Глава 2. О пути в Нарнию и тайнах книжных ларьков.

Предисловие. О городе.

Этот дом стоит на отшибе, на окраине города. Говорят, с ним связана какая-то страшная легенда. Никто, правда, точно её не знает, зато есть много мастеров-рассказчиков, каждый из которых рад поведать свою версию случившегося и твердит, что именно рассказанное им – чистая правда. В городе давно привыкли к этим байкам и не придают большого им значения. Просто заброшенный, никому не нужный дом, считают люди. А детям рассказывают, что там живёт дед с мешком, который утаскивает непослушных ребят в своё логово и съедает.

Город... что нам до города? Это обычный, захудалый, серый городишко, где все люди куда-то спешат, и никто не радуется солнцу. Вернёмся лучше к дому, ведь он далеко не безлюден, как утверждают наивные горожане. О его обитателях и пойдёт речь.

Глава 1. О Раймоне, птичках и кошках.

Рем.

Уже давно перевалило за полдень, когда я, наконец, вернулся домой. Сегодняшний день можно было назвать удачным: по крайней мере, домой я вместе с гитарой нес авоську с едой. Горожане нынче были щедры на деньгу, оно и понятно - воскресенье, погода солнечная, на улице максимальное количество зевак, у меня в чехле от гитары пропорциональное количество денег.

Правда, черная кошка, перебежавшая дорогу поутру, несколько расстроила: я не то, что бы очень суеверный, но любая, пусть даже «плохая», примета, встретившаяся на пути - некое обещание чуда для меня. И неважно, какого рода чудо это будет. Но пока ничего сверхъестественного не случилось, не считая заработка и того, что в магазине наконец-то появились мои любимые сосиски.

Впрочем, отсутствие чудес было моей единственной проблемой сейчас. Конечно, не считая ежедневных, тех, которые уже считаешь неотъемлемой частью своего существования.

Еще не вечер, сказал я себе. Уж до вечера для меня какое-нибудь завалящее чудо найдется. Вот приду - а Арон блинчики жарит.

Ха-ха. Не смешно. Арон давно уже ничего и нигде не жарит. И уже целую вечность выходит из комнаты, только чтобы поесть, ну и по нужде. Зайдешь к нему сам - сидит в углу и смотрит куда-то невидящим взором, аж жутко становится.

Я вздохнул, чувствуя, что мое хорошее настроение стремительно тает. Вот так всегда. Думать вредно, от этого умирают.

- Есть, кто дома? - крикнул я, переступив порог своего обиталища. Ответом было молчание, но это значило только, что Ника опять ушла погулять - Арон на подобные призывы никогда не отзывался, даже когда был вменяем, а это страшно подумать, когда было.

Я прошествовал на кухню, не разуваясь, и сгрузил покупки на стол. Предмет мебели тут же заскрипел, объявляя всем, кто готов слушать, что он вот-вот испустит дух и рухнет к моим ногам.

- Ну, ну, старина, рано тебе умирать, - пробормотал я. И пошел обратно в прихожую разуваться, по пути положив гитару на диван в гостиную. Можно было и не менять обувь, лето, сухо, как-никак, но мне нравились мои сравнительно новые тапки с кошаками. Морды у них были до ужаса ехидные, но это было даже хорошо.

Поприветствовав кошаков и пообещав им увлекательнейшее путешествие на кухню, я побрел в указанное место - надо было приготовить ужин, ибо в животе уже бурчало, Ника вечно возвращалась с прогулок голодная, а Арон был готов есть всегда, когда скажут.

Пока варились макароны и сосиски, я успел рассказать им об одной смелой птичке, что просидела рядом весь день, и даже иногда подчирикивала моим завываниям. Не знаю, что ей было такого интересного в моей работе. Может, своих, птичьих, дел не нашлось.

- Просто она решила поучиться у тебя ремеслу, - сначала я испугался, что это макароны мне ответили (одно дело - когда ты говоришь с вещами, и совсем другое - когда они отвечают тебе), но потом понял, что фантазия моя слишком разыгралась, и это всего лишь незаметно пришедшая Ника. Поймав мой все еще слегка ошарашенный взгляд, она улыбнулась:

- Ты так увлеченно рассказывал об этой птичке, что я не решилась тебя отвлекать.

