Американцы в Европе и ООН

На второй день Ялтинской конференции Рузвельт сделал важное заявление: конгресс и американский народ поддержат «разумные меры по обеспечению мира в будущем», но, как он полагает, эта поддержка не распространится на содержание значительных американских войск в Европе «на период более чем два года». Если так, то державы победительницы как и после первой мировой войны должны были рассчитывать на себя в сдерживании уже показавшего свою силу германского реваншизма.

Для того, чтобы заполнить вакуум, чтобы обеспечить наличие в Европе достаточных для сдерживания Германии сил, президент склонен был поддержать идею относительно вооружения дополнительных восьми французских дивизий.

ФДР не верил в готовность американцев содержать войска в Европе. Мы видим, сколь велико было сомнение Рузвельта в необратимости ухода изоляционизма с американской сцены (ушедшего в политическую тень лишь с Пирл‑Харбором). Основываясь на опыте 1918‑1920 годов, он полагал, что при первом же внешнеполитическом осложнении, требующем от США людских и других ресурсов, внутри страны активизируется та сила, которая свалила Вильсона в 1919 г.

Для Рузвельта важнейшее значение имело пленарное заседание конференции 6 февраля 1945 г., на котором речь шла о создании мировой организации с контрольными функциями. Рузвельт, чтобы не было ни тени сомнений, прямо заявил, что для него это главный вопрос. Без создания такой организации он отказывается конструктивно обсуждать все вопросы мирного устройства. (Опять напрашивается аналогия с Вудро Вильсоном, который в отчаянной дипломатической борьбе на Парижской конференции в 1919 г. поставил фактор создания Лиги Наций на первое место). Президент Рузвельт в данном случае как бы размышлял вслух. Он не верит в вечный мир. Но он верит в то, что большой войны удастся избежать хотя бы еще пятьдесят лет. А если так, то нужен надежный механизм сдерживания потенциального агрессора.

От имени американской делегации госсекретарь Стеттиниус изложил присутствующим американский вариант действий главного органа будущей мировой организации — Совета Безопасности Организации Объединенных наций. Голосов семи из одиннадцати членов Совета Безопасности будет достаточно для вынесения любого спорного вопроса на рассмотрение Советом пленарной сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Каждый из пяти постоянных членов Совета Безопасности получал право вето в вопросе о применении Объединенными Нациями экономических и военных санкций. Страна — член Совета Безопасности не имела права голоса только в том случае, если ставился вопрос о именно ее действиях на международной арене. Стеттиниус объяснил присутствующим, что американскую сторону интересуют два момента: сохранить единство великих держав, и в то же время, гарантия предоставления малым странам своих претензий в Совете Безопасности.

Сейчас видно, что в эти февральские дни Рузвельт, нуждаясь в помощи Черчилля, модифицировал свою политику в отношении подмандатных территорий и системы опеки в целом. Раньше он имел в виду территории французских и других западноевропейских колониальных империй, и планы его системы опеки над прежними европейскими колониями были буквально безграничны. Теперь он, не сумев остановить де Голля, должен был учитывать фактор определенного «возврата» Франции в ранг великих стран, фактор солидарности старых метрополий, и прежде всего союз Лондон — Париж. Г. Гопкинс отметил, что нужно «делать отчетливое различие между подмандатными островами Японии, принадлежащими Японии территориями вроде Кореи, и островами, принадлежащими такой явно дружественной стране как Франция». Рузвельт был вынужден согласиться с Гопкинсом, когда тот сказал: «Было бы трудно применить принцип опеки к территориям, где суверенитетом владеет дружественная союзная страна».

Президент изменил свою точку зрения на вопрос принадлежности таких колоний европейцев, как Индокитай. Еще в ноябре 1944 г. Рузвельт говорил своим представителям на Дальнем Востоке: «Мы не приняли окончательного решения по поводу будущего Индокитая». Но в Ялте позиция президента претерпела изменения. Он еще не был готов выполнить французскую просьбу о предоставлении кораблей для десанта в Индокитае, но уже не противился стремлению французов, голландцев и прочих возвратить контроль над своими прежними колониями. После ялтинской конференции Рузвельт доверительно сказал журналистам, что противоречить западноевропейским колониальным притязаниям «означало бы только приводить в бешенство англичан. Сейчас же их лучше успокоить».

