находятся истоки Минска[1].

Едва въедешь в Городище, как открывается зрелище былинной красоты: мощные, девятиметровой высоты валы древнего городища и прильнувшее к ним старинное село. Археологические раскопки показали, что здесь до конца ХІ века располагался крупный город[2]. Вероятнее всего, это был Менеск, как в ту далекую пору именовали город. Корень речки Менки, на которой он возник, вошел в его имя, изменившееся за века: Менеск ¾ Меньск ¾ Менск ¾ Минск. Свое последнее имя он получил во второй половине ХVІІ века под влиянием польского языка. Став же в 1919 году столицей советской Беларуси, город вернулся к своему изначальному названию[3]. Остается только сожалеть, что в конце 30-х годов ХХ столетия (1939), когда особенно самозабвенно «переписывали» историю, заменили и это древнее имя.

Впервые Менеск упоминается в летописях под 1067 годом. Город был форпостом Полоцкого княжества, занимавшего в ту пору большую часть современной Беларуси. Княжество жило своей особой жизнью с первого появления на исторической сцене. Оно было наиболее самостоятельной политической единицей Киевской Руси и имело в отличие от других удельных княжеств «лоскутной империи Рюриковичей» свою собственную княжескую династию Изяславичей, которые постоянно враждовали с киевским престолом, отстаивая свою независимость.

Это и послужило причиной похода братьев Ярославичей, поделивших власть на Руси после смерти Ярослава Мудрого, против полоцкого князя Всеслава суровой зимой 1067 года. В конце февраля ¾ начале марта братья оказались на границе Полоцкого княжества, под Минском. «И подошли к Менску, ¾ рассказывает летописец, ¾ и меняне затворились в городе. Братья же взяли Менск и перебли всех мужчин, а женщин и детей захватили как военную добычу и пошли к Немизе, и Всеслав пошел им навстречу. Они встретились на Немизе 3 марта, и был снег великий, и войска пошли друг на друга, и был бой жестокий, и много людей пало...»

Автор «Слова о полку Игореве» спустя сто двадцать лет дополнит эти скупые строки летописи живой картиной немигской трагедии: «На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не добром были засеяны ¾ засеяны костьми русских сынов».

В летописном сообщении о битве на Немиге слова «и пошли к Немизе» ключевые. Они косвенно свидетельствуют в пользу того, что Менск находился на некотором удалении от Немизы-Немиги. И возможно, опустошенный вскоре после этого Владимиром Мономахом в 1084 году, который не оставил в городе «ни челядина, ни скотины», Менск переселился на берега Свислочи и Немиги, положив начало новому граду с прежним названием. А оставленное городище постепенно угасло.

В начале ХІІ века Полоцкое княжество поделилось на несколько уделов, расширение его территории продолжалось. Наиболее мощный из полоцких уделов ¾ Менский ¾ выступал соперником Полоцка в дальнейшем собирании белорусских земель. Сын Всеслава ¾ Глеб, менский князь, использовал выгодное географическое положение своего княжества, которое, находясь на границе водораздела бассейнов Немана и Днепра, занимало ключевые позиции на важнейших торговых путях. Уже в намерениях Глеба Менского обозначаются контуры будущей Беларуси и центральное положение в ней самого Менска.

Хотя в Полоцкой земле раньше, чем в других восточнославянских княжествах, начался процесс дробления, но он также раньше и закончился. В результате этого междоусобная борьба полоцких князей постепенно затихла и уже к 80-ым годам ХІІ века ярко обозначилось единство Полоцкой земли, на которой закладывались нашими предками основы белорусской государственности.

В дальнейшем эта эстафета государственного строительства перейдет от Полоцка к Новогородской земле, которая во второй половине ХІІІ столетия станет ядром объединения белорусских и балто-литовских земель в единую державу — Великое княжество Литовское — со столицей в Новогородке, который мы сегодня именуем Новогрудком.

Поговорим об этом чуть подробнее, чтобы расставить все точки над «i», ибо, во-первых, в своем путешествии мы будем не раз и не два обращаться именно к этим страницам истории. А во-вторых, те места, где мы сейчас проезжаем и еще будем проезжать, имеют самое непосредственное отношение к начальному и самому важному этапу становления Великого княжества Литовского и даже к происхождению его названия, которое вносило в прошлом столько путаницы в вопросы о том, что такое Литва, что такое Беларусь и почему ее прежде назвали Литвой, а ее жителей ¾ литвинами, какое отношение ко всему этому имеют литовцы-летувисы и т.д. и т.п.

