А ЕЩЕ РАНЬШЕ?

Но из грехов нашей родины вечной не сотворить бы кумира себе.

Булат 0куджава

Молефи Асанте ссылается только на черных авторов. Но только ли у них были подобные идеи?

Совершенно особая духовность, ее противопоставление западному техницизму, рационализму? Славянофилы, русские почвенники выступали с этим за полтораста лет до Асанте. Да разве только славянофилы? У скольких еще народов найдешь такие же идеи - не сосчитать. Твой народ вообще совершенно исключительный, особенный? "Аршином общим не измерить" - сказано тоже за полтора столетия до Асанте.

Вера в непререкаемое первородство твоего народа? Бог ты мой, у кого только этого не было. Для этого не обязательно и частью империи какой-то быть. Классик румынской литературы Ион Караджале (1852-1912) сто лет назад высмеивал румын, которые произносят название своей родины через три "р": "Р-ррумыния". Такой румын - "ярый патриот, исключительный националист, румын до мозга костей!.. Кто думает иначе - тот предатель!". Согласно идеям "героев" Караджале:

"Причиной зла для народа не могут являться его собственные недостатки; причиной зла могут быть только достоинства других наций. Поэтому народ не должен тратить время на исправление своих недостатков и воспитание своих добродетелей, он должен заняться другим делом: перечислением и поношением недостатков и отрицанием любых достоинств других народов".

Для этого "все румыны должно забыть свои мелкие страстишки и по-братски протянуть друг другу руки, противостоять экономической, политической, социальной и культурной опасности, угрожающей нации! [49].

Так разве не те же идеи, пусть и не в такой карикатурной форме, проповедуют политики во многих странах Азии и Африки? Еще АнварСадат, далеко не самый радикальный из афро-азиатских лидеров, резко выступил "против разделения арабов на реакционеров и прогрессистов, монархистов и республиканцев, социалистов и капиталистов. Наша идеология в межарабских отношениях сводится к следующему принципу: мы являемся лишь арабами" [50].

Уверенность в том, что именно твоему народу принадлежат основные открытия в философии и науке - то, о чем говорил Маркус Гарви. Читаю того же Караджале. Его "герой" негодует, что какие-то изобретения "иностранцы, враги Румынии, ухитрились обнародовать первыми" [51].

Идея, что иноплеменники не могут познать твой народ, не нова. Да у какого только народа не было таких откровений. Сталину приписывали слова: "Историей славян должны заниматься славяне".

Уверенность, что до чужих вторжений жизнь твоего народа была сплошной идиллией? Да вот хотя бы книга "Чудо, которым была Индия" [52].

А желание видеть в истории собственного народа только хороших людей и закрывать глаза на плохих? Да где же такого не было? В московской "Новой газете" журналист Иосиф Вердиян написал о своем знакомом, который помешан на известных армянах, повсюду их выискивает.

"Однажды я ему посоветовал написать об армянских пройдохах международного масштаба и предложил заголовок: "Без негодяев народ неполон". Он написал - а фактов оказалось предостаточно и вроде (во всяком случае, для меня лично) демографическая ситуация в республике выправилась. Как бы устранился дисбаланс между нравственным и безнравственным в национальной действительности. Ведь и армяне никогда не обещали построить общество без недоумков и подлецов" [53].

Может быть, африканцы или афроамериканцы давали такой зарок? А если нет, то почему же в книгах афроцентристов - они только хорошие, очень хорошие и необычайно хорошие. Других, получается, не было?

В труде "Афроцентристская критика европейской культуры и поведения" нет даже упоминаний о кровавых африканских диктаторах прошлого и настоящего. Нет имени Иди Амина, который залил Уганду кровью христианских племен и вообще довел страну до развала. А ведь, что греха таить, кого-то из африканцев тешило то, что он заставил нескольких европейцев нести его на носилках, уак когда-то африканцы носили белых, что он выслал из Уганды 40 тыс. азиатских торговцев и предпринимателей, что он, как и Каддафи, гордился, что вел борьбу с европейцами до тех пор, "пока они не убежали из Уганды", что он объявил себя "победителем Британской империи". Не упоминается и Бокасса, который прославился не столько тем, что провозгласил себя императором, сколько тем, что любил лакомиться человеческим мясом. Об идее единства, основанного на расе, писал еще Шекспир в "Макбете":

Чем ближе нам По крови человек, тем Больше алчет Он нашей крови.