- Голодная? - спросил я и получил в ответ активные кивки головой. Что значило - "еще как!".

Получив порцию пищи, Ника плюхнулась на табуретку и с набитым ртом стала рассказывать про некое празднество, которое намечалось сегодня на городской площади.

- Пойдешь? - спросила она с надеждой.

- Нет, - я мотнул головой, - мне гитару надо поднастроить, да и устал сегодня. Народ все время вокруг был, никакой передышки.

- Ты свое горло в могилу сведешь такими темпами, - нахмурилась Ника.

- Сведу, - кивнул я, не видя смысла спорить, - а ты не задерживайся там, а то обряжусь в костюм смерти и пойду тебя искать. Зачем портить праздник людям?

- Действительно, - вздохнула она, - ладно, спасибо.

Девушка поднялась, а затем застыла с виноватым видом:

- Я... там это, начинается уже...

- Беги, беги, - усмехнулся я, - все равно воды нет.

Ника кивнула и убежала, пожелав мне хорошего вечера. Спасибо, добрая девочка. А посуду и без тебя могу помыть.

Ника, Никуша. Невысокая, смуглая девушка с детским лицом, обрамлённым рыжевато-светлыми локонами. Глаза её цвета шоколада были немного раскосыми. Не знаю, как насчёт красоты, но как минимум милой она была.

Я не уставал удивляться её жизнерадостности. Казалось, в свои девятнадцать Ника ни разу в жизни не задумывалась о чем-то печальном, тягостном. Все наши невзгоды пролетали словно мимо девушки. Хотя слово «девушка» применительно к ней казалось нелепым и неуместным. Девочка, вот это было бы вернее.

Впрочем, её жизнерадостность была ей на руку. Я порой завидовал, ибо здорово не хватало самому этого оптимизма.

Меня Ника, казалось, боготворила. И это мне совсем не нравилось. Я не Бог, даже в младшие помощники старшего дворника при Небесной Канцелярии не гожусь. А она... ей нравилось мое окружение, мой заработок. Вся эта компания бродяг, в которой не брезговали ни кражей, ни убийством. Не то, что бы я сам чурался их, но боялся, что Ника рано или поздно вольется в этот коллектив. И уже не выберется.

Я пробовал устроить её куда-нибудь учиться, сводил её с хорошими людьми. Но все попытки завершались сокрушительным поражением. Каждый раз я неизменно заставал ее дома, а не на занятиях, с улыбкой на лице. На все возмущения она улыбалась и говорила, что лучше послушает мою игру, чем будет сидеть и скучать на уроках. И что с такой будешь делать? В угол разве что поставишь. На горох.

Я вздохнул, тряхнул головой, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, наложил еды в чистую тарелку, прихватил с собой вилку и пошел в комнату Арона.

Это помещение встретило меня затхлым запахом и привычной картиной - хмурым Ароном в углу кровати. Если Ника была весела, аки солнечный зайчик, то этот тип являл собой образец мрачности. Я жил словно среди полюсов, плюса и минуса.

- Чего невесел? - делано бодро поинтересовался я, чувствуя, что хорошее настроение отказалось идти со мной в эту комнату и осталось за дверью. Арон промолчал, подняв на меня тяжелый взгляд из-под сальных прядей порядком отросших волос. Вытащить его в парикмахерскую не представлялось возможным, а сам я за ножницы боялся браться – вот и ходил парень лохматый. Я подкалывал его, но тот, как и на многие вещи, на это не обращал внимания.

- Я принес тебе поесть.

Я поставил на прикроватную тумбочку тарелку. Арон послушно придвинулся к еде, взял вилку и принялся ее поглощать.

- Приятного аппетита, - пробормотал я и сел рядом на койку.

- Спасибо, - на автомате ответил он, но я и этому был рад.

Доев, парень посмотрел на меня. Обычно я забирал тарелку и уходил. Однако сейчас продолжал сидеть и смотреть на него.

- Что? - спросил он, устав играть в гляделки.

- Расскажи мне, что ты думаешь, Харон, - попросил я, - у тебя на размышления предостаточно времени. Расскажи. Пожалуйста. Мне интересно.