Оговоримся в самом начале, что у историков нет единого мнения относительно первоначального месторасположения летописной Литвы. Так, например, Вячеслав Носевич склонен считать, что располагалась Литва, о которой идет речь в летописях, севернее и северо-западнее Новогрудка, сразу за Неманом, огибающим новогрудские пригорки.

Напротив, Микола Ермолович на основе изучения летописей и данных топонимики и археологии пришел к выводу, что древнее племя литва в летописные времена жило между Минском и Новогрудком (если пользоваться современными названиями) ¾ с востока на запад и между Молодечно и Слонимом ¾ с севера на юг.

Литва заселяла, таким образом, сравнительно небольшую историческую область рядом с Полоцкой, Туровской и Новогрудской землями, зажатая между ними. Такое географическое положение летописной Литвы и предопределило ее дальнейшую судьбу. Вот почему нет никаких оснований отождествлять эту Литву с современным государством Литвой, или Летувой, как оно само себя называет. На самом деле предками современных литовцев-летувисов были жемойть и аукштота, которых предки белорусов обычно называли одним именем ¾ жемойты (по названию более сильного племени).

Поскольку Новогрудское княжество к середине ХІІІ века достигло высокого экономического, политического и культурного развития, то оно и взяло в свои руки дело объединения белорусских земель. Однако перед Новогрудком встала диллема: с кем связать свою дальнейшую судьбу ¾ с Литвой, иноэтнической и к тому языческой, враждебной христианству, или с соседней славянской Волынью, родственной по крови и православной, но уже подвластной монголо-татарам. Других политических центров тогда не было. И выбор был сделан в пользу севера, а не юга.

Если оставаться верным историческим фактам, а не идеологическим или национальным пристрастиям, то нужно констатировать, что не было ни завоевания Литвой Руси, как об этом твердили советские учебники истории, ни завоевания Русью Литвы. Был союз ради общей пользы, роли в котором были распределены неодинаково. По мнению В. Носевича, Литва доминировала в политическом смысле — она дала новой державе правящую династию и значительную часть позднейшего шляхетского сословия. Русь доминировала в культурной сфере — она дала структуру низового государственного и административного аппарата, законы, государственный язык.

Расширяя свои границы, государство с конца ХІІІ ¾ начала ХІV века получает название Великое княжество Литовское и Русское. А с 40-х годов ХV века к этому названию добавляются слова «Жемойтское и иных». Это добавление «и иных» употреблялось на всякий случай, ибо за ним пряталась любая территория, из-за которой держава могла вступить в спор с кем-нибудь из соседей.

«Золотым веком» в истории Великого княжества Литовского, Русского, Жемойтского и иных, веком, который был отмечен величием традиций, высоким патриотизмом, небывалым взлетом творческой мысли, многогранностью и пафосностью созданного в литературе, философии, архитектуре, живописи, скульптуре, по праву считаются ХV и ХVІ столетия[4]. Достигнув этого пика, Княжество на протяжении двух последующих веков постепенно теряло свои позиции, спускаясь с этих горных высот в низину упадка, а затем и полного исчезновения с карты Европы. Обозначим лишь эскизно этот исполненный драматизма путь.

Находясь между сильными соседями с запада и востока ¾ Королевством Польским и Великим княжеством Московским, равно притязавшими, хоть и под разными предлогами, на земли Великого княжества Литовского, последнее вынуждено было сделать выбор дальнейшего союзника. По существу, это был выбор между большим и меньшим злом. И он был сделан в 1569 году в Люблине, когда состоялось подписание унии (союза), положившей начало федеративному объединению ¾ Речи Посполитой, что в переводе означает ¾ республика.

Вальный сейм ВКЛ и Польши начался в Люблине 10 января 1569 года. Он продолжался почти полгода и неоднократно прерывался, ибо интересы сторон были различны. Княжеству нужен был военно-политический союз с Короной для борьбы с Московией в ходе Ливонской войны. Корона стремилась ¾ благо подоспел момент ¾ «проглотить» Княжество.

В ход пошли шантаж и увещевания, грозные ультиматумы и щедрые посулы. Делегацию ВКЛ возглавлял Остафей Волович ¾ крупный политический деятель эпохи Возрождения, прозорливый государственный муж и истинный патриот края. Как ни стремился он отстоять независимость Княжества, все закончилось тем, чем и должно было закончиться, ¾ принятием «Заключительного Акта об унии», продиктованного польской стороной. Иного тогда просто не было дано. Это случилось 1 июля 1569 года. Члены белорусско-литовской делегации вышли из зала заседаний рыдая как дети. Глядя на них, и поляки не смогли сдержать слез жалости...