Афроцентристы избегают упоминать претензии одних африканских государств к другим. А они бесчисленны. Республика Чад подавала жалобы в Организацию африканского единства на захватнические действия Ливии, а Сомали требовала ввести такое понятие, как "африканский колониализм над африканцами".

Бесконечные войны и междоусобицы в афро-азиатском мире, преследование и погромы христиан в Индонезии, на Филиппинах. В Афганистане проповедь христианства талибы карали смертной казнью. В странах Юго-Восточной Азии - повторяющиеся нападения на китайцев. Конечно, можно во всем этом усмотреть лишь пагубные результаты имперского владычества Европы - и отчасти это верно. Но ведь даже арабскую работорговлю в Африке не принято особенно вспоминать. Только европейскую.

Да и само стремление многих афро-азиатских стран видеть виновника своих бед вне себя - разве оно такое уж особенное, присущее только этим странам? Философ Георгий Федотов видел такое же настроение в России после поражений в первой мировой войне, революции и разрухи. "Русское национальное чувство было уязвлено глубоким поражением, разделом, падением России и, не желая взять на себя ответственность, не имея мужества покаяния, стало искать виновника вне себя - на Западе" [54].

Что ж, наверно, это вечное: появление тех, кто взывает, пророчествует от имени своих народов, своей расы, своей крови, и ищет все зло в чужеземцах и иноверцах. Афроцентристы, считая, что они открывают новую истину, только подтверждают что-то извечное и присущее тем самым европейцам, тем самым белым, идеи которых они так гордо отвергают.

ДА БУДЕТ ВЫСЛУШАНА И ДРУГАЯ СТОРОНА

Страны Юго-Восточной Азии и страны Тропической Африки провозгласили свою независимость почти одновременно. Почему экономика азиатских стран пошла вперед, а африканских - нет? Вопрос от слушателя после моего выступления на "Эхо Москвы".

Асанте сетует, что не все афроамериканские лидеры и не все интеллектуалы склонны думать и действовать в духе афроцентризма. Это действительно так - и в Африке и среди афроамериканцев.

Сам создатель теории негритюда - Леопольд Сенгор - еще в 70-х годах прошлого века, будучи президентом Республики Сенегал, говорил, что не надо все беды Африки сваливать на колониализм. Имя Сенгора афроцентристы сейчас не любят вспоминать в ряду своих предшественников: и женат-то он на француженке и, уйдя с поста президента, не остался в Африке, а поселился во Франции, в Нормандии.

В конце января 2001 г. на митинге в Сенегале обсуждались призывы объявить работорговлю и колониализм преступлениями против человечности, потребовать за них компенсации и назвать экономическим расизмом нынешний разрыв в уровне жизни западных и бедных стран. Следующий президент Сенегала Абдулайе Ваде не поддержал эти идеи. Он сказал, что притеснения африканцев в Европе не идут ни в какое сравнение с этническими конфликтами в самой Африке. Напомнил о том геноциде, к которому привела в Руанде и Бурунди кровавая вражда хуту и тутси, о войне в Восточном Конго, о вражде между мусульманами и христианами в Нигерии, о той ксенофобии по отношению к иммигрантам из других африканских стран, которая растет в ЮАР после падения господства белых. Ваде сказал, что в Республике Кот д'Ивуар относятся к иммигрантам из Буркина Фасо неизмеримо хуже, чем в Европе к выходцам из Африки. А в Зимбабве, по словам Ваде, большинство населения считает изгнание белых трагедией для своей страны и лишь меньшинство поддерживает линию Мугабе. В целом же кампанию требований компенсации за работорговлю и колониализм президент Сенегала назвал "ребячеством" [55].

Еще категоричней выступила сенегальский социолог А. Кабу, глава школы "африканской внутренней мысли". Сторонники этой школы считают, что настало время развеять миф об особой духовности, которая якобы позволяет африканцам не становиться частью современной технологической жизни. Кабу призывает африканцев перестать валить все свои беды на колониальное прошлое, ссылаться на "международный заговор" и умалять некомпетентность и пагубную роль своих собственных африканских правительств. "Все дело в плохом управлении африканскими государствами" [56].