(Де Голль в этой ситуации использовал все возможные аргументы. Одним из самых сильнодействующих «запрещенных» приемов было запугивание американцев «русским доминированием на европейском континенте». Фактом является, что через два дня Рузвельт приказал американским военно‑воздушным силам помочь французам в Индокитае.)

Но отступление Рузвельта имело свои пределы. Да, перехватить западноевропейские колонии оказалось достаточно сложно. Однако, что касается всех территорий, подмандатных Лиги Наций и захваченных у противника, то им не избежать американского контроля. По возвращении из Ялты Рузвельт сказал, что от имени ООН будет осуществлять «полную опеку с целью обеспечении мировой безопасности». Американцам особенно дорог был проект ООН.

Не желая создавать впечатления, что, в конечном счете, США готовы допустить наличие сфер влияния, Рузвельт призвал коллег подписать «Декларацию об освобожденной Европе». Сталину особенно понравилась та ее часть, где говорилось о необходимости уничтожения «последних следов нацизма и фашизма». Довольно любопытной выглядит оппозиция этой декларации со стороны Черчилля. Он заявил, что принимает предложенную Рузвельтом Декларацию при условии, что сделанные в ней ссылки на Атлантическую хартию не относятся к Британской империи. Он уже объявил в палате общин, сказал Черчилль, что принципы хартии уже осуществлены в странах Британской империи. Черчилль добавил, что в свое время отдал сопернику Рузвельта от республиканской партии У. Уилки (скончавшемуся в 1944 г.) копию своего заявления в палате общин. «Не это ли убило его?» — неожиданно спросил президент.

Рузвельт связал Декларацию с польским вопросом: «Я хочу, чтобы выборы в Польше были первым испытанием Декларации. Они должны быть как жена Цезаря, вне подозрений. Я не знал ее, но говорят, что она была целомудренна». На это Сталин ответил: «Такое о ней действительно говорят, на самом же деле у нее были свои слабости».

Современные американские историки объясняют противоречивость позиции Рузвельта тем, что «он (полагает лучший знаток внешней политики Рузвельта Р. Даллек. — А.У.) безусловно верил, что, несмотря на все приносимые им жертвы, Чан Кайши будет приветствовать соглашение, которое обещало продлить жизнь его режима… Рузвельт был уверен, что американское общественное мнение посчитает территориальные уступки России адекватной платой за сокращения сроков войны и спасения американских жизней, посчитает их относительно малой компенсацией за послевоенный мир и стабильность в Китае. Рузвельт, судя по всему, видел в соглашении один из последних шансов сохранить слабый, но стабильный Китай в качестве готового к сотрудничеству союзника на мировой арене».

Биограф Рузвельта Дж. М. Бернс пишет, что «русские не запрашивали в Ялте того, чего их собственная мощь в Азии не позволяла бы им получить собственными усилиями». И Рузвельт тоже полагал, что требования СССР умеренны. Казалось, все шло к намеченной президентом черте: СССР поможет Америке утвердиться в Японии, а Китай, после поражения Японии, вырастет как самая мощная региональная сила в Азии. В расчеты президента не вошла колоссальная социальная трансформация, которая ожидала Китай. Это был просчет, значение которого оценил лишь преемник Рузвельта в Белом доме.

Зенитом дружественности на Ялтинской конференции был, возможно, прием в резиденции советской делегации — в Юсуповском дворце 8 февраля 1945 года. Сорок пять тостов стоя. В своем тосте Сталин назвал Рузвельта «человеком с самым широким видением национальных интересов; хотя его страна не была в непосредственной опасности, он создал условия, которые привели к мобилизации всего мира против Гитлера».

На ужине 10 февраля 1945 г. Рузвельт рассказал Сталину и Черчиллю об уже описанной выше поездке Элеоноры Рузвельт в одну из школ в 1933 г., где она увидела странную политическую карту мира — одна шестая суши была сплошным белым пятном. Учитель объяснил жене президента, что ему запрещено говорить о Советском Союзе. Это был последний толчок для начала переговоров о дипломатическом признании СССР. На такой дружественной ноте руководители трех стран завершили важнейшую свою встречу периода войны.

Дата добавления: 2015-12-07