|
Читайте также: |
Кроме казаков, в области Войска Донского, живут еще крестьяне, иногородние и калмыки.
Крестьяне, преимущественно малороссы, появились на Дону после того, как казаки сплотились в одно целое «войско». Крестьяне эти («черкасы») бежали на Дон из соседних губерний и селились, несмотря на строгое запрещение нашего правительства, частью при станицах, частью на землях, захваченных войсковыми старшинами. В начале они были простыми вольными батраками. По словам г. Карасева, «близ хутора или, вернее, двора владельца, у большой дороги, ставились рогульки в виде граблей, на которых число льготных для черкас дней в неделю обозначалось числом зубков: так владельцы донских окраин, имея под рукой более рабочих сил, выставляли на граблях два зубка, а по мере удаления места жительства владельцев внутрь теперешних Миусского и Донецкого округов, надобность в рабочих силах чувствовалась сильнее, прохожих было сравнительно меньше, а поэтому льготные дни увеличивались, и на граблях выставлялось три зубка, особенная ли нужда в рабочих силах и заселении занятых местностей, или дальновидность некоторых владельцев увеличивали количество зубков до 4-х и даже до 5-ти. Черкасы останавливались на отдых перед каждым условным флагом и держали громадой совет, оставаться ли на том месте или идти дальше искать большие льготы».
Получив дворянство, а вместе с ним и право владеть крестьянами, донские чиновники стали приобретать последних путем покупки и браков с русскими помещицами, в силу чего число крестьян увеличивалось. С 1796 года крестьяне, жившие при помещиках, обращены были в крепостную зависимость. Освобожденные затем манифестом 19 февраля они получили земельные наделы и ныне живут особыми поселениями. Крестьян же, поселившихся при станицах еще в 1811 году, велено было причислить к казакам.
Кроме крестьян на Дону, существует еще особый класс пришлых людей «иногородних», который состоит большею частию из ремесленников и рабочих, приходящих из разных губерний на заработки и отхожие промыслы. В 1867 году иногородним людям, селившимся обыкновенно при станицах и хуторах, даровано было право приобретать в собственность дома и проч. недвижимости. Приобретшие полную оседлость, имеют право выгонять свой скот на общественный выгон, а с 1870 года — участвовать в управлении по предметам, затрагивающим их интересы.
Иногородних казаки не любят, обзывают «русскими», «русью» и всячески притесняют, хотя по словам самих же станичников не могут без них обойтись, потому что «русский и плетень огородить, русский и коваль, он же и землекоп, и портной, и плотник, овчинник, и пустовал, и чернорабочий, и торговец»...
Особенно в прежние времена тяжело было положение «русских»; завидя например казака иногородний еще издали обязан был поклониться ему; если же он этого не сделает то «самый последний казачишка» мог совершенно безнаказанно побить его. Даже и в настоящее время, при решении тяжбы «русского» с казаком в станичных судах, нередко применяется правило: «казака на мужика менять не приходится». С своей стороны и «иногородние» терпеть не могут казаков, обзывая их (особенно в верховых станицах) «чигой проклятой» и завидуя их богатству и обилию плодородных земель.
В станине Аннинской мне довелось быть свидетелем следующего разговора, в котором, как мне кажется, довольно ясно выразилось воззрение казаков на пришлых иногородних. В праздник около шинка, столпились казаки, уже несколько подвыпившие. В это время к шинку пробирался один из иногородних крестьян, живущих при станице. Завидя его, некоторые из казаков стали браниться.
— Ишь — русь то!.. Русь ты проклятая!
Крестьянин остановился и, обернувшись, обратился к ближе всех стоявшему казаку:
— Ну, русь; добро. Да ты то кто? Ведь и ты оттуда же, и ты русь...
— Как это я русь?! удивился казак.
— Ругаться лезешь?!.. Русь! ишь ты... Мы тебе такую русь покажем — зашумели в толпе.
— Расея ты, говорю — продолжал крестьянин, обращаясь все к тому же казаку: — что ж, коли не Расея?
— Расея. Нечего финтить то: казак — так и называй, а то знаем и сами, что Расея.
— Ну, значит, все одно.
— Все одно да не то... прыток больно!
— Что ж, коли не одно?
— Что ж?! Мы Расея, да не то, что вы: вы — мужики, а мы казаки, царские, значит, слуги. Вот оно что!
— Все ныне Царю то служим, возражал крестьянин...
— Эх горе, — воскликнул в стороне стоявший старик-казак, — ныне на тихом Дону три земли сошлись!..