Книга одного из противников афроцентризма КейсаРичбурга "Вне Америки. Черный человек противостоит Африке" [57] привлекла внимание не только в Америке, но и за ее пределами и произвела фурор в среде афроамериканского населения. Автор категорически против не только афроцентризма, но и самого понятия "афроамериканцы" или "африкано-американцы", которое широко распространилось в последние десятилетия: “Разве белые американцы, которые пересекли океан с запада в те же времена, что и рабы, разве они до сих пор считают себя "англо-американцами" или "голландско-американцами". Сам он решил называть себя только "американцем" или "черным американцем"”.

Он провел три года в Африке. Он считал, что едет, в первую очередь, не как журналист, а как потомок рабов, привезенных из Африки в Америку. Радовался, что возвращается из Америки в прекрасное прошлое своего народа, что он сможет наслаждаться древними преданиями, богатством музыки, ритмики и танца, ощутить себя частью африканской природы. В своем багаже он вез портрет Маркуса Гарви и стихи Сенгора.

Самые первые его корреспонденции, заготовки для которых он сделал, вероятно, еще до отъезда были оптимистичны. Они носили заголовок "Африка выбирает демократию". Его порадовало падение нескольких тоталитарных режимов в начале 90-х. Но очень скоро его настроение изменилось в корне. Этнический геноцид в Руанде, гражданские войны в Либерии, Сомали, Сьерра-Леоне, Конго, кровавые распри в других странах, горы трупов у дорог, в реках и озерах. Всюду отряды, или просто банды, молодчиков с автоматом Калашникова (автомат изображен даже на гербе Республики Мозамбик). Автор книги не раз оказывался под его дулом - стреляли без большого разбора.

Он увидел "патологию бойни", деградацию континента, и задался вопросом: только ли колонизаторы виноваты в бедах Африки? Не заведомая ли это демагогия - цинично манипулировать расовым козырем? Кейсу Ричбургу все время говорили о вине белого человека, Запада, колониализма, империализма. А он все больше приходил к выводу, что дело в коррумпированности африканских лидеров и чиновничества, в отсутствии цивилизованности и политической культуры. И в том, что над всем континентом царит "дух рабства" - пассивность громадной массы населения.

Автора возмутило и поведение таких же, как он, афроамериканцев. Приезжая из США, они на официальных конференциях устраивали овации кровавым африканским диктаторам. Джесси Джексон назвал нигерийского диктатора Ибрагима Бабангиду одним из величайших лидеров современного мира. А возвращаясь с конференций в свои номера в пятизвездных гостиницах, эти афроамериканцы с презрением и цинизмом говорили между собой о жизни на своей исторической родине.

В результате автор перестал сетовать на американский "плавильный котел". Он возблагодарил Господа, что он американец, что когда-то царек какого-то племени продал его предка белому торговцу, этот предок выдержал путешествие, и его, как раба, привезли в Америку. От вожделенного афроцентризма у Кейса Ричбурга не осталось и следа. Главная идея его книги: спасение Африки не в культе исключительности, а в приобщении к общемировой культуре.

Выход этой книги оживил споры о сходстве и отличиях между афроцентризмом и идеями панарабизма, пантюркизма и панафриканизма. И особенно - споры о том, чему будет служить недавно провозглашенный президентом ЮАР ТабоМбеки Африканский Ренессанс: такому же противопоставлению Африки Европе, как афро-центризм, или же сотрудничеству Африки с развитыми странами.

Легко представить себе, какой взрыв негодования вызвала эта книга у афроцент-ристов. Автора объявили ренегатом, предавшим историческую родину в угоду белым расистам. Ему пришлось, во всяком случае на время, покинуть Америку, уехать в Гонконг.

Во многом сходные взгляды ставились в вину писателю В. Найполу, индийцу с Тринидада, поселившемуся в Англии. Найпол в первой книге, да и в дальнейшем, показывал ужасы современной жизни в Африке. Осуждая колониализм, он не списывает на него все эти беды. Больше того, считает, что если отвергать современную цивилизацию, то заменить ее нечем. И выступает не как представитель какой-то расовой, национальной или религиозной общности, а как человек, Homo sapiens.