Да, я его порой зову Хароном. По старой памяти, была у него одно время такая кличка.

- Это словами не выскажешь, - заметил Арон.

- А ты попробуй, а я попробую понять.

Он замолчал, но было видно, что парень собирается с мыслями. Этому процессу я мешать не собирался и терпеливо ждал.

- Ну, - начал он, - я по большей части вспоминаю. Нашу жизнь. Что было. Чего не было. Что могло бы быть. Это достаточно увлекательные игры разума. Не могу описать. Так, чтобы ты понял. Там порой открываются поистине увлекательные картины.

Никакой конкретики.

- Ну, например? - спросил, не надеясь на внятный ответ. Но Арон встрепенулся, заволновался, заерзал на месте. Так-так...

- Помнишь, - словно с трудом выговорил он, - помнишь, у нас была сестра Мэй?

- Помню, - кивнул я.

- Помнишь, - с облегчением выдохнул он. И замолчал, уставившись в одну точку.

Подождав минут пять, я тронул Арона за плечо:

- Ну, а что из этого?

- А? Из чего? - спросил он, недоумевая.

Он явно был не здесь.

- Я помню, что у нас была сестра Мэй, - терпеливо повторил я, - что из этого следует, Арон?

Мэй... Да, была у нас сестренка. Она десять лет назад куда-то уехала. Помнится, тогда была страшная буча: она не назвала ни адреса, ни цели, мы даже подумали сначала, что её похитили, но потом Мэй сама позвонила нам, сказала, что все у нее замечательно. Попросила не искать её. Я решил, что лучше её и правда не трогать (ну захотел человек стать абсолютно самостоятельным – и хорошо), и убедил в этом Арона, хоть это было непросто.

Но зачем он о ней вспомнил сейчас?

- Она исчезла, - заговорил он, - куда-то, непонятно куда, растворилась. Она была настоящей? Я не могу разобраться. Вот ты помнишь. И я помню. Была?

- Была, была, - я потрепал его по голове, видя, что смятенный взгляд бедняги мечется по комнате, а сам он словно в горячке, - десять лет назад уехала. Думаю, она до сих пор где-то живет.

- Уехала... - Арон замолчал на пару секунд, но потом продолжил, - вот ты говоришь - уехала. Десять лет назад. Но это не так! Ведь она появлялась. Появлялась не раз. Ветром прилетала и улетала, когда вздумается. Она не исчезла... Или исчезла? - вид у него был глубоко несчастный.

- Я думаю, тебе стоит успокоиться, - я приобнял брата за плечи. Он кивнул, - воды принести? - спросил я и снова получил в ответ кивок.

- Во дела, - сообщил я кружке, будучи уже на кухне, - Мэй у него, значит, не исчезала. Что же она тогда меня не навещала? Свинство какое-то получается. Я же ее мороженым постоянно кормил. Может, она его объелась и меня теперь стала бояться?

Я, конечно, не верил в то, что говорил. В конце концов, у кого разум помутнен, у меня или у Арона? Может, привиделась ему Мэй.

А вообще, её хорошо бы найти, раз такие дела. Если вдруг выяснится, что братец без неё жить не может.

Арон практически вырвал кружку у меня из рук. Вырвал и припал к ней губами.

- Ты бы с ней поосторожней, - предупредил я, - она дама деликатная.

- Мэй?

- Кружка!

- Скажешь тоже, - мне кажется, или он улыбнулся? Нет, верно, глюки, Арон не умеет улыбаться, разучился сто лет назад. Да и до этого не особо активно практиковал данное искусство.

Допив, он протянул мне кружку. Я решил, что достаточно на сегодня его мучить. И так много рассказал - ну, по сравнению с тем, что обычно.

Да. Я уже долгое время безуспешно пытаюсь понять, что творится в его голове. Он практически ничего не говорит. Я точно знаю, что он ведет дневник, но, во-первых, бережет его, как зеницу ока, во-вторых, я не хочу лезть в его личные вещи. Доверие совсем потеряю, и фиг он вообще будет со мной разговаривать.

Я помыл посуду и пошел к гитаре. На старушке давно не играли для себя. Того гляди, сойдет с ума от такого графика, и что мне делать с безумной гитарой?