Однако намерение Польши одномоментно проглотить своего союзника так и не осуществилось ¾ Великое княжество Литовское продолжало сохранять свою автономию, и это недвусмысленно подтвердил его свод законов, вышедший через 19 лет после заключения унии, ¾ Статут 1588 года. Это был плод труда 30-летнего канцлера ВКЛ Льва Сапеги. Его по праву считают звездой первой величины на небосклоне политической истории Княжества. Он уже тогда являлся сторонником не обожествленной монархии, а сильного демократического правового государства, где, по его словам, «должны господствовать законы, а не личности».

Отредактированный им Статут полностью гарантировал экономическую, государственно-политическую и культурную независимость ВКЛ от соседних государств. Всем иностранцам, в том числе и полякам, запрещалось приобретать (покупать или получать в качестве вознаграждения от великого князя) земельные наделы, замки и поместья, а также светские и церковные должности на всей территории Княжества. Статус государственного законодательно закреплялся за старобелорусским языком.

Глава Речи Посполитой Обоих Народов — так звучало полное название государства, — являясь одновременно и польским королем, и великим князем литовским, в отличие от европейских династических монархов, был избираемой фигурой. Будучи первым среди равных в государстве, где «каждый шляхтич на коне ¾ с воеводой наравне», глава Речи Посполитой не имел тех прерогатив абсолютистской власти, которые были характерны для тогдашних европейский монархов, не говоря уже о великих князьях московских, русских царях и российских императорах, наделенных неограниченными властными полномочиями. И в этом, безусловно, проявился демократизм Речи Посполитой, который сыграл, однако, в дальнейшем роковую роль.

Грызня разномастных политических группировок, не знавшее удержу магнатское своеволие и эгоизм, помноженные на хаос нескончаемых войн, опустошавших страну, привели Речь Посполитую к настоящему «потопу» во второй половине ХVІІ столетия. Глубокий кризис охватил все сферы жизни. Религиозные противоречия, полонизация верхов усугублялись абсолютизацией «шляхетских вольностей», которые подпитывали политическую анархию в стране, достигшую апогея безумия.

Именно в это смутное время, при короле и великом князе Яне ІІ Казимире Вазе, на сеймах утверждается печально знаменитый принцип «либерум вето» («имею право сказать: не позволяю» — лат.), когда любой депутат мог сорвать принятие жизненно важного для страны решения простым выкриком «не позволяю»[5]. Вместо того чтобы спасать обессилевшее государство, магнаты и шляхта срывали сеймы, создавали политические группировки, воевали между собой...

Предвидя трагические последствия этой губительной для Речи Посполитой анархической свободы, Ян ІІ Казимир, отрекаясь от престола в 1669 году, в своей прощальной речи предсказал депутатам сейма неизбежный раздел государства между Московией, Пруссией и Австрией. Через сто три года именно так все и произошло.

Речь Посполитая, а вместе с нею и Великое княжество Литовское прекратили свое существование после трех разделов в 1772, 1793 и 1795 годах[6]. Белорусские земли были присоединены к Российской империи, которая, оправдывая этот международный разбой, назвала аннексию «воссоединением», а советские историки, как известно, очень не любившие царизм, израсходовали тонны чернил и бумаги, чтобы доказать, что именно так оно и было на самом деле. И это при всем том, что не кто иной, как г-н Ульянов незадолго до своего воцарения в Кремле назвал Екатерину ІІ за ее разделы Речи Посполитой «коронованной разбойницей»[7].

Как бы то ни было, но после второго раздела Речи Посполитой земли центральной Беларуси, по которым мы сейчас проезжаем, вошли в состав Российской империи. В числе тех городов, местечек и сел, которые разделили тогда эту участь, было и древнее местечко Раков. К нему мы вскоре подъедем, и слева от дороги откроется его панорама.

РАКОВ (панорама)

В панораме Ракова, городского поселка, в котором насчитывается около 2 тысяч жителей, доминируют вертикали башен неоготического костела начала ХХ века и купол Спасо-Преображенской церкви, построенной в конце ХVІІІ столетия.

Своими корнями история Ракова уходит в глубь седых тысячелетий. Судя по стоянке эпохи неолита, городищу со следами жертвенного алтаря и большому кургану, что расположены у нынешнего поселка, люди обживали эти места издревле.