Если верить отзывам знатоков его творчества, именно из-за этого его кандидатуру на Нобелевскую премию по литературе отвергали почти четверть века. И присудили только после трагедии II сентября 2001 г., лишь ужасные нападения террористов в Нью-Йорке заставили отступить некоторых его противников.

ИМПЕРСКОЕ ВЕЛИЧИЕ И РОМАНТИКА

Имперское сознание питалось не столько интересами государства - тем менее народа - сколько похотью власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над слабыми. Георгий Федотов

Многих европейцев удивляют идеи о величии и даже превосходстве афро-азиатских обществ, утверждение, что XXI в. будет веком Африки, и само опоэтизирование, романтизация прошлого Азии и Африки. Но ведь если и не во всем, то во многом это реакция на ту имперскую гордыню, которая за несколько веков стала частью менталитета многих европейских народов и казалась им естественной, нормальной.

Имперские идеи в течение жизни многих поколений пронизывали всю жизнь народов метрополий. И политику. И психику толпы. Все слои общества — от аристократа до простолюдина. Само слово "империализм" имело совсем не то звучание, что сейчас. Оно произносилось с уважением, было овеяно романтикой. Сесиль Родс в конце XIX столетия был идолом большой, может быть подавляющей части английского общества, именно как империалист, расширивший пределы Британской империи.

Сколько было гордости за могущество Британской империи:

"Арабский шейх ест плов ложкой, сделанной в Бирмингеме. Египетский паша пьет шербет из кубка бирмингемской чеканки, освещает гарем хрустальным бирмингемским канделябром и прибивает на нос лодки бирмингемские украшения... Краснокожий охотится и воюет с бирмингемской винтовкой в руках. Богатый индус украшает салон бирмингемским хрусталем. В пампасы Бирмингем посылает для диких наездников шпоры, стремена, а для украшения бархатных штанов - блестящие пуговицы. Неграм в колониях под тропиками он шлет топоры, сечки и прессы для сахарного тростника... На жестянках, в которых хранится консервированная зелень и прессованное мясо - запасы австралийского старателя, - выбито имя бирмингемского фабриканта" [58].

Так говорилось в книге "Прогулка в страну черных", изданной больше ста лет назад английским публицистом Э.Беритом.

К имперским амбициям английских промышленников взывал известный путешественник Стенли: "На Конго живут 40 млн. человек, и ткачи Манчестера только и ждут, чтобы одеть их. Плавильные печи Бирмингема рдеют раскаленным металлом, из которого можно сделать для них железную утварь и безделушки для украшения их темных тел, а посланники Христа жаждут обратить их, бедных темных язычников, в Христову веру [59].

А что сказать о другом замысле, куда более обширном?

"Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится, завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами ночью в небе! Я бы аннексировал планеты, если бы смог, я часто думаю об этом. Мне грустно видеть их такими ясными и вместе с тем такими далекими" [60].

Так говорил тогдашний кумир Великобритании Сесиль Родс..

Правителей Великобритании Родсу не надо было убеждать. Они были не только согласны, они восхищались им и его идеями. Разговоры Родса с королевой Викторией вы глядели так:

- Что вы делали, мистер Родс, с тех пор, как мы виделись последний раз?

- Я добавил две провинции к владениям Вашего Величества.

- Как бы я хотела, чтобы так же поступали некоторые из моих министров, а то они, напротив, умудряются терять мои провинции [61].

Когда он приезжал в Лондон - а каждое его появление в Лондоне, по словам Марка Твела, привлекало "такое же внимание, как затмение солнца" [62], - на обеды в его честь собиралась вся английская знать.

Но Сесиль Роде апеллировал не только к власти и к магнатам промышленности и торговли. Он взывал к миллионам английских рабочих.

"Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь... Рабочий должен понять, что если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю, и что он - конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук" [63].