А если я свихнусь от всего, что вокруг творится, что делать с безумным собой?

Не надо.

Я сел на диван, взял гитару. Настройка пролетела быстро, и вот я задумался, что бы сыграть. Надо бы что-то веселое. Оживить немного дом, да и самому взбодриться после беседы с Ароном, которая оставила тяжесть на сердце. Но пальцы, перебирающие струны, выдали совсем не веселый мотив. Повинуясь ему, я запел[1]:

Он сегодня дома, он сегодня один,

Он немного болен, немного устал.

Сам себе трубадур, сам себе господин,

Он коньяк с кагором зачем-то смешал.

А за окном темно, плачет в форточку ночь,

И с какой это радости парень напился?

А ему, бедняге, уж ничем не помочь -

Он устал быть тем, кем сегодня родился.

Краем глаза я заметил, что Арон спустился со второго этажа и застыл в дверях, слушая меня. Удивительно просто. Не заболел ли он сегодня?

Решив не прерывать песню, я продолжил:

Он забыл, как люди включают на кухне газ,

Он чужую боль заглушил цитрамоном.

Он глядит на стены и видит родной Прованс,

Где когда-то он звался графом Раймоном.

Он вернулся на землю сквозь дни и года,

Семь столетий назад безвозвратно ушедший.

Вспоминает об этом Раймон иногда,

А друзья говорят про него: сумасшедший!

И снова битва идет для него каждый день,

Только ныне масштаб поражений не равен.

От былого осталась лишь зыбкая тень:

Там Тулуза сдана, здесь завален экзамен.

И Раймон седьмой допивает остывший чай,

И срывает морфином незримые узы,

И идет поутру он молитвы свои читать

В католический храм альбигойской Тулузы

Возвращаясь назад, он неспешно идет,

Игнорируя огненный взгляд светофора,

Ибо знает, что знамя его упадет,

И растопчут его крестоносцы Монфора.

И отбывает он вновь в летний свой карантен,

Заблудившись в сети бесконечных тропинок,

Ищет отдыха в россыпях телеантенн,

Веря в грустную ложь разноцветных картинок.

И Раймон седьмой печально глядит в экран,

Матерится на поздний звонок телефона,

И болят на погоду призраки старых ран,

Что получены им под стеной Каркасона.

И Раймон седьмой печально глядит в экран,

Заполняя время нестертые лузы,

И болят на погоду призраки старых ран,

Что получены им на полях под Тулузой.

Подняв взгляд на Арона, я понял, что он... плачет?

Так и есть, слезы текли по лицу парня. Я прямо растерялся. Плачущая Ника - это было, если не в порядке вещей, то вполне приемлемо. Её следовало утешать, вытирать слезки, подсовывать конфетку. А вот что делать с рыдающим Ароном, я понятия не имел.

- Ты чего? – спросил, наконец, я. Он, конечно, не ответил. Но зато отлепился от косяка и подошел ко мне. Сел рядом.

- Что с тобой? - мягко переспросил я.

- Этот Раймон, - наконец сказал он, - это я.

Вот так заявление. Меня накрыло ощущение нереальности происходящего. Всё это затянувшийся дурацкий сон, или что-то вроде того. Одновременно почему-то стало смешно.

- Ты у нас вернулся на землю сквозь дни и года? - видит небо, я старался говорить без насмешки. Но вышло плохо.

- Нет, - он замотал головой, - не понимай буквально. Но я тут - как Раймон. Я не тут должен быть.

- А где? - мда, в тихом омуте черти водятся. Сейчас мне скажут, что, дескать, его ниспослал Бог просвещать непросвещённых. И начнёт с меня.

- Ты не понимаешь, - неожиданно рассердился он, - смеешься только. А еще говорить просишь.

А потом он внезапно притих и сказал еле слышно:

- Спасибо за песню.

Поднялся и ушел. Я не стал его останавливать. Если предыдущая попытка вызвать брата на откровенность была более-менее успешной, то сейчас она с треском провалилась. Позорище.

