В) Великий человек

Как случается, что отдельный человек проявляет столь исключительную деятельность, что из пассивных индиви­дов и родов формирует народ, выковывает его окончатель­ный характер и на тысячелетия предопределяет его судьбу? Не является ли такое предположение возвратом к способу мышления, породившему мифы о творцах и почитание ге­роев, ко временам, когда историография свелась к пове­ствованиям о деяниях и о судьбе отдельных личностей, властителей и завоевателей. Новое время, напротив, склон­но сводить процессы человеческой истории к скрытым, всеобщим и внеличностным факторам, к неодолимому влия­нию экономических обстоятельств, к переменам в способе

33 3. Фрейд

Ю09

пропитания, к прогрессу в использовании материалов и орудий труда, к миграциям, вызванным ростом населения и изменениями климата. При этом отдельным личностям выпадает одна роль — закреплять и представлять массо­вые устремления, которые с необходимостью должны бы­ли проявиться и проявились, скорее случайно, в таких личностях.

Это — вполне оправданная точка зрения, но она дает нам повод напомнить о важном противоречии между ус­тановкой нашего органа мышления и устройством мира, который нужно понять при помощи нашего мышления. Нашей, без сомнения, настоятельной детерминистской по­требности достаточно, если любой процесс имеет одну до­стоверную причину. Но во внешней реальности дело едва ли обстоит так; напротив, каждое событие, по-видимому, сверхдетерминировано, является результатом нескольких конвергентных причин. Напуганное необозримой слож­ностью события, наше исследование становится на сторо­ну одной взаимосвязи в пику другой, подчеркивает проти­воположности, которых нет и которые возникли только из-за разрыва более обширных взаимосвязей'. Итак, если исследование определенного случая подтверждает выдаю­щееся влияние отдельной личности, нам не следует упре­кать себя в том, что из-за такого предположения мы всту­паем в противоречие с учением о роли этих всеобщих, внеличностных факторов. В принципе уместны обе точки зрения. Конечно, при рождении монотеизма мы не можем указать на другой внешний фактор, кроме ранее упомяну­того: такое развитие было связано с установлением близ­ких отношений между различными нациями и с создани­ем огромной империи.

Следовательно, мы сохраняем за «великим человеком» его место в цепи или, скорее, в сплетении причин. Но, ви­димо, не лишено смысла спросить, при каких условиях мы употребляем это почетное наименование. И с удивлением мы обнаружим, что на этот вопрос трудно ответить. Оче-

' Однако я не хочу, чтобы мне приписывали спорное утверждение, будто мир столь сложен, что любое выдвинутое положение обязательно затрагивает часть истины. Нет, наше мышление сохранило свободу отыс­кивать зависимости и взаимосвязи, которым нет соответствия в действи­тельности, и явно весьма переоценивает это дарование, поскольку щедро пользуется им как в пределах, так и за пределами науки.

1010

видно, что первая формулировка: человек, в значительной степени обладающий качествами, которые мы глубоко ува­жаем, — во всех отношениях неудачна; красота, например, или физическая сила, как бы ни приходилось им завидо­вать, не дают основания претендовать на «величие». Сле­довательно, это должны быть духовные качества, психи­ческие и интеллектуальные достоинства. В последнем случае приходит в голову мысль, что человека, обладающего не­обычными дарованиями в определенной области, мы по этой причине назвали бы великим все же человеком не без оговорок. Разумеется, не мастера шахматной игры или виртуозного музыкального исполнителя и даже не отлич­ного художника или исследователя. В таком случае нам подобает сказать: он — великий поэт, художник, матема­тик или физик, новатор в той или иной области деятель­ности, но мы удержимся от признания, его великим чело­веком. Когда, например, мы без опаски объявляем Гёте, Леонардо да Винчи, Бетховена великими людьми, то нас, должно быть, подвигает что-то кроме восхищения их ве­ликолепными творениями. Если бы не встречались имен­но такие примеры, то, вероятно, мы пришли бы к мысли, что звание «великий человек» забронировано главным об­разом за людьми дела, т. е. за завоевателями, полководца­ми, властителями, и признали бы величие их достижений, силу исходящего от них влияния. Но даже это не удовле­творяет и полностью опровергается нашим осуждением очень многих недостойных лиц, воздействие которых на современников и потомков все же нельзя оспорить. Даже успех нельзя считать признаком величия, если вспомнить о множестве великих людей, которых вместо успеха в сущ­ности постигла неудача.