На страницах же письменных источников Раков появляется в 1440 году как владение великого князя литовского Казимира; затем он принадлежал канцлеру ВКЛ Михаилу Кежгайловичу и его потомкам. Поменяв нескольких владельцев, Раков в 1559 году превращается в частновладельческий город, где облюбовали себе место сначала доминиканцы, в затем ¾ базилиане. При базилианском монастыре, основанном в 1702 году, к 1793 году было закончено строительство церкви на средства прихожан, князя Сангушки и членов Раковского братства Св. Анны. Впоследствии, в 30-х годах ХIX века, униатская церковь была преобразована в православную.

Надо отметить, что строительство храма было закончено аккурат ко второму разделу Речи Посполитой, когда эти земли были присоединены к Российской империи. В ту пору около 80% населения Беларуси было униатским. После упразднения униатства на Полоцком соборе 1839 года уже в течение немногим более чем полувека царские власти насильственно обратили униатов в православие, с тем чтобы те «пребывали в послушании Святейшего Всероссийского Синода». И уже к концу ХІХ века 80% белорусов считали себя православными и лишь 19% ¾ католиками.

Целенаправленная и жесткая политика русификации Беларуси и возвращения ее в лоно православия стала выдыхаться к концу ХІХ века, и тогда власти вынуждены были в 1896, 1901 и 1905 годах специальными указами провозгласить веротерпимость под лозунгом свободы совести. С этого времени в Северо-Западном крае, как именовали в ту пору белорусские земли, началось в значительных масштабах сооружение католических костелов. В 1906 году возводится костел и здесь, в Ракове.

Он был построен при содействии тогдашних владельцев местечка ¾ помещиков Здзеховских. Их усадьба стояла на виду у костела, на берегу Ислочи, рядом с древним городищем. Приступая к рассказу о Здеховских, будет уместно упомянуть, что на их винокурне в Поморщине, что в километре от Ракова, в 1880 году работали родители Янки Купалы ¾ Доминик и Бенигна Луцевичи. Да и сами Здеховские оказались причастны к литературе. В особенности заметный след в истории литературы оставил Мариан, который родился тут в 1861 году, ¾ впоследствии известный польский литературный деятель, профессор Краковского, а позднее Виленского университетов.

Дом, где Здзеховский проводил по нескольку весенне-летних месяцев, приезжая из Петербурга или Дерпта (нынешнего Тарту), из далекого Кракова или более близкой Вильни, стал на некоторое время литературными пенатами, и не только для Здзеховского, но и для других писателей и ученых. Достаточно сказать, что сюда, в гости к Здзеховскому, в 1908 году приезжала Элиза Ожешко, называвшая Раков «литовскими Афинами». В Раков, на имя Здзеховского, шла корреспонденция как из России, так и из Польши. Именно отсюда 12 августа 1895 года послал Здзеховский свое первое письмо в Ясную Поляну к Льву Толстому.

Так завязалась переписка, которая с перерывами продолжалась до 1908 года. В августе 1896 года Толстой и Здзеховский встретились в Ясной Поляне. В этой переписке Толстой высказался по ряду проблем, которые волновали широкие круги российской общественности в конце ХІХ ¾ начале ХХ века, и в частности по национальному вопросу.

С Раковом связана и жизнь популярного в прошлом композитора Михала Грушвицкого, который часто выступал с концертами в Минске. Один из первых белорусских профессиональных композиторов, он родился неподалеку от Ракова. Закончив Дворянский институт в Вильне, М. Грушвицкий учился в Петербургском университете и в 1853 году женился на Станиславе Ельской ¾ сестре белорусского писателя и этнографа Александра Ельского, собирателя и владельца уникальной коллекции рукописей и книг по истории и культуре Беларуси. Памяти рано умершей жены Михал Грушвицкий посвятил лучшие свои произведения ¾ музыку к «Дзядам» А. Мицкевича и «Сельскому лирнику» В. Сырокомли. Умер композитор 5 марта 1904 году в Ракове и похоронен тут же, на кладбище.

От Михала Грушвицкого живая ниточка тянется к молодому драгунскому поручику, другу Пушкина и Рылеева ¾ Александру Бестужеву, впоследствии знаменитому декабристу и писателю Марлинскому. Какая ниточка ¾ об этом мы скажем чуть позже. А сейчас мысленно развернем письмо 24-летнего драгуна, помеченное датой 22 ноября 1821 года.

