Партизаны из Ленино

В штабе армии я узнал, что меня вызывали в Военный совет, в политотделе я должен был взять партизан­ский материал и с ним явиться к членам совета. «Не­ужели новое дело?» — подумал я.

Получив тощую, с синими корками папку и сунув ее подмышку, я направился узкой лесной тропой к палатке Военного совета.

Жгло солнце. На грудь прыгали кузнечики, над голо­вой жужжали жуки. Я отбивался от насекомых своей папкой... Что-то мне скажут в Военном совете? Быть мо­жет, моя обязанность всего лишь — доставить эту папку с грифом «Совершенно секретно»?

В палатке Военного совета я застал и Колонина и Калинина. После Гомеля я не виделся с ними. Хотелось поговорить о героизме батальона донбассовцев, хотелось излить душу, но Колонии одним словом исчерпал всю тему.

— Повоевал? — спросил он.

Я посмотрел на него вопросительно.

— Садись.

Я сел.

— В партизанском деле понимаете что-нибудь, това­рищ Андреев? — спросил Калинин.

Такого вопроса я не ждал. А пристальный, тяжелый взгляд Калинина требовал немедленного и, казалось, непременно положительного ответа.

— Нет, — подумав, ответил я, — ничего не понимаю.

И действительно, я ничего не понимал в партизанском деле. Я думал, что этим откровенным ответом огорчу членов Военного совета. Но ом и, переглянувшись, одно­временно улыбнулись, и Колонии сказал:

— До твоего прихода мы тоже признались друг другу, что ничего в партизанском деле не смыслим. А кто смыс­лит? Ясно одно — откладывать нельзя, партизанами пора серьезно заняться. Вот и поговорим...

Говорили, впрочем, недолго. И без разговоров было ясно, что партизанское движение требует пристального внимания и помощи армии, что мы должны оказать пар­тизанам поддержку и оружием, и советом, и кадрами.

— Чего вы требуете от меня? — спросил я.

— Вы будете работать с партизанами, — сказал Ко­лонии.

— Прошу разъяснить, в чем мои обязанности. С чего начинать?

— Задать такой вопрос и мы можем. На первый слу­чай загляни в свою синюю папку, — посоветовал Ко­лонии.

Калинин потребовал от секретаря еще одну папку. В ней хранились списки отрядов и групп, оставленных советскими и партийными органами Белоруссии в тылу врага.

— Составьте план работы. Свяжитесь с районными комитетами партии и проследите, чтобы люди в диви­зиях работали с партизанами... — инструктировал Калинин.

Я записывал и думал: «Вот и новое дело. Судя по обстановке, очень важное».

— Да, да, — продолжал Калинин. — Заставьте людей в дивизиях работать. А кое-кому придется из головы дурь выбить. Умудряются вместо помощи организованным в районах отрядам пополнять за счет партизан свои ча­сти. Таких мудрецов направляйте к нам!

Мне хотелось ознакомиться хотя бы с одной парти­занской группой. На мое счастье, в штаб армии приехал за советом и за оружием секретарь Тереховского рай­кома партии. Меня с ним познакомили. И мы договори­лись, что я в тот же вечер выеду в село Ленино, на место дислокации ближайшей партизанской группы.

Мне нужно было в этом селе найти одну женщину. Она должна была связать меня с другой женщиной, а уж та, другая, как предупредил секретарь райкома, укажет, где партизаны. Я все эго старательно заучил: очень боялся чем-либо нарушить партизанскую конспирацию.

Наш «газик» вкатился в село с заходом солнца. Зеле­ные огороды, примыкающие к хатам, картофельное поле, помятое проходившими тут войсками, и дальше степь — все было освещено лучами заходящего солнца. В лица нам пахнуло прохладой. Словом: «Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля». Кому не знаком этот час наступающей тишины летнего вечера в деревне?

Но совсем недалеко бухали снаряды, надсадно стро­чили пулеметы и высоко в небе тонко звенел по комари­ному самолет, а потом еще два с бешеным воем про­неслись почти над самой головой.

На дороге еще вилась взбаламученная пыль, только что пастух прогнал стадо. Пахло утробным теплом и пар­ным молоком, но окна многих хат были заколочены, а в некоторых вынуты стекла. Какая-то девочка — она та­щила домой заблудившегося теленка — застыла на месте с вопросом в испуганных глазах: «Кто этот дядя, какие- то вести он везет в село?» Молодая беременная женщина остановилась, держа в руках огромный узел с домашним скарбом.