В следующие часа три меня никто не тревожил. Я успел поиграть, переделать кучу домашних дел и уже начал подумывать над тем, чтоб претворить в жизнь свою угрозу Нике, но тут явилась она сама. Румяная, счастливая, а в руках у нее был... котенок?

- Ты кого притащила, мать? - грозно спросил я ее.

- Это Рыжик, - девушка ответила мне безмятежной улыбкой, - смотри, у него шерстка такого же цвета, как твои волосы! Он будет с нами жить.

- "Мама, это мои дети, они будут у нас жить", - закатив глаза, продекламировал я. Ника недоумевающе посмотрела на меня, и я счел нужным продолжить, - а кормить его кто будет? А если это она? Ты котят пристраивать будешь? - ну правда, вот не было печали, завела теща порося.

- Я буду, - кивнула Ника. Да, так я и поверил. Но, кажется, шансов уговорить её положить птичку на место у меня не было.

- Ладно, - вздохнул я, - но почему Рыжик? Меня же, например, так не зовут, хоть и тоже рыжий.

- А как ты хочешь его назвать? - Ника явно поняла, что добилась своего и, кажется, теперь была согласна на любое имя.

- Навуходоносор, - буркнул я.

- На... кто? - рассмеялась девушка.

- На-ву-хо-до-но-сор, - повторил я, - его будут звать так.

- А домашнее имя?

- А оно и будет домашним, - зловеще пообещал я, - и лучше тебе не знать, как будет звучать полный вариант.

- Ну, скажи, как! - Ника дернула меня за прядь волос.

- А кто сказал, что я его знаю, - удивился я, - тебе лучше не знать, а я что, хуже?

- Давай лучше Рыжиком будет, - жалобно попросила девушка.

- Нет, нет и еще раз нет. Только не Рыжик, - воспротивился я. Нет, ну что за банальность? Неужели Нике сложно придумать что-то более оригинальное?

- Хорошо, - расстроилась в итоге она, - на-кто-то-там так на-кто-то-там.

- Не на-кто-то-там, а Навуходоносор, - поправил её я, чувствуя, что мне еще аукнется это имечко.

- Да, да, - Ника кивнула и пошла на кухню, - пошли, Рыжик, молочка тебе дам.

Ну и что с ней будешь делать?

Глава 2. О пути в Нарнию и тайнах книжных ларьков.

Рем.

Утро, кажется, ещё не решило, пасмурным ему быть или солнечным. Оно то хмурилось, закрывая солнце жемчужными облаками, то озаряло всё живое ярким светом.

Я, впрочем, был похож на это утро сейчас. День обещал быть скучноватым, даже гитара, моя боевая подруга, сегодня должна была остаться дома, на попечение Арона, который уж давно ни о ком не пёкся. Однако привычка приводить своё настроение в пристойный вид, подобно тому, как мужчина бреет заросшую физиономию, взяла своё, и я улыбнулся отражению в треснувшем зеркале. Отражение осталось недовольно – пришлось добавить искренности.

В нужных руках настроение превращается в инструмент. Оно больше не является некой непонятной, не подвластной тебе субстанцией. Укротив глупенькую четырёхкамерную мышцу в своей груди, ты получаешь возможность давать людям то, что они хотят видеть. Для того, кто постоянно пребывает на всеобщем обозрении, это особенно важно. Ведь недостаточно просто играть. Когда мимо тебя журчит поток озабоченных лиц, каждое из которых куда-то спешит, сложно привлечь чьё-то внимание унылым бренчанием. Вырвать их из капсулы собственной занятости может только что-то энергетически мощное, выделяющееся из общей картины мира.

Всё это довольно тонко и едва ли заметно обычному прохожему, но уж я-то знаю, в чём весь фокус.

Сегодня играть мне было не нужно. Мой старый приятель по прозвищу Сэм, державший маленький ларёк с журналами, книгами и прочими мелочами, снова нуждался в том, чтобы кто-то посторожил печатные слова в его отсутствие.

Мы сошлись с ним почти случайно, и теперь мужчина всегда зовёт меня, если его нужно подменить на должности продавца. Ему достаточно того, что я умею считать и знаю, что сколько стоит. Меня же привлекает плата за такую помощь: она не бывает меньше, чем я получаю во время игры в переходах.