«...Судьба была довольно благосклонна, выбрав мне квартиру у одного небогатого, но прекрасного человека. Любезное семейство, книги на всех языках... фортепиано, умные и здравые рассуждения отца, доброе расположение матери, компания дочерей, еще более милых, нежели прекрасных, ¾ все это обещает мне сносную зиму... Сказать правду, в младшую сестру можно было бы закохаться от нечего делать. Но к несчастию, они обе уже невесты в полном смысле слова».

В начале письма стоит адрес: «Литва. Деревня Выгоничи в 40 верстах от Минска». Зимой 1821 года легкий возок с А. Бестужевым, миновав Раков, направился в Выгоничи. Как же попал сюда будущий декабрист?

После парада войск под Бешенковичами Александр I оставил гвардейский корпус, в котором служил Бестужев, на зимних квартирах в западных губерниях. И волею судьбы Бестужев оказался гостем выгоничского помещика Феликса Войдзевича. Письма Бестужева из Выгонич говорят о его действительно дружеских отношениях с семейством Войдзевичей. Феликс Францевич и его жена Мария Ксаверьевна окружили заботой молодого офицера, как родного сына. Особое удовольствие доставляла Бестужеву дружба с их дочерьми Фелицией и Цецилией. В младшую, Цецилию, он, по его собственному признанию, «был влюблен донельзя».

В Выгоничах Бестужев заинтересовался польским языком и литературой, причем настолько, что в одном из писем в Петербург он сообщал, что у него под подушкой всегда находятся «Исторические песни» Немцевича.

Вместе с Войдзевичами Бестужев встречал новый, 1822 год в Минске. Вскоре после этого Феликс Францевич с женой и дочерьми направился в Петербург ¾ у него были дела в сенате. В письме к родным Бестужев просил наилучшим образом принять его белорусских друзей и показать им редкости столицы.

В феврале 1823 года он дважды писал из Петербурга в Выгоничи, интересовался видами на урожай, передал дружеские приветствия знакомым. В том же году Бестужев прислал в Выгоничи первую книжку альманаха «Полярная звезда», выпущенную вместе с Рылеевым. На обложке он написал по-польски: «Пану Войдзевичу в знак симпатии от Бестужева». Обложка альманаха находится сейчас вместе с письмами Бестужева к Войдзевичам в Государственном архиве литературы и искусства РФ в Москве.

В Выгоничах сохранились следы старой усадьбы, уцелел лишь первый этаж бывшего господского дома, который сгорел в 1943 году. В память о пребывании здесь А. Бестужева, отразившего белорусскую природу и народный быт в своей повести «Вечер на Кавказских водах в 1824 году», к 150-летию со дня смерти писателя, в 1987 году, в Выгоничах на месте бывшей усадьбы Войдзевичей был установлен мемориальный знак.

Казалось бы, на этом рассказ о пребывании Бестужева в Выгоничах можно и закончить. А между тем есть у этого рассказа интересное и совсем неожиданное продолжение.

Наступил 1828 год. Бестужев отбывал ссылку в Якутске за участие в декабристском восстании. А Фелиция Войдзевич, с которой он несколькими годами раньше коротал долгие зимние вечера за беседой или домашним музицированием, вышла замуж за председателя Минского губернского межевого суда Рудольфа Грушвицкого. Отец Фелиции продал зятю Выгоничи, и здесь 29 ноября 1828 года родился будущий композитор Михал Грушвицкий.

Экземпляр же «Полярной звезды», подаренный Бестужевым Войдзевичам, спустя много лет попал через жену М. Грушвицкого, урожденную Ельскую, в знаменитую библиотеку ее брата ¾ Александра Ельского. Вот почему и сегодня на титульном листе «Полярной звезды» рядом с автографом Бестужева можно увидеть оттиск штемпеля «Библиотека и музей древностей в Замостье Александра Ельского».

В этом великолепном собрании Ельского, который сам себя называл «тихим и старательным искателем отечественных памяток», было немало произведений еще одного человека, накрепко связанного с этой землей, ¾ Винцента Дунина-Марцинкевича, классика белорусской литературы, создателя белорусского национального театра. Неудивительно, что Александр Ельский стал первым биографом Дунина-Марцинкевича. Имение Марцинкевича ¾ Люцинка, где писатель прожил 44 года, до конца дней своих, располагалось неподалеку от от местечка Першаи, которое мы вскоре будем проезжать.

ПЕРШАИ,

Дата добавления: 2015-12-07