Около одной хаты толпились мальчишки. Заметив ма­шину, они выжидающе замерли.

Я остановил машину, подозвал одного из этой ком­пании и спросил его, как мог тише:

— Где живет такая-то?

— Вы что, военный? — бойко спросил мальчик.

— Да.

— Так вам, значит, не ее нужно. Вам нужно тетку Анну!

— Какую еще Анну?

— К ней все ездют военные из НКВД, и все пар­тийные, и комсомольцы. Как приедут, обязательно к Анне. — Потянувшись к моему уху, он зашептал: — Тетка Анна — подпольщица. Вам ведь подпольщицу надо?

Видимо, лицо мое выразило замешательство. Мальчик обиженно поджал губы.

— Не верите, что ли? Тогда у хлопцев спросите. Санька! — крикнул он.

Я зажал ему рот.

— Да знаешь ли ты, что такое подпольщица? Что ты мелешь?

— Неужто не знаю? Если немцы сюда придут, она будет под полом жить, — шопотом разъяснил он.

— Почему? — так же тихо спросил я.

— А то ее немцы убьют. Ей только под полом можно.

— Кто тебе сказал?

— Все говорят.

— Шопотом?

— Ага, не то немцы узнают и убьют.

— Ладно, давай показывай, где тетка Анна живет.

Мальчик быстро пристроился на крыло машины.

Такая система шопотливой конспирации навела меня на грустные размышления. Уж не на собрании ли выби­рали подпольщицу?

Когда подъехали, на крыльцо вышла женщина лет двадцати семи.

Очевидно, она уже знала: если прибыла в село ма­шина, значит, дело касается ее. Стараясь сохранить спо­койствие, нарочито равнодушно она спросила:

— Ко мне?

Однако руки ее слегка дрожали, пальцы теребили юбку. Она повела меня в другую хату, как оказалось, к секретарю низовой парторганизации. Он же был и пред­седателем колхоза. Полный, добродушный, черноусый человек встретил меня так радушно, будто ждал моего приезда.

— Батюшки, а у нас не прибрано, — засуетилась его жена.

От смущения она зарделась, стала похожа на девушку, а трое маленьких детей тащили ее за юбку и двое по­старше по очереди шептали что-то на ухо. Отстраняя их мягкими движениями, она проводила меня за перего­родку, ловко собрала разбросанные по чистой комнате вещи, покрыла кружевной салфеткой швейную машину и постлала на стол скатерть.

Вскоре подъехали уже знакомый мне секретарь рай­кома, военный комиссар района, председатель сельсовета, уполномоченный НКВД, потом еще кто-то. Выяснилось, что народ собрался специально для встречи с полковни­ком, то есть со мной. Все смотрели на меня, все ждали моего слова. Я присматривался к окружающим, покашли­вал и никак не мог начать.

Подавая ужин, хозяйка тревожно оглядывала нас и тяжело вздыхала.

— Вы что же это нос повесили? — спросил ее секре­тарь райкома.

— Да ведь у вас-то организация, — тихо сказала она с виноватой улыбкой, — а у меня дети...

Все уселись за стол. Я начал с рассказа о встрече с мальчиком, желая вызвать опасение за систему их кон­спирации. Хозяин рассмеялся.

— Вот чертенята дотошные! Ну, да ведь не от маль­чишек мы, товарищ полковник, прячемся, а от немцев.

Улыбнулся и секретарь. Он тихо сказал мне:

— Анна будет выполнять обязанности не здесь. А судя по домыслам наших пострелят, она на первый случай играла свою роль неплохо. Анна сегодня из Ленино исчезнет.

Языки понемногу развязывались. Стали меня парти­заны расспрашивать о делах в армии.

Пришло еще несколько человек, почти все с полевыми сумками, некоторые с пистолетами в кобурах, а у одного маузер был заткнут за поясом. Лица пожилых были мрач­ны и задумчивы, а у молодых вид преувеличенно реши­тельный. За ними с шумом ввалились пять комсомольцев в новых красноармейских рубахах. На ремнях у них ви­сели подсумки; у тонкого, высокого, очень юного и кра­сивого из-под фуражки лихо выбивался казацкий чуб. Смотрели они задорно, в карманах, как орехи, стучали патроны. Я улыбнулся, глядя на них.