— Не так ты говоришь, перебил его другой казак: — так оно... то есть вот как… земля то, значит, одна, да фамилия то не одна: то — казак, то — русский, а то — и вовсе хохол...
— Справедливо... так... справедливо говорит, зашумели в толпе: это так... земля то все одна — Расея... так оно и есть...
Наконец к нынешней Области Войска Донского причислены кочевавшие в задонских степях калмыки, которые находятся и по настоящее время во вражде с казаками, так что калмык, например, считая непростительным грехом воровство в собственном кочевье, в то же время не только ворует у казаков при первом удобном случае, но даже хвастается этим перед товарищами. Подобная нелюбовь казаков и калмыков имеет свое бытовое основание. «Казаки и калмыки — рассказывает один из исследователей местного народного быта — до самого начала настоящего столетия, несмотря на все старание русского правительства сделать их мирными гражданами, не переставали вести открытую вражду, выражавшуюся во взаимных набегах друг на друга с целью грабежа, преимущественно лошадей, рогатого скота и овец. Войсковое начальство зачастую и совсем не знало о каком-нибудь набеге. Ни та ни другая сторона не жаловались, а выжидала более удобного момента, когда можно было бы заплатить своим неприятелям тою же монетою. Благодаря этому, казаки и калмыки всегда тщательно смотрели за своим скотом и неусыпно стерегли его от набегов. Чуть только послышится в степи топот лошадиных копыт, как весь калмыцкий «улус» или казачья станица «становится на ноги» и спешит отразить нападение. С течением времени благодаря усилившемуся порядку взаимные набеги и открытые грабежи стихли, но заменились тайными похищениями, эти кражи в начале текущего столетия были до такой степени сильны, что войсковое начальство не раз решалось на самые крутые меры. Одной из таких мер является распоряжение «о запрещении калмыкам кочевать по землям, принадлежащим станичным обществам, и вообще находиться вблизи казачьих поселений». Калмыкам после этого был отведен особый участок казачьи юрты». Но долгое еще время калмыки могли свыкнуться с новыми порядками и часто покидая свои улусы и сотни уходили в степь к казачьим станицам. На хуторе Караичеве, казак Воробьев рассказывал мне, что еще не так давно между казаками и калмыками нередко устраивались поединки. Калмыки «шайками» подъезжали к берегу реки, отделявшей их от казацкого поселения, и вызывали бойца. До начала поединка полагали такой «залог»: если победит казак, то калмыки дадут ему двух коней, 2 червонца, ведро водки и т.п., если же победителем выйдет калмык, то казаки должны поставить водку. Так как казаки были беднее калмыков, то и платили они всегда менее. Уговорившись о вознаграждении победителю, казаки высылали из среды своей бойца, который и переправлялся на тот берег. Калмыки же на казацкий берег, никогда В подобных случаях не переезжали: «им делали уважение, потому с их стороны заклад был больше».
Казаки в подобных поединках нередко выказывали обычную свою ловкость и сметливость. Так, по словам того же Воробьева, раз был следующий случай. Калмыки поставили, как условие поединка — сшибить с ног противника, но при этом не дать ему времени упасть на землю, а удержать. Казаки послали лучшего своего бойца, а противная сторона выпустила совершенно голого и обмазанного салом калмыка. «Вертел, вертел казак калмыка, видит не справиться ему с ним: повалить-то не хитро, да хитро удержать, потому от сала-то скользко» Поэтому он поднял его от земли да через голову и кинул в реку, а потом и сам бросился в воду и вытащил противника на руках. Все калмыки пришли в восторг от такой проделки и подарили казаку за это четырех лошадей. В другой раз выпустили калмыки такого богатыря, «что страшно глядеть было на него; роста огромного, в плечах косая сажень, между глазами — четверть аршина». «Заклад» со стороны калмыков был такой: две лошади, ведро водки и два червонца Переехали на ту сторону два казака, да и боятся вступить в бой: один говорит — «иди ты, Петро», а другой говорит — «нет, уж ты пойди». Наконец сошлись. Казак приподнял калмыка вверх, да так ударил об камень, что «верхушка черепа в сторону отлетела». Взвыли тогда калмыки, а казаки, проворно схвативши обеих лошадей и червонцы, пустились вплавь на свой берег и добрались благополучно до дому, несмотря на преследования калмыков. «Жалели только, что водкой не пришлось попользоваться, так на том берегу и осталась»...
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 114 | Нарушение авторских прав