Я подозревал, что он подкидывает мне работёнку, пытаясь как-то помочь, но предпочитал не разбираться в мотивах. Он знал, что я живу в заброшенном доме с двумя подопечными, а мне было ведомо, что ему вот уж десять лет не к кому возвращаться по вечерам. Это было намного больше, чем необходимо знать друг о друге работнику и работодателю.

Когда я вышел из дома, небо вроде бы определилось с погодой, и теперь облака поспешно таяли, вероятно, всё же держа кукиш в кармане: мы ещё вернёмся!

Слегка припекающее солнце было достаточным поводом для улыбки. Дойдя до ларька, я был уже чуть-чуть пропечён, слегка легкомыслен и немного счастлив. Эту идеальную по пропорциям смесь по достоинству оценил ожидавший меня Сэм, но всё же счёл нужным нахмуриться и погрозить мне пальцем:

- Ты опоздал на десять минут.

- Виноват, исправлюсь, - я вытянулся с видом виноватого пионера и был немедленно прощён.

- Проходи, устраивайся. Всё творчество наших беллетристов к твоим услугам, королевская роскошь, можно сказать. Я вернусь где-то к семи, выкуплю у тебя ключи и можешь быть свободен.

Выкуп – это моя зарплата. Так уж повелось.

- И помни: я знаю, где ты живёшь, - напутствовал меня Сэм, - если вздумаешь сбежать с парой журналов со сканвордами, я найду тебя и буду пытать.

Я пожал плечами. Не знаю, ритуал это был или просто дурацкая шутка, но Сэм повторял одну и ту же фразу из раза в раз. Менялся лишь объект, с которым я непременно должен был сбежать. Очевидно, по причине его немыслимой ценности.

Я зашёл в ларёк и устроился на мягком стуле. Вокруг не наблюдалось ни души, и я в очередной раз подумал, что неплохо было бы как раз для таких дней прикупить спицы и пряжу. И очки в роговой оправе. А что? В роли бабушки за прилавком, вяжущей шарфик, я выгляжу не хуже, чем в роли двоечника-психолога, бьющегося над зашедшими за ролики шариками в голове брата.

За пару часов безделья я был вознаграждён покупательницей. Девушка, лет двадцати трёх на вид, сначала долго разглядывала витрину, а потом осторожно обратилась ко мне:

- Извините, у вас нет тёмного принца?

- Кого? – я немного подвис сначала, - а, вы о книге говорите?

Девушка кивнула, улыбнувшись, а я был вынужден продемонстрировать незнание ассортимента:

- Честно говоря, я не знаю. Всё, что есть – лежит на витрине.

- Никакой интриги, - вздохнула покупательница.

Я лукаво прищурился, предвидя какое-никакое, а развлечение посередине скучного дня.

- Мы можем это поправить. Какую книгу мне спрятать под прилавок?

Девушку вопрос явно застал врасплох. Я ожидал, что она смутится и откажется, как это обычно бывает с людьми, когда они внезапно обнаруживают, что продавец, помимо своей основной функции, ещё чего-то от них хочет, но уже через пару секунд она без лишних слов принялась повторно рассматривать книги, задумавшись. Я наблюдал за лицом этой симпатичной покупательницы и гадал, простит ли мне мою шутку Сэм. Впрочем, вряд ли он много потеряет от одной спрятанной книжки.

Пока я думал, девушка остановилась и указала на книгу, блестящую глянцевым львом. Хроники Нарнии.

- Вот эту, - она немного поразмыслила и указала на какую-то религиозную брошюрку, - и ещё вот эту.

Я снял указанные книги и поинтересовался:

- А почему именно они?

- Путь в Нарнию каждый должен находить сам, указатели тут ни к чему, - серьёзно ответила покупательница, - равно, как и путь к Богу.

Надо же, под таким углом своё предложение я не рассматривал. Путь в Нарнию, кто бы мог подумать. Было бы всё так просто…

- Вы верующая? – неожиданно для себя самого поинтересовался я.

- Да, - она выдержала паузу и добавила, - я верю в Жизнь.

- Замечательная религия, - отреагировал я, - а главное – ведь не скажешь, что жизни нет.