Таким образом, предварительно склонимся к выводу:

нет смысла искать однозначное определение понятия «великий человек». Легкомысленно и весьма произвольно употребляемое признание неординарного развития опре­деленных человеческих качеств является только грубым приближением к изначальному смыслу слова «великий». И мы можем напомнить, что нас интересует не столько сущность великого человека, сколько вопрос: чем он воз­действует на своих сограждан. Однако такое исследование

1011

мы сократим до предела, поскольку оно может далеко увес­ти нас от избранной цели.

Итак, давайте признаем, что великий человек влияет на современников двумя путями — своей индивидуаль­ностью и идеями, за которые он выступает. Эти идеи мо­гут укреплять старые идеалы масс, или демонстрировать им новые цели-желания, или каким-то другим способом зачаровывать массы. Иногда — и это, разумеется, самый первый случай — воздействует одна индивидуальность, а идеи играют ничтожную роль. Почему вообще великий человек должен был сыграть некоторую роль — это не со­ставляет проблемы. Мы знаем, у массы есть мощная по­требность во власти, которой можно восхищаться, которой поклоняются, которая повелевает ими, а иногда и жестоко ведет себя по отношению к ним. Из психологии индивида мы узнали, откуда возникает такая потребность массы, из тоски по отцу, которая, начиная с детства, владеет каж­дым, по тому самому отцу, победой над которым прослав­ляет себя герой легенды. И, видимо, теперь перед нами забрезжила мысль: все черты, которыми мы наделяем ве­ликого человека, — это черты отца, и в этом совпадении и заключается тщетно отыскиваемая нами суть великого человека. К образу отца относятся смелость интеллекта, сила воли, весомость деяний, но в первую очередь — само­стоятельность и независимость великого человека, заме­чательная беспечность, способная дорастать до беспощад­ности. Им должно восхищаться, ему следует верить, но вынуждены и бояться. Мы обязаны были бы руководство­ваться буквальным смыслом слова, кто, кроме отца, явля­ется в детстве «великим человеком»!

Безусловно, в лице Моисея именно величественный образ отца снизошел к бедным еврейским батракам и заверил их, что они его любимые дети. И не менее потрясающе должно было действовать на них представление о едином, вечном, всемогущем Боге, для которого они не оказались слишком ничтожными, чтобы заключить с ними союз, и который обещал заботиться о них, если они будут верно почитать его. Вероятно, им было нелегко отделять образ человека Моисея от образа его Бога, и они справедливо догадывались об этом, потому что Моисей, видимо, вклю­чил в характер своего Бога некоторые черты собственной

1012

личности, такие, как гневливость и неумолимость. И если позднее они убили этого великого человека, то только по­вторили злодеяние, в первобытные времена направленное, как правило, против богоподобного царя, и восходящее, как мы знаем, к еще более древнему праобразу¹.

Таким образом, если, с одной стороны, образ великого человека перерастал в божественный, то, с другой сторо­ны, пришло время напомнить, что и отец был когда-то ребенком. Согласно нашему представлению, великая ре­лигиозная идея, представляемая Моисеем, не была его собственностью; он перенял ее у своего царя Эхнатона. А последний, чье величие в качестве вероучителя недву­смысленно засбидетельствовано, был, видимо, преемни­ком импульсов, дошедших до него из Ближней или Даль­ней Азии через посредство матери или другим путем.

Мы не в состоянии проследить цепочку далее, но если эта первая часть признана правильной, тогда монотеисти­ческая идея бумерангом вернулась в страну происхожде­ния. Видимо, бесполезно пытаться определить заслуги от­дельной личности относительно новой идеи. Ясно, что в ее развитии участвовали и внесли в нее свой вклад многие. Но, с другой стороны, было бы очевидной несправедли­востью обрывать цепь развития на Моисее и пренебречь тем, что совершили его последователи и продолжатели, еврейские пророки. Семена монотеизма не проросли в Египте. Это произошло в Израиле, после того как народ сверг обременительную и взыскательную религию. Но из среды еврейского народа снова и снова выдвигались мужи, оживлявшие слабеющую традицию, обновляли заветы и требования Моисея и не успокоились, пока утраченное не было восстановлено. В результате постоянных многовеко­вых усилий и, наконец, с помощью двух великих реформ, одной — до, другой — после вавилонского изгнания, на­родный бог Яхве был превращен в Бога, к почитанию ко­торого евреев принуждал Моисей. И это аргумент в пользу особой психической способности массы, ставшей еврей­ским народом и сумевшей выдвинуть множество людей, которые были готовы взять на себя тяготы моисеевской

' Ср.: Frazer. Там же.

1013

религии в награду за избранность и, быть может, за какие-то вознаграждения подобного типа.

Дата добавления: 2015-11-26