А что значило: овладеть мировыми рынками? Девиз британской политики тогда был: "Торговля следует за флагом!". Значит, надо сперва захватить, завоевать. Тогда будет и рынок для товаров, тогда английский мастеровой не будет жить впроголодь! Эти идеи внедрялись в сознание. Простой человек приучался к мысли, что идея "расширение - это все" нужна ему, простому человеку.

Имперские идеи составляли суть научных исследований. Вот книга под названием "Романтика колонизации". Это история Британской империи, прежде всего ее экономики. В предисловии: "Эта память должна вдохновлять подлинного империалиста, который верит в предназначение его родины и видит в достижениях прошлого путь к еще большему величию в будущем" [64]. К величию империи.

Эти настроения настолько давние, они настолько глубоко въелись в сознание людей, что без их учета невозможно понять историю Европы нового и новейшего времени. И, самое для нас главное, не понять очень многого в сегодняшней жизни, в сегодняшнем сознании, в отношении к "третьему миру" и к его переселенцам в Европу.

Конечно, эти настроения были сложными, состояли из многих компонентов. Сводить их только к грабительству, наживе и стремлению эксплуатировать было бы неверно. В них - и мессианство, и патернализм, и искреннее стремление помочь тем, кого считали меньшими братьями, а бывало, и глубокое уважение к этим братьям.

Можно ли ставить на одну доску работорговцев, которые отправляли в Америку закованных в цепи невольников, и миссионеров, которые отказывались от благ европейской цивилизации и обрекали себя на жизнь среди совершенно чуждой им природы и чуждых им племен, чтобы нести то, что они считали словом Божьим?

Даже у Киплинга, который вошел в историю как бард британского империализма, были стихи, воспевшие те народы, которые сражались с Англией. Он восхищался героизмом буров в англо-бурской войне. А о восставших суданцах писал:

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом! Вы были темным язычником, но первоклассным бойцом, Оттого, что вы, Фуззи-Вуззи, с головою, как стог на довре, Черномазый бродяга, прорвали британское каре.

Колониальная романтика не обошла и Николая Гумилева. Уже в XX столетии, в 1910 г., он мечтал:

Я пробрался в глубь неизвестных стран. Восемьдесят дней шел мой караван; Цепи грозных гор, лес, а иногда Странные вдали чьи-то города. Древний я отрыл храм из-под песка, Именем моим названа река, И в стране озер пять больших племен Слушались меня, чтили мой закон.

Эта романтика, впитанная с колониально-приключенческой литературой, не оставила Гумилева и в боях первой мировой войны, за которые он получил два Георгиевских креста. Об опасной разведке он рассказывал так: "Мы крались, как мальчики, играющие в героев Майн-Рида или Густава Эмара" [65]. Но у Гумилева эта романтика сочеталась с глубоким уважением к народам дальних стран. Он писал, что Африка "ждет именно гостей и никогда не признает их хозяевами" [66].

Увы, не все, кто правил Российской империей, относились к азиатам и африканцам с таким же уважением. Николай II даже в своих резолюциях называл японцев "макаками" [67]. Сколько крови пролил русский народ за это высокомерие!

А в каком духе воспитывались те члены дома Романовых, кто при Николае II правили Российской империей? Великий князь Александр Михайлович, женатый на любимой сестре Николая II, вспоминал, чему их в детстве учили приставленные к ним преподаватели:

"Французы порицались за многочисленные вероломства Наполеона, шведы должны были расплачиваться за вред, причиненный России Карлом XII в царствование Петра Великого. Полякам нельзя было простить их смешного тщеславия. Англичане были всегда "коварным Альбионом". Немцы были виноваты тем, что имели Бисмарка. Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа, монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных им России. Мои "враги" были повсюду. Официльное понимание патриотизма требовало, чтобы я поддерживал в своем сердце огонь "священной ненависти" против всех и вся".

Особенно сетовал великий князь за антисемитизм, видя в нем, как и многие, ярчайший признак ксенофобии.

"Мой законоучитель ежедневно рассказывал мне о страданиях Христа. Он портил мое детское воображение, и ему удалось добиться того, что я видел в каждом еврее убийцу и мучителя. Мои робкие попытки ссылаться на Нагорную Проповедь с нетерпением отвергались: "Да, Христос заповедал нам любить наших врагов", - говаривал о. Георгий Титов, - "но это не должно менять наши взгляды в отношении евреев"...

