Коренная перемена

Все лесные просеки района нашей базы мы завалили, подпилив вековые деревья. Воробьев заминировал за­валы, а снег покрыл просеки метровым пушистым пла­стом, пройти или проехать по которым могли лишь очень искусные лесники или лыжники.

После ряда неудачных боев с партизанами фашисты пока отказались итти в лес, поняв, видимо, что узкие заснеженные и заваленные деревьями просеки и бездо­рожье ничего хорошего им не сулят. По селам, по де­ревням и в Брянский лес полетели листовки. «Бросайте оружие, прекращайте борьбу и расходитесь по домам, пока еще не поздно, — писали партизанам гитлеровцы.— Всякий, кто явится с повинной, будет помилован, полу­чит желаемую работу и пищу. За неявку к властям после предупреждения — смерть... Летом немецкая армия истребит вас всех до одного... Подумайте».

Прошла зима, наступило долгожданное лето. В лесу и далеко за его пределами шли ожесточенные бои. Над лесом кружились стаи самолетов, тонны фугасных и за­жигательных бомб сыпались на лес. Но попрежнему дер­жались партизаны. Наступила осень. Из Брянского ле­са вышел в Сталинский рейд Ковпак, вышел Сабуров. Двухтысячные колонны партизан, как две огневые лавы, двинулись на Правобережную Украину. А в Брянском лесу попрежнему держалась «кучка безумцев» числен­ностью в двадцать пять тысяч человек. Опять немцы разбрасывали угрожающие листовки. Опять снаряжали карательные экспедиции, а партизанское движение ши­рилось и росло.

10 января 1942 года немцы устроили похороны погиб­ших во время последней карательной экспедиции солдат, На окраине деревни Колодное, где когда-то в празднич­ные дни колхозники собирались на демонстрации и ми­тинги, а молодежь — на игры и танцы, выросло немецкое кладбище. Сорок березовых полуметровых крестов, увен­чанных железными касками, окружили полутораметро­вый крест, под которым был зарыт командир.

Лучшей картины, демонстрирующей силы партизан и их успехи, нельзя было придумать.

Через несколько дней два колоднинских колхозника доложили нам о том, что в могилах немцы закопали и оружие погибших.

— Братцы мои! — воскликнул Гуторов. — Да ведь эго клад, какого и Гоголь бы не придумал!

— Правильно, Иван Васильевич, — поддержал Гуторова Тарасов. — Поскольку трофейной команды у нас нет, противник сам для нас постарался. Нам остается только извлечь клад и транспортировать оружие в лес.

К утру следующего дня Тарасов с автоматчиком Гуторовым и пятнадцатью бойцами доставили в Лихой Ельник воз немецких винтовок и четыре пистолета. Не было лишь патронов, но и они скоро появились. Немец­кие трупы партизаны снова зарыли, только кресты уже не стояли в строю, а лежали в беспорядке, распластав­шись на снегу.

Обозленные каратели схватили колхозника Иваничкина. Они травили его собаками, пытали, жгли тело рас­каленным железом, полосовали шомполами, чтобы он сказал, где находятся партизаны. И хотя Иваничкин отлично знал, что партизаны находятся в Лихом Ель­нике, он ничего не сказал немцам. Гестаповцы заставляли его показать путь, по которому ушли партизаны с ору­жием. Иваничкин повел врагов по ложному следу, в про­тивоположную сторону. За деревней Переторги, там, где речка Ревна впадает в Десну, немцы, догадавшись, что Иваничкин их обманывает, убили его на льду.

«Какой человек погиб!» — подумал я, когда узнал о героической гибели Иваничкина.

Иваничкин не был партизаном и даже нельзя ска­зать, чтобы он слишком охотно делился с нами хлебом. А вот теперь, когда дело коснулось его чести и его совести, он пошел на мученическую смерть, но Родины своей и людей, которые борются за нее, не предал.

Рысаков попрежнему оставался командиром. Нако­нец-то в нем произошла коренная перемена. Партийное собрание было последним решающим средством, которое как бы завершило долгую и мучительную борьбу за пере­воспитание командира. Каждый день приносил новые свидетельства, что в Рысакове берут верх лучшие каче­ства. Так, например, он уже не только не косился на пропагандистов и агитаторов, сочинявших листовки, но и сам пытался обращаться к населению с листовками, призывая вступать в партизанские отряды и создавать новые.