— Вы, ребята, прямо как с книжной картинки. Чапаевцами хотите быть? — проговорил я.

— А почему бы нет?! — весело ответил за всех парень с казацким чубом. — В грязь лицом авось не ударим. Громит же Бумажков врага, даже танки побеждает! Вся страна знает белорусса Бумажкова. Первый Герой Совет­ского Союза из партизан. Научите только с чего начать.

Все рассмеялись. Комсомолец вспыхнул.

— Этот вопрос тут все задают, — успокоил я его. — Но вот скажите, други, фашистов кто-нибудь из вас ви­дел? Не на газетной фотографии и не в кино, а прямо перед собой? Я вас не запугиваю, нет. Только давайте помнить, что они вот уже идут, прислушайтесь!

Все примолкли, но момент я выбрал неудачный. Стрельба как раз прекратилась. Только и слышно было, как дети плачут за перегородкой и какой-то старушечий голос причитает, может быть молится. Однако и в ти­шине этой было что-то напряженное, неестественное. Лица у всех посуровели.

Начали вспоминать подпольное прошлое нашей пар­тии. Двадцать четыре года отделяли нас от различных форм нелегальной партийной деятельности при царизме. Иные знали кое-что из книг, из рассказов, из кино­фильмов.

— Мы знаем, — сказал секретарь райкома, ритмично пристукивая кулаком по столу: — за многовековую исто­рию русские люди не раз вступали в партизанскую борьбу с захватчиками, не имея личного опыта, и тем не ме­нее побеждали. И у нас дело пойдет не хуже, а лучше, чем у предков. И подполье тоже. Идея подпольного движения, — продолжал он после паузы, — не столько, по-моему, должна быть связана с отрядом, сколько с ра­ботой среди населения и в учреждениях врага... Одним словом, разведка и разложение противника...

— Насчет идеи уже Сталин сказал, — прервал чело­век с маузером. — Скажите лучше, как с оружием?

— Вам известно, что мы уже заложили базу ору­жия, — сказал секретарь. — И продовольствие тоже при­пасено: месяца на три хватит.

— Сколько человек знают про базу? — спросил я.

— Кто намечен в отряд, все знают.

— Никто не предаст?

Все переглянулись. Такая мысль, видимо, им не при­ходила в голову. А если и приходила, боялись, верно, высказать: еще обидится кто-нибудь.

— Ну, как это может быть? — заговорили все ра­зом. — Нет, таких сволочей у нас не будет...

— Я вижу, товарищ полковник, — начал хозяин, — вы человек справедливый и осмотрительный. Вот бы вы у нас и остались...

— Верно, верно, — заговорили со всех сторон. — Нам бы настоящего командира!

Все с надеждой посмотрели на меня. Разговор ожи­вился. Какой-то пожилой, мрачный человек встал и низко, почтительно мне поклонился.

— Я понимаю, товарищ полковник, вы приехали про­верить, умные, мол, тут, ай дураки живут. Представь, что дураки, и будь нам головой. Без головы ума нету, а ума не будет, клочья от нас останутся. Все потроха из нас немец вытрясет.

— Послушай, дед, ты панику здесь не поднимай! — крикнул кто-то.

— Никакой паники я не поднимаю.

— Не поднимаешь? А некоторые люди от такого не­верия в себя спать перестали! Ей-богу! У нас тут один утешительных капель достал, — валерьянка, что ли, — всю семью напоит, тогда постель стелют.

— Так у него восемь едоков, он теперь до конца войны не очнется. Тебе хорошо, ты один, у тебя и шапка набе­крень.

— У меня отец.

— Ему восемьдесят лет.

— Эх, хорошо одному! — крякнул пожилой человек с лукавой улыбкой. — Лег — свернулся, встал — встрях­нулся, за тобой никто не гонится. Одна душа.

«Да, — думал и я, глядя на окружающих меня лю­дей, — а что, если мне придется воевать с такими това­рищами не в армии, а вот так, «общим собранием», где кто во что горазд?» Все здесь казалось мне несерьезным, наивным. Я видел желание людей воевать, видел их го­товность встретить опасность, но все это— при полной не­осведомленности, как воевать, как встречать опасность. И как представитель Красной Армии я решил смотреть на этих людей с точки зрения профессиональной: это легче, чем давать советы по новому и сложному вопросу. Ведь если держать с ними связь... Такие отрядики в де­сять — пятнадцать человек, разбросанные по всему не­мецкому тылу... Это колоссальная помощь армии. Необ­ходимо использовать!