Антисемитское законодательство России

почерпало главные свои основы из умонастроения высших иерархов православной церкви" [68].

Если такие идеи внушались тем, кто стоял на самом верху империи, то что говорить об остальных! Елизавета Ивановна Дмитриева, поэтесса, возлюбленная Николая Гумилева и Максимилиана Волошина, вспоминала:

"Однажды, недели на две, брат стал "христианином". Они со школьным товарищем решили "бить жидов" и вырезывать у низ на лице крест. Поймали мальчика еврея и вырезали у него на щеке крест, но убить не успели" [69].

Я не привожу сугубых крайностей дореволюционной имперской национальной политики, не упоминаю более поздних, сталинских преступлений. Не говорю и о тех (глубокий им поклон!), кто выступал против таких крайностей и преступлений. Не перечисляю общеизвестных положительных черт, которые были присущи российской имперской деятельности. Хочу лишь напомнить, какое сложное имперское наследие досталось не только Англии и Франции, но и многонациональной Российской Федерации и всему СНГ.

Голоса сомнений в необходимости имперской политики - а то и явного протеста - раздавались с давних времен. Мудрый Сэмуель Джонсон еще в XVIII в. считал: "Расширяющиеся империи, как растягиваемое золотое колечко: меняют солидную прочность на кажущееся величие". Алексис деТоквиль, через сто лет: "Это же очевидная истина, что ничто так не мешает благополучию и свободе людей, как обширные империи".

Ироничный Джером К. Джером:

"Многие уверены, что все счастье людей — в пространстве, т.е. чем обширнее страна, тем лучше в ней жить. Воображают, что самый счастливый француз не может равняться с самым неудачливым англичанином, потому что Англия обладает гораздо большим количеством квадратных миль, чем Франция. А каким жалким по этой теории должен чувствовать себя в сравнении, например, с русским мужиком, швейцарский крестьянин, глядя на карту европейской и азиатской России!..

Счастливые жители Лондона в холодные туманные дни могут согреваться мыслью. что в Британской империи никогда не заходит солнце. Сам лондонец видит солнце очень редко, но это не мешает ему считать себя одним из собственников солнца, так как он знает, что оно начинает и заканчивает свой день все в той же Британской империи, составляя, так сказать, ее особую принадлежность".

Понимая, что такие воззрения не в моде, Джером К. Джером грустно заметил: "Знаю, что мои взгляды считаются еретическими" [70].

Проповедники имперского величия всегда спекулировали на чувстве патриотизма. Не потому ли Лев Толстой вслед за Сэмуелем Джонсоном убеждал нас: "Патриотизм есть последнее прибежище негодяя", а Георгий Федотов взял эти слова эпиграфом к одной из своих статей [71]. Да и Салтыков-Щедрин о том же:

"Человек и без того уже наклонен воспитывать в себе чувство национальности более, нежели всякое другое, следовательно, разжигать в нем это чувство выше той меры, которую он признает добровольно, будучи предоставлен самому себе, значит уже действовать не на патриотизм его, а на темное чувство исключительности и особничества" [72].

Намного ближе к нашим дням, в 1961 г., Жан Поль Сартр в предисловии к книге Франца Фанона [73] предупреждал:

"Европейцы, откройте книгу, вчитайтесь! Сделав несколько шагов в ночном мраке, вы выйдете к костру, вокруг которого сгрудились незнакомые вам люди. Подойдите к ним, прислушайтесь к их разговору. Они говорят о том, что им предстоит сделать с вашими конторами, с наемниками, их охраняющими... Их освещает и обогревает огонь, но это не ваш огонь. Вы держитесь от него на почтительном расстоянии... оглядываетесь, дрожите от холода. Смена ролей".

Сартр принадлежал к той европейской интеллигенции, которая в конце 50-х -начале 60-х годов остро испытала чувство вины за преступления своих империй. Но в бывших метрополиях не вполне угасла и настальгия по былому имперскому величию, по людям, поднявшим над половиной мира европейские флаги.

Дата добавления: 2015-11-26