В моем архиве до сих пор хранится потертый листок, вырванный из старой ученической тетрадки. На одной стороне его какой-то первоклассник написал: «Мама мыла, мама, Маша...», а на другой Рысаков сочинял свою первую листовку. Я хорошо помню, как это было. Рысаков навалился на стол, низко наклонил голову и, казалось, никого не замечая, все писал перечеркивая... Вот эта листовка:

«Граждане и гражданки! Дорогие братья и сестры! Полгода уже стонете вы под гнетом немецко-фашистских захватчиков, сколько страданий и мук перенесли вы за эго время... А смотрите, что они, сволочи, сделали опять. Дотла сожгли Уты, Павловку, в Рясном камня на камне не оставили, уже пятнадцать сел сравняли с землей только в Выгоничском районе. А опять же в самих Выгоничах десять домов превратили в тюрьму. Кто томится в этих тюрьмах? Ваши соседи, знакомые, родные и близ­кие. А на площадях построили для вас, честных труже­ников, виселицу... Но недолго фашистской мрази хозяйничать здесь... Не страшитесь, товарищи, немецких расправ... Помогайте нашей доблестной Красной Армии и нам, партизанам. Все, как один, беритесь за оружие и идите в партизаны...

Командир отряда Рысаков».

Пока Рысаков писал, Фильковский и Черный, улы­баясь, подталкивали меня и кивали на вспотевшего от сочинительских усилий командира. Окончив, наконец, работу, Рысаков так облегченно вздохнул, словно сбро­сил с плеч неимоверный груз.

— Тяжко? — спросил я.

— Не говори, — ответил Рысаков. — Кажется, тяже­лее, чем женщине родить. Мыслей и слов в голове рой, а на бумагу не выливаются.

Нам оставалось только радоваться, глядя на эту картину...

Отряд наш рос с каждым днем. Иваничкин погиб от руки врага, а на другой день после его смерти в отряд пришел его брат. Сотни людей ежедневно вливались в партизанские ряды. Коммунисты и комсомольцы органи­зационно оформились, возглавили движение, и это не­медленно стало сказываться на росте наших сил. Отряд имени Щорса развернулся теперь в пять отрядов. При отряде, названном Головным, создался районный штаб по руководству партизанским движением. Головной от­ряд оставался в Лихом Ельнике. Исполняя обязанности начальника районного штаба, я организовал новый от­ряд, названный именем Баумана, и разместил его в де­ревне Уты. Иван Данилович Тарасов на базе своей роты организовал отряд имени 26 бакинских комиссаров и разместился с ним в селе Колодное. Отрядом имени Лазо командовал Власов и занял деревню Золядка. Отряд Чапаева организовал Саша Котомин и занял деревню Сосновое Болото. Кроме того, подпольный райком и штаб руководили группами самообороны, созданными по инициативе местного населения. Эти группы самообороны создавались в освобожденных от немцев селах и суще­ствовали в Уручье, Павловке, Алексеевке, в Рясном и во многих других селах. Они объединяли почти все насе­ление этих сел: мужчин, женщин, подростков в возрасте четырнадцать-пятнадцать лет и стариков, способных дер­жать в руках оружие. Как правило, в помощь этим группам мы выделяли взвод партизан. Нередко можно было видеть на постах, где села держали оборону, мо­лодых девушек и стариков. В случае приближения опас­ности, о чем из села в село сообщали вестовые, посты предупреждали население. Все, кто имел оружие, занимали оборону, устраивали засаду, а население уходило в лес. Из этих групп самообороны выросли потом круп­ные самостоятельные боевые отряды.

Интересно, что этим группам самообороны предше­ствовали на ранней ступени развития партизанского дви­жения более примитивные формы народного сопротивле­ния. Вначале население создавало группы содействия партизанам, те группы, которые в свое время возглавил райком партии. Группы содействия выполняли весьма важные задания: распространяли наши листовки, соби­рали обмундирование, продовольствие, оружие, боепри­пасы и доставляли все это в отряды, но вооруженной борьбы не вели. По мере развития и расширения парти­занской борьбы группы содействия стали брать на себя оборонные функции и даже предпринимать в пределах своей местности активные боевые действия, диверсии на линиях связи. Таким образом они превратились в группы самообороны.