— Давайте подумаем, товарищи, — сказал я, — как вам наладить и как держать связь с армией?

— Как связь? Какую? — удивились все и заговорили сразу.

— Да что ж, мы на вечность, что ли, останемся у нем­цев?

— Два-три месяца он здесь прокрутится, не больше! Не год же в самом деле!

— Осень вот!.. А там зима их прижмет, наши уда­рят!..

— Жиганут их отсюда, ну и покатятся они к чортовой мамаше.

Довод был убедительный. Тогда не только они, а мно­гие были убеждены в том, что оккупация — явление кратковременное.

Выяснилось, что, кроме винтовок и небольшого запаса патронов, группа села Ленина ничего не имела: ни мин, ни тола, да и как обращаться с ними, никто не знал. Три колхозника из села обучаются на партизанских курсах в области, но они еще не вернулись. Чем дальше я бесе­довал с партизанами, тем больше овладевало мной чув­ство досады на себя за ограниченность познаний в парти­занском деле. Как представлял я себе партизанскую войну? Да никак! Статью в журнал о теории и истории партизанского движения я бы написал, а вот как теорию осуществлять на практике...

И все-таки самый факт моей первой встречи с буду­щими партизанами имел огромное значение для меня, вероятно и для них. Туманность и неразбериха начали мало- помалу рассеиваться.

Я рекомендовал партизанам выпускать в тылу врага свою газету. Я пообещал завтра же доставить им малень­кий типографский станок «Бостонку», а также мины и взрывчатку. Мы наметили несколько дополнительных баз, назначили разведчиков, определили объекты их работы в интересах штаба армии, выделили связных, и тут опять явились затруднения: как связываться?

— Как искать вас, когда штаб уйдет из Тереховского леса? Как переходить линию фронта?

— Где пешком, где ползком, — сказал секретарь.

— Это когда-то было хорошо, — вскипел опять чело­век с маузером. — Когда бог с большой буквы писался. Нет, брат, нам нужны современные средства связи.

Я обещал достать радиопередатчик и приемник... Я обещал. Но чего только я не обещал! И теперь еще совестно вспомнить. Однако я и в самом деле был тогда уверен, что все сделаю.

Кончили совещание. Меня оставили ночевать у хо­зяина. Темная ночь окутывала деревню. Парило. Соби­рался дождь.

Утром я выехал в штаб. Час был ранний, роса еще искрилась на солнце. По дороге я все обдумывал: как лучше и точнее рассказать об этих людях?

Уйдет армия, уйдут их родные и знакомые. Останутся только те, кто не сможет уйти и кто не должен уйти, то есть они, партизаны и подпольщики. Их пятнадцать чело­век — десять коммунистов, пять комсомольцев. Они дол­жны будут работать. Уже сейчас они знают, что будет тяжело, что им придется вести неравную и смертельную борьбу с врагом. И вот, товарищи, мысленно я уже обра­щался к Калинину и к Колонину и уже представлял себе, как меня перебивают, как потом я возражаю им: «Не могу же я, товарищи, там курсы открывать, — горячусь я. — Лекции читать некогда, немцы — вот они, тут. Мне нужно самому влиться в это дело. На месте, понимаете? Практически постигнуть все это и сообразить. Одно я твердо понял: люди рвутся помогать армии, и их надо умно использовать...» Затем я говорю по поводу газеты и слышу насмешливый голос Колонина: «А клуб пионе­ров ты им не предложил открыть?»

Машина подъезжала к штабу, а в мыслях я ехал уже обратно в Ленино и вез партизанам взрывчатку и «Бостонку», табак и многое другое. Шофер лихо развернулся и затормозил. Меня встретили оба: Калинин и Колонии. Они сообщили мне только что полученную весть: Ленино занято немцами.

А через несколько дней, выбираясь из окружения, го­лодный, истерзанный, я мечтал встретиться с партизан­ской группой, хотя бы такой, как в Ленино; но от Ленино я был далеко, и не суждено мне было побывать там снова.

Дата добавления: 2015-11-28