Девушка энергично закивала, но продолжить обсуждение не пожелала. Тогда я решил задать банальнейший из вопросов:

- А как вас зовут?

- Нелли. Можно на «ты» - шизофрении пока не наблюдается.

- Вообще-то это называется «диссоциативное расстройство идентичности», - заметил я, - а шизой любят называть любые расстройства.

- Слово «шизофрения» короткое и хорошо звучит, - не осталась в долгу Нелли, - вот представьте, какова реакция обычного человека, если я ему сообщу, что у меня нет диссоциативного расстройства идентичности?

- Обрадуется, наверное.

- Обрадуется, но не въедет в смысл, - закончила свою мысль покупательница, - потому - шизофрения.

- Всё. Сдаюсь, - улыбнулся я, - кстати, ко мне тоже можно на «ты» - диссоциативного расстройства идентичности пока не наблюдается.

Я кривлялся, но Нелли осталась довольна, а это главное.

- Зато наблюдается возраст явно больше моего.

- Это не так уж важно.

- И как тебя называть? – она тут же перешла на «ты». Вот умничка.

- Рем, - ответ был предельно короток, хотя обычно в состоянии полной болтливости я способен на ходу сочинить целую телегу про то, почему я ношу именно это имя, выдумать с дюжину значений, а потом наблюдать сверкающие пятки благоразумного собеседника. Эта Нелли мне нравилась, и я решил её не пугать.

- Всегда тут работаешь? – признаться, я был немного разочарован. Наш разговор плавно перетёк в самую обычную дежурную беседу. Но делать нечего – не прогонять же человека?

- Нет, я тут бываю с периодичностью раз в один-два месяца. Помогаю. А обычно играю в одном из переходов.

Лицо девушки просияло:

- А я тебя видела!

Она обрадовалась так, словно нашла ответ на вопрос о смысле жизни. Признаться, мне это польстило. Но продолжиться наша беседа не успела. Нелли глянула на часы и запричитала в лучших традициях Белого Кролика:

- Ой, опаздываю! Обреют и ушки, и усики! Это будет так неприлично!

И исчезла, оставив шлейф Кэрролла за спиной. Я подумал, что это лучшая точка в скатившемся разговоре, но всё-таки было немного грустно – мне ведь здесь предстояло торчать ещё не один час.

Остаток дня смешался в калейдоскоп лиц. Никто не искал путь в Нарнию – идущим с работы людям нужны были ручки, блокноты, газеты, бульварные романы и прочие предметы необходимости в вечерней толкотне. Потому Сэма я ждал как манну небесную и, когда он, наконец, появился, я выскочил из ларька, как чёрт из табакерки.

- Что, скучно? – сочувственно спросил он.

Я кивнул и решил не говорить про спрятанные книжки. Тем более, что часом ранее я положил на них записку с причиной моего поступка. Сэм увидит – улыбнётся. А может, так и оставит. Даже у такого маленького ларька может быть своя тайна.

Обмен ключей на деньги произошёл очень быстро. Мы дружно решили не утруждать себя дежурной беседой, и вскоре я на всех парах мчался домой. По дороге оставив в магазине большую часть заработанного, домой я пришёл вооружённый двумя пакетами еды.

Жилище встретило меня громким мяуканьем. То есть орал, конечно, не дом, а притащенный Никой котёнок, но я, начисто про него забывший, успел даже испугаться.

- Ну что, Навуходоносор, - вздохнул я, - пошли питаться. А кому-то сегодня придётся съесть на одну сосиску меньше, - мстительно прибавил я, - будет знать, как таскать в дом всякую гадость.

- Рыжик – не гадость! – заявила обиженно Ника, выйдя ко мне, - и я готова поделиться с ним сосиской, сэр Жадность.

- А мы с ним составим неплохую парочку, - обрадовался я, - Жадность и Гадость, как тебе?

- Ну тебя, - Ника забрала у меня пакеты и унесла на кухню. Кот побежал за ней, а я остался в одиночестве. Впрочем, одев на ноги ехидные морды собратьев новоиспечённой гадости, я почёл за лучшее присоединиться к семейству рыжих на кухне. У них в заложниках была еда, а у меня – пустой желудок.

Дата добавления: 2015-11-28