В дневнике 20 февраля 1942 года я записал:

«Уже шестнадцать групп самообороны. Иван Сергее­вич называет их «опорными группами». Может быть, так правильней. Во всяком случае отвоевано шестнадцать населенных пунктов, причем главное даже не в том, что отвоевано. В наших условиях это относительное поня­тие: завтра нас могут из них выбить; главное в том, что на­род вступает в борьбу. В шестнадцати «опорных группах» восемьсот человек. Вооружены они кто чем обзавелся: обрезами, пистолетами, старыми «смит-висонами», курко­выми дробовиками, берданками, но оружие — у всех».

В Алексеевке Иван Сергеевич Мажукин однажды спросил деда Архипа, стоящего на посту с ружьем, вет­хим, как и его хозяин:

— Дед, что это у тебя?

— Ружье.

— Неужто стреляет?

— А ты зачем спрашиваешь? Ты испытай. Встань вон там у стены — узнаешь.

— Вон что? Да ты, видать, любитель пошутить. Не­бось, старый охотник?

— А как же. Гусей, бывало, за сто шагов дробью убивал. На волка картечью заряжал, убивал и волка... Вот и на немца зарядил картечью.

— Не промахнешься?

— Коль суждено на старости лет взять в руки эту ложу, так разобью фашистскую рожу, — ответил дед в рифму.

И дед Архип, и молодые парни, по двое ходившие по селу с ружьями на ремне, и краснощекие девушки в вя­заных платках, стоявшие на постах с одной винтовкой на двоих, свидетельствовали о том, что народ вышел из домов, что гнев народа и ненависть к врагу нашли ре­альный выход. Народ взялся за оружие.

В мае 1942 года Выгоничский райком партии в пяти отрядах и группах самообороны насчитывал более полу­тора тысяч вооруженных партизан. В отрядах имелись минометы и даже одна пушка.

Через два месяца, когда партизанские отряды Брян­ских лесов стали многочисленными, сильными, устано­вили между собою связь и объединились под единым командованием, я убедился, что группы содействия и самообороны — явление повсеместное. Во всех селах, от Колодного до Витемли Погарского района, по правому берегу Десны, и за Десной — в Навлинском, Суземском, Комаричском и Севском районах — существовали группы содействия партизанам и группы самообороны.

Еще позднее, в 1943 году, когда я командовал соеди­нением молдавских партизан, везде, где мы проходили, я видел те же процессы развития массового партизан­ского движения. Достаточно было появиться близ леса партизанскому отряду, независимо от его численности, как всюду в селах возникали группы содействия. Затем они вырастали в группы, обороняющие свое село, и пре­вращались, наконец, в боевую партизанскую группу. И старые партизаны, те, которые стали воевать в 1941 году или в начале 1942 года, наблюдая за этими процессами, с гордостью говорили, что эти группы содействия и само­обороны — школы первой и второй ступени, в которых народ обучается искусству партизанской войны.

Рысаков теперь полностью оценил значение групп самообороны. В нем не осталось и следа былого недо­верия к этой форме участия народа в вооруженной борьбе. Со свойственной ему пылкостью и увлечением он сам взялся за организацию групп, стремился вооружить их, посылал лучших партизан в качестве инструкторов и

требовал обучения военному делу всего взрослого насе­ления.

— Вы неодолимая сила, — говорил он на собрании граждан Алексеевки, и дед Архип слушал его, опираясь на свою неразлучную берданку. — Поймите — неодоли­мая! Тяжелое время еще не миновало для нас, много еще трудностей впереди, но пусть не пугают они вас, победим мы.

Когда мы возвращались в штаб, Рысаков спросил:

— Умею разговаривать с народом?

— Вполне.

— А ты говорил — оторвался! Этак я скоро в комис­сары запишусь. — И он залился хорошим, душевным смехом.

С любовью смотрел я на этого человека, с которым меня крепко связала общая судьба, который шел таким трудным, извилистым путем к нашей общей цели.

И высшей радостью была для меня случившаяся недели две спустя после собрания в Алексеевке незначи­тельная сценка, невольным свидетелем которой я ока­зался. Думая, видимо, что его никто не слышит, Рыса­ков распекал в штабе Сергея Рыбакова за то, что он не передал ему во-время заявления восьми крестьян, желаю­щих вступить в отряд.

— Я из тебя, — кричал он на смущенного Сергея, — эту самую... ну, как ее, рысаковщину выбью!..

«Рысаковщина»! Так сам командир окрестил свое прошлое.

Дата добавления: 2015-11-28